Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
Трумен Капоте
ДРУГИЕ ГОЛОСА, ДРУГИЕ КОМНАТЫ
Перевод с английского В. Голышева
Ньютону Арвину
Лукаво сердце человеческое более всего и
крайне испорчено; кто узнает его?
Книга пророка Иеремии, 17,9
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
- 1 -
Нынче путешественник должен добираться до Нун-сити как сумеет: ни поезда,
ни автобусы в ту сторону не идут, только грузовик скипидарной компании
"Чуберри" шесть раз в неделю приезжает в соседний городок Парадайс-Чепел за
почтой и припасами, и, если вам надо в Нун-сити, шофер Сэм Редклиф может вас
подбросить. Поездка тряская, на что ни сядь; ухабистые дороги живо
разболтают даже новенькую машину, и приезжие остаются недовольны. Да и края
тут унылые; в болотистых низинах цветут тигровые лилии с голову величиной,
зеленые бревна светятся в илистой воде, как тела утопленников, едешь иной
раз, и ничто не шелохнется окрест, кроме дымного столбика над печальной
фермой да узкоглазой птицы, кругами парящей над глухим сосновым лесом.
Из глубинки в Нун-сити ведут две дороги: одна с севера, другая с юга; эта
вторая чуть получше первой, хотя разница невелика: километр за километром
тянутся обе сквозь болота, леса и поля, и ни души нигде, только изредка
встанет у дороги щит с рекламой пятицентовых сигар "Ред дот", ситро "Доктор
Пеппер" и "Нэхи", микстуры Гроува и одеколона. Как дальний гром громыхают
под проезжим колесом деревянные мосты над гнилыми речушками с именами
сгинувших индейских племен, стада свиней и коров бродят по дорогам где
попало, да иногда фермерская семья разогнется над бороздой, чтобы помахать
быстрой машине, и грустным взглядом будет провожать ее, покуда она не
скроется в рыжей пыли.
Однажды знойным днем в Парадайс-Чепеле, когда шофер скипидарной компании
Сэм Редклиф, рослый и лысоватый человек с грубым мужественным лицом, жадно
пил пиво в кафе "Утренняя звезда", к нему, обняв за плечи незнакомого
мальчишку, подошел хозяин кафе.
- Здорово, Сэм, - сказал хозяин, которого звали Сидни Кац. - Тут, видишь,
парнишка хотел бы доехать с тобой до Нун-сити. Со вчерашнего дня не может
отсюда выбраться. Не подвезешь, а?
Редклиф поглядел на мальчика поверх стакана, и мальчик ему не очень
понравился. У шофера были свои представления о том, как должен выглядеть
настоящий мальчишка, а этот в них как-то не укладывался. Уж больно он был
хорошенький, хрупкий и белокожий, уж больно правильны были черты его
нервного лица, а глаза, большие и карие, смотрели по-девичьи нежно. В
коротких каштановых волосах выделялись чисто золотые пряди. Усталое,
умоляющее выражение застыло на его худом лице, и плечи сутулились не
по-детски. На нем были мятые белые льняные штаны, синяя рубашка с
расстегнутым воротом и сильно поношенные коричневые туфли.
Стерев пену с верхней губы, Редклиф спросил:
- Как тебя звать, мальчик?
- Джоул. Джо-ул Хар-ри-сон Нокс. - Он произнес имя раздельно, словно
обращался к глухому, но голос его был необычайно тих.
- Вон что? - протянул Редклиф, опустив на стойку порожний стакан. -
Богатое имя у тебя, мистер Нокс.
Мальчик покраснел и повернулся к хозяину.
- Он хороший мальчик, - поспешил вмешаться тот. - И умненький. Такие
слова знает, каких мы с тобой и не слышали.
Редклиф был раздосадован.
- А ну, Кац, по второму, - велел он. И когда хозяин укатился за новым
стаканом пива, Сэм дружелюбно сказал мальчику: - Не хотел тебя дразнить. Ты
из каких краев?
- Из Нью-Орлеана. Я уехал оттуда в четверг, сюда приехал в пятницу, а
дальше - никак. Никто меня не встретил.
- Вон что, - сказал Редклиф. - К родственникам едешь в Нун-сити?
Мальчик кивнул.
- К отцу. Буду жить с ним.
Редклиф поднял глаза к потолку, несколько раз пробормотал: "Нокс", потом
недоуменно помотал головой:
- Нет, никого, по-моему, не знаю с такой фамилией. Скажи, а ты не ошибся
адресом?
- Нет, - ответил мальчик, ничуть не встревожась. - Спросите мистера Каца,
он слышал об отце, я показывал ему письма, и... Подождите. - Он побежал
между столиками в глубину сумрачного кафе и вернулся с громадным жестяным
чемоданом, судя по его гримасе, очень тяжелым. Чемодан был весь покрыт
яркими, но потертыми наклейками из самых дальних мест на свете: Париж, Каир,
Венеция, Вена, Неаполь, Гамбург, Бомбей и так далее. Странно было видеть
такой предмет жарким днем в захолустном городке Парадайс-Чепел.
- Ты побывал во всех этих местах? - спросил Редклиф.
- Не-е-е, - ответил мальчик, возясь со старым кожаным ремнем, скреплявшим
чемодан. - Это дедушкин; дедушка был майор Нокс, вы, наверное, читали о нем
в книжках по истории. Он был известным человеком в Гражданскую войну. В
общем, с этим чемоданом он поехал в свадебное путешествие вокруг света.
- Вокруг света? - на Редклифа это произвело впечатление. - Богатый
человек был, а?
- Ну, это давно было. - Мальчик порылся в аккуратно сложенных пожитках и
вынул тонкую пачку писем. - Вот они.
Перед тем как раскрыть письмо, Редклиф повертел его в руках; наконец
осторожно вынул неловкими пальцами тонкий зеленый листок и, шевеля губами,
стал читать:
Эдв. Р. Сансом, эск., Скаллиз-Лендинг, 18 мая 19...
Любезная Эллен Кендал, благодарю Вас за столь скорый ответ на мое письмо
- он пришел обратной почтой. Да, действительно, получить известие от меня
после двенадцатилетнего перерыва несколько странно, но уверяю Вас, столь
долгое молчание вызвано было уважительными причинами. Однако, прочтя в
"Таймс-пикиюн", на воскресный выпуск которой мы подписаны, о кончине моей
прежней жены, да упокоит Господь ее добрую душу, я тотчас рассудил, что
единственным достойным решением будет вновь вернуться к моим родительским
обязанностям, неотправляемым, увы, уже столько лет. И моя нынешняя супруга,
и я были рады (более того, совершенно счастливы!), узнав что Вы готовы пойти
навстречу нашему желанию, хотя, как Вы заметили, Ваше сердце будет разбито.
И мне не понять всю тяжесть Вашей жертвы, если сам я испытал подобные
чувства, когда был вынужден после той ужасной истории покинуть моего
единственного и бесконечно дорогого мне ребенка в младенческом возрасте. Но
все это дело прошлое. Будьте покойны, моя добрая леди, мой сын найдет у нас
в Лендинге красивый дом, здоровую пищу и культурное общество.
Теперь что касается переезда: нам бы очень хотелось, чтобы Джоул прибыл
сюда не позже 1-го июня. Из Нью-Орлеана он должен доехать на поезде до
Билокси, в каковом пункте сойти и приобрести автобусный билет до
Парадайс-Чепела, города в тридцати километрах к югу от Нун-сити. В настоящее
время мы не располагаем моторным экипажем; поэтому лучше всего, если он
заночует в П.-Ч., где над кафе "Утренняя звезда" имеются номера, а потом уже
будет доставлен к нам. Присовокупляю чек для покрытия расходов, с которыми
это может быть сопряжено.
Уважающий Вас
Эдв. Р. Сансом.
Редклиф, озадаченно хмурясь, вздохнул и засунул письмо в конверт, как раз
когда подоспел хозяин с пивом. Шофера привели в недоумение две вещи;
во-первых, почерк: коричневое, цвета засохшей крови, кружево завитушек,
витиеватые "н" с изящными кружочками вместо перекладин. Что это, к черту, за
мужчина, который так пишет? И во-вторых:
- Если папа твой Сансом, почему ты назвался Ноксом?
Мальчик смущенно потупился.
- Да вот, - он взглянул на Редклифа с упреком, словно шофер у него что-то
отнял, - они развелись, и мама всегда звала меня Джоулом Ноксом.
- Э-э, милый, - сказал Редклиф, - зря ты ей разрешал. Запомни: отец есть
отец, что бы ни было.
Мальчик просительно обернулся теперь к хозяину в поисках поддержки, но
тот, избегая его взгляда, отошел, чтобы обслужить другого посетителя.
- Я его никогда и не видел, - сказал Джоул, бросив письмо в чемодан и
застегивая ремень. - А вы знаете это место? Скаллиз-Лендинг.
- Лендинг? Знаю-знаю, как не знать. - Редклиф сделал большой глоток,
зычно рыгнул и улыбнулся. - Будь я твой папка, спустил бы тебе портки да
влепил пару горячих. - Потом допил стакан, шлепнул на стойку полдоллара,
поднялся и, стоя на месте, задумчиво скреб щетинистый подбородок, пока часы
на стене не пробили четыре. - Ладно, сынок, давай двигаться, - сказал он и
сразу направился к двери.
Секунду поколебавшись, мальчик поднял чемодан и пошел за ним.
- Не забывайте нас, - механически сказал им вдогонку хозяин.
Машина была "форд"-пикап. В кабине сильно пахло бензином и нагретой
солнцем кожей. Мертвый спидометр окоченел на 30-ти. Ветровое стекло было
заляпано разбитыми насекомыми, покрыто дождевыми разводами, а по одной его
половине лучами разбегались трещины. На рычаге скоростей красовался
игрушечный череп. Колеса - тук-тук - постукивали на спусках, подъемах и
поворотах шоссе.
Джоул забился в угол кабины и, облокотившись на подоконный выступ,
обхватив подбородок ладонью, боролся со сном. С тех пор как он выехал из
Нью-Орлеана, ему и часа не удалось вздремнуть: стоило закрыть, как сейчас,
глаза, и оживали отвратительные воспоминания. Одно особенно донимало: он
стоит у прилавка в магазине, мать - за ним, а на улице январский дождь
застывает сосульками на голых сучьях. Они вместе вышли из магазина и шагали
по тротуару молча; он держал над матерью ситцевый зонт, а она несла пакет с
мандаринами. Прошли мимо дома, где играл рояль. - музыка звучала грустно под
пасмурным небом, но мать сказала, что песня красивая. И когда вернулись,
мать уже напевала, но ее знобило, она легла, пришел врач и приходил
ежедневно больше месяца, и тетя Эллен была с ними, всегда улыбалась, и врач
улыбался, а несъеденные мандарины съеживались в леднике; когда все
кончилось, он переехал к Эллен, в убогий, на две семьи, дом у озера
Понтчартрейн.
Эллен, добрая, смирная женщина, управлялась с домом как умела. У нее было
пятеро своих детей-школьников, муж работал продавцом в обувном магазине, и
денег едва хватало; но на Джоула семья не тратилась - мать оставила ему
небольшое наследство. Эллен и остальные обращались с ним хорошо, а он все
равно злился и часто пакостничал, например, дразнил двоюродную сестру Луизу,
тупую на вид девочку, постарше его: она была глуховата, а Джоул приставлял к
уху ладонь и кричал "Ась? Ась?", доводя ее до слез. Не дурачился, не
участвовал в шумных играх, устраиваемых дядей каждый вечер после ужина, с
удовольствием подмечал ошибки в речи родственников - и сам удивлялся своему
поведению не меньше Кендалов. Словно с зеленой пеленой зависти в глазах
прожил он эти месяцы, с запечатанными воском ушами: все казалось не таким,
как на самом деле, и дни истаивали в бесконечных вымыслах. Перед сном Эллен
любила почитать детям Вальтера Скотта, Диккенса, Ханса Андерсена и однажды
холодным мартовским вечером прочла "Снежную королеву". Посреди чтения Джоулу
пришло в голову, что у него с мальчиком Каем много общего: Каю в глаз попал
осколок злого зеркала троллей, исказил его зрение и превратил сердце в кусок
льда; слушая добрый голос Эллен, глядя на лица родственников, освещенные
огнем камина, он подумал: а если бы его, как маленького Кая, увезли в
ледяной чертог Снежной королевы? найдется ли на свете человек, чтобы
бросился к нему на выручку, не побоявшись разбойников? Нет такого человека,
нету.
В последние недели перед тем, как пришло письмо, он прогуливал школу три
дня из пяти и слонялся у причалов на Канал-стрит. Завтраком, который ему
давала в школу Эллен, он делился с грузчиком, великаном-негром, а тот
потчевал его диковинными морскими историями, и хотя Джоул уже во время
рассказа понимал, что все - выдумки, этот человек был взрослый, а ему теперь
хотелось дружить только со взрослыми. В одиночестве он часами наблюдал за
погрузкой и разгрузкой банановых судов, ходивших в Центральную Америку, и
конечно замышлял путешествие зайцем, будучи уверен, что где-нибудь в чужой
стране найдет доходную работу. Но получилось так, что в день его
тринадцатилетия пришло первое письмо из Скаллиз-Лендинга.
Письмо это Эллен несколько дней не показывала. Странно она себя вела;
встретившись с ней взглядом, Джоул видел в ее глазах незнакомое выражение:
испуганное, виноватое. В ответном письме она потребовала заверений, что
Джоула немедленно отпустят, если ему там не понравится: гарантий, что
позаботятся о его образовании; обещания, что рождественские каникулы он
проведет у нее. Однако, когда после долгой переписки с чердака стащили
старый свадебный чемодан майора Нокса, Джоул увидел, что она почувствовала
облегчение.
Уезжал он с радостью. Почему - сам не знал, да и не желал задуматься, и
весьма невероятное появление отца на сцене, столь странно покинутой им
двенадцать лет назад, отнюдь не изумило Джоула, ибо он всегда рассчитывал на
случай в таком роде. Чудо планировалось, правда, в виде доброй богатой дамы,
которая, заметив его на перекрестке, тут же посылает конверт, набитый
тысячедолларовыми бумажками; или некоего добросердечного незнакомца,
совершающего аналогичный божественный акт. А то, что незнакомец оказался
вдобавок его отцом, Джоул воспринял просто как удачное совпадение.
Однако позже, когда он лежал на облупленной железной кровати над кафе
"Утренняя звезда", обалдев от духоты, заброшенности и отчаяния, отец и
собственное положение представились ему в ином свете: он не знал, чего
ожидать, и был испуган, ибо поездка уже принесла много разочарований.
Панаму, только что купленную в Нью-Орлеане и носимую с залихватской
гордостью, украли на вокзале в Билокси; затем, в поту и зное, трехчасовое
опоздание автобуса в Парадайс-Чепел; и в довершение всего - никаких вестей
из Скаллиз-Лендинга. Всю ночь в четверг он не гасил электричество в чужой
комнате и читал голливудский журнал до тех пор, пока не выучил последние
новости актерской жизни назубок - потому что, задумайся он о себе хоть на
секунду, ни дрожи, ни горьких слез тогда уже не унять. Перед рассветом он
изорвал журнал в клочки и сжег обрывки в пепельнице, пока не подошло время
спускаться в кафе.
- Погляди там сзади, малыш, достань мне спички, - сказал Редклиф. - Вон
на полке, видишь?
Джоул открыл глаза и растерянно огляделся. На кончике носа у него висела
прозрачнейшая капля пота.
- Ну и добра у вас, - сказал он, шаря на полке, приютившей собрание
пожелтелых газет, кусок шланга, замасленные инструменты, насос, фонарь и...
пистолет. Рядом с пистолетом стояла вскрытая коробка патронов с пулями из
яркой меди, как новенькие центы. Его подмывало стянуть целую горсть, но он
ограничился одним, искусно уронив его в грудной карман. Пожалуйста.
Редклиф сунул в рот сигарету, и Джоул услужливо поднес ему спичку.
- Спасибо, - сказал Редклиф, дымя ноздрями после глубокой затяжки. - А ты
когда-нибудь бывал здесь?
- Не совсем здесь - один раз мама взяла меня в Галфпорт; там хорошо -
море. Вчера я на поезде его проезжал.
- Нравится у нас?
Джоулу почудилось в голосе что-то странное. Он взглянул на резкий профиль
шофера - не замечена ли кража. Но Редклиф, если и заметил, виду не подал.
- Как вам сказать... тут по-другому.
- А по мне, так никакой разницы. Всю жизнь отсюда не вылезал; вот и
выходит: здесь - как везде, ха-ха!
Машина вдруг выехала на широкий и твердый участок дороги, не окаймленный
деревьями; слева раскинулось огромное поле, за ним чернел сосновый лес.
Человек вдали - мужчина или женщина, не понять, - опустил мотыгу, чтобы
помахать машине, и Джоул помахал в ответ. Потом обогнали двух белоголовых
мальчишек верхом на тощем муле, накрыв их пыльным облаком, и мальчишки
завопили от восторга. Редклиф сигналил и сигналил стаду свиней, не спешивших
уйти с дороги. Другого такого ругателя Джоул не слыхивал - разве что
грузчика-негра.
Чуть позже Джоул сказал, задумчиво нахмуря брови:
- Можно у вас спросить? - И дождался кивка. - Я вот что хотел спросить:
вы знаете моего... Мистера Сансома?
- Знаю, кто он, а как же, - ответил Редклиф и вытер лоб грязным платком.
- Ты меня с толку сбил двумя фамилиями - Сансом и Нокс. Ну да, это который
женился на Эйми Скалли. - И после короткой заминки добавил: - Правду
сказать, я его в глаза не видел.
Джоул прикусил губу и молчал. Вопросы теснились в голове, но задать их он
стеснялся: стыдно не знать ничего о близком родственнике. Поэтому он задал
другой вопрос - и очень смелым голосом:
- А этот Скаллиз-Лендинг... Кто там вообще живет?
Редклиф сощурился, припоминая.
- Так, - сказал он наконец. - У них там пара негров, этих я знаю. Потом
твоего папки жена - и ее знаю: моя ей шьет иногда; раньше шила. Он затянулся
и выбросил окурок в окно. - И брат двоюродный... да, точно, двоюродный!
- Да? - небрежно сказал Джоул, но взгляд его умолял шофера продолжать,
ибо в письмах персона эта ни разу не упоминалась.
Редклиф лишь улыбнулся затаенно, словно вспомнил шутку, которой не хотел
делиться с посторонним.
Больше об этом речи не было.
- Теперь гляди в оба, - сказал немного погодя Редклиф. - Въезжаем в
город.
Дом. Серая гроздь негритянских халуп. Некрашеная дощатая церковь со
шпилем-громоотводом и тремя витражами рубинового стекла. Вывеска: "Господь
Иисус грядет! Готов ли ты?" Черный мальчишка прижал к груди котелок с
ежевикой. Все облито жгучей солнечной глазурью. Потом короткая немощеная
безымянная улочка, уставленная похожими одноэтажными домами - где
понарядней, а где невзрачными; каждый с верандой и двориком, кое-где на
двориках встрепанные розовые кусты, индийская сирень и мелия, а на ней
непременно качели из веревки и старой шины. Деревца камелий с темно-зелеными
лакированными листьями. Толстая розовая девочка прыгает со скакалкой;
пожилая дама умостилась на покосившейся веранде и обмахивается пальмовым
веером. Потом кирпичная конюшня: лошади, телеги, брички, мулы, люди. Крутой
поворот: Нун-сити.
Редклиф затормозил. Перегнулся через колени Джоула и открыл ему дверь.
- Жалко, не могу подкинуть тебя до Лендинга, малыш, - торопливо сказал
он. - В компании подымут хай. Но теперь доберешься: суббота, с той стороны
много народу приезжает в город по субботам.
Джоул остался один; пропотевшая синяя рубашка липла к спине. С чемоданом,
покрытым наклейками, он осторожно отправился на первую прогулку по городку.
В Нун-сити мало примечательного. Всего одна улица, и на ней расположены
универсальный магазин, ремонтная мастерская, маленькое здание с двумя
кабинетами: врача и юриста; парикмахерская, совмещенная с косметическим
салоном, где хозяйничают однорукий и его жена, и некое непонятное заведение
"Королевский кров Р. В. Лейси", под портиком которого стоит бензоколонка
компании "Тексако". Эти здания составлены так тесно, что похожи на какой-то
ветхий дворец, сляпанный за ночь полоумным плотником. А через дорогу,
особняком, стоят еще два строения: тюрьма и высокий пьяненький дом рыжего
цвета. За четыре года тюрьма не приютила ни одного белого преступника - да и
другие там редко когда бывают, потому что шериф, бездельник и лодырь, любит
отдыхать с бутылкой, и ворам, хулиганам, даже самым отъявленным головорезам
при нем раздолье. Что же до чудного дома, то пустует он бог весть уже
сколько лет, а жили в нем будто бы три благородные сестры, изнасилованные и
зверски убитые злодеем-я