Агата КРИСТИ (под псевдонимом Мэри УЭСТМАКОТТ)
   ДОЧЬ ЕСТЬ ДОЧЬ


   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Спустя пять лет после выхода последнего  романа  Уэстмакотт  "Роза  и
тис" увидел свет  очередной  псевдонимный  роман  "Дочь  есть  дочь",  в
котором автор берется за анализ  человеческих  взаимоотношений  в  самой
сложной и разрушительной их сфере - семейной жизни.
   Сюжет  разворачивается  вокруг  еще  не  старой  вдовы,   по-прежнему
привлекательной, но, похоже, смирившейся со  своей  вдовьей  участью.  А
когда однажды у нее все-таки появляется  возможность  вновь  вступить  в
брак -  помехой  оказывается  ее  девятнадцатилетняя  дочь,  ревнивая  и
деспотичная. Жертвуя собственным  счастьем  ради  счастья  дочери,  мать
отказывает  поклоннику,  -  что  оборачивается  не   только   несчастьем
собственно для нее, но и неудачным замужеством дочери.
   Конечно, за подобным сюжетом может скрываться как  поверхностность  и
нарочитость Барбары Картленд, так и изысканная теплота Дафны Дюмурье,  -
но  в  результате   читатель   получает   психологическую   точность   и
проницательность Мэри Уэстмакотт. В этом  романе  ей  настолько  удаются
характеры своих героев, что читатель не может не почувствовать, что  она
в определенной мере сочувствует даже наименее симпатичным из  них.  Нет,
она  вовсе  не  идеализирует  их  -  даже  у  ее  юных  влюбленных  есть
недостатки, а на примере такого обаятельного персонажа,  как  леди  Лора
Уитстейбл,  популярного  психолога  и  телезвезды,  соединяющей  в  себе
остроумие  с  подлинной  мудростью,   читателю   показывают,   к   каким
последствиям  может  привести  такая  характерная  для  нее  черта,  как
нежелание давать кому-либо советы.
   В  романе  "Дочь  есть  дочь"  запечатлен  столь  убедительный  образ
разрушительной материнской  любви,  что  поневоле  появляется  искушение
искать его истоки в  биографии  самой  миссис  Кристи.  Но  писательница
искусно  заметает  все  следы,   как   и   должно   художнику.   Богатый
эмоциональный  опыт  собственной  семейной  жизни  переплавился   в   ее
творческом воображении в иной, независимый от ее прошлого образ.
   Случайно или  нет,  но  в  двух  своих  псевдонимных  романах  Кристи
использовала одно и то же имя для двух разных персонажей, что,  впрочем,
и неудивительно при такой плодовитости автора, - хотя не исключено,  что
имелись некие подспудные причины, чтобы у пожилого полковника  из  "Дочь
есть дочь" и у молодого фермера из "Неоконченного портрета" (написанного
двадцатью годами ранее) было одно и то же имя - Джеймс Грант.
   Роман вышел в Англии в 1952 году.
   Перевод под редакцией Е. Чевкиной выполнен специально для  настоящего
издания и публикуется впервые.

Книга первая

Глава 1

   Энн Прентис стояла на платформе вокзала Виктория и махала рукой.
   Поезд, как обычно, несколько раз судорожно дернулся, тронулся с места
и, набирая скорость, поспешил к очередному проходу. Темная головка  Сэры
скрылась из виду, Энн  Прентис,  повернувшись,  медленно  направилась  к
выходу.
   Она была целиком во власти того странного смешения чувств, которое мы
порой испытываем, провожая близких людей.
   ...Милая Сэра - как ее будет недоставать...  Правда,  всего  каких-то
три недели.., квартира без  нее  опустеет...  только  они  с  Эдит,  две
скучные немолодые женщины.
   А Сэра такая живая, энергичная, решительная...
   И все равно, по-прежнему ее маленькая темноволосая дочурка...
   Да что это! Что за мысли! Сэре они бы страшно не понравились - как  и
всех ее сверстниц, девочку раздражает  любое  проявление  нежных  чувств
родителями. "Что за глупости, мама!" - только от них и слышишь.
   От помощи они,  впрочем,  не  отказываются.  Отнести  вещи  дочери  в
химчистку, забрать оттуда, а то и расплатиться из своего кармана  -  это
обычное дело. Неприятные разговоры ("если Кэрол позвонишь ты, мама,  это
будет намного проще"). Бесконечная уборка ("Ах, мамочка, я,  разумеется,
собиралась сама все разобрать, но сейчас я просто убегаю!").
   "Когда я была молодой..." - подумала Энн, уносясь мыслями  в  далекое
прошлое.
   Энн росла в старомодном доме. Когда она родилась, матери было уже  за
сорок, а отцу и того больше - он был старше мамы то ли на пятнадцать, то
ли на шестнадцать лет. И тон в доме задавал отец.
   Любовь не считалась там чувством само собой  разумеющимся,  а  потому
выражать  ее  никто  не  стеснялся:  "Моя  дорогая  малютка!",   "Папино
сокровище!" и "Чем я могу тебе помочь, милая мамочка?".
   Уборка, разнообразные поручения, ведение бухгалтерских книг, рассылка
приглашений и прочих светских писем -  все  эти  занятия  были  для  Энн
привычными и естественными: дочери существуют для того,  чтобы  помогать
родителям, а не наоборот.
   Проходя мимо книжного развала, Энн внезапно спросила себя:  "А  какой
подход правильнее?"
   Странно, но вопрос кажется, не из легких.
   Скользя взглядом по названиям книг на развале ("найти  бы  что-нибудь
почитать вечерком у камина!"), она,  к  полной  неожиданности  для  себя
самой, пришла к выводу, что в действительности никакой  разницы  нет.  А
есть условность, и только. Мода - как на жаргонные словечки.
   В свое время  восхищение  чем-либо  выражали  словом  "блистательно",
потом стали говорить "божественно", а еще позднее -  "фантастически",  о
том, что нравилось "безумно", говорили даже - "не то слово".
   Дети ухаживают за родителями или родители за детьми - но существующая
между ними глубинная живая связь от этого не меняется. По убеждению Энн,
ее и Сэру связывает глубокая искренняя любовь. А было ли такое между нею
и ее матерью? Пожалуй, нет, - в дни  ее  юности  под  внешней  оболочкой
нежности и любви между детьми и родителями в действительности скрывалось
то самое небрежно-добродушное  безразличие,  которым  сейчас  так  модно
бравировать.
   Улыбнувшись своим мыслям, Энн купила в пингвиновском
издании книгу, которую с удовольствием прочитала  несколько  лет  назад.
Подобное чтение сегодня может показаться несколько сентиментальным,  но,
пока Сэры нет, какая разница?
   "Я буду скучать по ней, - думала Энн, - конечно, я буду  скучать,  но
зато в доме станет спокойнее..."
   "Да и Эдит отдохнет, - мысленно добавила она, - Эдит так  огорчается,
когда весь распорядок идет кувырком, - не знаешь, когда  ленч,  а  когда
обед".
   Ведь у Сэры и ее друзей есть такая привычка - неожиданно появляться в
доме и так же неожиданно уходить, иногда, впрочем, уведомляя об этом  по
телефону. "Мамочка, может, нам сегодня пообедать пораньше? Мы  собрались
в кино". Или: "Это ты, мама? Я хотела сказать, что к ленчу  я  вообще-то
не приду".
   Такие нарушения размеренного  ритма  жизни  до  крайности  раздражали
преданную Эдит, целых двадцать лет  верой  и  правдой  служившую  Энн  и
вынужденную теперь работать в три раза больше прежнего.
   И Эдит, по словам Сэры, ходила с кислой миной.
   Что не мешало Сэре вить  из  нее  веревки:  Эдит  хоть  и  ворчала  и
бранилась, но Сэру обожала.
   Вдвоем с Эдит им будет очень спокойно.  Скучно,  но  очень  спокойно.
Неприятная холодная дрожь пробежала по спине Энн. "Мне  теперь  остается
лишь покой, спокойный путь под горку, к старости, и кроме  смерти  ждать
больше нечего".
   "А чего, собственно, я жду? - спросила она себя. - У меня было все, о
чем я мечтала. Любовь и счастье с Патриком. Ребенок. Жизнь исполнила все
мои пожелания. Вот все и кончилось. Теперь настал черед Сэры. Она выйдет
замуж, родит детей. Я стану бабушкой".
   И она улыбнулась. Как приятно быть  бабушкой!  Она  представила  себе
детей Сэры, бойких и красивых.  Шаловливых  мальчуганов  с  непослушными
темными, как у Сэры, волосиками, пухлых  маленьких  девочек.  Читать  им
книжки, рассказывать сказки...
   Она продолжала улыбаться, представив себе эту перспективу,  но  холод
не покидал ее. Если бы только Патрик был жив. В ее душе снова  заговорил
смолкнувший было голос отчаяния. Все это произошло давно  -  Сэре  тогда
едва минуло три года - так давно, что боль  утраты  давно  утихла,  горе
забылось. Она могла уже спокойно, без мук вспоминать  о  Патрике,  своем
молодом пылком муже, которого она так горячо любила. Все это осталось  в
далеком-далеком прошлом.
   Но сегодня старая рана словно открылась заново. Будь Патрик жив, Сэра
могла бы уехать куда угодно - хоть ненадолго  в  Швейцарию  кататься  на
лыжах, хоть навсегда, к мужу и детям. А они с Патриком жили  бы  вместе,
вместе старели, вместе принимали удары и подарки судьбы. Она не была  бы
одна...
   Энн Прентис вышла на  привокзальную  площадь  и  смешалась  с  толпой
прохожих. "Какой зловещий вид у этих красных автобусов, - подумала  она.
-  Выстроились  в  ряд,  словно  чудовища  у  кормушки".   На   миг   ей
померещилось,   будто   это   -   фантастические    существа,    ведущие
самостоятельную жизнь и, быть может, ненавидящие собственного  создателя
- Человека.
   Какая  суетливая,  шумливая  толпа,  все  куда-то  уходят,  приходят,
спешат, бегут, смеются, жалуются, встречаются и расстаются.
   И ледяная боль одиночества снова сжала ей сердце.
   "Сэра вовремя уехала, - подумала она. - А то я уже  начинаю  чересчур
от нее зависеть! Из-за этого, по-моему, и она волей-неволей  попадает  в
зависимость от меня. Жаль.
   Не нужно цепляться  за  молодых  и  мешать  им  жить  по-своему.  Это
безнравственно, да, да, именно безнравственно".
   Надо стушеваться, отступить в тень - пусть у Сэры  будут  собственные
планы и собственные друзья.
   Тут Энн не могла не улыбнуться - на самом деле у Сэры и так хватает и
друзей и планов.  Уверенная  в  себе,  веселая,  девочка  живет  в  свое
удовольствие.  Мать  она  обожает,  но  относится  к  ней   с   ласковой
снисходительностью,  как  к  человеку,  который  просто  в  силу  своего
возраста не способен понимать ее жизнь, а  тем  более  принимать  в  ней
участие.
   Возраст  матери  -  сорок  один  год  -  представлялся  Сэре   весьма
преклонным, тогда как сама Энн не без усилия могла думать о себе  как  о
женщине средних лет. Не то чтобы она молодилась,  отнюдь:  макияжем  она
почти не пользовалась, а в ее стиле одеваться до сих пор ощущалось нечто
от провинциальной домохозяйки: аккуратные жакеты с юбкой  и  непременной
ниткой натурального жемчуга на шее.
   "И что это мне в голову лезут всякие глупости", -  вздохнула  Энн.  И
уже вслух добавила, обращаясь к самой себе:
   "Наверное, потому, что я только что проводила Сэру".
   Как говорят французы? Partir, c'est mourrir un peu .
   Это правда...  Сэра,  унесенная  вдаль  важно  пыхтящим  поездом,  на
какое-то время перестала существовать для матери. "А я умерла для нее, -
подумала   Энн.   -   Странная   вещь   -   расстояние.    Разделенность
пространством..."
   У Сэры будет одна жизнь, а у нее, Энн, - другая. Своя жизнь.
   Внутренний холод, который  Энн  ощущала  последние  несколько  минут,
отступил перед  довольно  приятной  мыслью.  Теперь  можно  будет  утром
вставать  когда  заблагорассудится,  делать  что  захочется,   по-своему
строить день.
   Можно, например, улечься в постель  пораньше,  поставив  на  тумбочку
поднос с едой, можно отправиться в театр или в кино. А то сесть в поезд,
уехать за город и бродить, бродить  по  прозрачным  уже  лесам,  любуясь
синевой неба, сквозь затейливые переплетения голых ветвей.
   Все это, разумеется, можно делать и в другое время.
   Но  когда  двое   близких   людей   живут   вместе,   один   поневоле
подстраивается под другого. А кроме того, Энн радовалась каждому шумному
приходу и уходу Сэры.
   Разумеется, быть  матерью  -  чудо.  Как  бы  снова  проживаешь  свою
молодость, только без свойственных этой поре  страданий,  что  личное  в
жизни на самом деле пустяки, можно позволить себе снисходительную улыбку
по поводу очередных терзаний.
   "Нет, мама, - горячилась Сэра. - Это  страшно  серьезно.  Не  смейся,
пожалуйста. У Нади все будущее поставлено на карту!"
   Но за сорок один год Энн неоднократно имела случай убедиться  в  том,
что "все будущее"  очень  редко  бывает  поставленным  на  карту.  Жизнь
намного устойчивее и прочнее, чем принято считать.
   Работая во время войны в полевом  госпитале,  Энн  впервые  осознала,
какое  огромное  значение  имеют  для  человека  всевозможные  жизненные
мелочи. Мелкая зависть или  ревность,  пустяковые  удовольствия,  тесный
воротник, натирающий шею, гвоздь в  ботинке  -  все  это  представлялось
тогда куда более важным, чем то, что тебя в любой  момент  могут  убить.
Казалось бы, мысль об этом должна своей  значительностью  вытеснить  все
остальное, но нет, к ней быстро  привыкали,  а  вот  какие-то  вроде  бы
пустяки  продолжали  волновать,  быть  может,  даже  тем  сильнее,   что
подсознательно  все-таки  понимаешь  -  жить  тебе,  возможно,  осталось
недолго. Там же, на войне, она начала осознавать, сколь противоречив  по
своей натуре человек и  сколь  ошибочно  деление  людей  на  "плохих"  и
"хороших", которым она прежде грешила в  силу  юного  максимализма.  Ей,
например, довелось стать свидетельницей того, как один  человек,  рискуя
жизнью, спас другого, а  вскоре  попался  на  мелкой  краже  у  того  же
спасенного.
   Человек вообще отнюдь  не  цельный  монолит.  Энн  в  нерешительности
остановилась на кромке тротуара, но громкие  гудки  такси  заставили  ее
вернуться  от  отвлеченных  размышлений  к  более   практическим.   Что,
спрашивается, делать сейчас, в данный конкретный момент?
   С самого утра она не могла думать ни  о  чем  другом,  кроме  как  об
отъезде Сэры в Швейцарию. А вечером предстоит обед с  Джеймсом  Грантом.
Милый Джеймс, всегда  такой  добрый  и  внимательный,  предложил:  "Сэра
уедет, и квартира сразу покажется  тебе  пустой.  Давай  вечером  вместе
пообедаем в городе". Как это мило с его стороны!  Легко,  конечно,  Сэре
подсмеиваться над Джеймсом, которого она в разговоре с матерью неизменно
называет "твой преданный сахиб" . А она, Энн, очень  дорожит  его  дружбой.  Иногда
бывает и правда  нелегко  в  который  раз  выслушивать  его  бесконечные
рассказы, но он с таким воодушевлением  излагает  во  всех  подробностях
очередную историю из своего запаса, что не выказать  к  ней  интереса  -
просто грех, особенно если знаешь самого рассказчика уже четверть века.
   Энн взглянула на часы. Можно, пожалуй, зайти в Офицерский  универмаг.
Эдит давно просит обновить кое-что из кухонной утвари. И  время  пройдет
незаметно. Но,  рассматривая  кастрюли  и  изучая  их  цены  (подскочили
фантастически!), Энн не переставала ощущать в глубине души  все  тот  же
непривычный холод - ужас перед одиночеством.
   В конце концов, не выдержав,  она  бросилась  к  телефонной  будке  и
набрала хорошо знакомый номер.
   - Дейм  Лора Уитстейбл  может
подойти?
   - Кто ее спрашивает?
   - Миссис Прентис.
   - Одну минуту, миссис Прентис.
   После непродолжительной паузы звучный низкий голос произнес:
   - Энн?
   - О Лора, я понимаю, что звоню не в  самое  подходящее  время,  но  я
только что проводила Сэру и подумала, что если у тебя сегодня дел не  по
горло, то...
   Голос решительно прервал ее на полуслове:
   - Приходи ко мне на ленч.  Ржаной  хлеб  с  пахтой   тебя устроит?
   - Меня устроит все что угодно. Ты сама доброта.
   - Жду тебя. В четверть второго.

***

   За минуту до назначенного времени Энн расплатилась на  Харли-стрит  с
таксистом и нажала кнопку звонка.
   Вышколенный Харкнесс открыл дверь и, узнав ее, любезно улыбнулся:
   - Не угодно ли вам сразу подняться наверх, миссис Прентис? Дейм  Лора
задерживается на несколько минут.
   Энн легко взбежала  по  ступенькам  лестницы.  Бывшая  столовая  была
превращена в приемную, а жилые помещения располагались на  втором  этаже
высокого дома. В гостиной уже был  накрыт  столик  для  ленча.  Огромные
мягкие кресла, красивые шторы из дорогого бархата, а главное -  изобилие
книг, часть которых громоздилась стопками  на  стульях,  придавали  этой
комнате атмосферу мужского жилища.
   Ждать  Энн  пришлось  недолго.  Дейм  Лора,  предваряемая   фанфарами
собственного голоса, вступила в гостиную и нежно поцеловала подругу.
   Дейм  Лоре  Уитстейбл  было  шестьдесят  четыре.  Ее  окружала  аура,
присущая обычно членам королевского семейства или известным общественным
деятелям. Все в ней было усилено и преувеличено -  голос,  мощный  бюст,
напоминающий каминную полку, копна седых волос цвета стали, орлиный нос.
   -  Рада  видеть  тебя,  дорогая,"  -  пробасила  она;  -  Ты  чудесно
выглядишь, Энн. Ага, купила себе букетик  фиалок.  Очень  правильно.  На
этот цветок ты походишь больше всего.
   - На увядающую фиалку? Ты права, Лора.
   - На прелесть осени, таящуюся в листьях.
   - Вот уж не похоже на тебя, Лора.  Обычно  ты  не  скажешь  правду  в
глаза!
   - Чаще всего это себя оправдывает, хотя порою дается не легко.  Давай
сядем за стол немедленно. Бэссит, где Бэссит? А, вот вы где.  Могу  тебя
обрадовать, Энн, - для тебя камбала и бокал рейнвейна.
   - Зачем, Лора? Мне бы вполне хватило пахты с черным хлебом.
   - Пахты всего одна порция - для меня. Садись, садись, дорогая.  Итак,
Сэра уехала в Швейцарию? Надолго?
   - На три недели.
   - Замечательно.
   Угловатая  Бэссит  вышла   наконец   из   комнаты.   Дейм   Лора,   с
демонстративным удовольствием потягивая свою пахту  из  стакана,  лукаво
глянула на собеседницу:
   - И ты уже по ней соскучилась. Но ведь ты позвонила мне не для  того,
чтобы сообщить об этом. Давай, Энн, выкладывай, не стесняйся. Времени  у
нас мало. Не сомневаюсь, что ты ко мне хорошо относишься, но ведь звонят
и просят о немедленной встрече чаще всего в надежде на мой мудрый совет.
   - Мне ужасно стыдно, - виноватым голосом пробормотала Энн.
   - Пустяки, дорогая. На самом деле мне это даже льстит.
   - О Лора! - воскликнула Энн. - Разумеется, я законченная идиотка!  Но
на меня вдруг напала какая-то паника.
   Прямо там, на вокзале Виктория, среди всех этих автобусов! Мне  вдруг
стало так страшно, так одиноко...
   - Да-да, понимаю...
   - И дело не в том, что Сэра уехала и я сразу по  ней  заскучала.  Это
что-то другое - большее.
   Лора Уитстейбл кивнула, не спуская  с  Энн  беспристрастного  взгляда
проницательных серых глаз.
   - Я вдруг ощутила, - медленно произнесла Энн, -  человек  в  конечном
счете одинок всегда... Правда.
   - Поняла наконец? Да, да, конечно, рано или поздно, но все приходят к
этой мысли. Как ни странно, она  всегда  является  потрясением.  Сколько
тебе лет, Энн? Сорок один год? Вполне подходящий возраст  для  подобного
открытия. Если сделать его позднее, оно может оказаться роковым. А  если
раньше - то требуется недюжинное мужество, чтобы с ним примириться.
   - А ты, Лора, чувствовала себя когда-нибудь по-настоящему одинокой? -
поинтересовалась Энн.
   - О да. В двадцать шесть лет. Чувство  одиночества  настигло  меня  в
разгар уютного семейного торжества. Я  испугалась,  даже  ужаснулась,  -
испугалась, но смирилась; с ним. Нельзя отрицать реальность,  приходится
примириться с тем, что в этом мире у человека есть один верный  Спутник,
сопровождающий его от колыбели до самой могилы,  -  он  сам.  И  с  этим
спутником необходимо поладить, надо научиться жить с самим собой.
   Вот ответ на твой вопрос. Но это не всегда легко.
   Энн вздохнула.
   - Жизнь кажется мне совершенно бессмысленной - я тебе выкладываю  все
как на исповеди, Лора. Годы, ничем  не  заполненные,  текут  мимо...  Я,
видно, просто бестолковая и бесполезная женщина.
   - Ну, ну, Энн, не сгущай краски.  Во  время  войны  ты  делала  пусть
незаметную, но героическую  работу,  вырастила  Сэру,  дала  ей  хорошее
воспитание, научила ее радоваться жизни,  да  и  сама  умеешь  по-своему
радоваться ей. Чего еще можно желать? Приди ты ко мне  на  прием,  я  бы
тебя отправила не солоно хлебавши и даже от гонорара отказалась,