Петр Капкин.
   В ноздре пирамидона

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Петр Капкин
     Изд: Сборник  рассказов и пьес. -- М.: ИМА-Пресс, 1990.-- 112 с.
     Date: 16 Jun 2000
---------------------------------------------------------------



        НАШ СОВРЕМЕННИК

     Он ходил кругами  и  восьмерками... заглянул в книжный  шкаф -- никого,
посмотрел  на  антресолях  --  и там  никого,  в  посудном  шкафу  тщательно
просмотрел каждую кружку и все  без исключения глубокие тарелки... -- даже в
огромной фарфоровой супнице никого не оказалось: поискал в  ванной, прихожей
--  результат  тот  же.  Покрутил  ручку  настройки транзистора,  но  ни  от
Би-Би-Си, ни от программы "Орбита" положительного ответа не добился. Выбежал
из дому: помчался по городу, просматривая щиты объявлений -- и здесь нет.
     Когда  пришла  ночь и  на  небо  высыпали  звезды,  проверил  с помощью
подзорной трубы каждый квадратный сантиметр ночного неба -- нет и никогда не
было.
     Купил билет на  самолет -- улетел  на  Восток, пересел  на  теплоход --
уплыл  на  Север.  Целый  год путешествовал: с  поезда  пересел  на  собачью
упряжку, с автобуса на вертолет. Весь год не мылся, не брился. Стали ловить.
Ушел  в горы.  Живет  в  пещере,  просто,  без затей,  вегетарианец, сыроед,
простой снежный человек. Наш современник.


        БЕЗОТВЕТНЫЙ ПОЦЕЛУЙ

     Они сидели на деревянной некрашеной скамейке в старом запущенном парке.
     Он был в  костюме полувоенного покроя цвета хаки. Она  -- в трикотажном
физкультурном  костюме.  Сидели молча, думали каждый о своем,  но между  тем
чувствуя присутствие друг друга, хотя  и  сидели не прижавшись. Он вспоминал
детство: большерукого, похожего  на гориллу отца, регулярные субботние порки
и  рождественские  подарки, которые его сухонькая мать подкладывала  ему под
подушку. А Она  думала  о Нем  не  то  чтобы с  неприязнью,  но  с  каким-то
необъяснимым для нее  раздражением: "Уставился в одну точку и ничего  вокруг
себя не видит".
     Мимо   пролетал   Карлсон   с  бутылкой  пива  под  мышкой,   важный  и
сосредоточенный.  Он  встрепенулся  и  крикнул  вдогонку пропеллеру:  "Почем
пиво?"  --  крикнул  так, без  желания получить  ответ (пива Он  не  любил).
Карлсон было уже скрылся, вися темной удаляющейся точкой высоко  над домами,
но все же, видимо, услышал крик, так как развернулся  и, пролетая на бреющем
полете  мимо  скамейки,  выпалил  как   из   пулемета:  "Шестьдесят  копеек,
"Праздрой", в  Бабушкине,  у станции", -- и улетел. Но  Он не слышал ничего,
так как опять недвижно уставил свой взгляд куда-то  вперед и  вниз.  Она все
слышала, но никак не отреагировала -- ни взглядом, ни движением.
     Они  сидели молча... Стемнело. Пошел  дождь со снегом. Они  встали,  не
сговариваясь, но одновременно, и пошли в разные стороны...  Они уже скрылись
друг от друга на расстояние ружейного выстрела,  и стороннему наблюдателю ни
за что бы не пришло в голову, что полчаса назад Они сидели на одной скамье в
парке.  Они  любили  ходить  так  же,  как  и  сидеть.  и  шли  долго  и   с
удовольствием; вышли из  города -- Он на одно шоссе, Она на противоположное.
Его  подбросил  до моря водитель рефрижератора.  Ее  --  до  другого моря --
автобус с туристской группой. Они сели  в пароходы,  обогнули земной  шар...
вылезли  из  вагонов  поездов  противоположных вокзалов  и  пошли в парк  --
присели одновременно на  старую некрашеную скамью и, взглянув друг на друга,
улыбнулись...
     Он сидел теперь так же, смотря  вдаль, и думал  с нежностью о  детстве.
Она думала о Нем, но уже без раздражения -- думала тепло и нежно...
     Карлсон взял подзорную трубу и, найдя в старом парке  скамейку, где Они
сидели, послал им безответный воздушный поцелуй.


        ТЫ И ВЫ

     "Ты" -- говорят нам,  и  мы говорим  "Ты", когда между  нами существует
незримое  соглашение:  мы оба считаем себя  хорошими  или нас обоих  считают
плохими.
     "Вы" --  другое дело. "Вы", "здравствуйте"  значит "Вы". Я  знаю, что в
Вас двое: хороший и плохой, я объективен и Вы объективны.
     "Вы" -- снимаю шляпу.
     "Вы" -- снимаете тоже.


        В ЛЕСУ СТОЯЛА ЕЛЬ

     Стоял зимний лес. В лесу стояла  ель. Ель была темная и большая. На ней
лежал снег. Под  елью  жила лиса. На верху ели на толстой ветке сидел ворон.
Ворон сидел неподвижно, и на его голову нападал снег.  Снег на голове ворона
слежался  и  был похож  на  чалму, поэтому ворон  был  похож  на  восточного
мудреца. Лиса, которая жила под елью, видела ворона два раза в  день: утром,
когда  шла  охотиться на зайцев, и вечером, когда возвращалась с охоты. Лиса
думала, что ворон околел,  и не обращала на него  внимания. Ей было некогда:
было холодно и постоянно  хотелось есть  -- зайцы  попадались  редко, а нора
была тесная и холодная...
     Однажды  в лес  пришли люди, и один  из  них сказал, показывая  на ель:
"Давайте срубим эту: я такой большой  елки не  видал".  Другие согласились и
стали  пилить ель. Лисы  в  норе  не  было  --  она  охотилась. Ворон  сидел
неподвижно в белой чалме из снега. Когда ель упала, ворон упал вместе с ней.
Один из людей увидел на ветке  ворона и сказал: "Падаль". А другой подошел и
пнул ногой так, что ворон отлетел к лисьей норе. Лиса возвращалась с охоты и
увидела  следы лыж, постояла, понюхала, поняла, что люди ушли, и направилась
к норе. Она издалека заметила,  что  ели нет,  а у пня перед входом  в  нору
лежит что-то черное. Она  осторожно подошла, -- это  был не  капкан, как она
думала: на разрыхленном снегу лежал ворон, -- он лежал навзничь, из головы у
него капала  густая темная кровь. Лиса подошла поближе --  ей хотелось есть,
но ворон  был  живой  и  смотрел неподвижно  на лису  --  лиса испугалась  и
заскулила. "Каррх..." -- хрипло раздалось  по лесу, --  лису охватил ужас, и
она убежала...
     Стоял  лес.  На месте  могучей ели  торчал изуродованный остаток, рядом
лежал старый ворон. Он околел,  у его  головы на разрыхленном снегу  темнело
бугристое пятнышко льда.  Где-то  в  лесу скулила лиса.  Наверное,  ей  было
холодно.


        СОЧЕЛЬНИК

     Стол  был  дубовый, с двумя тумбами.  В одной  -- шарики пинг-понга,  в
другой топоры. Стол стоял в темной комнате без  окна. Комната была заперта и
открывалась раз в году -- в Сочельник.
     Сочельник.  Дед Онуфрий идет к хозяину за  ключами  от  темной комнаты.
Хозяин дает  ключи и наказывает: "Руби  большую, да больше  двух шариков  не
бери". Дед открывает  комнату,  смахивает  пыль  со  стола, отпирает ящики и
берет один топор и два шарика. Стоит в раздумчивости и берет третий шарик (и
так каждый год -- шариков много, хозяин и не заметит).
     Дед Онуфрий запрягает Лохматку -- толстого мерина и с топором плюхается
в  сани. За  ним  бегут Макарка и Федотка. "Отстаньте!"  --  кричит дед,  но
ребята бегут. Тогда дед бросает им один  шарик. Как всегда его ловит Федотка
и отстает -- стоит, разглядывает и щурится от удовольствия. Но Макарка бежит
еще  пуще, дед Онуфрий  ругается  и бросает  второй шарик. Макарка  неуклюже
пытается  его  поймать,  но шарик  исчезает бесследно среди  белых сугробов.
Макарка  бежит. И  дед,  осердясь,  бросает  третий шарик --  Макарка ловит.
"Дурень!"  -- ворчит дед  и хлещет  Лохматку.  Мерин переходит  на галоп, но
выдыхается  быстро и  дальше  идет  шагом. В  лесу  Онуфрий  срубает  первую
попавшуюся ель недалеко  от края посадки,  валит  на  сани и едет  назад. По
дороге ему приходится толкать сани:  Лохматка выдохся и еле тащится. Наконец
дом.  Елку ставят  в  крестовину, Макарка  и Федотка  принимаются  наряжать:
вешают два пинг-понговых шарика, Федотка красный (он выкрасил его свекольным
соком с клеем), Макарка  вешает черный (выкрашен сажей  с  клеем).  Приходит
хозяин с плеткой, мальчики  снимают портки: хозяин два раза резко взмахивает
плеткой -- на попках остаются багровые рубцы. Рубцы симметричны. Дед Онуфрий
лежит в  закутке у камина, у него страшно  ломит  зубы  --  застудил в лесу.
Звонит колокольчик, дед кряхтит, поднимается и идет  в холл, где стоит елка.
Под елкой на детском стульчике сидит хозяин с бутылкой водки, рядом валяется
плетка.  "На", --  протягивает  хозяин  водку Онуфрию.  Тот  берет  бутылку,
отбивает левой ладонью горлышко и пьет. "Молодец, -- одобряет хозяин, -- ну,
ступай". Онуфрий идет  в закуток и валится на нары у камина. Зубы отпускает.
Онуфрий засыпает.  И так каждый  год, в  Сочельник... каждый год  начинается
необъяснимое -- все привыкли и уже не боятся, как раньше.
     Наступает Новый год -- у Федотки и Макарки каникулы, они уезжают вместе
со школой  в Суздаль. Хозяин  Сергей Семеныч получает от жены  телеграмму из
Адлера: "Вылетаю 15.30" -- и едет встречать. Анна Сергеевна каждый год перед
Сочельником  берет  отпуск и приезжает  уже  в новом году --  сердце у  Анны
Сергеевны слабое и ей страхи в Сочельник противопоказаны. Онуфрий Петрович с
Нового  года  выходит  с  больничного  (заболевает  он  обычно  за  день  до
Сочельника)  и  идет читать  лекции по  диалектологии  в  пединституте,  где
работает уже пятидесятый год. Лохматка странным образом исчезает, исчезает и
дом с  мезонином, и в новом году все просыпаются в обыкновенной девятиэтажке
в Медведкове.
     Анна Сергеевна никогда не  видела дома  с мезонином, но ей рассказывали
дети -- Макарка и Федотка, муж  Сергей Семеныч Хозяин молчит, а на россказни
ребят машет  рукой: пустое! Онуфрий Петрович на вопрос Анны Сергеевны делает
удивленное лицо.


        ПЛАСТИЛИН

     На улице была весна, почти лето. Люди, не привыкшие еще к новой погоде,
парились в пальто и шубах.
     Сысоев   вздыхал,  сидя  на   лавочке  железнодорожной   станции,  ждал
электричку. Грязный худой кот лежал на другой лавочке, грелся.  Сысоев сидел
так  же, когда  по  лестнице  на  платформу поднялись  два человека в черных
плащах и черных  шляпах,  подошли к нему, взяли за руки и потащили к машине,
зеленому  армейскому газику. Сысоев пытался  сопротивляться, но как-то вяло,
машинально, и  его  быстро затащили в машину. Люди  на  остановке автобуса и
ожидающие поезда на платформе ничего  не заметили. Правда, один мальчик, лет
пяти,  ковыряясь в  носу,  дернул за  рукав  отца: "Пап,  а  зачем  дяденьку
схватили?" Отец рассеянно посмотрел на сына и  легонько  стукнул по пальцам:
"Не ковыряй в носу!  Неприлично", --  и уткнулся  в газету. Мальчик смотрел,
пока машина  не скрылась из виду, поковырял в носу и заплакал. "Ты чего?" --
оторвался от газеты  отец. "Его  убьют",  -- всхлипнул  мальчик.  "Кого?" --
недоуменно  посмотрел  на  сына  отец. "Дяденькууу",  -- протянул  мальчик и
зарыдал.  "Ты  чего  это  болтаешь?" --  строго спросил  отец и  внимательно
посмотрел  на сына.  "Я не болтаю,  это шпионы его  увезли",  --  всхлипывал
мальчик. "Кого увезли? Можешь ты мне, наконец, сказать? А?"
     "Дяденьку,  он  сидел,  а  они  его  схватили  и  увезли".  "Хм-хм,  --
значительно загмыкал отец.  --  По-твоему, шпионы? Гм, гм, хм,  хм. Не может
быть, -- твердо ответил он себе, -- шпионов быть не может в нашем поселке. У
нас дачники живут. Ты что-то  напутал. Ну, признайся, напутал? -- проговорил
отец,  и  слегка  улыбнулся.  -- Ну  подумай  сам,  садовая голова. Откуда в
Брюховке, в дачном поселке, могут быть шпионы? А?"
     Мальчик  затрясся от рыданий, слезы струями катились  по его лицу: "Они
не с поселка, они шпионы, на машине приехали". "Да? -- изумился отец. -- Что
ж  ты сразу-то  не сказал?  Что ж ты молчал? Почему ты  не закричал: шпионы,
шпионы, шпионы, шпионы, шпионы", -- вдруг скороговоркой заговорил отец.
     "Я боялся, -- сказал мальчик, -- они злые, они меня бы убили!"
     "Да, да, сынок, ты правильно сделал. Но ты хотя бы запомнил, во что они
были одеты?"
     "В черных плащах и шляпах. Один с палкой", -- сказал мальчик  и вдруг с
ужасом  посмотрел  на отца.  "Ты что,  мальчик? Сынок, что  ты?"  -- ласково
спросил отец, лысеющий тридцатипятилетний  мужчина. Мальчик оцепенел, стоя с
широкими от ужаса, заплаканными глазами,  как  приговоренный  перед палачом.
"Ну  чего ты,  детка?"  --  полушутливо  спросил  отец,  и  вдруг  лицо  его
одеревенело, глаза округлились и  вылезли из орбит, рот  скорчился в гримасе
ненависти.  Он взял мальчика за руку  и  повел  его  к выходу  с  платформы.
Мальчик послушно пошел за ним с покорным  видом и смертельно бледным  лицом.
Он шел за отцом механически, держа свою маленькую руку, похожую на тормозной
рычаг в руке шофера, в отцовском  кулаке со вздувшимися венами. Они  сошли с
платформы, и тут подошла та же самая зеленая машина -- военный газик. Дверца
открылась  -- никто не вышел. "Садитесь быстрее!" -- сказали из кабины. Отец
схватил  ребенка  за плечи,  с  размаху  бросил  внутрь  и быстро  захлопнул
дверь...
     Была  весна,  почти  лето.  По платформе  ходил худой  облезлый  кот  и
мурлыкал. Круглые станционные часы не работали -- не  было стрелок. Лысеющий
мужчина  сидел  на скамейке  и  лепил  фигурки из пластилина: на  крышке  от
картонной коробки  размером  со среднюю книгу стоял миниатюрный  станционный
домик, капля в каплю похожий на оригинал. Он стоял на миниатюрной платформе,
выдержанной  с  ним по масштабу,  как и  все, что было вылеплено:  маленькие
лавочки, электрические часы без стрелок и  название станции --  "Брюховская"
-- маленькими  аккуратными буковками. На перроне стояли две фигурки в плащах
из  черного пластилина  и шляпах из него же. Они шевелились. Присмотревшись,
можно  было  заметить  фигурку маленького мальчика с  вывернутыми  руками  и
спиной в искусно  вылепленных кровавых подтеках. Неподалеку от пластилиновой
станции,  здесь  же,  на  картоне, стоял  маленький автомобиль  из  зеленого
пластилина.  Кажется, он урчал.  Да,  да... у  него работал мотор. Скульптор
вдруг взял  фигурки в черных плащах, зажав их головы между пальцами, и сунул
в автомобиль...
     Когда лысеющий мужчина шел со  станции домой, на  Вокзальной  улице,  у
магазина  коопторга он  заметил  большую  толпу.  Он  подошел.  Люди  стояли
кольцом. Приподнявшись на цыпочки, мужчина поверх голов увидел: на асфальте,
в центре  толпы,  скрючилась  расплющенная  детская фигурка  в  луже  крови.
Мужчина довольно хмыкнул и отошел...
     В  доме никого  не было.  Мужчина радостно засмеялся  и хлопнул себя по
бокам, потом закурил. Курил он долго, пока не пришла жена. Жена пришла позже
обычного.  "Слышишь,  Сергей!"  -- с  порога  сказала жена  испуганным тихим
голосом  и  робко посмотрела  на  мужа.  "Чего?" -- зевнул  Сергей Сергеевич
Анциферов. "Сережа, что творится! Убийство за убийством. Сегодня опять шесть
человек  убили..." "Ну,  не шесть, а двоих, -- укорил муж, --- врать грешно,
дорогая... Ну, что, пластилину принесла мне?" -- добавил он, испытующе глядя
в лицо  жены. "Принесла",  -- прошептала жена, заплакала и отвернулась. "Что
ты,  что ты? -- сказал  Сергей  Сергеич  подойдя к жене  сзади и  обнимая за
плечи. -- Что ты, милая, рыдаешь?" -- повторил он. "Страшно, Сережа, страшно
мне...  За этот год уже человек сто убили..." "Ну, что ты, и не сто вовсе, а
девяносто четыре, -- успокаивающе сказал Анциферов.  -- Не плачь, -- добавил
он и легонько  шлепнул жену по заду. -- Пластилин  в сумке?" "Да, -- сказала
жена и заплакала сильнее. -- Я как покупаю пластилин,  так всегда продавщицу
из "Детского мира" вспоминаю, ее  первую убили. Я же тогда купила пластилин,
а она мне дала пачку без одной штуки.  Там красного  не было. А ты тогда еще
сказал: "Ничего, Катя, пусть она подавится красным. Ладно, -- говоришь, -- я
и  без  красного  обойдусь.  Красное  внутри  должно  быть  и   снаружи   не
обязательно."   "Да   ладно   тебе   расстраиваться   из-за   пустяков,   --
добродушно-строго пожурил жену Сергей Сергеич, -- ты бы лучше погуляла или к
соседке сходила".  "Ладно, Сережа, не буду тебе  мешать. Пойду к Макаровым".
"Иди-иди",  -- сказал  Анциферов и  оскалил в улыбке прокуренные зубы. Когда
жена ушла, Анциферов закрылся на ключ, задернул шторы, включил  красный свет
для фотопечати и достал пластилин.
     Он  смешал  несколько  кусков  желтого,  белого  и  оранжевого и  долго
разминал: размял и скатал в  шар в четыре раза  больше бильярдного. Лепил он
быстро: отрывал  куски пластилина от шара и складывал их в кучку. Он даже не
лепил, а  вырезал из пластилина, как из дерева. Вырезал продолговатый  нос с
широкими  ноздрями,  крупные  глаза  и маленькие  уши.  Когда  был  вылеплен
подбородок, стало видно, что Анциферов лепил автопортрет. Портрет вылеплялся
удивительно   быстро.  Когда  Анциферов  вылепил   рот,  губы  у  скульптуры
разжались, и  властный голос  послышался  из нее: "Не  тяни, торопись!"  Рот
закрылся, глаза забегали.  Анциферов  лепил  быстро, очень  быстро.  Долепив
левую пятку, Сергей Сергеич снял со шкафа картонку с фигурками и поставил на
нее своего пластилинового двойника...
     Жена Анциферова -- Катя -- сидела со своей подругой Макаровой на диване
-- смотрели телевизор. Вдруг  фильм прервался, и  на экране вспыхнул  черный
круг. Женщины  вздрогнули от  ужаса и впились  глазами в телевизор. Появился
диктор и  бесстрастным  голосом  произнес,  что  час назад  при  невыясненых
обстоятельствах был  убит  Сергей  Сергеевич  Анциферов, скульптор-надомник,
известный   всей   области   мастер-умелец.  Имеющих  какие-либо   сведения,
касающиеся убийства, просим сообщить в горотдел милиции. Показали фотографию
убитого, но женщины  ее не видели: Екатерина Анциферова билась в истерике, а
Макарова успокаивала ее, поливая водой из ковша...
     На следующий день приехал из  годовой  командировки Макаров.  "Какой ты
красивый", -- радостно проговорила Макарова, обнимая мужа, но вдруг закусила
нижнюю  губу  и  обернулась  на  сидящую в  кресле  подругу. "Я слышал",  --
предупредил  жену Макаров и покрутил  на  указательном пальце черную кожаную
шляпу...
     "Успокойся,  Катя.  Нужно  держаться",  --  сказал  Макаров и  легонько
хлопнул ее по заду, как, бывало, делал покойник. Катя посмотрела на Макарова
и отшатнулась: на деревянном лице его тускло светили выпуклые глаза, отливая
в зрачках  серебром;  тонкогубая улыбка лишь подчеркивала  жуткое  выражение
глаз. "Пойдем, Катя", -- мягко сказал Макаров и взял Анциферову за руку...
     В доме  был  прохладный полумрак.  Дверь кабинета покойного  мужа  была
распахнута. В кабинете кто-то сидел в кресле  мужа и курил. "Ой!" -- сказала
Катя. "Не бойся, -- успокоил ее Макаров, -- это свои". Катя вцепилась в руку
спутника. В кресле сидел Сысоев, убитый десять месяцев назад. "Это Сы..." --
сказала Катя и рухнула на пол. "Да, Сысоев", --  подтвердил человек в кресле
и затянулся.  Через спинку стула рядом с креслом был перекинут черный  плащ,
на  столе  у пепельницы лежала черная  шляпа.  "Ну,  как дела, Макаров?"  --
спросил Сысоев. "В порядке", -- ответил Макаров, взял шляпу со стола и надел
на Сысоева. "Пора  убираться, -- добавил он, --  минут через сорок  нагрянет
милиция".  Сысоев  взял  со  стола  картонку  с  пластилиновыми  фигурками и
поставил на  пол. Они быстро  стали уменьшаться,  уменьшились соответственно
пластилиновому газику, прыгнули в него, и тут вошла милиция.
     "Еще одна жертва", -- прохрипел майор  с рыжими усами.  "Насильственная
смерть  наступила полчаса назад",  -- сказал врач и  задумчиво  постучал  по
коробке с пластилином...


        СВЕРНУ В КАКУЮ-ТО ПОДВОРОТНЮ

     Сверну в какую-то подворотню -- там будет колодец двора, подниму голову
и увижу Большую Медведицу и Полярную звезду. Запомню, где Север, -- выйду из
подворотни  и  пойду прямо  на  Север. На  пути  окажется  афишная тумба,  я
вскарабкаюсь  на  нее и спущусь с другой стороны; на пути  окажется дом -- я
влезу на крышу по водосточной трубе (труба будет плохо прикручена, и я смогу
упасть, но не  упаду),  я  влезу  на  крышу и  посмотрю вверх: "Да,  я  взя