Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Максвелл Гейвин. Лети к своим братьям, ворон -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -
Speaking In Tongues Лавка Языков Гейвин Максвелл ЛЕТИ К СВОИМ СОБРАТЬЯМ, ВОРОН Перевел Геннадий Башков От редактора: Книга публикуется в редакции переводчика Об авторе: Гейвин Максвелл родился в 1914 году. В 1945 он купил небольшой остров Соэй в архипелаге Гебридских островов и попытался организовать рыболовецкое хозяйство на акул. В результате появилась его первая книга "Охота с гарпуном". В 1956 году он опубликовал книгу "Да хранит меня Господь от друзей моих", а в 1958 - "Тростник на ветру", где описываются его путешествия в краю болотных арабов в южном Ираке. В 1959 году вышла книга "Десять смертных казней" - очерк о жизни сельской общины на Сицилии. В 1960 году появилось "Кольцо светлой воды" тиражом более миллиона экземпляров на английском языке. Сокращ„нный вариант этой книги для детей с иллюстрациями: "Сказка о выдре" опубликован в 1962 году, а продолжение истории: "Скалы остаются" - в 1963 году. В 1965 году вышла книга "Дом в Элриге" - автобиографическая повесть о детстве писателя, а в 1966 - "Владыки Атласа" - история марокканского королевского Дома Глауа. Гейвин Максвелл умер в 1969 году. ПОСВЯЩЕНИЕ Тому, что погибло и что сохранилось, В том небольшом мире, что я воспринимаю, Тому, что кажется мертвым и что жив„т, И вс„ же плачет в стае диких лебедей. Всему, что я любил и о ч„м горевал, Всему, что бесконечно и всепрощающе, У тех, кому позволено войти В эту обширную зону без центра. Огню и скалам, дождю и штормам, А также основе дома моего. Посвящается Эдаль: 1958-1968 гг. Радость, что получил от природы, верни ей ПРЕДИСЛОВИЕ Эта книга написана главным образом для тех читателей, которым понравилась моя первая книга о доме, названном мной Камусфеарной, - "Кольцо светлой воды", - и которые продолжают интересоваться как людьми, жившими там, так и животными. Целиком и полностью изложить эту историю было и трудно, и иногда даже мучительно тяжело, но я постарался быть точным как в фактическом материале, так и в датах, ибо считаю, что должен сказать правду тем многим людям, с которыми познакомился и подружился в результате переписки. Все они постоянно интересовались новостями из Камусфеарны, спрашивали о выдрах. Эта книга адресована им вместо писем, которые я должен был написать, но так и не сделал этого. Причины станут очевидны читателю: каждое письмо, если быть откровенным и не отступать от истины, было бы объ„мом в книгу. Читатель этой книги сразу пойм„т, что непосредственным продолжением "Кольца светлой воды" является "Скалы остаются", в которой многое пришлось утаивать, без чего нельзя было обойтись в то время, и что, надеюсь, мне удалось исправить в данном полном повествовании. Это - история Камусфеарны и близлежащих маяков за последние пять лет. В силу ряда причин писать откровенно о животных гораздо легче, чем о людях (и не только потому, что животные не могут оспорить того, что о них написано), и с минимальными оговорками и умолчаниями, которые вполне уместны по отношению к роду человеческому, я сделал вс„, что в моих силах, чтобы изложить вс„ так, как было. Любое описание человека должно быть несвязным, иначе оно будет личностным. Поэтому, разумеется, мои герои могут рассказать обо вс„м этом совсем иначе; они вспомнят то, что я, возможно, забыл, и запамятовали то, что запомнилось мне. Итог, в любом случае, будет одинаков. Чтобы не путаться, на протяжении всей истории я сохранил название Камусфеарны, хотя неизбежно с уч„том точного местоположения двух других маяков, Орнсэя и Кайлиакина, любому любознательному читателю становится очевидным, что Камусфеарна - это Сандейг, на побережье Шотландии милях в пяти от селения Гленелг. Настоящее название дома на дороге в миле от моего дома на берегу не Друимфиаклах (что означает "край зубов"), а Тормор; а семья, жившая там, носила фамилию Маклеод: Джон Дональд и Мэри Маклеод с детьми. Маклеоды теперь уехали, а сыновья их уже взрослые, они оба женились, и у них свои семьи. Опустив эти иносказания, раскрывается, так сказать, последний из моих нехитрых секретов. И наконец, должен заметить, что несмотря на почти очевидные свидетельства об обратном, ни одна часть из семнадцати глав этой книги не была написана с оглядкой на события, описанные в кратком эпилоге. Всего лишь тот абзац и заголовок главы 17 - это вс„, что я добавил после 20 января 1968 года. Маяк Кайлиакин Июль 1968 года Гейвин Максвелл 1 РЯБИНОВОЕ ДЕРЕВО Поздней осенью 1966 года в один ветреный бурный день я стоял на крутом обрыве над домиком у берега моря, который назвал Камусфеарной в "Кольце светлой воды" и который когда-то был моим домом. Как бы из дал„кого прошлого, но только взором я узнал небо, море и белые песчаные пляжи между островами, наполовину обнаженные при отливе: в них не осталось ничего из того, что мне хотелось бы вспомнить. Резкие, проникающие образы прошлого, стучавшиеся в двери моего сознания, были чуть ли не болезненны, и я старался отогнать их. Т„мно-синее море было почти черным, гребни волн - короткими, бел„сыми и злыми. С юго-востока дул ветер силой в девять баллов, нагоняя огромные серые тучи, которые как бы перегоняли друг друга и оставляли между собой прорехи, сквозь которые яркие лучи солнца выхватывали то кусок пляжа, то холм, то остров. За проливом Слит, где рыбацкий баркас тяжело шел по волнам, высоко разбрасывая бортами белую пену, основания гор на Скае были припорошены снегом, а вершины их неподвижно белели на фоне т„много серого неба. Чайки скользили на сыром ветру, тоже белые, но ветер был слишком крепок, и они не могли тв„рдо держаться своего курса, скользили, вздымались, падали и кружились, пронзительно перекликаясь, когда порывы ветра разбрасывали их. По проливу, словно пена среди пены прошел небольшой косяк китов, небольших животных длиной метров по десять. Раньше бы я воспрянул, заинтересовался бы их видом, конкретно определил бы отряд. Атеперь, глядя на них, я считал их не более чем преходящей помехой в воде, почти что чем-то посторонним. Я смотрел вниз на Камусфеарну и полагал, что прощаюсь с ней навсегда после восемнадцати лет. Вдруг налетел резкий порыв града, я поднял капюшон своей штормовки и прижался спиной к крутому берегу обрыва. Но от ветра укрыться не удалось, ни от какого ветра теперь уж не укроешься, и я вдруг отчетливо осознал это. Внезапно столб бледного, но четко сфокусированного солнечного света высветил стоявший внизу дом, дом, в котором, как мне казалось, я буду жить всегда. Большим усилием я постарался вспомнить, как увидел его впервые: посеревший от непогоды домишко, от которого было рукой подать до моря, который стоял без забора на зеленом лугу, а от накатывающихся волн его отделяли лишь поросшие травой дюны. Без жильцов, заброшенный, в ожидании людей. Я припомнил, как впервые поселился здесь, а мебелью мне служили лишь рыбные ящики и все те необычайные богатства, которые выбрасывало море после юго-западного шквала. Тогда в доме не было ни водопровода, ни телефона, ни электричества, не было даже дороги к нему. Я находился в полутора милях ниже от своих ближайших соседей на одноколейной дороге, семьи, которую я назвал Мак-Киннонами из Друимфиаклаха. Как вс„ и вся, они тоже исчезли, их маленький домик из зеленого гофрированного железа теперь пуст, когда-то ухоженный цветник зарос сорняком и бурьяном, и теперь в радиусе пяти миль от Камусфеарны нет ни одного обитаемого человеческого жилья. Внешне изменилось и многое другое. Когда-то здесь был травянистый склон холма, то тут, то там усыпанный камнями с купами вереска и орляка. Он был девствен и пуст, овевался всеми ветрами, и никто его не трогал. Так это и было, когда я приехал жить в Камусфеарну. У меня с собой был только примус, чтобы готовить, ведро, чтобы ходить за водой к речушке метрах в ста от дома, а чтобы развести огонь на кухне, я собирал на дрова то, что попадется на морском берегу. Теперь же у меня за спиной, когда я оглядываюсь на дом, шумит густая десятилетняя поросль лиственницы и кедрача, ибо хозяин этого участка, после разных безуспешных опытов решил заняться здесь лесоводством. По какой-то непонятной причине некогда зел„ный луг, на котором стоял дом Камусфеарны, теперьпревратился в буйные заросли, которые чуть ли не вплотную подступили к стенам дома. И дом изменился тоже. Когда я поселился здесь, в Камусфеарне было всего четыре комнаты: две наверху и две внизу. Теперь же, глядя вниз, я видел разросшиеся пристройки, сделанные из стандартных блоков, отличающиеся уродливостью, порожд„нной необходимостью и стремлением построить как можно скорей. У дома, на стороне, обращ„нной к морю, стояли два разбитых джипа, прочность которых не устояла перед булыжниками и ухабами, из которых состояло полотно двухмильной дороги, проложенной бульдозером четыре года назад. Между этой грудой металлолома и морем на массивной кол„сной тележке возвышалась моторная лодка "Полярная звезда", а е„ бронзовые винты влажно блестели на траве под кормой. Телеграфные столбы и провода спускались по холму с одной стороны, электрические сети - с другой. Они сходились в Камусфеарне, а вокруг самого дома был высокий деревянный забор, за которым жили две выдры, которые когда-то были домашними ручными зверьками. Каждая из них более тр„х лет назад совершенно непредсказуемо вдруг проявила такие свирепые наклонности, какие бывают у неукротимого леопарда. С отчаянием и горьким сожалением о том, что дикие зверьки были лишены своей естественной среды обитания, я вынужден был признать, что в Камусфеарне я единственный из людей, кто ещ„ мог доверять им, кто в повседневном общении с ними всегда встречал у них обеих дружбу и любовь. И тогда я соорудил им то, что мне казалось идеальными условиями зоопарка. Тот страшный ущерб,который они нанесли остальным бывшим здесь людям: истерические, почти маниакальные постоянные нападения, которые характерны для зверьков семейства куньих, когда в них так или иначе пробуждается убийственный инстинкт, исключили всякую возможность оставить их на свободе. Максимум, что я мог позволить им теперь время от времени, - так это выводить их на прогулку, - раздельно, так как они ненавидели друг друга, - и нанять для них обслуживающий персонал, так как я сам не мог постоянно оставаться в Камусфеарне. Теперь же, когда я сидел закутавшись в свою штормовку, а град барабанил по мне и, тая, затекал во все складки моей одежды, я взирал на то, что натворил в Камусфеарне: что наделал с животными и что сделал с собой. За последние два года содержание этого хозяйства, сосредоточенного на выдрах, очень смахивало на жизнь на антарктической метеостанции. Оно обходилось в действительности в 7000 фунтов стерлингов в год независимо от того, был ли я здесь или где-то за тридевять земель. За последнюю неделю его затапливало дожд„м, прош„л сильный снег и затем вс„ растаяло, так что снег с гор каскадами поплыл вниз по расселинам горных склонов. Затем снова прош„л дождь, и ручей у Камусфеарны превратился в бурный стремительный поток, а от наводнения по всей территории вокруг дома появились огромные лужи. Они сверкали всякий раз, как сквозь низко плывущие тучи на время прорывалосьбледное осеннее солнце. Одна из них привлекла мо„ внимание из-за своей удивительной формы - это была совершенная восьм„рка. Она была в загоне для выдр с северной стороны дома в вольере у Теко, самца выдры, который уже прожил в Камусфеарне семь лет. Это был так называемый зоопарковый синдром поведения: повторяющиеся, навязчивые движения в результате скуки и отчаяния. Час за часом, изо дня в день он ходил по этой тропинке до тех пор, пока не протоптал дорожку без растительности, достаточно глубокую, так что там застаивалась вода. Со временем, подумал я, она снова зараст„т травой, а заборы снесут, так как они больше не будут нужны. В конце концов я сдался, Камусфеарну прид„тся закрыть и обеих выдр отдать в зоопарк. А где буду жить я сам, ещ„ не знал. Высоко на шелестящем ветру пролетел одинокий ворон, его глубокое горловое карканье почти заглушалось от собственной мощи. Я вспомнил, как Уилфред Тезинджер однажды рассказывал, что, когда караван верблюдов в Южной Аравии вдруг замечал одинокого ворона над головой, то бедуины старались отогнать дурное предзнаменование криком: "Лети к своим собратьям, ворон!" Теперь же, казалось, слишком поздно было прибегать к такому средству. Между мной и забытым водяным знаком в вольере Теко стояло рябиновое дерево, волшебное дерево, которое раст„т у любого старого дома на этом нагорье. Вокруг него сосредоточено так много гэльских предрассудков и преданий. Рябина - это хранитель, защитная сила, дерево жизни, бесконечно злопамятное, если ему навредить или отнестись к нему пренебрежительно, но способное также нести в себе добрые, - или злые, - пожелания тех, кто обладает способностью общаться с ним. Немногие жители нагорья решаются срубить дерево рябины даже в ходе современного ведения лесного хозяйства, они не приносят е„ яркие ягоды в дом, ибо они - кровь дерева и на того, кто проль„т е„, пад„т проклятье. Моя рябина уже сбросила свои ягоды, а ветер оголил е„ ветви от алых листьев, но она вс„ же привлекала мо„ внимание, потому что я смотрел на не„ новым взглядом и поддался сильным, внезапным и свежим воспоминаниям. Пока я сидел там, прижавшись под ветром к мокрому склону над Камусфеарной, то вспомнил сад на берегу Эгейского моря, где был этим летом четыре месяца назад. Солнце нещадно палило, цикады трещали в густом фиговом дереве, цветы вьюнка обвивали ребристую колонну рядом с моим креслом, а над ними плясали великолепные бабочки. Я сидел и читал машинописный текст неопубликованной автобиографии, историю жизни одной поэтессы. Я читал е„, пожалуй, с большим, чем обычно вниманием, так как эти страницы относились ко мне и тем горьким событиям, которые произошли много лет тому назад. И вдруг один абзац как бы отделился от страницы и поразил меня с такой силой, как если бы меня ударили. Это было мо„ рябиновое дерево. Я уж не помню ни тех слов, ни предложений, из которых состоял тот абзац, остался только яркий образ, который сохранился до сих пор. Мы крепко поссорились в Камусфеарне, и когда она уходила, то обернулась и так ядовито произнесла, что поверить этому было трудно: "Да простит тебя Бог! - И я ответил: "Он простит". Этого короткого диалога не было на странице передо мной, но я читал неизвестное мне продолжение, ибо мы встретились много лет спустя совершенно случайно на лондонской улице, когда я уже был женат на другой. Она всегда считала, что обладает огромной и ужасной оккультной силой, и в приступе ярости не сомневалась в своей способности омрачить мне будущие годы. Ночью она тайно вернулась в Камусфеарну,- теперь я представляю себе эту жуткую ночь при сильном ветре и дожде, - ревущем прибое и колдовской луне, - положила руки на ствол рябины и со всей силой своего духа прокляла меня, сказав: "Пусть он страдает так же, как я страдаю теперь!" Затем она ушла, скрывшись за смутными очертаниями холма. Я отложил рукопись и уставился на ж„сткую темно-зел„ную траву греческой лужайки, думая о том, как верно ход событий за последние годы следовал е„ слепому пожеланию разрушения. Кое-что из этого она, должно быть, знала, так как это было известно всем, и я задался вопросом, ликовала ли она, но было гораздо больше такого, чего она знать не могла. Она не могла знать, среди многого прочего, что я теперь уже принял горькое решение отослать выдр в зоопарк, найти дом для собак и покинуть Камусфеарну. Теперь я больше не держу на не„ зла независимо от того, повлияло ли е„ проклятье на ход событий или нет. Я только не понимаю, как может сосуществовать такая любовь и такая ненависть. Одни говорят, что мир сгорит в огне, Другие - вс„ превратится в л„д. Из тех желаний, которые были во мне, Ближе всех те, что к пламени стремятся. Но если дважды суждено ему погибнуть, То ненависти тоже было много, Чтобы сказать, что л„д тоже хорош, И этого достаточно вполне. Посмотрев на траву возле своей книги я заметил бледное существо размером в половину спички, которое рывками пробиралось между листьев. Временами оно трепыхалось как флаг на ветру, то перемещалось на несколько сантиметров вправо или влево, то продвигалось чуточку впер„д, то отступало. Нагнувшись, я разглядел лоскуток белого, почти бумажного листочка, который тащил на себе муравей размером в четверть меньше его. Муравей пытался протащить его в направлении ко мне, но то и дело застревал между стеблями травы, как если бы бревно тащили горизонтально через лес. Тогда муравей начинал суетиться, отходил в сторону и назад, просовывал один конецсквозь препятствие и в итоге продвигался впер„д на дюйм-другой. Я посмотрел вокруг и поискал глазами вероятную цель его пути. Позади и справа от меня, образуя прямой угол, была грубая кирпичная стена высотой, пожалуй, метра полтора, а на верху стены была терраса, которая заканчивалась выжженной, необработанной земл„й. Я подумал было, что гнездо муравья находится где-то поблизости на стене, но и до не„ в ближайшем месте было около семи метров, к тому же между травой и стенкой находился голый цветочный бордюр шириной около метра, земля которого была вскопана и лежала неровными комками размером в мяч для гольфа. Какова бы ни была цель муравья, - достичь е„ представлялось совершенно невозможно. Через четверть часа он добрался до рукописи, лежавшей на траве рядом со мной. На ней, прямо на словах "рябиновое дерево" он остановился отдохнуть, передвигая свою ношу в челюстях так, чтобы было поудобнее. Мне вспомнился Брюс со своим пауком, и приключения муравья стали моими. Муравей отдыхал целую минуту на ярко-белой бумаге, медленно пошевеливая усиками, как бы выясняя, нет ли впереди какой-либо опасности. Затем внезапно, как бы по взмаху флажка, дающего старт, он бросился впер„д по странице и снова погрузился в травяные джунгли, отделявшие его от стены. Та же самая огромная и упорная энергия сквозила в каждом его движении, те же самые зигзаги то впер„д, то назад, те же ман„вры и очевидное понимание принципов механики, вс„ то жеощущение верности курса: прямо к стене. Когда, наконец, он вышел из травы и добрался до сухих комков цветочного бордюра, грандиозность возникших перед ним препятствий ничуть не обескуражила его. У подножья каждой земляной горы, которая в масштабе для человека была бы в сотню метров высотой, он осторожно поворачивался, поправлял свою ношу и задом начинал подниматься по склону. На вершине он снова поворачивался лицом впер„д и бросался вниз по спуску. Муравей ни разу не пробовал избежать препятствия и обойти следующее, даже когда это казалось так легко на взгляд человека. Как цель, так и направление его курса были превыше всего. С того времени, как я впервые рассеянным взором заметил муравья с его похожей на знамя ношей, которой он, очевидно, придавал такое огромное значение, до тех пор, пока он добрался до подножия стены прошло почти полчаса. Кирпичи, грубые и неровные, горой возвышались над насекомым, некоторые выступали с наклоном наружу и головокружительным навесом, а в их глубоких трещинах были плотные сети белесой паутины. Они наслаивались друг на друга как хитроумно построенные баррикады. Муравей помедлил у подножья стены, подняв переднюю пару лап и ощупывая е„, как бы оценивая масштаб предстоящей преграды. Затем он повернулся и с невероятной скоростью стал задом подниматься по гладкой поверхности, а свисавшая вниз голова по-прежнему сжимала в зубах свою добычу. Первые три кирпича он преодолел легко и достиг уступа, забравшись на который, он снова двинулся впер„

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору