Андрей Киселев.
   Повесть о Сонечке


 ГТРК "Томск" 1998
 литературный  сценарий  пьесы  по  повести  Марины Цветаевой
 "Повесть о Сонечке"




в ролях:

     Марина - поэтесса
     Сонечка - актриса
     3-ий голос, Вахтанг, Приказчик, Чужой, Володя, Аля, Ирина -  голоса  за
кадром

     Начало.  Титры:  "Марина  Цветаева"  -  на  обложке  книги, открывается
следующая страница -"Повесть о  Сонечке",  титры  уходят  в  затемнение.  Из
затемнения   маленькое   светлое   пятнышко,   медленный   наезд,   пятнышко
преврашается в Марину, сидящую спиной в 3\4 перед "поминальником" (столик  с
фотографией   Цветаевой,   засохшая  белая  роза,  листы  рукописей,  книги,
пластинки, патефон, и т.п.) Звучит музыка  Н.Нелюбовой,  стихи  А.Филимонова
"Еще одна птица":

     Н.Нелюбова:
     Далеко, далеко на ветру дрожит дом
     И не может никак взлететь
     Падает с крыши железо, гибнут в кухне стаканы
     Ходят люди по саду, жгут травы
     Заклинанья бормочут
     Заколдованный дом
     Становится птицей...
     (Мелодия песни - основная, ведущая в пьесе)

     Марина:
     Все  лето  писала  мою любимую повесть о Сонечке. Я ее не намечтала, не
напела. Раз в жизни я ни только ничего не добавила, а еле - совладала.
     Пусть вся моя повесть - как кусочек сахара, мне по крайней мере, сладко
было ее писать.
     Это моя лебединая песня. В ней вся моя молодость.
     (Трагично, с  пафосом)  Сонечка,  пишу  тебя  на  океане  и  с  ладони,
океанской ладони, рассеиваю ее пепел, вам всем в любовь, небывшие и будущие.
     Пишу  тебя  на океане, на котором ты никогда не была и не будешь. Здесь
по краям его, а особенно по островам живет много черных глаз...

     3-ий голос:
     Были огромные очи:
     Очи созвездья Весы
     Разве что Нила короче
     Были две черных косы.
     Ну, а сама меньше можного!
     Все, что имелось длины -
     В косы ушло до подножия,
     В очи двойной ширины

     Музыка: (основная тема)

     Марина:
     Сонечку знал весь город. На Сонечку ходили. Ходили на Сонечку. Имени ее
никто не знал: (изменившимся, низким, "мужским" голосом) "А  вы  видали,  та
что "Белые ночи", такая маленькая в белом платьице, с косами. Ну прелесть!
     (своим, восхищенным) -"Белые ночи" были событие!

     Занавес поднимается. Сонечка на сцене.

     Сонечка:
     Жили  мы  с бабушкой... Квартирку снимали... Жилец... Книжки... Бабушка
булавкой к платью пришпиливала... А мне - сты-ыдно...

     Марина:
     Держась за спинку стула, робея и  улыбаясь,  рассказывает  Сонечка  про
свою жизнь, свое детство, свою глупость, про девичью свою любовь. Свои белые
ночи.  Думаю,  что  даже платьице на ней было не театральное, не нарочное, а
собственное, летнее, - шестнадцатилетнее, может быть?
     Моя Сонечка. Меня почему-то задевало, оскорбляло, когда о ней  говорили
Софья  Евгеньевна  или  просто Голлидей, или даже Соня - точно на Сонечку не
могут разориться! - я в этом видела равнодушие и даже бездарность.
     Звать за глаза женщину по  фамилии  -  фамильярность,  обращение  ее  в
мужчину,  звать  же  за  глаза  -  ее  детским  именем  - признак близости и
нежности, не могущий не задеть материнского чувства. Смешно? Я была на  два,
три года старше Сонечки, а обижалась за нее - как мать.
     Как  она  пришла?  Когда? Зимой ее в моей жизни не было. Значит весной.
Весной 19-го. В пору первых зеленых листиков...
     Я читала в театре свою "Метель"...

     Музыка: (что-то испанское, бравурное, Сонечка играет Кончиту,  кружится
в широком испанском платье)

     3-ий голос:
     (нараспев, берущим за сердце голосом)
     ... И будет плыть в пустыне графских комнат
     Высокая луна.
     Ты - женщина, ты ничего не помнишь.
     Не помнишь...
     (настойчиво)
     Не должна

     Марина: (задумчиво)
     А после...
     (экспрессивно)
     Передо  мною  -  живой пожар. Горит все, горит - вся. Горят щеки, горят
губы, горят глаза, горят - точно от пламени вьются! - косы, две черных косы,
одна на спине, другая - на груди, точно ветром отбросило. И взгляд из  этого
пожара - такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь, такое: люблю!

     Сонечка: (страстным речитативом)
     - О,  Марина,  как я тогда испугалась! Так потом плакала... Когда я вас
увидела, услышала, так сразу, так безумно полюбила, я поняла, что вас нельзя
не полюбить безумно. Потому что Вас, Марина, не полюбить безумно, на коленях
- немыслимо.

     Марина: (в том же тоне, возбужденно)
     - Сонечка, вы заметили, как у меня тогда лицо  пылало?  Я  боялась  всю
сцену, весь театр сожгу. Теперь я поняла, оно вам навстречу пылало. Сонечка,
откуда  -  при вашей безумной жизни - не спите, не едите, плачете, любите, у
вас этот румянец?

     Сонечка: (скромно опустив глазки)
     О, Марина, да ведь это из последних сил...

     3-ий голос: (улыбаясь)
     Что другим не нужно - несите мне
     Все должно сгореть на моем огне!
     Я и жизнь маню, я и смерть маню
     В легкий дар моему огню
     Пламень любит легкие вещества
     Прошлогодний хворост - венки - слова
     Пламень пышет с подобной пищи!
     Вы ж воспрянете пепла чище!
     Птица Феникс - я только в огне пою!
     Поддержите высокую жизнь мою!
     Высоко горю и горю дотла!
     И да будет вам ночь светла.
     Ледяной костер, огневой пожар
     Высоко несу свой высокий стан,
     Высоко несу свой высокий сан
     Собеседницы и наследницы!

     Музыка: (спокойная, лирическая, из основной темы)

     Марина:
     Сонечка жила в кресле. Глубоком, дремучем, зеленом. В огромном  зеленом
кресле,  окружавшем,  обступавшем,  обнимавшем  ее,  как лес. Сонечка жила в
зеленом кусту кресла. Кресло  стояло  у  окна,  на  Москва-реке,  окруженное
пустырями - просторами.
     В нем она утешалась от Юры, в нем она читала мои записочки, в нем учила
свои монологи,  в нем задумчиво грызла корочку, в нем неожиданно, после всех
слез и записочек - засыпала,  просыпала  в  нем  всех  Юр,  и  Вахтангов,  и
Вахтанговых...
     Оно было ее постелью, ее гнездом, ее конурой...

     Сонечка:
     Марина!  Какое  счастье!  Я  нынче  была  у  ранней  обедни и опять так
плакала! (деловито, загибая в ладонь пальчики): Юра меня не  любит,  Вахтанг
Леванович  меня  не  любит, Евгений Багратионович меня не любит... А мог бы!
Хотя бы как дочь, потому что я - Евгеньевна, - в Студии меня не любят...

     Марина:
     - А - я?!

     Сонечка:
     О - вы! Марина, вы меня всегда будете любить, не  потому  что  я  такая
хорошая, а потому что не успеете меня разлюбить...

     Марина: (сварливым, но довольным голоском)
     - Любить,  любить...  Что  она  думала, когда все так говорила: любить,
любить?

     Сонечка:
     Ах, Марина! Как я люблю - любить! Как  я  безумно  люблю  сама  любить!
Марина,  вы  когда-нибудь  думали, что вот сейчас, в эту самую сию-минуточку
где-то тысячи, тысячи тех, кого я могла полюбить, полный земной  шар...  Ах,
Марина,  Марина,  Марина!  Какие они дикие дураки, те, кто не любит, сами не
любят, точно в том дело, чтобы тебя любили...

     Марина: (спокойным, мудрым голосом известной писательницы)
     - Сонечкино "любить" было быть. Не быть в другом: сбыться.

     Сонечка: (прочувствовано)
     Иному легче гору поднять, чем сказать это слово. Потому что  ему  нечем
его  поддержать, а у меня за горою еще гора, еще гора - целые Гималаи любви,
Марина! Вы замечаете, Марина, как все они, даже самые целующие,  даже  самые
как  будто  любящие,  боятся  сказать  это слово... Мне ведь только от этого
человека нужно "люб-лю-ю"... Я только этим словом кормлюсь,  Марина,  потому
так и отощала...
     Ты только скажи, я проверять не буду. Но не говорят, потому что думают,
что это  -  женитьба,  связаться,  не развязаться. Если я первым скажу, то я
никогда уже первым не смогу уйти! Марина. Я - в жизни не уходила первая. И в
жизни - сколько мне еще бог отпустит - первая не уйду. Я и  внутри  себя  не
уходила  первая.  Никогда  первая не переставала любить. Всегда до последней
возможности, до последней капельки. Потому что, Марина, любовь - любовью,  а
справедливость  -  справедливостью.  Он  не  виноват,  что  он мне больше не
нравится. Это все равно, что разбить сервиз и злиться, что он  не  железный.
Это   не  его  вина,  это  моя  беда,  моя  бездарность...  (голос  стихает,
микшируется)

     Марина: (спокойным голосом наблюдательницы)
     Сжалась в комочек, маленькая, лица не видно из-за волос, прячется  сама
в  себя  - от всего. А вокруг - лес, свод, прилив кресла. По тому, как она в
него вгребалась, вжималась, видно было,  до  чего  нужно,  чтобы  кто-нибудь
держал ее в сильных любящих старших руках. ведь кресло - всегда старик... По
Сонечке  в  кресле  была  видна вся любящесть ее натуры. Ибо вжималась она в
него не как кошка в бархат, а как живой - в  живое...  Поняла!  Она  у  него
просто сидела на коленях!

     Сонечка: (голос прорывается из воспоминаний, снова живой, явный)
     - Марина, вы думаете, меня бог простит, что я так многих целовала?

     Марина: (живо возражая)
     - А вы думаете, бог считал?

     Сонечка:
     - Я тоже не считала.
     А  главное,  я всегда целую - первая, также просто как жму руку, только
неудержимее. Просто никак не могу дождаться. А главное, я терпеть  не  могу,
когда  другой  целует  -  первый.  Так  я, по крайней мере знаю, что я этого
хочу...

     Музыка: (романтическая переходит в лубяную, примитивную, ярмарочную)

     Сонечка:
     Марина, я тогда играла в  провинции.  А  летом  в  провинции  -  всегда
ярмарки.  А  я до страсти люблю всякое веселье бедное. С розовыми петухами и
деревянными кузнецами. И сама ходила в платочке. Розовом...
     Музыка: (усиливается, так, что голоса не слышно)

     Сонечка: (кричит, перебивая музыку)
     ... Так про ту ярмарку. Раз иду в своем платочке и  из-под  платочка  -
вижу,  громадная  женщина,  даже  баба,  бабища  в короткой малиновой юбке с
блестками и под шарманку - танцует. А шарманку вертит - чиновник.  Немолодой
уже,  зеленый,  с  красным  носом, с кокардой... Тут я его страшно пожалела:
бедный! Должно быть с должности прогнали за пьянство, так он с  голоду...  А
оказалось,  Марина,  от  любви.  Он  десять  лет  тому назад, где-то в своем
городе, увидел ее на ярмарке, и она тогда была молоденькая  и  тоненькая,  и
должно быть, страшно трогательная. И он сразу в нее влюбился,

     Марина: (игриво)
     А она в него - нет, потому что была уже замужем за чревовещателем...

     Сонечка: (трагичным полушепотом, поверяя чужую тайну)
     ...И  с утра стал пропадать на ярмарке, а когда ярмарка уехала, он тоже
уехал, и ездил за ней всюду, и его прогнали с должности и  он  стал  крутить
шарманку,  и  так  десять  лет  и  крутит  и  крутит,  и не заметил, что она
разжирела - и не красивая, а страшная... Мне кажется,  если  бы  он  крутить
перестал, он бы сразу все понял - и умер.
     Марина,  я  сделала  ужасную  вещь:  ведь  его  та  женщина  ни разу не
поцеловала - потому что если бы она его хоть раз поцеловала, он  бы  крутить
перестал: он ведь этот поцелуй выкручивал! - Марина! Я перед всем народом...
Подхожу  к  нему,  сердце  колотится: "Не сердитесь, пожалуйста, я знаю вашу
историю: как вы все бросили из-за любви, а так как я сама такая же..."  -  и
перед всем народом его поцеловала. В губы!
     Вы  не  думайте,  Марина,  я себя - заставила, мне очень не хотелось, и
неловко и страшно, и... Просто не  хотелось!  Но  я  тут  же  себе  сказала:
"Завтра  ярмарка  уезжает  -  раз. Сегодня последний срок - два. Его никто в
жизни не целовал - три. И уже не поцелует - четыре. А  ты  всегда  говоришь,
что  для  тебя  выше  любви  нет  ничего,  - пять. Докажи - шесть. И - есть,
Марина, поцеловала! В губы! Не поцелуй я его, я бы уже  никогда  не  посмела
играть Джульетту.

     3-ий голос:
     Дружить со мной - нельзя
     Любить меня - не можно
     Прекрасные глаза, глядите осторожно
     Баркасу должно плыть
     А мельнице вертеться
     Тебе ль остановить кружащееся сердце?

     Марина: (насмешливо)
     Порукою - тетрадь
     Не выйдешь господином
     Пристало ли вздыхать
     Над действом комедийным
     Любовный крест тяжел, и мы его не тронем
     Вчерашний день прошел, и мы его схороним...

     Музыка:   (вычурная,   из  основной  темы  -  подчеркнуто  театральная,
эффектная)

     Марина: (спокойным голосом писательницы, лениво потягиваясь)
     А-ах! В театре  мою  Сонечку  не  любили.  Ее  -  обносили...  Я  часто
жаловалась  на  это моему другу Вахтангу Левановичу Мчеделову, ее режиссеру,
который Сонечку для Москвы и открыл
     Вахтанг: (возмущенным тоном)
     Марина Ивановна! Вы не  думайте:  она  очень  трудна.  Она  не  то  что
капризна,   а  как-то  неучтима...  Никогда  не  знаешь,  как  она  встретит
замечание... И иногда неуместно смешлива...

     Марина: (насмешливо)
     Сам был - глубоким меланхоликом
     Вахтанг: (деланно возмущенно-восторженным тоном)
     ...Ей говоришь, а она смотрит в глаза и смеется. Да так смеется  -  что
сам улыбнешься. И уроку - конец. И престижу - конец. Как с этим быть?
     Она  -  актриса  на  саму  себя:  на  свой рост, на свой голос, на свой
смех... Она исключительно одарена, но я  все  еще  не  знаю,  актерская  это
одаренность или женская...
     Ее нельзя употреблять в ансамбле, только ее и видно!

     Марина: (решительно)
     Давайте ей главные роли!
     Вахтанг: (решительно, даже резко, отрубая)
     Это  всегда делать невозможно. Да она и не для всякой роли годится - по
чисто внешним причинам - такая маленькая...  Для  нее  нужно  бы  специально
ставить, ставить ее среди сцены и все тут. Как в "Белых ночах"... Все знает,
все  хочет  и  все  может  -  сама...  А что тут делать режиссеру? (пожимает
плечами)

     Марина: (упрашивает)
     Вахтанг Леванович, у вас в руках - чудо!
     Вахтанг: (извиняющим тоном)
     Но что мне делать, если не ЭТО нужно?
     Марина Ивановна, вы ее не знаете...  Не  знаете,  какая  она  зубастая,
ежистая, неудобная, непортативная какая-то...
     Вы  ее  знаете  поэтически,  у  себя с собой... А есть профессиональная
жизнь, товарищеская.
     Сонечка же - никакой не товарищ! Сама по себе...  Знаете  станиславское
"вхождение  в круг"? Так наша с вами Сонечка - сплошное выхождение из круга.
Или что то же - сплошной центр...
     (Голос Вахтанга стихает, микшируется музыкой)

     Музыка: (наивное, простое, незатейливо мелодичное)

     Марина:
     Мужчины ее не любили. Женщины - тоже. Дети - любили...
     Музыка: (наивное, одно-мелодичное)

     Марина:
     Сонечка обожала моих детей: шестилетнюю Алю и двухлетнюю Ирину. Первое,
как, войдет - сразу вынет Ирину из ее решетчатой кровати.

     Сонечка: (сюсюкает)
     Ну как, моя девочка? Узнала свою Галлиду? Как это ты  про  меня  поешь?
Галли-да, Галли-да! Да?
     - Марина, у меня никогда не будет детей.

     Марина:
     Почему?

     Сонечка:
     - не  знаю,  мне доктор сказал и даже объяснил, но это так сложно - все
эти внутренности...

     Марина:
     Серьезная, как большая. С ресницами, мерцающими как лучи звезды.
     Большего горя для нее не было,  чем  прийти  к  моим  детям  с  пустыми
руками.
     (голоса детей - с реверберацией, как в тумане)
     Ирина: (радостно-повелительно)
     Сахай давай!
     Аля: (готовая от смущения зажать сестре рот)
     Ирина, как тебе не стыдно!

     Марина:
     Сонечкино  подробное  разъяснение,  что  сахар завтра, а завтра - когда
Ирина ляжет совсем-спать, и потом проснется. И мама ей вымоет лицо и  ручки,
и даст ей картошечки, и...
     Ирина: (радостно-повелительно)
     Кайтошка давай!

     Сонечка: (с искренним смущением)
     - Ах,  моя  девочка,  у  меня  сегодня  и  картошечки нет, я про завтра
говорю...
     Музыка: (из основной темы)

     Сонечка:
     О, Марина! Ведь сколько я убивалась, что  у  меня  не  будет  детей,  а
сейчас - кажется - счастлива: ведь это такой ужас, такой ужас, я бы просто с
ума сошла, если бы мой ребенок просил, а мне бы нечего было дать... Впрочем,
остаются все чужие.

     Марина:
     Чужих для нее не было. Ни детей, ни людей.

     Музыка: (переход от спокойной музыки к динамичной, революционной)

     Сонечка:
     О,  Марина!  Как  я  их  любила!  Как я о них тогда плакала! Как за них
молилась! Вы знаете, Марина, когда я люблю - я ничего не  боюсь,  земли  под
собой не чувствую! Мне все: "Куда ты! Убьют! Там - самая пальба!"
     И я каждый день к ним приходила, приносила им обед в корзиночке, потому
что ведь есть - надо?
     И  сквозь всех этих красногвардейцев проходила. (Басом) "Ты куда идешь,
красавица? - (Пискляво) "Больной маме обед несу, она у меня за  Москва-рекой
осталась"  -  "Знаем  мы  эту больную маму! С усами и бородой!" - "Ой нет, я
усатых-бородатых не люблю: усатый - кот, а бородатый - козел!  Я  правда,  к
маме!"  (И  уже  плачу).  -  "Ну ежели правда - к маме, проходи, проходи, да
только в оба гляди, а то неровен час - убьют. Наша али юнкерская  пуля  -  и
останется старая мама без обеду".
     Я  всегда  с  особенным чувством гляжу на Храм Христа Спасителя, ведь я
туда им обед носила, моим голубчикам...
     Музыка: (трагикомичная на тему революционных песен)

     Сонечка:
     - Марина! Я иногда ужасно вру! И сама - верю!
     Вот вчера в очереди стояла, разговорились мы с одним солдатом. Хорошим.
Сначала о ценах, потом о  более  важном,  о  серио-озном.  (Низким  голосом)
"Какая  вы, барышня, молоденькая будете, а разумная. Обо всем-то знаете, обо
всем правду знаете..." - "Да я не барышня совсем! Мой муж идет с  Колчаком!"
- и рассказываю и сама плачу, оттого, что его так люблю и за него боюсь, что
он  не  дойдет  до  Москвы  -  оттого,  что  у меня нет мужа, который идет с
Колчаком...

     Н.Нелюбова:
     В час, когда мой милый брат
     Миновал последний вяз
     (Вздохов мысленных "Назад!")
     Были слезы - больше глаз
     В час, когда мой милый друг
     Огибал последний мыс
     (Вздохов мысленных "Вернись!")
     Были взмахи - больше рук.
     Руки прочь хотят - от плеч!
     Губы вслед хотят - заклясть!
     Звуки растеряла речь,
     Пальцы растеряла пясть.
     В час, когда мой милый гость...
     - Господи, взгляни на нас! -
     Были слезы больше глаз
     Человеческих - и звезд
     Атлантических..

     Музыка: (из основной темы)

     Сонечка:
     Марина, почему я так люблю плохие стихи? Так любя  ваши,  и  Пушкина  и
Лермонтова. В полдневный жар, Марина, как это жжет! Я всегда себя чувствую и
им  и  ею,  и  лежу,  Марина,  в  долине  Дагестана  и  раной  -  дымлюсь, и
одновременно, Марина, в кругу подруг задумчиво-одна...

     Марина: (низким голосом поет)
     Музыка:
     И в чудный сон душа моя младая
     Бог знает чем всегда погружена

     Сонечка:
     Все стихи, написанные на  свете,  про  меня,  для  меня,  Марина,  мне,
Марина!  Потому  никогда  и  не  жалею, что их не пишу... Марина, вы - поэт,
скажите, разве важно - кто? Разве есть - кто? Ну все, сейчас  зайдет  ум  за
разум. Но вы - поймете!
     Перед  вами,  Марина,  перед  тем,  что  есть  вы, все ваши стихи такая
чу-уточка, такая жалкая кро-ошечка... Вы не обижайтесь.  Когда  я  услышала,
ушами услышала:

     Сонечка: (изменившимся голосом декламирует)
     Князь, это сон или грех?
     Бедный испуганный птенчик!
     Первая я - раньше всех!
     Ваш услыхала бубенчик!

     Сонечка:
     Это  первая  и раньше - это МОЕ, у меня изо рта вынутое, Марина! У меня
внутри все задрожало, вы будете смеяться - весь живот и весь пищевод, все те
самые таинственные внутренности, которых никто  не  видел  -  точно  у  меня
внутри сплошные жемчуга от горла и вниз до колен ожили.
     И  вот,  Марина,  так любя ваши стихи. Я бе-зумно, безумно, бе