ко тысяч человек.
     По  идее  мне  нужно  было  опять  прыгать  назад  и  посылать  срочную
телеграмму  в  Перу,  или в  ООН,  или не знаю  куда  с  предупреждением  об
опасности. Даже  если предположить, что мне  сразу и безоговорочно  поверят,
что тоже представлялось сомнительным, я не мог  гарантировать  эффективности
своего  шага. В  тот повторный  отрезок времени,  когда в  Перу могли  спать
спокойно, убежав подальше от эпицентра, на Земле случились бы другие роковые
события, которых в первый раз не произошло. Тут полная  аналогия с девочкой,
попавшей под машину. Выходило, что  я одной рукой спасал, а  другой  убивал.
При этом спасал я погибших случайно, по воле небес, как говорится, а те, кто
умирал при повторе событий, были исключительно на моей совести. Ведь они уже
благополучно проскочили данный  отрезок времени и лишь благодаря тому, что я
заставил их жить вторично, попали в страшную переделку.
     Я футбольный болельщик,  хотя и не  принадлежу к "фанатам", заполняющим
тридцать  третий  сектор стадиона  имени  Кирова.  Так вот,  рассматриваемую
ситуацию  можно  сравнить с  повторным  пенальти, когда  вратарь взял мяч, а
судья просит перебить. Конечно, при повторе мяч  влетает в сетку. Мне всегда
обидно за вратаря, я ему сочувствую.
     Мог ли я по своей воле уподобить тысячи людей  на  Земле этому вратарю,
уже взявшему мяч, но проигравшему при повторе?
     Мне вспомнились два крылатых  изречения,  как нельзя лучше подходящие к
моим  выкладкам.  "Благими  намерениями вымощена  дорога  в  ад"  и  другое,
попроще: "Спасение утопающих -- дело рук самих утопающих".
     Это цинизм,  согласен. Ведь  речь идет о человеческих  жизнях.  Но  это
честный цинизм.
     Я  решил не взваливать  на  себя  обязанности врача-реаниматора "скорой
помощи",  тем  более  что   моя  "скорая  помощь"  мчалась  к  больному  так
неосторожно, что по пути наносила увечья здоровым.
     Кроме  того, в одиночку всюду не поспеешь.  Мои альтруистические порывы
на  деле  выглядели  бы  так:  предупредил  кого-то,  спас,  узнал  о  новом
несчастье, прыгнул назад, предупредил, узнал, прыгнул, предупредил, узнал...
И так до бесконечности.
     "Прыг-скок,  прыг-скок -- обвалился потолок", как поется  в одной милой
песенке.
     Мне страшно  было подумать только  об одном: что же  будет,  если  беда
случится с близким человеком? Однако проще решить, чем сделать.
     Первые недели обладания часами,  изрядно растянувшиеся  для  меня из-за
бесконечных  повторов,  уже  создали  мне непререкаемый  авторитет человека,
предсказывающего будущее.
     Странно,  правда?  Я  знал  только  прошлое,  а выходило,  что угадывал
будущее.
     Ко   мне   беспрестанно   обращались  за  пророчествами.   Сначала  мои
одноклассники, потом  их  родители,  потом друзья  родителей... Популярность
росла,  как снежный ком.  Я  стал  домашним пророком.  Убедившись,  что  мои
предсказания  точны,  ко  мне валом  повалили  люди,  беспокоящиеся  о своем
завтрашнем дне.
     Людей чрезвычайно интересует будущее. Даже такой  пустячок, как прогноз
погоды на завтра, заставляет многих досматривать программу "Время" до конца.
Несмотря  на  строгую  научность  синоптических  прогнозов,  это  все  равно
выглядит маленьким  чудом: вчера сказали, что  сегодня пойдет  дождь, и он в
действительности пошел.
     Я стал синоптиком  времени,  если можно так  выразиться. Мой метод  был
уныл и прост: желающий знать прогноз сначала получал мое уклончивое обещание
помочь. Затем я ждал вместе с ним  -- что будет, отпрыгивал в исходную точку
и сообщал  результат. Свалится ему на голову  кирпич  или  нет,  какое место
завоюет он на соревнованиях по пинг-понгу и любит ли его Маша.
     Я брался только  за  краткосрочные  прогнозы,  потому что  долгосрочных
замучаешься ждать. День-два, не более.
     Очень быстро начала раздражать мелочность  запросов от будущего. Помню,
позвонила  одна дама,  дальняя  родственница  знакомых Толикиного  отца.  Ее
страшно  интересовал вопрос:  можно ли  ей  надеть  сегодня  в  театр  новое
французское платье?
     -- Надевайте, в чем дело, -- сказал я.
     --  Сереженька, вы  еще молоды, вы не совсем понимаете... Платье  очень
оригинального покроя, но не пошитое на заказ, а купленное в магазине. Если в
театре  будет еще хотя  бы одна женщина в таком же платье  --  это будет для
меня удар!
     -- Смело надевайте, -- посоветовал я.
     В полночь она снова позвонила со  слезами и  угрозами. Оказывается, она
наткнулась  в  театре  на свое  платье.  Премьера  была  испорчена к  чертям
собачьим.
     Я тут же возвратил время к нашему первому разговору, дождался ее звонка
и отчеканил:
     --  Ни в коем случае не  следует надевать  это платье. Там будет другая
мымра в таком же.
     На следующий день она прислала мне через Толика коробку конфет.
     Я завел специальную записную  книжечку,  где регистрировал точное время
заказа, чтобы не  терять ни минуты при  возвращении. Теперь я прыгал точно к
разговору с заказчиком,  прямо к своей прорицающей  фразе. И все  равно  эти
скачки утомляли.  Создавалось впечатление, что я не живу, а топчусь на одном
месте. Я понял, что совершил ошибку, став пророком.
     Мои родные тоже оказались  втянутыми в эту историю.  Только не  папа. В
погоне за международными событиями он все время колесит по земному шару и не
всегда успевает следить за внутренними делами.
     Так  полгода  назад   он  проморгал  Светкино  замужество,  находясь  в
республике  Мозамбик.  Светка  с  Петечкой  закончили  школу  и  поступили в
институт вместе. В принципе мы догадывались, что они когда-нибудь поженятся,
не предполагали только, что это произойдет так скоро. В начале второго курса
выяснилось, что  им необходимо срочно  вступить  в брак. Я сначала  не понял
причины такой спешки, но потом догадался,  что у Светки будет  ребенок. Папа
слал  тревожные   телеграммы  из  Мозамбика,  пытаясь  понять,   что  у  нас
происходит. Наконец  мама  сообщила  ему  о  свадьбе,  и  он прислал  оттуда
самолетом посылку  каких-то плодов, названия которых никто не знал. Плоды мы
съели.
     Вот  и  теперь, отправившись в Японию, он упустил  важную веху  в  моей
биографии. Я понимаю, безработица в  Японии много важнее,  но и  собственный
сын нуждается во внимании.  Пока  я больше  видел папу по телевизору в рядах
демонстрантов с микрофоном в руках.
     Впрочем,  я  не слишком  огорчался.  Папа  с  его  деловыми  качествами
наверняка потребовал  бы от меня  предсказания международных событий, а  я в
этом деле не очень силен.
     В  глазах  Светки  я вырос до  потолка. Раньше она относилась  ко мне с
легким пренебрежением, считая себя много старше. Особенно заважничала, когда
вышла  замуж  и забеременела.  То есть наоборот. Хотя "иметь детей  кому ума
недоставало".  Я ведь классику помню. Петечка это  подтвердил, завалив после
свадьбы зимнюю сессию и отправившись рядовым в город Шауляй в Литве.
     После предсказаний его звонков сестра стала подлизываться ко мне. Ей не
терпелось узнать -- кто у нее будет: мальчик или девочка?
     -- А кого тебе хочется? -- спрашивал я.
     -- Девочку.
     -- Мальчика, значит, будешь любить меньше?
     -- Да ты что?! Дурак!
     -- Тогда какая разница? -- философски спрашивал я.
     Ждать,  когда  она  родит,  а  потом  вернуться  назад  и  сообщить  ей
результат, было бессмысленным расточительством времени. Поэтому  я уклонился
от ответа.
     Что касается мамы, то с ней  сложнее. Она сразу почуяла неладное,  лишь
только  у меня появились часы. А  когда посыпались заказы по телефону,  мама
проявила характер.
     Я завидую ее характеру. Кремень.  Иногда мне кажется, что дедушка -- ее
отец, а не моего  папы.  У обоих есть -- как бы это выразиться?-- внутренние
принципы,  что  ли. Мама, например, запрещает отцу  привозить  ей тряпки  из
заграницы. Он  раньше  пытался,  она отдавала  их  подругам. Подчеркиваю: не
продавала, а  отдавала даром. Дарила.  Она не навязывает нам своих взглядов.
Мы-то со Светкой всегда ждем, что привезет папочка.
     У  мамы  колоссальная   интуиция.  Иногда  мне  кажется,  что  она   --
ясновидящая. Она  всегда  угадывает,  когда  папу  покажут  по  телевизору с
репортажем. Я не совсем понимаю -- как она к нему относится. Вообще, мама --
человек скрытный.
     Так вот, когда  моя популярность предсказателя стала сравнима со славою
библейских пророков, мама не выдержала.
     -- Сережа, может быть, ты объяснишь мне, что происходит?
     -- Ничего  особенного. Я нашел свое призвание. Буду пророчествовать, --
беспечно отвечал я, но сам насторожился.
     -- Дело не в этом. С нами последнее время происходит что-то странное. Я
все время ловлю себя  на том, что все повторяется. Понимаешь? Разговариваю с
человеком, а кажется,  это  уже было.  Меня  не  покидает  ощущение, что это
связано с тобой.
     -- Да ты что! При чем тут я?!
     -- Не знаю. Я и прошу объяснить.
     -- Я не могу, -- потупился я.
     -- Почему?
     -- Я обещал не говорить.
     -- Хорошо, -- спокойно сказала она. -- Это твое дело. Обещал молчать --
молчи. Но объясни тогда, как долго ты намерен заниматься обманом?
     -- Каким обманом? -- возмутился я.
     -- Тем, что ты называешь прорицаниями. Ведь  ты обманываешь. Я не знаю,
как ты это делаешь, но знаю -- это обман.
     -- Но ведь предсказания сбываются, -- возразил я.
     -- Тем хуже. Значит, обман принимают за правду.
     -- Ну... Ты, в общем, права, -- замялся я. -- Это не совсем прорицания.
Я просто знаю то, чего не знают другие.
     -- Я запрещаю, слышишь? -- сказала она тихо. -- Запрещаю.
     Нужно знать мою  маму, чтобы  оценить ее  слова.  Она никогда ничего не
запрещала -- ни мне,  ни  Светке. Это не значит,  что мы не  чувствовали  ее
отношения к  нашим  поступкам.  Но  запрет  как воспитательная форма был  ею
исключен.  Может быть, поэтому я  не курю и практически не пью  вина. Толика
нещадно секли за это -- и вот результат: он курит с шестого класса.
     В  таких условиях  нарушить запрет было мне не по силам. Да я и сам уже
созрел, чтобы отказаться  от  пророчеств.  Но  как  это сделать? Можно  было
просто   отказаться  от   всяких  предсказаний,  но  не  хотелось  выглядеть
легкомысленным  человеком  в глазах  окружающих.  То он знает будущее, то не
знает. Пророк  -- он всегда пророк.  Лучше  всего  было бы  уничтожить  само
воспоминание  о  моем неожиданном даре.  Для этого необходимо было  прыгнуть
назад,  к  моменту моего первого предсказания, и жить снова, уже  не пытаясь
быть пророком. Это было самое мудрое решение.
     Три вещи удерживали меня.
     Во-первых, я  опять оставался без часов и вынужден был дожидаться, пока
дед в третий раз мне их подарит.
     Во-вторых, утонувшие рыбаки и попавшая под машину девочка.  Неизвестно,
как будет с ними при новом повторе времени.
     В-третьих, Марина.
     Марина Осоцкая была самой красивой девочкой  в  нашем  классе. Пожалуй,
даже в школе. Может быть, и в микрорайоне. Мало того, она  отлично училась и
имела разряд по дельтапланеризму.
     Я  однажды видел, как  она в  Кавголове  летала с  горы.  Горькое  было
ощущение.  Никогда  не поймать мне  эту жар-птицу.  Я понимал,  что не  могу
ничего предъявить в обмен на ее исключительные качества. Зарубежные тряпки и
вещицы, которые привозил папа, могли подействовать на других девчонок, но не
на нее.  Ей надо было предъявлять  свое собственное. А что у  меня было? Три
аккорда на гитаре да неплохое знание футбольных правил. Слабо.
     Поэтому я и думать о Марине не смел, довольствуясь тем, что она дружила
с Максом --  моим  другом.  Макс  прилично  знает  испанский,  сам  собирает
аппаратуру и имеет диплом городской математической олимпиады.
     Но вот  после моих  успехов в  роли гадалки,  или гадальца -- так будет
точнее,  -- я заметил, что Марина стала проявлять  ко  мне интерес.  Она  не
лезла с  просьбами, как другие, угадать, вызовут или не вызовут к  доске. Ее
интересовала научная сторона.
     Я опять начал туманно объяснять про подкорку и интуицию.
     --  Интересно, где была твоя интуиция год назад? --  задумчиво спросила
она.
     -- А что было год назад?
     -- Да так, ничего. Просто ты мне нравился, но совсем этого не замечал.
     Вот  это да!  Сразу  захотелось прыгнуть на  год назад и заметить, черт
подери!  Но было обидно: с трудом наскребаешь годик  жизни,  так он медленно
тянется -- и  вдруг выкидывать его  и начинать  сначала? Так я  буду жить не
вперед, а назад.  Ничего, теперь я знаю, что способен ей понравиться, теперь
я окружен ореолом...  Посмотрим.  Я только не знал, как быть  с Максом. Друг
все же.
     А  Марина  все продолжала  разговоры со мной о подкорке и  таинственных
явлениях  мозга.  Макс  начал  дергаться. Он напрягся  и  получил диплом  по
физике.  Но что был его диплом по физике по сравнению с  моим предсказанием,
что он получит диплом по физике?
     Однако я все равно чувствовал себя не в своей тарелке, будто завоевывал
внимание Марины с помощью  папашиных  вещичек.  Ведь часы  достались  мне от
деда. Никаких реальных способностей прорицателя я не имел.
     После долгих колебаний я решил покончить с этим делом. Слегка согревала
мысль о том, что этим я заглажу трещину, возникшую в нашей дружбе  с Максом.
А Марина... Что ж, если ей нужны пророки, пусть обращается к цыганкам.
     В один миг я  стер свое прошлое. Я снова  оказался в школьном коридоре,
снова выслушал  разговоры  относительно  тем сочинения, но  не  проронил  ни
слова. Можете  представить  себе  отвращение, с которым я в третий раз писал
одно  и  то же сочинение. Вероятно,  из-за этого получил 4/4.  И  "четыре" в
четверти.
     Через десять дней  я снова  стал обладателем часов, причем на  этот раз
дед  подарил  мне их в больнице, куда  он попал накануне моего дня рождения.
Выглядел он совсем плохо. Я ничего не сказал ему.
     Получив  часы, я спрятал  их  подальше от  глаз и  снова прожил  те два
месяца,  во  время  которых  ранее  непрестанно скакал туда-сюда,  занимаясь
прогнозами.  На  этот  раз  я  вел себя  тихо, ничем  не  обнаруживая  своих
способностей, хотя иногда так и подмывало закричать  во  весь голос: "Ну что
же ты делаешь! Через неделю ты будешь горько жалеть об этом!" Но я молчал.
     Слава Богу, в этом варианте рыбаки не потонули, а девочка не попала под
машину. По крайней мере, на моих глазах.
     Пора было  задуматься о будущем, как  говорила  моя мама. Наличие часов
сделало  мысли  о будущем  вполне конкретными.  Я мог не  просто  мечтать  и
строить планы, но,  заглянув на несколько лет вперед,  проверить, что из них
вышло.
     Это было опасно. Все равно что нырнуть в незнакомом месте на  озере или
в реке.  Можно лоб расшибить. Возникала масса вопросов, и первый  среди них:
как не потерять связь с часами?
     Я рассуждал так.  Допустим, я  выберу  какой-нибудь  момент  будущего и
прыгну туда. Я сам  и все материальные тела, включая часы, займут положение,
соответствующее  тому моменту.  Что, если  в тот  миг  мы будем  разлучены с
часами? Я могу быть в командировке, в отпуске, а часы оставить дома... Вдруг
мне настолько резко  не понравится в будущем или возникнет  такая опасность,
что нужно будет срочно прыгать обратно? А часов нет.
     Я решил впредь не расставаться с часами. Для этого я  приобрел тонкую и
прочную стальную  цепочку, продел ее в ушко,  имевшееся на крышке  часов,  и
стал носить  их  на шее, как медальон. Скоро я привык  к  ним,  часы  мне не
мешали, ибо ничего не весили. Чтобы они не блуждали под рубашкой, я приклеил
к задней стороне пятак.  Эпоксидной смолой.  Слегка волнуясь за часы, принял
ванну. Часы выдержали купанье, в  чем я практически не сомневался: волшебные
часы наверняка изготовили водонепроницаемыми и противоударными.
     Маме и Светке я объяснил, что теперь такая мода.
     -- А что в медальоне? -- поинтересовалась сестра.

     -- Портрет Джона Леннона, -- соврал я.
     -- Покажи!
     -- Не покажу. Это святыня.
     Светка отстала.
     Конечно,  я  не  мог гарантировать,  что  медальон и в  будущем  всегда
окажется  при  мне.  Мало  ли  что  может случиться.  Но я рассчитывал,  что
привычка  носить  его на шее закрепится  на  всю жизнь, а значит,  риска при
скачках будет меньше.
     Но что значил этот риск  в сравнении с главной опасностью, о  которой я
боялся даже подумать. Я мог  залететь  туда, где меня уже нет.  Длина прыжка
роли не играет. Следующий  день или следующий  год -- никто из нас не  знает
своего последнего часа.
     Оттуда уже не вернуться.
     Вот эта-то мысль и не давала мне  покоя.  Рассуждая  логически,  впредь
нельзя было  прыгать ни на  одну минуту,  если хочешь получить стопроцентную
уверенность в возвращении.
     Но тогда на  кой  ляд  мне эти  часы?  Назад -- неинтересно, вперед  --
страшно. Оставалось только проверять по ним время.
     А жизнь накатилась  свежая,  неповторимая и прекрасная. Я соскучился по
ней. Каждый день таил неожиданности:  я купался в них, радуясь  и огорчаясь,
временами  совершенно  забывая  о том, что у  меня  под  рубашкой, как  мина
замедленного действия, болтаются волшебные часы.
     Мы  закончили  девятый  класс  и  поехали  в  КМЛ  пропалывать  овощные
культуры. Макс не  поехал с нами.  Его как победителя городской олимпиады по
физике   премировали   путевкой  в   Карпаты.  Марина   расценила  это   как
предательство. Кажется, перед отъездом они поссорились.
     После того как  я остался прежним обыкновенным человеком,  ее отношение
ко  мне  тоже осталось прежним. Я был всего лишь  другом Макса, не более. Но
все же я,  благодаря дружбе с Максом, был к ней ближе, чем любой  другой  из
нашего  класса, поэтому само собою получилось, что  в КМЛ мы продолжали быть
вместе: пропалывали одну грядку,  бегали купаться  и  ходили  на  дискотеку,
которую два раза в неделю устраивали нам шефы.
     Макс незримо присутствовал  при всех  наших разговорах  с Мариной, хотя
она  о  нем  не  упоминала.  Между нами  возникла молчаливая  договоренность
сохранять статус-кво, хотя над нами  посмеивались, называя меня заместителем
Максима Кириллова.
     Особенно усердствовал Толик, что меня удивляло. Видимо, он сам хотел бы
стать заместителем Макса.
     Медальон  у меня  на шее, конечно,  заметили  и  тоже острили  по этому
поводу.  Особенно  интриговал всех пятак, приклеенный на  обратной  стороне.
Марина  тоже  спросила, что там  внутри. Это было, когда  мы  после прополки
загорали на берегу озера.
     Я молча нажал на замочек и откинул крышку часов.

     -- Ого! -- сказала она. -- Откуда у тебя это?

     -- Дед подарил, -- сказал я.
     -- Какие легкие!  --  удивилась она, беря часы в руку.  Цепочка у часов
была  короткой.  Я нарочно  сделал  ее такой, чтобы часы было трудно снимать
через голову. Поэтому Марине пришлось наклониться к моей груди, чтобы  лучше
рассмотреть  часы.   Ее  лицо  оказалось  близко-близко.  И  я  внезапно  ее
поцеловал. Клянусь, что это произошло помимо моей воли.
     Я  ожидал, что  она  возмутится,  чего доброго влепит  пощечину. Но она
задумчиво повертела часы в руках и спросила:
     -- А пятак-то зачем?
     Я  хотел  ответить, но задохнулся.  Сердце  билось  так  громко,  что я
боялся,  как бы она не  услышала. Марина отпустила часы и  улеглась на камне
лицом  вниз. Я  тоже спрятал  лицо. Оно пылало. Минут пять  мы лежали молча.
Потом я сказал:
     -- Там дырка в корпусе. Я ее заклеил.
     -- А-а... -- сказала она.
     Мы еще полежали.
     -- Пойдем погуляем, -- сказала она.
     Сердце подпрыгнуло  у меня до зубов. Я натянул джинсы и майку, стараясь
не смотреть на Марину. И мы пошли по берегу озера.
     Незаметно мы  отклонились в лес и пошли по мягкому мху, пружинящему под
ногами. У меня внутри было состояние невесомости. Мы молчали.
     В  лесу было  тепло и тихо,  как в  старом доме, когда протопили п