Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Лофтс Нора. Цветущая, как роза -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  -
Нора ЛОФТС ЦВЕТУЩАЯ, КАК РОЗА КНИГА ПЕРВАЯ. ВСТУПЛЕНИЕ Шеда Вуди повесили сентябрьским днем, когда природа меняла свой облик. Было довольно прохладно, когда я вышел из дома и направился через поля. Тропинка, по которой я шел, была окутана саваном голубого тумана. Под ногами трава была мокрой, будто после дождя, и мой путь можно было проследить по следам от самого поместья до Тен Акр. Но вскоре над кронами деревьев зарделось восходящее Солнце, и, когда я добрался до Маршалси, туман рассеялся клочками, как разорванная вуаль. Лицо мое и руки, влажные и липкие от тумана, отогревались на осеннем солнце. Тяжелые головки васильков и кусты черной смородины, растущие вдоль тропы все еще сохраняли влагу и сверкали на солнце серебряными росинками. Я шел быстро, но, свернув на тропу, ведущую к большой дороге, я замедлил шаг и мог не спеша рассматривать только что вспаханную стерню, яркую зеленую свежесть, которая приходит на пастбища вместе с сентябрьскими дождями, сменяющими августовскую сушь. Я видел, как деревья, особенно вязы, начинали покрываться желтизной. Это был слишком прекрасный день для смерти, даже для тех, кто стар и кому чужды наслаждения, - а Шед был не из таких. Дойдя до конца последнего поля и ступив на изрезанную бороздами дорогу, я остановился в изумлении. Никогда еще, кроме ярмарочных дней, не видел я такого потока людей. Взгляды их всех были устремлены к Маршалси, двигались они и говорили с каким-то скрытым возбуждением. Многие из них ехали верхом, немало было и пеших, неспешно ковылявших по дороге, - женщины, придерживавшие юбки, мужчины свободно вышагивавшие, дети семенившие вслед, как молодые телята и жеребцы. На меня никто не обращал внимания. Дорога заканчивалась у зеленой лужайки возле Черч Корнер, и, обогнув его, мы увидели виселицу, остро вонзавшуюся в бледную чистоту неба. Она стояла здесь издавна: когда-то на жней болтался разбойник Боб Финч, потом Дейв Парсонз, убивший своего хозяина, - не без основания, как говорят. Несмотря на это, виселица всегда была для меня частью зеленой лужайки, и до того, как там повесили Шеда, я придавал ей не больше значения, чем церкви, дому приходского священника или вывеске постоялого двора. Однако, с того самого дня я уже никогда не мог равнодушно смотреть на виселицу; когда мне на глаза попадалось нечто подобное, я невольно отводил взгляд. Да и сейчас еще мертвое дерево или какие-то скрещенные бревна старого сарая пробуждают во мне болезненные воспоминания. Глашатай шел впереди - мы слышали его, еще не выйдя на дорогу, а теперь могли видеть его, и было совершенно ясно, что он получает большое удовлетворение от происходящего. Провозглашать казнь убийцы было для него особым удовольствием после долгих недель и месяцев, за которые не произошло ничего более интересного, чем зазывание потерявшейся лошади. И не в том дело, что преступление Шеда и ждущие его мучения были чем-то совершенно необыкновенным. Но есущийся над толпой робких встревоженных людей громогласный низкий рокот со всякими непонятными "посему" или "имярек" придавал всей сцене яркость и торжественность. В действительности история была довольно проста. Шед Вуди был приговорен к повешению в это ясное погожее утро, потому что он своим кузнечным молотом убил сектантского шпиона, который пытался арестовать старого приходского священника Джарвиса за то, что тот вел службу среди своих прихожан не в своей церкви, которая была закрыта для него, а в Хантерс Вуде. Несколько прихожан, заметив сектантского наблюдателя, попытались спрятать священнослужителя в кузнице. Люди короля (или, как мы называем их, королевская рать, или сектанты, или кларендоны) преследовали их и силой пытались вытащить старика, но во этот момент в кузницу вошел Шед. Он взял свой молот и нанес удар. Вот и все. По иронии судьбы Шед, будучи примерным прихожанином, никогда, однако, не был сторонником отца Джарвиса, а принимал нового священника так же как он принимал большинство вещей в этом мире, за исключением несправедливости, - просто пожав плечами и улыбнувшись со снисходительным видом. Но это нисколько не спасло его. Он не просто совершил убийство, он напал на кларедона во время исполнения тем служебного долга. Именно так и трактовалось его преступление. Даже сегодня, в криках глашатая нападение на слугу короля упоминалось в первую очередь, как будто это и было основным обвинением, что собственно говоря, как мы знали, и соответствовало действительности. Ударить простого человека в порыве гнева и непреднамеренно убить его считалось проступком, за который как правило преступник не расплачивался своей жизнью. У подножья виселицы стояли солдаты, оттесняя толпу от пространства, где должна была остановиться телега. Я стоял почти в самой середине толпы, спиной к церкви. Солнце уже начало пригревать. Женщины расстегивали воротнички быстрыми машинальными движениями пальцев, мужчины суетились, вытирая то и дело потные лица тыльной стороной ладони. Воздух наполнялся запахом разогретых беспокойных человеческих существ. Прямо возле моего плеча раздался зычный голос тучного крестьянина: - Да, жалость-то какая. Что бы он там ни содеял, это был лучший кузнец в округе. Кто теперь сможет подковать мою чертову кобылу? - Шш, тебя услышат, Альфред, - прервал его испуганный голос. Обернувшись, я увидел женщину, дергающую за рукав тучного мужчину, а заметив мой взгляд, она ткнула мужа локтем в бок и многозначительно перевела глаза с его лица на мое. Меня ей нечего было опасаться, но в те времена было небезопасно выражать свое мнение, если вас мог услышать кто-либо чужой. Фермер и его жена проворно спрятались в толпе, скрывшись от моих взглядов. Но на слова пожилого крестьянина откликнулся другой, тяжеловесно и задумчиво проговоривший: - А если понадобится наконечник для плуга, вот как мне например? Да, Шеда всем будет недоставать, но мне, особенно. Вдруг что-то пролетело над ожидающей толпой. Я говорю "что-то", потому что не могу выразить это словами. То были не шепот и не движение, а нечто, трудно поддающееся определению. И мне передалось оно - что-то вроде мысленной дрожи, и я не сомневался, что именно эта дрожь прокатилась в сознании всех присутствующих, хотя у некоторых содрогание ужаса быстро сменилось трепетом возбуждения. Телега приближалась! И тут я впервые задумался, зачем пришел сюда. Не из любопытства, это уж наверняка: ведь я не присутствовал при казни Дейва Парсонса или Боба Финча. И не любовь к Шеду привела меня; вряд ли кто-либо решится пройти пять миль, чтобы посмотреть, как болтается на веревке объект его привязанности! Я просто полагаю, что где-то в глубине моего сознания таилась призрачная надежда на чудо. Просто не верилось, что Шед, такой добрый, такой жизнерадостный, такой по истине хороший человек, может быть выдворен их этой жизни как лютый злодей. Но именно эта невероятность, а не чудо, и произошла у меня на глазах. Телега подъезжала медленнно. На Шеде были его лучшие домотканные штаны и белая рубаха с срасстегнутым воротом, который огибал его толстую мускулистую шею. Руки были нжетуго связаны за спиной. Палач и неизвестный мне человек ехали в той же телеге, на борта которой была положена неотесаннная доска в виде скамейки. Кучер остановил телегу как раз под висельной балкой. Солдаты поплотнее сдивнулись плечом к плечу. Незнакомый человек обратился к Шеду, который улыбнулся ему в ответ, я увидел блеск его белых зубов темнных зарослях бороды. И затем, вдржуг в самый решающий момент в переднем ряду толпы заголосила женщина. Это были протяжные пронзительные вопли истерики. Я попытался разглядеть ее. Являлась ли она той, кому Шед был близок и дорог? Никакой такой женщины я не мог припомнить. У него не было ни матери, ни сестры, ни жены. Может, это просто какая-то изнуренная тяжелой работой крестьянка, которой не сиделось дома? Она всполошила толпу вокруг себя, о мне так и не удалось увидеть ее. Пока ее успокаивали, все необходимые формальности были соблюдены. Незнакомец спустился с телеги, Шед и палач стали на доску, веревку набросили на шею Шеда, Другой же ее конец был завязан узлом в прорезе, который знавал не одну такую веревку. Теперь мне стало хорошо видно Шеда, стоявшего на высоте доски, и я заметил, что его лодыжки тоже были связаны. Палач спустился с телеги, и она тронулась. Тело Шеда всем своим весом натянуло короткую веревку. Над толпой взметнулось короткое "Ах!". Я пытался отвести глаза, смотреть поверх толпы, на небо, на деревья за лужайкой, но не мог оторвать взгляда от тяжелого тела, быстро поворачивавшегося в одну сторону, а затем, после небольшой паузы, начинавшего медленно крутиться в другую. Борода покрывала его щеки и подбородок, но я с ужасом наблюдал, как темнело все его лицо, нос и лоб. Рот открылся, вывалился язык, а могучее тело вздрагивало и извивалось в спазмах. Он был еще жив. О, Боже, ты мог бы дать ему умереть сразу! Я почувствовал, что больно закусил пальцы, но не слышал, что изо рта моего начали вырываться звуки, похожие на писк перепуганого щенка, не понимал, что проталкиваюсь через толпу. Я очнулся прямо перед солдатами, не помня, как пробрался туда. Мои глаза неотрывно были прикованы к лицу человека, медленно умиравшего от удушья. И приблизившись к нему, я в такой мере ощутил ужас, порождаемый жестокостью и насилием, будто это было что-то осязаемое. В тот день я впервые испытал это чувство. И с тех пор оно нередко охватывало меня. Даже загнанная в угол крыса может заставить меня проникнуться своим ужасом и отчаянием. Тогда же мне показалось, что душат меня. Глаза мои залились кровавым туманом, застилавшим все вокруг, кроме этого ужасного лица, этих дергающихся конечностей. Сердце мое бешено билось, и я судорожно хватал губами воздух. В голове у меня промелькнуло, что я умираю. И сразу вслед за этим появилась другая мысль, такая четкая, такая реальная, что я, почувствовал облегчение, наполнил натруженные легкие воздухом и опустил руки с искусанными пальцами. Я понял, что пришел на казнь только по одной причине. Но чуда не произошло. Бог не пощадил Шеда и не облегчил его уход. Я должен стать посланником Бога. Я пригнулся. Моя голова, словно наконечник стрелы, проскочила между двумя солдатами, стоявшими прямо передо мной. Я оказался прямо под виселицей, и связанные ноги Шеда висели над моей головой. Я подпрыгнул, ухватился за них руками и повис. И тут же почувствовал, как тело подалось вниз, услышал, как треснули шейные позвонки. Один из присяжный, сэр Невил Стоукс, пророкотал: - Подать сюда этого мальчишку. И сержант, схватив меня за плечо, стал грубо проталкивать вперед. Я видел перед собой раскрасневшееся от гнева лицо, но страха не было. Потрясения последних пятнадцати минут опустошили меня, вытеснив на мгновение все, кроме горя. - Какого черта ты вмешиваешься, когда вершится правосудие, ты, малый негодник? - яростно заорал он. - Отвечай, или ты язык проглотил? Какого черта, а? Очевидно, он наслаждался сценой королевского правосудия, которое сам представлял и ходом которого руководил. Что мог я ответить этому человеку? Сказать ему, что я избавил еда от мучений, как поступил бы и с попавшим в западню кроликом? Сказать, что я сделал это, чтобы положить конец и собственной боли? Он не понял бы. Я не сказал ничего. Думаю, что мое молчание он расценил как вызов, потому что, когда он вновь заговорил, его голос звучал тише, но был пропитан злобой: - Денек-другой в Брайдвелле на хлебе и воде ему не повредят. Может, это научит его, что наглым маленьким щенкам не позволено расталкивать солдат его величества и вмешиваться в процесс правосудия. Уведите его и заприте. Я заставил себя поднять голову и посмотреть ему прямо в глаза; и в этот момент другой человек склонился с высоты своего седла и сказал: - Простите, пожалуйста, сэр Стоукс. Как тебя зовут, парень? - Филипп Оленшоу, - ответил я. - Так я и думал, - кивнул человек, спросивший мое имя. - Черт меня подери, - выругался Невил. Он рыскал по мне злым взглядом своих выпученных глаз - с головы до ног и с ног до головы. Так это несчастье бедняги Оленшоу? Ладно, сержант, отпустите его. Я повернулся и заковылял прочь, напряженно стараясь держаться как можно прямее. За спиной у меня раздался смех. В первый раз за все мои двенадцать лет, с горечью отметил я про себя, имя моего отца сослужило мне добрую службу. Полагаю, эта моя мысль нуждается в пояснении, и хотя мне был не хотелось долго останавливаться на событиях своей жизни, а в основном уделять внимание более значительным событиям, в которых я принимал лишь скромное участие, но все-таки придется упомянуть о некоторых обстоятельствах моего детства и моей семьи, так как только таким образом можно понять, кто я и что. Мой отец - сэр Джон Оленшоу, и если имя это сегодня ни о чем не говорит постороннему слушателю, то это просто еще одно подтверждение разрушительной силы времени. Когда-то мой отец был всем известен. По преданию, король Чарльз Великомученик после битвы при Нейсби сказал ему: "Если бы у меня было хотя бы втрое больше таких, как ты, победа была бы нашей". И я охотно верю в это, так как мой отец был сродни полководцам - прямолинейным, беспощадным и отважным, и насколько я могу судить, все Оленшоу всегда проявляли именно эти качества, что делает удивительным сам факт моей принадлежности к этой семье. Но отвага и беспощадность и даже прямолинейность не могут противостоять истории, и мой отец, лишенный всех своих земель, отправился в ссылку вместе со своим молодым королем. Во Фанции ему сопутствовала удача, так как слава его как фехтовальщика и солдата летела впереди него, и пока Чарльз Стюард испытывал муки голода и познавал горечь презрения и разрушенных надежд, Джон Оленшоу занимал высокий и почетный чин во французской армии. За два года до Реставрации он достаточно укрепил свое положение, чтобы обзавестись женой, и вовсе не из нищих ссыльных: она была дочерью сквайра из Суффолка, который, несмотря на свои роялистские симпатии, никогда не проявлял достаточно политической активности, чтобы поставить под угрозу свое состояние. Она отправилась во Францию, я имею в виду мою мать, и вышла за него замуж в Париже, и я часто пытался представить себе эти два года ее супружеской жизни. Она была молода и привлекательна, насколько я знаю, но провинциальна, неотесанна и мало искушена во всех тонкостях и жеманствах того света, в котором вращался мой отец. И я могу представить себе, насколько она была потрясена, узнав, что этот брак был для отца лишь мимолетным интервалом в его романе с французской любовницей - женщиной известной мне под именем мадам Луиз. Не желая или не находя в себе сил бороться за благосклонность собственного мужа, она удалилась в деревню, и там в терзаниях, только одному Богу известных, ожидала моего появления на свет. И то ли из простой неосторожности или невежества, а можем, и пытаясь забыть о своей сопернице, она решила взять новое препятствие на необъезженной лошади. Лошадь вернулась домой без всадницы, и в результате запоздалых поисков мою мать нашли в яме бездыханной с новорожденным младенцем и старой француженкой, которая была моей повитухой и потом, сняв с себя юбку, завернула меня. Я пришел в этот мир на добрых два месяцы раньше срока, и это наверняка стало причиной моего слабого здоровья в юности. Это несчастье не заставило моего отца роптать на судьбу. У него был сын, состояние жены, а вскоре появилась и возможность получить назад свои владения. Англия к этому времени устала от пуританского правления, и молодой король, исхудавший, загорелый и помудревший вернулся на родину с твердым намерением не отправляться больше ни в какие путешествия, и при этом не оставляя без внимания тех, кто принял в свое время сторону его и его отца. Поместье Маршалси со многими акрами присоединенной к нему земли было возвращено во владение отца, сопровождаемое ежегодной пенсией в пятьсот фунтов и гарантией королевской аудиенции в любое время. Мадам Луиз вскоре обосновалась в Маршалси, став хозяйкой дома и его владельца. Она была стройной как тростинка женщиной, которая могла бы стать идеальной парой моему отцу, встреть он ее немного раньше и на равном ему уровне. Но к моменту их знакомства ей было уже далеко за тридцать - возраст не для рождения детей; и, несмотря на свои прекрасный манеры и утонченность, она все же была из низов - откуда мужчины Оленшоу подбирали себе женщин для развлечения, а не для женитьбы. В период нашего общения с ней, когда я был уже достаточно взрослым, чтобы оценить ее женские достоинства, она все еще была неотразимой красавицей с неукротимым нравом и всепоглощающей страстью к моему отцу, которую ничто не могло поколебать. Будь я нормальным ребенком, моего отца вполне устраивала бы его свобода от домашних уз. Но, увы, его единственный сын, во всяком случае, его первенец, был калекой от рождения. Сначала мое увечье было не столь заметно, и я полагаю, что мои первые неустойчивые шаги не вызывали никаких подозрений. Но к возрасту пяти-шести лет разница между моими ногами выросла вместе со мной, и левая нога была уже на три дюйма короче правой, а также тоньше и слабее. Врач из Колчестера, который наверняка был осведомлен больше в физике, чем в медицине, посоветовал привязать вес к больной ноге: предполагалось, что это поможет "вытянуть" конечность, и в течение шести месяцев я ковылял, как хромая кобыла, сначала с тремя, затем с четырьмя, и в конце концов с шестью фунтами свинца, прикрепленного к лодыжке. Мне и так было очень тяжело передвигаться, а вес еще больше усложнял дело, но мой отец всегда охотно отказывался от хозяйственных дел, от охоты, верховой езды или карт, чтобы погулять со мной, воспитывая во мне упорство и волю. Даже в постели мне не давали передышки, нога с грузом должна была свешиваться с кровати, чтобы "вытягивание" продолжалось и во сне. Немудрено, что отец, выйдя из себя называл меня "жалкое отродье". Да, действительно, я был ребенком глубоко несчастным, изможденным, окованным в кандалы и проникнутый растущим сознанием своей неполноценности. Как раз в это время начали говорить об "обращении" крови, и один из друзей отца посоветовал ему повезти меня к доктору Форстеру, который проводил чудесные исцеления в не отстающих от моды кругах при помощи средств, предназначенных для замедления или ускорения движения крови. Итак, мы отправились в Лондон, я сидел с отцом, сзади следовал грум с багажом, подарками для друзей отца и пустым саквояжем, который на обратном пути должен был наполниться всякими безделушками для мадам Луиз. Мы поселились в "Верном трубадуре" в Стренде, и там нас начал посещать доктор Форстер, который держал меня в кровати со жгутом на правой ноге, чтобы задержать движение крови, и мешками с горячим песком на левой ноге, чтобы усилить его. Он, несомненно, преус

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору