Андрей Лебедев
   ФАРЦОВКА

   Печальная повесть

   ФАРЦОВКА ПЕРВАЯ
   Витька не то что бы был фарцовщиком, на то что бы стать настоящим мажором
и бомбить подле гостиницы фирму, ему никогда не хватало смелости,  но  он  в
душе всегда фирмачей любил поболе чем некоторых своих  родственников.  Можно
даже сказать, что поставь перед  Витькой  фирмача  с  чемоданом  заграничных
шмоток и отца родного - с чемоданом шмоток отечественного  производства,  ни
секунды не сомневаясь, Витька выбрал бы фирмача.
   В школе Витька учился  в  так  называемой  -  английской.  Там  наряду  с
отрывками из Шекспира и  Чосера,  что  для  его  образования  имели  неясную
практическую значимость, Витька усваивал полезную лексику чисто утилитарного
свойства, которая должна была непременно пригодиться  в  счастливой  будущей
жизни... И если с зазубриванием  Шекспировых  сонетов  дело  шло  достаточно
туго, то такие синтаксические конструкции, как fix me  a  drink,  how  much,
cheep, expensive, whisky on the rocks, lets  dance  rock-n-roll,  strip  off
your bra and panties .., уже к концу девятого класса  слетали  с  Витькиного
языка не хуже чем мама, хочу пи-пи.
   Вообще, ходить в  школу  Витька  не  любил,  потому  что  там  в  туалете
некоторые противные ученики старших классов,  делали  ему  смазь  по  фэйсу,
давали саечки, плюхи, а порою поставив раком,  с  размаху  залепляли  такого
пенделя, что Витя вышибив головою дверь, вылетал из тубзика аж  на  середину
коридора. Витька в душе надеялся, что когда он доучится до десятого  класса,
его мучители по своему возрасту покинут школьную обитель и курение в тубзике
станет для него приятной привилегией  ученика  выпускного  класса  ,  однако
слабость его души  и  трусоватость  стали  достоянием  хулиганов  не  только
параллельного класса, но даже восьмых и девятых. До самого выпускного звонка
Витька был вынужден покупать по две пачки сигарет на день,  что  бы  угощать
тех посетителей туалета, кто не  смаргивал  при  замахе...  Именно  тогда  у
Витьки появилась привычка глупо улыбаться  и  подобострастно  подхихикивать,
когда разговаривают крутые.
   А вообще Витька любил после школы захаживать  в  модное  кафе-мороженицу,
которое примажоренные школяры называли промежду собой Лас-Вегасом.
   Туда часто приходил Гершка Гольдфиш. В славянском  миру  более  известный
под именем Саша Пылесос. Витька заказывал себе чашечку дрянного кофе  и  мог
часами здесь сидеть, представляя себе что это не грязная забегаловка на углу
Съездовской и Малого проспекта, а роскошный ресторан на углу Тридцать шестой
улицы и Пятой авеню.  Сколько  здесь  было  говорено  слов  о  преимуществах
джинсов Ливайс перед  пестрядинными  портками  калининской  фабрики  рабочей
одежды! Сколько сокровенных мыслей родилось здесь в Витькиной голове!
   На втором курсе учебного заведения Витьке пришлось крепко задуматься -  с
кем быть?
   Конечно, душа тянула  его  к  заджинсованным  патлатым  фарцовщикам,  что
нахально лапали всех самых красивых девчонок с  факультета...  Однако  ум  и
опыт подсказывали, что власть и будущее принадлежат  рыцарям,  закованным  в
броню черных двубортных костюмов с красными на них комсомольскими значками.
   Мажор Мунипов, снисходительно похлопывая Витьку по плечу, охотно  делился
с ним своей системой  классификации  людей...  Витька  при  этом  покручивал
волосы возле виска и подобострастно улыбаясь, подхихикивал.
   * Первыми, старичок, идут конечно фирмачи. Они  самые  главные  на  свете
люди, у них шмотки нормальные, они бухают виски, а не хань сивушную, тачки у
них - что надо! Вобщем - фирма, это брат, фирма!
   Вторыми за ними , сам  понимаешь,  идут  мажоры.  Они  шмотки  нормальные
носят, ну там тоже не хань сивушную пьют, а вино сухое, коньячок...
   Шпана и урла - это самые в нашем обществе последние люди. Шмотки на них -
фуфло. Пьют они хань сивушную, ну ты понимаешь...
   Есть еще так называемая белая и черная гевонь.
   Черная гевонь - это, Витек, комсомолисты, что в комитете комсомола  перед
начальством выслуживаются. Шмотки на них партейные. Бухают они...А  хрен  их
знает, может они и не бухают совсем...
   * А белая гевонь?
   * А белая гевонь, старина, это детки начальства, которым в  комсомолистах
выслуживаться не надо... Носят они шмотки нормальные. Бухают это... Вино. Ну
там коньячок...
   Витя решил, что он теперь будет определенно косить под белую гевонь. Хотя
папаши у него изначально не было, а мамаша была той самой профессии, что  на
телевидении называлась помощник режиссера по  оказанию  интимных  услуг,  он
стал распространять о себе в заведении такие биографические сведения, что он
якобы  является  незаконнорожденным  сыном   председателя   Государственного
комитета по Телевидению и Радиовещанию... и может  быть  даже  одного  члена
Политбюро.
   Глядя  на  него,  Гершка  Гольдфиш,  более  известный  среди  славянского
населения, как Саша Пылесос, тоже пустил по заведению парашу,  будто  бы  он
незаконнорожденный племянник друга Советского Союза  гуманиста  и  борца  за
свободу негров - Ясира Арафата.
   Легенду для начала решили опробовать на иногородних  девочках  с  первого
курса, которым вместе с Витькой  втюхали  ношеные  джинсы  (по  цене  новых)
гершкиных двоюродных сестер - Сарры и Фриды ( Ирины и Алевтины).
   Идея первому пришла  в  голову  Гершке,  что  на  дурехах  из  Киришей  и
Запорожья можно не только табаш поиметь, но и их самих -  ха-ха  -  нахаляву
отыметь... Сделку провернули на  Витькиной  хате,  когда  мамаша  схиляла  с
очередным режиссером сымать кино на все выходные. Девочки были  счастливы  -
придя  в  пестряденных  портках  производства  Калининской  фабрики  рабочей
одежды, они ушли от щиколоток и по-пояс в линялых левисах.  Гершка  довольно
потирал в руках два раза  про  восемьдесят,  из  которых  сестрам  собирался
отдать один раз по двадцать пять...
   Витька тоже остался доволен тем, что целых сорок минут мял в руках  белые
сиськи юной киришской филологини, и она при этом обращалась к  нему  на  вы,
словно он был и в сам деле сыном какого-нибудь там члена Политбюро.
   Однако с большим трудом выведя после этого  лобковых  мондовошек,  Витька
поклялся себе, что отныне будет трахаться только с фирмой.
   Неожиданно порукой в этом ему стал сам гроза  всех  финских  автобусов  -
мажор Мунипов. У Мунипова была проблема с языком. Вообще то он классно лизал
фирмачкам между ног,  так  что  они  визжали  от  восторга,  заваливали  его
подарками в виде в меру ношенных джинсов и в меру пользованной косметики,  а
одна даже приезжала из за него в  Союз  четыре  раза  подряд,  пока  КГБ  не
зарезало ей визу... Но с владением языком в смысле разговорным - у  Мунипова
была просто полная труба. Было решено, что Витька будет у Мунипова в паре  -
бабы пополам и фарцовка тоже пополам,  но  Витька  будет  обязан  не  просто
переводить  Муниповскую  похабщину,  а   по   возможности   ее   литературно
облагораживать. Так как Мунипов страшно захотел  жениться  на  американке  и
схилять за бугор...
   * Надоело здесь все, братан... Народ - быдло какое  -  то,  шмотки  носят
-фуфло, бухают хань сивушную...
   ФАРЦОВКА ВТОРАЯ
   Автору этих строк как- то  пришлось  однажды  присутствовать  на  научной
конференции, посвященной обсуждению  идеи  реставрации  в  России  монархии.
Среди  прочих,  запомнилось  тогда  яркое  выступление  грозного  на  вид  и
беспощадного,  к  многочисленным  собравшимся  по  такому  случаю   дуракам,
академика Панченко. Отклонившись от темы, в явно раздраженной форме академик
стал распространяться о подлейшем на  его  просвещенный  взгляд  изобретении
недавнего прошлого отказываться от православного обычая  крестить  детей  по
святцам. И откуда только взялись на Руси все эти Владилены, Марлены,  Радии,
Гелии и прочая!? - громыхал с трибуны  рассерженный  старец.  И  этот  ихний
деятель ( а происходила та конференция как раз в  бытность  и.о.  премьер  -
министром Егора Тимуровича) -  Гайдар,  какой  он  к  черту  Гайдар?  Он  же
Голиков! И не будет счастья и порядка в России, покуда вместо положенного по
Вере имени, эти люди будут прикрываться какими то кличками... Разрядился  же
сей анекдот совершеннийшим конфузом.
   Едва кончив  свою  гневную  отповедь  отступникам  от  традиций  сердитый
академик уселся на свое место в президиуме, как ученый секретарь представляя
следующего  докладчика  громогласно   объявил,   -   Слово   предоставляется
профессору  Петрову  Марлену  Ивановичу...  Панченко  вскочил,   замер   как
вкопанный, обводя зал почти что безумным взглядом, и плюнув в пол  и  осеняя
себя крестным знамением, бросился из зала вон.
   Гоша Тимуров жил на Ленинградском проспекте в высоком сталинском доме что
почти что рядом с автодорожным институтом, если  выйдя  из  метро  Аэропорт,
повернуть направо и пройти метров сто с небольшим. В  отношении  хулиганства
квартал этот вообще всегда считался благополучным. В соседних  домах  партия
преимущественно селила разного рода начальство, к которому  в  самом  прямом
смысле относился и Гошин папаша - генерал Владилен Иванович Тимуров.  Дед  у
Гоши тоже был военным, и не простым, а упоминавшимся  в  школьных  учебниках
истории, так как в одиннадцать лет командовал не то дивизией,  не  то  целым
фронтом. Однако Гоша натурой своей не пошел ни в отца ни в  деда.  Гоша  рос
упитанным мальчиком на туловище которого вместо необходимых воину бицепсов и
трицепсов благодаря бабушкиным пирожкам упорно  росли  жировые  отложения  -
особенно в области талии и ягодиц. Из - за этих самых ягодиц, Гоша не  любил
ходить во двор, так  как  пацаны  из  соседнего  дома,  Краевский,  Панов  и
Харитонов, подкарауливали Гошу, и словно индейские охотники дикую  свинью  -
пекари , с криками жиртрест и держи  жирдяя,  награждали  Гошу,  трясущегося
всеми складками своего объемистого пуза  звонкими  поджопниками,  плюхами  и
сайками. Владилену Ивановичу Тимурову некогда было заниматься сыном, поэтому
Гоша рос в мире идей совершенно далеких от отцовских принципов и убеждений.
   Во - первых Гоше было насрать на память четырежды краснознаменного  деда,
потому что отец отстегал  его  Гошину  толстую  задницу  своим  генеральским
ремнем, когда в четвертом классе Гоша сменял дедов орден Красного знамени на
плакат ансамбля Роллинг Стоунз . -Подумаешь, у деда их целых четыре  было  и
все одинаковые!
   Во-вторых Гоше было дважды насрать на папашины казарменные прихваты,  так
как ни в какое там училище, пусть оно хоть трижды Кремлевское - он  идти  не
собирался.
   И наконец Гоше было трижды насрать на эту страну, где всякая шпана  могла
безнаказанно лупить его по заднице...
   С шестого класса школы ( в которой кстати говоря  классом  старше  учился
Миша Харитонов) , Гоша решил что когда-нибудь он этой стране отомстит за все
саечки, плюхи и поджопники.
   ФАРЦОВКА ТРЕТЬЯ
   Проезжая как то по Выборгскому шоссе, где оно льнет к береговой  линии  и
вьется бесконечной чередою плавных перегибов, я  обратил  внимание,  что  от
Солнечного и до Зеленогорска почти что  в  каждом  повороте  на  дереве  или
столбе висят кладбищенские венки... Как же плохо еще умеют рулить наши люди,
подумал я. Ну что ни поворот, то венок и траур! Надо что ли шоссе  спрямить,
или людей подучить...
   Вова Малинин родился в Выборге. К письму и счету, равно как и к  ботанике
с географией Вова испытывал жгучую ненависть. Зато  с  восьми  лет  полюбил,
разглядывая  порнографические   картинки,   чистить   морковку,   с   девяти
пристрастился к пиву и сигареткам, а едва справив свой первый в жизни юбилей
- все дни стал проводить на рынке возле продавцов  матрешек  и  командирских
часов. Здесь по мнению юного Вована протекала настоящая жизнь. За  пределами
же рынка, за исключением, разумеется ресторанов и казино, жизни не  было,  а
было какое то скучнейшее прозябание.
   Именно на рынке толкались носители истинных  знаний,  продавцы  армейских
шапок - ушанок, понимавшие два десятка слов по фински, именно  здесь  играли
накаченными плечиками бычары из бригады Геши - Турмалая, что  пасли  здешние
торговые ряды и проституток, именно здесь  расхаживали  фирмачи  -  финны  и
шведы, остановившиеся на пару часов в первом большом российском городе перед
последним авто-броском на Ленинград.
   К финнам у Вована было  двоякое  отношение.  С  одной  стороны  это  были
господа в дорогих одеждах,  располагавшие  деньгами  в  иностранной  валюте,
одним словом люди приличные и достойные уважения, а  с  другой  стороны  это
была чухна белоглазая, в спину которым продавцы,  понимавшие  пару  десятков
слов по иностранному - для Вована -  просто  академики,  всегда  хохотали  и
выкрикивали по- русски разные обидные слова... Вован не мог для себя взять в
голову, почему такие от природы глупые финны ( не мог же он не верить  умным
ребятам - продавцам ), живут так богато и более того, дают  жить  и  тем  же
самым продавцам, и бычарам и проституткам... Однако Вован по своим природным
антропологическим свойствам не мог надолго загружать голову какими бы то  ни
было размышлениями и принял сушествующее положение  вещей  как  данность.  С
десяти лет в небольшой вовиной голове устоялась космогоническая система мира
где глупые финны покупали у умных  продавцов  шапки  -  ушанки  и  матрешек,
сильные и красивые бычары отнимали потом у продавцов часть наторгованного  и
ехали вечером в казино, где до утра пили с проститутками алкогольные напитки
иностранного производства, а ему - Вове предстояло в этом  мире  найти  себе
место, достойное его желаний и образования.
   Качка из Вовы, как он  ни  старался,  не  получилось.  Сказались  пиво  с
сигаретками, к которым он пристрастился начиная с девяти лет. Таким  образом
к бычарам из бригады Геши - Турмалая путь Вове  был  заказан  в  силу  чисто
физических  противопоказаний.  Однако   определенная   сметливость   и   что
немаловажно,  свойство  своего  пацана,   выросшего   на   глазах,   сыграли
положительную роль, и Вове предложили дело. Когда ему стукнуло семнадцать от
выкуренных к этому времени сигареток, выпитого пивка и надроченной  морковки
он выглядел на все тридцать . Вову заметил сам Геша -  Турмалай.  Ему  нужен
был  менеджер  -   администратор   для   нового   вида   предпринимательской
деятельности. И Геша сделал Вове предложение.
   Суть  бизнеса  была  проста.  На  все  значимые,  снабженные  светофорами
перекрестки и бензоколонки  необходимо  было  расставить  безногих  алкашей.
Алкашей таких было навалом, каждую зиму все  большее  и  большее  количество
пьющих  мужчин  валяясь  по  пьяне  на  снегу,  отмораживало   себе   нижние
конечности, которые им бесплатно ампутировали потом  в  городской  больнице.
Так что кадровый вопрос в новом  бизнесе  решался  весьма  просто.  Но  этих
алкашей было необходимо одеть и обуть в военную камуфляжную одежду,  усадить
их всех на инвалидные кресла - каталки и самое главное следить, что бы алкаш
сидел на своем перекрестке все шестнадцать часов рабочего  дня,  и  выполнял
план... Триста финских марок в день с одного перекрестка.
   Вова вписался в бизнес безоговорочно. Причем не только  успешно  выполняя
план, предписанный Гешей-Турмалаем, но и перевыполняя высокое задание.
   Во-первых Вова сэкономил на креслах - каталках,  заставив  инвалидов  где
стоять на костылях, а где просто сидеть на принесенном из дому табурете. Для
того что бы инвалиды не падали к концу смены, а  могли  бы  передвигаться  с
протянутой кепочкой вдоль стоящих под красный свет  машин,  он  поставил  на
каждый перекресток не по одному инвалиду, а по  два,  что  бы  они  менялись
каждые  полчаса,  давая  отдых  натруженным  культям.  Вова  был  со  своими
подчиненными строг. Если он приезжая с обязательным  ежедневным  обходом  не
заставал инвалида на рабочем месте, он безжалостно  увольнял  работника  без
выходного пособия. Не  сдавшего  обязательный  дневной  план,  он  заставлял
работать ночью. И горе было тем инвалидам, которых он заставал на  работе  в
нетрезвом виде.
   Вова проявил и другие организаторские способности, так он  договорился  о
присмотре местными ГАИшниками за безопасностью его подчиненных  в  обмен  на
необременительную ренту.
   Он облагородился, стал одеваться в костюмы  и  даже  научился  повязывать
галстук. Своим родственникам и знакомым девушкам Вова  начал  представляться
предпринимателем, имеющим несколько цехов и торговых  точек.  Под  цехами  и
точками подразумевая перекрестки и бензоколонки,  где  стояли  его  ветераны
чеченской, афганской и Великой Отечественной - тут все возрасты годились!
   Однако, в один печальный день, когда Вова только что поменял свою  драную
ржавую девятку на пятилетнюю БМВ, с ним случилось то, что и должно по теории
случиться с молодым и красивым бизнесменом. Выпив в шашлычной Гасана  Акаева
триста коньячку, он нажал на газ,  забыв  перед  одним  из  поворотов  шоссе
нажать на тормоза... Гаишники так и нашли его под утро, уткнувшегося носом в
торпедо ... Вместе с ним уткнувшись  носом  в  окровавленное  торпедо  спала
вечным сном его несовершеннолетняя подруга Анжелка, которая как и Вова  тоже
ненавидела письмо и счет, и свято верила в то что настоящая жизнь вертится в
трех измерениях - ресторан, казино и боулинг-бар...
   Братва, скинувшаяся по двадцать марок на похороны, повесила  на  повороте
красно-зеленый жестяной венок ,  выпила  в  шашлычной  у  Гасана  по  триста
коньячку и оседлав свои ауди и БМВ, разъехалась по делам...
   ...А на  жестяном  веночке,  что  висит  теперь  на  одном  из  поворотов
Выборгского шоссе, кто то написал:
   Здесь сломал себе шею нормальный пацан. Он в  своей  жизни  сделал  много
хороших дел - выкурил сто тысяч сигарет, выпил десять тысяч бутылок и  банок
пива, пятнадцать тысяч раз дрочил  морковку,  трахнул  сто  баб...  В  общем
нормальный был пацан...Жалко что рано помер. Сколько еще таких полезных  дел
он мог бы совершить!
   ФАРЦОВКА ЧЕТВЕРТАЯ
   Больше всего на свете Толик Имцов  любил  зырить  в  бинокль  на  баб  из
санатория имени Свердлова. Будучи коренным жителем города  Сочи,  на  летние
каникулы он обычно никуда не уезжал, и вместе со  своим  школьным  корифаном
Сеней Федоровским мог часами  сидеть  на  жаркой,  словно  сковородка  крыше
строительного вагончика, откуда через глухую железобетонную стену открывался
совершенно бесплатный вид на закрытый  санаторный  пляж.  После  завтрака  и
утренних процедур сюда выходили мамочки, как называли их  Толя  с  Сеней,  и
находясь в наивной уверенности, что ни одна мужская душа их не видит, скинув
халаты  и  лифчики,  подставляли  солнцу  свои  бледные   молочные   железы.
Процедурная сестра ставила на столик песочные  часы  и  лениво  прохаживаясь
между лежаками  прикрикивала  на  отдыхающих  дамочек,  -  трусики,  трусики
снимайте!
   Толик с Сеней жадно припадали к окуляром своей оптики и в  сладострастном
азарте раскрыв слюнявые рты шептали друг другу, - на эту, на  эту  посмотри,
ка-а-акие сиськи!
   У Толика для этого дела использовался дедов цейсовский  бинокль,  который
по семейным преданиям  тот  яко  бы  привез  с  войны.  Сеня  же  мучился  с
оптической трубой от  теодолита,  который  они  вместе  с  Толиком  потырили
прошлой осенью у зазевавшихся дорожных строителей. Весь теодолит для зырения
за мамочками использовать не имело смысла. Да и было  это  опасно,  теодолит
большой - куда его таскать,  заметят  еще,  да  в  милицию  потащат!  Ребята
развинтили его по частям,  кремальеру  с  уровнями  и  винтами  выкинули  за
ненадобностью,  а  тридцатикратную   оптическую   трубу   приспособили   для
подглядывания. В Цейс сиська наблюдалась,  конечно  лучше!  Поиск  и  захват
объекта в поле зрения осуществлялся быстро и удобно.  Теодолитова  труба  же
мало того что переворачивала объект кверху ногами, так еще и так  приближала
и увеличивала, что поиск сиськи  нервными  дрожащими  от  не