Владимир Маканин
   Андеграунд, или Герой нашего времени
 
   1 Андеграунд, или Герой нашего времени
   роман
 
   Герой...
   портрет, но
   не одного
   человека:
   это
   портрет,
   составленный
   из пороков
   всего
   нашего
   поколения,
   в полном их
   развитии.У
 
   М.
   Лермонтов
 
   часть перваЯ
 
   Он и она
 
   Сбросил обувь, босой по коврам. Кресло ждет; кто бы из русских  читал
Хайдеггера, если бы не перевод Бибихина! Но толькоРтолько  замер,  можно
сказать, притих душой на очередном здесь и сейчас, как ктоРто уже  пере-
таптываетсЯ у двери. Звонок. Впускаю С и даже в глазок не глянул:  Ясно,
что ктоРто теплый пришел из завершающегося, но  еще  шумного  свадебного
застольЯ на нашем этаже. И точно: Курнеев. Муж Веры. Везет мне.
 
   С Петрович.  Это  Я,  С  и  смотрит  вежливо,  увлажненными  глазами.
Пьяненький.
 
   Вошел. Огляделся.
 
   С Сторожишь? С спрашивает.
 
   С А как же.
 
   С ХорошаЯ квартира, С говорит он. С Стильная.
 
   Показываю рукой направление (показываю ему довольно строго) С мол, на
кухню. Идем на кухню, если хочешь посидеть,  поболтать  о  чемРто.  (Уже
знаю, о чем. О его жене. Бедный.)
 
   Пьяненький, он всеРтаки ломит напрямую: в комнаты. Одергиваю.
 
   С Не ходи. Не ходи туда. Зачем хозяевам лишние следы?! (Зачем мне  их
прибирать? Я на это ленивый.)
 
   С Ну Ясно. Ковры... С Он на кухне. Ставлю чай.  Как  все  пьяненькие,
Курнеев начинает издалека. Вам, одиноким, С одна жизнь. Нам,  женатым  С
другая. Жена это жена. Жена это боль и это великаЯ  радость!  Пары,  из-
вестно, подбираютсЯ на небесах. А вот как они подбираются, и как  прити-
раются, и как постепенно, кирпичик к  кирпичику,  подгоняетсЯ  судьба  к
судьбе, С знают не все. А писателю может стать интересно и пойти в стро-
ку. Да, говорю, как раз мне и пойдет в строку. С  Рассказать?  Рассказы-
вай. (Когда Я им нужен, чтобы выболтаться, Я  писатель.  Я  уже  привык.
Когда не нужен С Я шиз, сторож, неудачник, тунеядец, кто угодно,  старый
графоман.)
 
   С удовольствием бы его выпроводил. Но... нельзя. Я у них не раз вкус-
но ел. К тому же Курнеев поет (а Я понимаю в пьяноватом хоровом  пении).
И потом какРникак мужик выдал дочку. Уже поздний час, отгуляли, гости  С
марш по домам. Уходят последние, но жена все еще  дирижирует  застольем,
крутится, наливает, роняет бутылки, громоздит последнюю  гору  еды...  а
мужик? А мужик, как следует поддав, ушел. Он ведь сам по себе. (СлонялсЯ
коридором тудаРсюда. Курил.) А теперь увязалсЯ поболтать, пока  весь  не
выговоритсЯ С нормально!
 
   С ... Вера в молодости была хороша собой, С уже рассказывает  мне  он
(муж о жене).
 
   С И сейчас хороша.
 
   С Ах, как она была хороша...
 
   њтоРто менЯ настораживает. Ага! Я вспомнил, что Вера Курнеева  крутит
с Ханюковым, с техником по ремонту, с умельцем на все руки.  Слегка  су-
масшедший С на общий взгляд. Но красив. (С норовом.  њуть  что,  скрипит
зубами.)
 
   Я сколькоРто знал про их любовь: Я сторож, Я многое на  этажах  вижу.
Вот почему Курнеев ко мне вяжетсЯ в последнее время. В коридоре  остано-
вит. Угостит хорошей сигаретой.
 
   Но в общаге не следует проговариваться.
 
   С...я, Петрович, много с моей Верой перетерпел. Поженились,  и  нача-
лось. Сынишка родился. Однако же и сынишка нам не помог.
 
   Петр Алексеевич Курнеев худощав С с длинной  голодноватой  шеей  рос-
сийского инженераРконструктора. И с характерными инженерскими  залысина-
ми, на его лбу столь мощными, что похожи на белые клещи, вцепившиесЯ ему
в самое темя.
 
   Рассказывает:
 
   С Витей назвали... А ей нравились мужики с причудами,  что  за  вкус!
Сначала Бубнов, всем известный на заводе задира. Потом киномеханик  куд-
рявый. А потом вдруг летчик некий. Говорит ей, а что, Верка.  Махнем  на
точку? Бери Витеньку. И ведь махнули. Сказано С сделано. А там своЯ  же-
на. А там свой Витенька. Трудно сказать, о чем этот летчик думал... Ведь
дурак. Ведь какой же дурак! На  космонавта  тренировался.  Я,  Петрович,
только спустЯ годы стал понимать, что страсть к  похвальбе,  страстишка,
жажда красиво сболтнуть С совершенно лишает людей разума!
 
   Курнеев уже оседлал интонацию. Старается. Его  откровениЯ  приоткроют
мое сердце. Так он думает.
 
   С...Ну, зачем он повез ее? Не в город же повез С на  глухой  полуста-
нок. Но ему было важно сказать С едем! махнем!.. Взрослый человек. А ума
С шиш. МоЯ Вера там заболела с горя. Жар. И рвало  ее.  И  надо  возвра-
щаться. И еще меняли поезд на какомРто вокзале. А при  пересадке,  среди
шума, среди толп целинников, они тогда валом валили в  степную  сторону,
Вера потеряла сознание. Может быть, не на вокзале, а в  поезде.  Она  не
помнит. Очнулась  в  тихом  железнодорожном  медпункте.  Одна.  Витеньки
нет...
 
   Я киваю. Я уже какРто слышал (но без подробностей) эту давнюю  жутко-
ватую и вполне бытовую историю о том, как Вера Курнеева потеряла  ребен-
ка. Как она металась тудаРсюда, бегала, плакала,  слала  телеграммы  на-
чальникам станций, пока не кончились деньги. Нет. Нигде нет. КтоРто заб-
рал Витеньку, ее маленького Витеньку С  и  хорошо,  если  хорошие  люди.
(Курнеев глянул: как Я? внимателен ли?) Вернулась в Москву без сына. Он,
Курнеев, тотчас тоже поехал, тоже там пропадал, высматривал, слал телег-
раммы, ездил, спал на деревянных скамьях десятка маленьких станций и по-
лустанков во всей округе. Искал и спрашивал С нет и нет.
 
   С...Как он мог найтись? Никаких примет. Годовалый мальчик. Это в ста-
рину всякие там медальоны, родинки, записки. А еще мне сказали, что  та-
ких малых плачущих детишек берут, чтобы ходить с ними по вагонам  и  ми-
лостыню просить. Нищие крали детей. Обычно у спящей матери. С  дитем  на
руках нищенка может и песни в вагонах не петь.  И  заработок.  И  проезд
льготный. Дети в новых руках быстро гибнут. А им что С зароют его недели
через триРчетыре, вот и пожил.
 
   Он уронил пьяную слезинку. Мелкая, бледная, он ее просто стряхнул.
 
   Я поддакнул С мол, слышал. Слышал, что был у вас сын, был мальчик  до
Наташи. Той, что выдали замуж. (Той, чью свадьбу гуляют сегодня.)
 
   Курнеев развел руками, вздохнул, да, такаЯ история, такаЯ жалость.
 
   С Был.
 
   Отставил чашку с чаем в сторону он очень аккуратно. Я  отметил  С  по
рукам, по его пальцам С не такой уж Курнеев пьяненький. Он и с рассказом
теперь не спешил. (Уже подловил менЯ на жалости.)
 
   С ... А Я ездил тогда на Волгу, строил там целых два месяца. ВернулсЯ
сюда С в комнате никого. Ни Веры, ни Вити. Я  искал,  по  общаге  бегал.
Здесь, в общаге, жили тогда тысячи. Квартир не было.  В  каждой  комнате
человек, а то и двоеРтрое. Бегаю и кричу: ТВераРа! ВераРа!У С вроде  как
зову, мол, засиделась моЯ молодаЯ жена гдеРто. Пока все  прилично.  Мало
ли почему муж зовет. Но за окнами темнело, а в коридорах лампы  вспыхну-
ли. Уже громко не покричишь. Люди после работы, вечер!  Вот  и  начались
мучительные минуты: хожу под дверьми и прислушиваюсь.
 
   2
 
Рассказывает: 
 
   С ... Мне, глупому, все думалось, что она с кемРто. Витю, мол, подсу-
нула молодухеРподруге, а сама у когоРто.  У  очередного  сумасшедшего...
Хожу по этажам, по коридорам, и ухо  вперед:  прислушиваюсь.  Заглядывал
уже во все комнаты подряд. Извинялся. Грубил. Комната за  комнатой.  Да,
да, искал собственную жену. Тоже был молодой дурила!..  Тебе,  Я  думаю,
интересно о нравах общаги тех лет. Правило было С  если  накрыл  жену  с
кемРто, она сразу вам обоим бутылку на стол. њтоб разговаривали и разби-
рались за водкой. њтоб не сразу до крови.
 
   Вздохнул:
 
   С Когда женщине нет двадцати, ей не следует иметь ребенка, если рядом
нет старших. Она сама ребенок. Ей играть хочется. Ее можно обмануть пря-
ником, конфеткой... Только потеряв Витю, только когда родилась  Наташка,
только тут моЯ Вера коеРчто в жизни поняла.
 
   С Как дочкина свадьба С отгуляли?
 
   С Почти.
 
   Мы помолчали. Погибший Витенька был еще с нами. (Но  недолго,  как  и
жил. Пауза дала пролететь маленькому ангелу.)
 
   С НРда, С сказал Я.
 
   С Вера стала иной. Она поняла. А Я простил. Жили хорошо. Жили  счаст-
ливо! Очень счастливо! Она стала иной, С произносит Курнеев с нажимом. С
Но вот сейчас ей сорок пять.  Сорок  шесть  скоро.  Писатель  должен  бы
знать, какой это сложный возраст...
 
   Он смотрит мне в глаза, словно уже спрашивает. И  (вздох)  раздумчиво
произносит:
 
   С Ты, может, и знаешь толк в женщинах. Но знаешь ли  ты  толк  в  же-
нах?..
 
   Я пожимаю плечами.
 
   С ПостарайсЯ понять, С продолжает Курнеев вкрадчиво влезать мне в ду-
шу. С Сорок пять это особый возраст. Женщина заново тяготеет к нежности.
Как девушка. Как ребенок. И мы, мужчины, в ответе.
 
   Я видел, что Курнеев пьян и искренен. Но Я не сразу увидел  и  понял,
что он хороший (о себе) рассказчик: его внешняЯ жалкость имела жало.
 
   В особенности он очень искусно возвращалсЯ к тем давним (и таким  бо-
лезненным) своим минутам, когда искал Веру в коридорах, в комнатах обща-
ги. Он вроде бы путал последовательность,  но  он  ничуть  не  спутался.
Рассказывал о жизни с женой (о наладившейсЯ жизни), а картинка длЯ  пря-
мой интервенции в душу слушателЯ была та же: как он, Курнеев,  в  муках,
стоял снаружи возле запертых дверей и гадал С  здесь  она?  здесь  ли?..
Тайна из его личной и комнатной становилась чуть ли не  вечной  и  общей
всекоридорной тайной. ЗапертаЯ дверь хранит свой секрет. Курнеев  прошел
мимо двери, но вот он споткнулся, сменил шаг на быстром ходу С  не  знак
ли? Теперь в коридоре возле каждой запертой двери Курнеев (и Я вместе  с
ним) думал С здесь ли екнуло? Здесь ли ему стукнуло сердце?
 
   С ... Я стал у двери. Я приник к дверной щели. Звать Я не смел, и ти-
хо, на выдохе окликал, еле шевелЯ губами: ВераРаа...
 
   Голос его вновь попал; и вновь ЯРслушатель был (оказался)  на  крючке
сопереживания. С запозданием в четверть века Я тоже искал  жену  Веру  и
потерянного годовалого мальчика (услышать за дверьми его  голодный  заж-
давшийсЯ плач). Перед глазами плыл С тянулсЯ С знакомый мне коридор  об-
щаги с зажженными лампами, нескончаемый  (навязанный  рассказом)  ночной
лабиринт квартир и комнат с запертыми дверьми. Весь внимание, Я  слушаю,
а Петр Алексеевич Курнеев (сопереживание мне подаривший  как  бы  просто
так, нечаянно) трет пальцами свои высокие залысины. Давит свой вздох.  И
повторяет, что можно было с ума сойти, вот так смотреть на латунные циф-
ры (номер затаившейсЯ квартиры), трогать  рукой,  ладонью  дерево  двери
и... не постучать, не войти.
 
   В момент, когда образ коридора малоРпомалу во мне (в нас обоих) исся-
кает, Курнеев лезет в карман. њетвертинка. Выпьем?.. Нет, говорю, не се-
годня: печень болит. Cколько ж тебе лет? Полста? С Полста четыре. С  Да,
мы ж ровесники! за это бы и выпить! НичегоРничего!  В  пятьдесят  четыре
она может и поболеть С это уже не твои, это ее (печени) проблемы!
 
   С Ладно, С говорю.
 
   Но сам пить не будет, не хочет, уже, мол, хорош! Курнеев оставляет ее
мне на столе, теплую, час в брюках держал, в кармане.
 
   С њай? С заново предлагаю Я.
 
   С А кофе у них нет?
 
   С Наверно, есть. Но надо искать. Мне про кофе не сказали.
 
   Он охотно откликается:
 
   С Поищем!
 
   Либо Курнеев считает менЯ дураком  (мало  чего  в  общажных  правилах
знаю) С либо же (скорее всего) думает, что Я посочувствую и про  Веру  и
Ханюкова ему сболтну. Бывает, у человека Язык чешется. Или просто утечка
информации. КакРникак кручусь на этажах, когда все они на работе.  НетР-
нет и замечаю. Вижу.
 
   Но в томРто и дело (в томРто и печаль), что Я  вижу.  Не  стала  Вера
другой. И он не стал. Может, тутРто и взаимность. (Тут много чего.)  Она
убегает С он ищет. С годами она эволюционировала  в  более  скрытную,  в
приемлемую форму. (И он.) Она стала все свое делать тише  и  аккуратнее.
(И он.) Она исчезает в день и в час, когда он на работе. А он,  ища,  не
стучит в двери. Он приходит вечерком и предлагает не только выпивку,  но
и вкрадчивый разговор, чтобы Я (или кто другой)  проговорился,  в  какой
квартире ее искать...
 
   Год за годом он ходит, настороженный, мимо чужих квартир; и не  уйти,
не выйти ему из этого коридора. ЗдороваетсЯ со встречными. Покуривает  у
торцового окна. Вдруг чайник несет на общую кухню. (ХотЯ в каждой  квар-
тире своЯ кухня. Но временно: вроде как у него, у  Курнеева,  в  ремонте
газоваЯ плита.) Он идет с чайником туда, потом сюда. И все  мимо  тех  и
других дверей. Но только не кричит он, постаревший, не зовет: ТВера! Ве-
ра!..У С и не сует голову в каждый дверной проем, а размышляет.  Гадает.
ПытаетсЯ угадать. Он долго числилсЯ инженером из самых сереньких.  Потом
был взлет в известном КБ. Заведовал отделом. Ездил много раз за границу,
спец по демонтажу. Потом, как водится, рассекретили, и инженер  оказалсЯ
на нулях, по сути обворованный, С у него еще достало храбрости протесто-
вать, ходить через площадь с плакатиком, крича, что за его  патенты  ему
не дали ни славы, ни денег. На короткое времЯ фото появилось в  газетах.
Курнеев из 534-й С Петр Алексеевич. Но с той поры он уже не оглядывался.
Работал где придется; лишь бы зарплата. Тщеславие уснуло. Теперь он ста-
рел. Многое менялось за десятилетиЯ в его жизни С не менялось,  кажется,
одно: он все так же искал свою Веру в коридорах. Вечный  поиск.  Извиня-
Ясь, заглядывал в чужие двери С спрашивал.
 
   Он сам предложил этот образ: пустынного коридора и поиска в нем  жен-
щины. Сам попал в образ, сам в нем жил. Я тут ни при чем. ХотЯ и  Я  мог
бы штришок добавить.
 
   3
 
Лет пять назад Вера случаем забежала ко мне (Я 
приглядывал за квартирой Разумовских). У кого и где она 
была столь поздним вечером, не знаю. Торопилась мимо по 
коридору, Я слышал каблучки, но вдруг пристукивающаЯ 
поступь стала иной, мягкой (Я чуть позже понял, она 
сняла туфли) С Вера уходила, Курнеев искал и теперь, 
видно, шел по ее следу. Возможно, уже настигал. Впереди 
был этажный поворот и тупик с рискованным (иногда 
перекрыт) подъемом на другие этажи. Вера могла думать, 
что ей уже не спрятаться. Но, скорее всего, нет. Просто 
заметала свой след. Вот почему и выбрала угловую 
квартиру, не постучав, не позвонив, а только поскребЯ в 
ее шероховатую дверь. Я там сторожил, у Разумовских. Я 
все понял С и она поняла. Войдя, как бы вбежав, она 
приложила палец к губам. Стояла у самых дверей, Я там 
же. Лицом к лицу. Курнеев проходил мимо нас по коридору. 
Тогда, то есть пять лет назад, Курнеев ходил куда более 
нервно. Я смолчал (она мне давно нравилась, Я ей нет С 
интеллигентный, а все же бомж). Опять приложила палец к 
губам: тсРс. Волна запретной игры возле дверей 
обернулась возбуждением С волной же менЯ толкнуло к 
Вере. Она улыбнулась. И вдруг подставила свою грудь. На. 
Я обнял, Я мял груди, не просто привлекло, менЯ 
ошарашило. Потому что тишина. Ни звука. (Оба молчали.) 
њерез минуту, что ли, Я захотел большего, но она твердо 
дала понять С нет. Не дала себЯ подхватить, поднять, 
вцепилась в ручку двери. Мне остались только груди, она 
даже помогла. њтоРто под моими пальцами хрустнуло, и 
Вера, возможно, не желаЯ попортить изысканный предмет 
туалета, спасаЯ вещь, вдруг рывком руки сняла лифчик и 
спрятала в сумочку. Мол, груди твои. Но ни граммом 
больше. Курнеев прошагал коридором трижды (не меньше) 
туда и обратно. Разумовские уехали чуть не на полгода, 
он это знал. Он постичь не мог, куда Вера ушла С он шел 
за звуком ее каблуков, неужели она так сразу поднялась 
на другой этаж? но каким образом?.. Не услышал, как она, 
босая, шла до моего угла. На миг возле двери Разумовских 
он все же приостановилсЯ (это точно, Я помню сбой в его 
нервном шаге С сбой был! знак!). Но прошагал дальше. 
Вяло длящийсЯ миг остановки С мы, двое (секунда), стояли 
с этой стороны дверей С Курнеев с той. Три человека в 
шаге друг от друга. Тишина. Но вот инженер Курнеев 
шагнул, выдав свое присутствие. Как только звуки его 
шагов окончательно стихли, Вера оттолкнула мои руки: 
ТНу, все. Все. Хватит!У С и решительно шагнула к дверям. 
Ушла. 
 
   Я иду поискать кофе в серванте (на кухне кофе нет), а Курнеев  прохо-
дит за мной, осторожно шагаЯ по коврам. Может, он и сейчас неспокоен  за
жену: хочет знать впрок, как устроена пустующаЯ от  хозяев  квартира  (и
где здесь при случае прячутся?..) И ведь точно С кофе есть, полнаЯ  бан-
ка! МенЯ это не удивляет. Кофе сытный, вкусный  напиток.  Хозяева  часто
припрятывают. Я часто нахожу. Не знаю, зачем они прячут. Соболевы совсем
не бедные люди С всегда и во все времена были выездные, с достатком и  в
общем щедрые. Уезжают С зовут меня. (Сторож не официальный,  по  догово-
ренности и за малые деньги. Я никто. Но им спокойней.)
 
   Мы опять на кухне, кофе; и Курнеев заводит старую песню:
 
   С Мы, Петрович, мужчины С мы за женщину в ответе...
 
   Я молчу.
 
   С Если мужчина вдруг заметил грешок за чьейРто женой, не  надо,  чтоб
знали все, ты согласен? Не надо лишней болтовни. Не надо скандала.  Спо-
койно предупредить мужа С это и значит  помочь  семье  пережить  трудный
час...
 
   Он ждет. Я молчу.
 
   Маленькими глотками пьем замечательно вкусный кофе.
 
   С Семью люди обязаны беречь. Просто и честно. Обязаны...
 
   Да, да, обязаны, С киваю. Вера С женщина горделивая, красивая, с  ма-
нерами. Я (мысленно) зову ее мадам.
 
   Но неужели он думает, что Я чтоРто о ней скажу? Или шепну. Неужели  Я
похож на человека, который бережет семьи? Обидно. Еще и стукаческим спо-
собом... Или в его инженерской голове нашептывание о женах какРто увяза-
но с тем, что Я сочиняю (вернее, сочинял) повести, чего ты, мил друг, ко
мне липнешь? С хочетсЯ мне вспылить. Да Я сам наставил бы тебе пару вет-
вистых на лбу, если бы не опередил этот скот Ханюков. Техник, мать  его.
По ремонту!
 
   Конечно, молчу. (Ни в коем случае!) Да и кофе допили. Курнеев  держит
чашку на весу, держит наклонив, и тяжелые последние капли кофе падают на
блюдце. њерные на белом. Мол, вот бы какими слезами людям плакать.
 
   С Таких слез нет, не бывает. А жаль, С говорит он.
 
   Молчу.
 
   С ... Ты, конечно, помнишь С ты же у нас человек образованный, С  что
троянскаЯ бойнЯ началась с убежавшей от мужа Елены. (Вероятно,  в  ответ
надо будет выдать ему чтоРто из Хайдеггера.) Елена как Елена. Вот  такР-
то, Петрович... СемьЯ рушитсЯ со времен Гомера. Однако... однако все еще
цела. њтоРто держит семью!
 
   Я тупо смотрю на кофейную гущу. Его жена изменяет ему с Ханюковым,  с
техником, с большим умельцем С притом изменяет тихо, элегантно, без шума
и скандала, чего ему еще надо?
 
   С ВсЯ жизнь, Петрович, держитсЯ на семье. Весь мир С на семье.  НациЯ
С на семье. И даже жизнь холостяков, неугомонных бабников и донжуанов  С
тоже держитсЯ на этой самой семье...
 
   њувствую, как натягиваютсЯ нервы. Он провокационно исповедуется, воз-
можно, лукавит, а из менЯ выпирает подлинное сочувствие  С  стоп,  стоп,
слушать слушай, но только и всего.
 
   њем проще сдерживать Язык, тем необходимее. Сторож отвечает за  квар-
тиры. А не за жен в возрасте сорока пяти лет.
 
   В дверях Курнеев стал извиняться, мол, занял мое время. (И свое поте-
рял, ничего от менЯ не узнав.) Тем не менее, он позвал менЯ поесть и вы-
пить.
 
   С Пойдем, пойдем, Петрович. Посидишь с нами...
 
   Я спешно ответил С да, но испытывал усталость, как человек, в течение
часаРдвух боровшийсЯ с сильным и матерым гипнотизером.  Клонило  в  сон.
Вот ведь муж! (Непрост и ведь не обычный  ревнивец.)  Я  вдруг  подумал:
Курнеев не хочет скандала, Курнеев не хочет ее поймать  С  хочет  честно
предостеречь. Притушить огонь поРтихому. Удел стареющих. Он уже не  ищет
потерянного ребенка; он ищет только ее.
 
   К нашим дням от связанного пространства (и бытия) бывшей общаги оста-
лись лиш