Павел Лукницкий
   Ниссо


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Павел Николаевич Лукницкий
     From: SLouknitskiy@rupto.ru
     Date: 10 Jul 2003
---------------------------------------------------------------





Н И С С О




РОМАН

     Роман  П. Н.  Лукницкого "Ниссо",  написан перед Отечественной  войной.
Переведен на десятки языков Европы и Азии.
     По  роману  "Ниссо"  созданы две  оперы  -  композитором С. Баласаняном
(либретто Ценина),  ставившаяся  в  Таджикистане и телевизионным  центром  в
Москве,  и болгарским  композитором Дмитром  Ганевым. В 1966 году  на экраны
вышел фильм "Ниссо" (Таджикфильм. Режиссер М. Арипов, сценарий П. Лукницкого
и   Л.   Рутицкого),  сделанный   по   мотивам   романа.По   роману  "Ниссо"
Д.Худоназаровым в 1979 году снят телевизионный многосерийный фильм по заказу
Гостелерадио СССР (сценарий В.Лукницкой).
     Перу П.  Н. Лукницкого принадлежит ряд  романов, повестей, рассказов. В
числе его  произведений много очерков, посвященных путешествиям  по Памиру и
другим отдаленным горным районам Средней Азии, Казахстана, Заполярья. Немало
произведений П.Н. Лукницкого посвящено героической обороне Ленинграда в годы
Великой Отечественной  войны. В  1961 году вышла  в свет книга  "На  берегах
Невы",  в 1964 -  книга "Сквозь всю блокаду", в  1961, 1964 и 1966  годах  -
трилогия, фронтовой дневник "Ленинград действует".
     П. Н.  Лукницкий  -  участник Великой Отечественной  войны  - награжден
орденами и медалями.



ВСТУПЛЕНИЕ



     Когда, преодолев Большую Ледниковую  Область, ты захотел увидеть истоки
реки Сиатанг, ты прежде всего осилил труднейший перевал, взнесенный природой
на пять с половиною  километров  над  уровнем моря. Встав  над  пропастью на
снежной  обрывистой  кромке  этого  перевала и обратившись лицом  к югу,  ты
увидел  внизу  острые хребты  гигантских горных  массивов,  уходящие  ряд за
рядом.  Серые,  иззубренные,  скалистые,  с  почти  отвесными склонами, они,
простираясь   вдаль,   в  синюю  глубину  пространств,  походили  на   спины
исполинских,  недвижимых, навеки уснувших  драконов.  Разделенные  провалами
таких  же  бесконечно  длинных  и  все  углубляющихся  ущелий,  они  создали
впечатление  мира   дикого,  мертвого,   лишенного  какой  бы   то  ни  было
органической  жизни.  Только тонкие  облачка, курящиеся над ледяными зубцами
хребтов, свидетельствовали о  том, что в этом  первозданном  мире существуют
переменчивость и движение. Да еще, заметив внизу застывшего в парящем полете
грифа, ты, путешественник, подумал, что эта огромная живая птица, кружащаяся
над хаосом древних морен, существует здесь вопреки законам природы.
     Обратившись к карте, ты  убедился в том, что ни сама Большая Ледниковая
Область,  ни верховья видимых  тобою  рек на карте  не обозначены.  И вместо
каких бы то ни  было точных географических начертаний на  ней тянутся  всего
лишь два дразнящих воображение слова: "Неисследованная область". Убедившись,
что спуститься здесь невозможно, ты перестал гадать, какое  именно  из диких
ущелий этих Высоких Гор называется ущельем реки Сиатанг.
     Повернув  обратно, ты  ушел  на  север  и  целую неделю  блуждал  среди
безжизненных фирнов  и  ледников,  ища  пути назад,  задыхаясь от недостатка
воздуха и только крепостью духа поддерживая в себе  уверенность в том, что у
тебя хватит уменья  и сил выбраться из  этих  страшных необитаемых  мест.  А
потом еще две недели  ты спускался верхом в те жаркие и благодатные  долины,
где советские люди возделывают хлопок, живя в мирном неустанном труде.
     И когда тебя спросили о стране Сиатанг, ты сказал, что ничего не знаешь
о ней, хотя  она  лежала перед  тобой как на ладони. И добавил, что, судя по
карте,  проникнуть туда можно только кружным  путем, пройдя сотни километров
по  нагорьям  Восточных  Долин,   достигнув   Большой   Пограничной  Реки  и
спустившись по узкой  тропе до устья  реки Сиатанг,  - войдя, таким образом,
через полтора месяца странствий в ее ущелье не сверху, а снизу.
     - Но и с той стороны, кажется, еще никто из исследователей в это ущелье
не заходил! - прибавил ты, подумав...
     Сведения о реке Сиатанг, имевшиеся в  описываемые -  уже давние для нас
теперь - годы, были, конечно, беднее того, что известно ныне. Но перенесемся
в  те годы и увидим:  независимо от каких бы то ни было сообщений географов,
река  Сиатанг, рожденная среди  ледников, течет внизу по дну пропиленного ею
за десятки  тысячелетий ущелья и дает жизнь маленькой народности горцев. Они
говорят  на  своем  сиатангском наречии,  имеют  собственную, полную событий
историю  и  вместе со всей  необъятной  Советской страной после  Октябрьской
революции начали жить по-новому.
     За хребтами,  образующими  ущелье  реки  Сиатанг,  на  сотни километров
простираются  другие  хребты,  разделенные  другими  ущельями,  в  каждом из
которых текут такие же, как Сиатанг, реки.
     На  скалистом береговом склоне  одной  из  них ютится далекое  от всего
мира,  маленькое, еще недавно  никому не ведомое селение  Дуоб.  Жители  его
говорят на сиатангском наречии.
ГЛАВА
ПЕРВАЯ


     И кто бы мог думать, что норку ее
     Зимой не разроет зверье?..
     ...Есть солнце, и камни, и ветер, и снег,
     В мученьях за веком рождается век,
     Но ты их сильней, Человек!..

     Раздумья в Высоких Горах




1

     Конечно, соглашаться на предложение Мир Али не следовало. Но, приехав в
маленькое,  сжатое скалами  селение  Дуоб,  он  так  вежливо  разговаривал с
Розиа-Мо, так  горячо убеждал ее,  что  она в конце  концов согласилась. Что
было  делать? С тех  пор  как  муж ее  умер,  она  выбивалась  из сил, чтобы
прокормить себя и свою маленькую Ниссо, и все-таки голодала.  Мир Али сказал
ей: "Целое лето ты будешь работать в Яхбаре, у самого Азиз-хона, а осенью он
даст  тебе овцу и  столько  муки, что, вернувшись в Дуоб, ты всю зиму будешь
жить  так спокойно, как будто у тебя есть здоровый,  богатый  муж". Розиа-Мо
посоветовалась  со своей сестрой  Тура-Мо. Сестра  согласилась  за  половину
заработка, который Розиа-Мо принесет осенью, взять к  себе на лето маленькую
Ниссо.
     Розиа-Мо завалила  вход в  свое жилище большим камнем и,  до глаз укрыв
лицо белым покрывалом, пошла впереди  осла, на котором выехал из селения Мир
Али.  Никто  не  провожал  Розиа-Мо:  жители Дуоба  мало  интересовались  ее
судьбой, а Тура-Мо еще до рассвета ушла на Верхнее Пастбище. Розиа-Мо шла по
узкой каменистой тропинке, высеченной в скале.  Мир  Али  ехал за нею молча,
поглядывая на реку,  швыряющую пену  к подножью  откоса,  над которым вилась
тропа.  Розиа-Мо  перед входом  в  теснину ущелья захотела в  последний  раз
взглянуть на  родное  селение,  но, встретясь с  суровым  взглядом Мир  Али,
отвернулась и опустила глаза.
     Она пыталась  представить  себе  свою  будущую  жизнь  там,  в  Яхбаре,
расположенном за Большой Пограничной Рекой. Ничего не знала Розиа-Мо об этой
стране  Яхбар,  но о  правителе ее, Азиз-хоне,  многое  слышала  от соседей,
бывалых  людей:  они  часто рассуждали  между  собой  о  богатстве  его, и о
могуществе,  и  о  власти. Что  ждет ее там?  Смутное беспокойство  омрачало
Розиа-Мо...
     Когда  теснина расширилась, Розиа-Мо увидела на крошечной  лужайке двух
лошадей и мальчика, прикорнувшего около камня. Мир Али  отдал мальчику осла,
велел Розиа-Мо сесть на лошадь, сам сел на другую, и они двинулись дальше.
     А к  вечеру на  каменистой террасе, там, где  тропа спустилась  к реке,
путники  повстречались с группой  всадников,  и  среди них  Розиа-Мо  узнала
ненавистного ей Алим-Шо. Она сразу поняла, что Мир Али ее обманул и что если
Алим-Шо подъедет к ней, то никогда уже не увидит она  ни родного селения, ни
своей дочки Ниссо.
     Этот  Алим-Шо  сватался  за  Розиа-Мо  несколько  лет  назад  и  уехал,
взбешенный ее отказом.  Этот Алим-Шо через год напал на ее  мужа по дороге к
Верхнему  Пастбищу  и  избил  его  камнями так, что  муж уже  не  мог больше
оправиться. Этот Алим-Шо после смерти мужа приезжал в Дуоб свататься еще раз
и уехал еще более взбешенным,  когда Розиа-Мо при  всех плюнула  ему в лицо.
Теперь он приближался к ней  на  своем  яхбарском коне, улыбаясь  так, будто
ничего не случилось.
     В страшной тревоге  Розиа-Мо быстро осмотрелась вокруг. Старый  Мир Али
ехал сзади  и закрывал путь к отступлению. Направо высились отвесные склоны.
Налево шумела  река. По ту  сторону реки вилась такая же тропинка, и  там не
было  никого. Если  бы Розиа-Мо рассудила здраво,  она  поняла бы,  что  все
равно, куда ни  кинься,  от всадников  Алим-Шо ей не уйти.  Даже  если б она
домчалась  до селения, кто вступился бы за нее?  Но  думать было  некогда, и
только слепое отчаяние заставило ее решительно погнать  своего коня  в реку.
Умный горячий конь рванулся в поток, не побоявшись  бурлящей воды.  Шум реки
заглушил гневные  крики Алим-Шо и его приятелей. Они  кинулись  в  воду,  но
беглянка раньше их успела выбраться на противоположный берег.
     И по тропе,  по какой  разумный человек ездит  только  шагом,  Розиа-Мо
помчалась  карьером.  Она  не  слышала  голосов мужчин,  кричавших ей что-то
вдогонку,  и ни разу не обернулась. В паническом страхе она погоняла коня. И
то,  что  должно  было случиться, случилось. На крутом повороте узкой  тропы
нависшая скала  вышибла  женщину  из седла. Ее раздробленная нога осталась в
стремени. Розиа-Мо  волочилась головой по  камням, пока  испуганный конь  не
остановился;  и  когда Алим-Шо  медленно  выехал  из-за  поворота  тропы, он
увидел, что  Розиа-Мо мертва.  Он  наклонился над ней,  сжав  губы и  отирая
рукавом халата свой  потный, блестящий лоб. Дотронулся до ее окровавленного,
разбитого  тела  и пробормотал про  себя  молитву.  А  когда  подъехали  его
приятели,  они,  спешившись, молча постояли над Розиа-Мо,  не глядя один  на
другого.
     А  затем,  совершив  все,  что полагается  в  таких  случаях  совершать
правоверным шиитам, сбросили  в реку труп Розиа-Мо и, забрав  с  собою коня,
уехали  во владение Азиз-хона. А Мир Али, подкупленный ими  слуга Азиз-хона,
вернулся  к  своему  хозяину,  решив,  что язык  его никогда  не  разболтает
историю, которую в этот вечер видели его глаза.
     Через  несколько дней  старый  пастух,  возвращаясь  в селение, нашел у
прибрежных скал изуродованное тело Розиа-Мо - еще недавно сильной и красивой
женщины. Бедняки-соседи и  Тура-Мо  пришли сюда на  привычные  похороны,  но
никто не узнал истинной причины смерти Розиа-Мо.
     А потом старики собрались и решили, что маленькая Ниссо должна остаться
у Тура-Мо. И  гневная Тура-Мо вынуждена была согласиться, потому что ни один
из ее доводов на стариков не подействовал. "Все бедны,  - сказали они, - все
не  хотят лишнего рта, все в зимние месяцы кормятся только вареными травами,
но Розиа-Мо была твоею сестрой, и ты должна взять девочку к себе".
     И Ниссо осталась у своей тетки.


2

     Будь Зенат-Шо  дома, он, вероятно,  быстро успокоил бы Тура-Мо,  сказав
ей:  "Если собаке подкинуть чужого щенка,  она  все-таки станет его кормить;
девчонка  будет есть то,  что мы едим сами! А потом  станет нам  помогать  -
разве плохо, когда в доме есть лишние руки?"
     У Зенат-Шо слишком мягкий характер, он всегда думает о других, а о себе
забывает. Ведь  не всю  жизнь девчонка может бегать по  селению  голой -  ей
понадобится рубашка, да мало ли что ей понадобится,  пока она будет расти?..
Зенат-Шо нет дома,  и неизвестно, когда  он вернется. Два года назад он ушел
на заработки за пределы Высоких Гор. Кто может знать: жив он или умер?
     Тура-Мо вынимает сушеные тутовые ягоды из мешка и швыряет горсть их  на
плоскую  плиту сланца. Кладет  ладонь на большой круглый камень, раскачивает
его, давит сухие ягоды, толчет их в муку, собирает  муку в деревянную чашку,
бросает на плоскую плиту новую горсть сухих ягод...
     Домотканая рубаха Тура-Мо грязна и изодрана, в прорехах поблескивает ее
загорелое  тело.  Она  худа, но руки ее  хорошо развиты и  сильны, - круглый
камень поворачивается ритмически, похрустывая иссушенным прошлогодним тутом.
Непослушные черные привязные косы мешают ей, она  беспрестанно откидывает их
резким  движением  голого  локтя.  Такие  косы, сплетенные из козьей шерсти,
носят все женщины Высоких Гор, подвязывая их к  своим волосам. У Тура-Мо они
черные, давно уже  черные. Многое  отдала бы Тура-Мо  за право вернуть  свои
красные косы, какие подвязывала, когда была девушкой. Но это время ушло, - у
Тура-Мо уже двое детей, надо думать только о них. Был еще третий ребенок, но
он умер  от оспы, да, пожалуй, жалеть  о нем и не  стоит. Птицы, овцы,  даже
змеи могут много есть, ни о чем не заботиться, делать то, что им  хочется, а
ей, Тура-Мо,  на что  ее молодость, если даже самое  маленькое  желание надо
всегда гнать от себя?
     Нет,  так  продолжаться  не  может.  Разве  в  силах  одинокая  женщина
прокормить своих детей, да еще чужого ребенка? Если Зенат-Шо умер, зачем его
ждать? Не  пора ли подумать  о другом муже? Если  жив - сам виноват,  что не
возвращается  до  сих пор!  Пусть  Бондай-Шо, сосед  Тура-Мо,  - юродивый  и
зобатый; без богатства  где найдешь здорового и  свободного мужчину?  Он все
чаще приходит во  двор и  спрашивает:  "Не забежал ли  к тебе,  Тура-Мо, мой
козленок?"  Какой у  него  козленок,  - нет  у него ничего,  кроме тощего, с
облезлой  шерстью  осла. Но Тура-Мо  будто  не  знает,  до сих  пор она  все
отвечает:  "Не видела. Наверное, не  забегал". А ведь  она  молода, ее  тело
налито жизнью, как  зрелый посев,  и  все  чаще  ей  хочется  ответить  ему:
"Посмотри, Бондай-Шо, кажется, что-то мелькнуло, когда я  ходила  к  каналу,
может  быть,  и  правда,  твой козленок пробрался  в  мой дом". У  Бондай-Шо
мускулистая  грудь и крепкие руки, он  хорошо поет  свои  странные песни, он
ходит по другим селениям и всегда приносит домой баранье сало, сушеное мясо,
мешок абрикосовых косточек или тута. Зоб? Что значит зоб, кто здесь обращает
на  это внимание?  Хасоф тоже  зобатый,  а  имеет  красивую,  молодую  жену.
Хушвакт-зода, и Махмут, и Худай-Назар - все зобатые, а у всех жены, и жилье,
и  тутовые  деревья, и никто не смотрит на них иначе,  чем на других мужчин.
Бондай-Шо, как и  все,  умеет  сеять зерно, обрабатывать землю,  пасти скот,
направлять воду в  каналы. Может быть,  в Бондай-Шо сидит злой дух? Ведь вот
когда Бондай-Шо  катается  по  земле, и кричит, и  беснуется, и  плюется,  -
наверное,  в  нем  волнуется  дэв,  стараясь  выскочить из  него.  Но  это с
Бондай-Шо  случается  редко, а чаще всего он  беспечен и весел, даже веселее
других. Он, наверное, скупится на подарки Барад-беку, чтобы получить от него
хороший амулет, который избавил бы его от таких беснований. А если он найдет
в ее доме своего козленка, она заставит его купить хороший амулет!
     Наполнив  ягодною  мукой деревянную чашку, Тура-Мо несет  ее дом. Босые
крепкие ноги  ее белы от тутовой пыли; войдя в дом, Тура-Мо ставит загорелую
ногу  на край деревянной чашки, осторожно сгребает с нее в чашку мучную пыль
- надо беречь  каждую крупинку муки, особенно теперь, когда в доме  появился
лишний рот. Высыпает муку на платок, возвращается с пустой чашкой к плоскому
камню, продолжает  помол. Солнце накалило камень, но  руки Тура-Мо не боятся
ни холода,  ни жары,  она прилежно работает и думает о  Ниссо... Может быть,
Ниссо несчастливая? Может  быть, от ее присутствия в доме будет сглаз родным
детям? Может  быть, от Ниссо распространится на  них  несчастье?..  Девчонке
теперь восемь  лет,  по всем  признакам, она  как  будто здорова...  И  надо
думать, никаких злых дэвов в ней нет. Пожалуй, Тура-Мо нечего опасаться.


3

     Летом каждая ступенька, подпертая каменною  стеной, станет маленьким, в
две-три  квадратные сажени, полем: натаскают на носилках земли, рассыплют ее
темным и ровным слоем, посеют просо, ячмень, горох.
     Но пока еще не ушла зима. Крошечные площадки еще завалены  неубранными,
прикрытыми снегом камнями. Камни падали всю зиму с той гигантской осыпи, что
высится над селением, уходя к остроконечным вершинам горы. Правда, эти камни
уже  не ворочаются под ногами, они  крепко смерзлись, но под снегом не видно
их острых ребер, идти по  ним босиком очень больно. С площадки  на площадку,
как  по  лестнице  великанов,  цепляясь  за  выступы  грубо сложенных  стен,
спускается к реке Ниссо. Вся ее забота - не уронить большой глиняный кувшин;
она то ставит его  себе  на голову, то прижимает к груди, обнимая тоненькими
руками.
     Черные волосы Ниссо слиплись - самой  ей некогда их  расчесывать,  да и
нечем: деревянный гребешок есть только у тетки, а тетка не позволяет трогать
его. Тетка несправедлива:  родным  детям,  Зайбо и  Меджиду,  она  иной  раз
расчесывает волосы гребнем, а Ниссо - никогда.  Но Ниссо уже привыкла ничего
не  просить  у тетки, -  в лучшем  случае тетка только накричит на нее.  Вот
придет лето, вода станет теплее, Ниссо сама вымоет себе волосы.
     С гор  дует  острый,  ледяной  ветер. На Ниссо  рубашка из  брезентовой
торбы, слишком короткая, - но хорошо, что есть хоть такая. Эту торбу Тура-Мо
нашла в доме своей покойной  сестры еще в прошлом году  - вероятно, ее забыл
Мир Али, когда приезжал, чтобы увезти с собой Розиа-Мо. Неоткуда больше было
взяться торбе: ведь в Дуобе ни одной лошади  нет, а  если б и были, то кто в
этих  местах  стал  бы  тратить  такой  хороший  кусок  завезенного издалека
брезента на лошадиную  торбу? В прошлом году Ниссо бегала по  селению голой,
но ведь ей уже  восемь лет, она уже скоро невеста, и соседи убедили Тура-Мо,
что девочке пора быть  одетой. Тура-Мо  долго  упорствовала - ведь для торбы
можно  найти  лучшее  применение, - но  с  мнением  соседей все-таки следует
считаться!  Кляня  девчонку,  на которую  всегда  надо  тратиться,  Тура-Мо,
наконец, прорезала торбу,  пришила  к ней две шерстяные тесемки,  со  злобой
сказала: "Носи!"
     Новое платье Ниссо походило  на черепаший панцирь. Под мышками и на шее
Ниссо  появились багровые полосы: через  несколько  дней они  превратились в
гноящиеся раны. Ниссо  не плакала, потому что была странной девочкой: она не
плакала никогда.  Воздух  в  селении был  чист  и  целителен, вскоре  от ран
остались только рубцы, похожие на мозоли, а жесткое брезентовое платье могло
не развалиться до конца жизни Ниссо.
     Ниссо  спускается к грохочущей  реке.  Подойдя к  берегу, спрыгивает на
большой плоский камень, охваченный бурлящей пеной, наклоняется, крепко держа
кувшин. Холодная вода  закипает у его  горлышка, стремится вырвать кувшин из
рук  Ниссо.  С трудом  подняв его  сначала на плечо, затем  на голову, Ниссо
устремляется в обратный путь.
     Проклятый  ветер!  Он насквозь  пронизывает  тело. Когда  же,  наконец,
разомкнутся тучи над этим ущельем? Всю зиму они плывут и плывут, все в одном
направлении,  от  тех ледяных вершин,  с которых бежит  река. Ниссо ничего в
мире не знает, но не сомневается, что, когда пройдут вниз все тучи, появится
солнце, ветер станет теплее и ходить за водой будет гораздо легче.
     А главное -  если  б не трещина  в основании кувшина, из  которой вечно
течет вода!  Ниссо старательно зажимает трещину пальцами,  но вода  все-таки
струится по руке вниз, пробегая по лицу и по шее до голых плеч, замерзает на
ледяном ветру.  Льдинки  жгут, колют плечи Ниссо,  а  рук от кувшина  отнять
нельзя.  Стуча  зубами,  дрожа,  девочка  осторожно  взбирается  по  камням,
стараясь не поскользнуться. Теперь она поднимается к дому по узкой тропинке:
этот  путь гораздо  дальше, но  ведь  с  кувшином,  полным  воды,  никак  не
подняться по стенкам, разделяющим ступени полей.
     Если б Розиа-Мо была  жива, она, наверное, ходила бы за  водой  сама, -
все  взрослые женщины зимой ходят за водой сами,  но  Тура-Мо занят