Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк.
    Пир горой


   Повесть


   ---------------------------------------------------------------------
   Книга: Д.Н.Мамин-Сибиряк. "Золото". Роман, рассказы, повесть
   Издательство "Беларусь", Минск, 1983
   OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 27 апреля 2002 года
   ---------------------------------------------------------------------


I

   Над  озером  Увек  спускался весенний вечер.  Скиты  стояли на  правом,
высоком берегу,  в тени векового бора,  от которого потянулись длинные тени.
На низинах и  по оврагам еще лежал рыхлый,  почерневший снег,  а на пригреве
уже чернела земля и топорщилась прошлогодняя сухая и желтая трава. Избитая и
почерневшая дорога шла к  скитам от громадного селения,  залегшего на низком
озерном берегу верст на пять.  Селение называлось тоже Увеком,  как и озеро.
Зимой в скиты ездили прямо по озеру, а сейчас уже выступили желтые наледи, и
дорога  шла  горой.  Именно  по  этой  дороге  и  шел  странник,  мужик  лет
пятидесяти,  с  обветрелым и  загорелым лицом.  За плечами у  него болталась
небольшая  котомка,  прикрепленная к  берестяному  обочью,  какие  делают  в
Сибири;  в руках была тяжелая черемуховая палка,  точно изгрызенная с одного
конца, - она говорила о далеком пути.
   Странник остановился на угорье и  невольно полюбовался развертывавшейся
перед ним широкой картиной.  Да,  хорошее место Увек,  - недаром слава о нем
прошла на большие тысячи верст,  а  увекские скиты привлекали к  себе тысячи
богомольцев.  И озеро хорошо, верст на пятнадцать, а кругом лесистые горы. В
дальнем конце озера зелеными шапками выделялись острова.
   - Угодное место... - проговорил странник и перекрестился.
   Долго он шел сюда,  а  теперь оставалось сделать всего несколько шагов.
Вот  уж  приветливо смотрят бревенчатые скитские избы,  и  старая деревянная
моленная,  и целый ряд хозяйственных пристроек. Все это вместе обнесено было
высоким деревянным заплотом (забором), а большие шатровые ворота всегда были
на  запоре.  Около ворот одним маленьким волоковым оконцем глядела небольшая
избушка,  в  которой жила сестра-вратарь.  К  ней и направился странник.  Он
постучал в оконце и помолитвовался.
   - Господи, Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас!
   Ответа  пришлось подождать.  Странник посмотрел на  деревянную полочку,
приделанную к  окну с  левой стороны,  и  улыбнулся.  На полочке лежал кусок
хлеба для заблудящего странного человека - исконный сибирский обычай. Только
на  второе  молитвованье в  окошечко "отдали аминь" и  показалась старушечья
голова, замотанная платком.
   - Аминь, добрый человек... Кого тебе, миленький?
   - А Якова Трофимыча, мать честная...
   - Якова Трофимовича? Нету у нас такого, миленький.
   - Как нету? Должон быть.
   - А вот и нет!..
   Голова быстро скрылась, а окно сердито захлопнулось. Страннику пришлось
молитвоваться в третий раз и ждать дольше. Крепко живут старицы.
   - Што ты привязался-то?  - ворчала старушечья голова, приотворяя оконце
вполовину. - Сказано, нет! Иди своей дорогой, миленький...
   - А ежели у меня грамотка к матери Анфусе?..
   Строгие   старушечьи   глаза    посмотрели   на    странника   довольно
подозрительно, точно взвешивали его.
   - Погоди ужо... - ответила старуха и скрылась.
   Опять странник остался у  ворот.  Солнце уже  село,  и  потянуло резким
весенним холодком.  С  Увека доносился хриплый лай цепных собак,  -  селение
раскольничье, и жили в нем по старине, крепко.
   - Угодное  место...  -  еще  раз  проговорил странник,  подсаживаясь на
приворотную  скамейку.  -  Боголюбивые народы  недаром  строились.  Вон  как
селитьба-то разлеглась, верст на шесть по берегу будет.
   - Кто там хрещеный, - послышался голос в окне.
   Теперь  выглянуло  уже  другое  лицо,  помоложе,  в  черной  монашеской
шапочке.
   - Дельце есть небольшое...
   - Да ты сам-то кто будешь?
   - Я-то? Ну, я, видно, дальний, а завернул в обитель с грамоткой от отца
Мисаила... Крепко наказал кланяться и грамотку прислал.
   - Давай грамотку-то...
   - Не могу,  честная старица: наказано матери Анфусе в собственные руки,
а не иначе этого.
   Скитские старицы пошептались,  и  только после этих  переговоров тяжело
громыхнул монастырский железный затвор.  Когда странник вошел в калитку, его
еще раз осмотрели и потом уже пустили дальше.
   Скитский   двор   занимал   большую   площадь,   обставленную  простыми
бревенчатыми избами.  Самая  большая была  келарней.  Двор  был  вычищен,  а
оставшийся снег  таял  большими кучами  в  стороне.  Скитницы жили  уютно  и
обихаживали  свой   укромный  уголок   с   охотой,   как   рабочие   пчелки.
Сестра-вратарь провела пришельца в ближайшую избу с высоким крыльцом,  где и
жила сама честная мать Анфуса.
   - Ужо подожди здесь,  -  остановила гостя сестра-вратарь, поднимаясь на
крыльцо.
   В  окошке  показалось молодое девичье лицо  и  посмотрело на  странника
удивленными  серыми  глазами.   Это   была   совсем  молодая  девушка,   лет
шестнадцати,  и  ее  лицо казалось еще моложе от черной скитской шапочки,  в
каких ходят послушницы.  Потом это лицо сделало знак страннику идти в  избу.
Послушница встретила его в полутемных сенях и повела в заднюю избу. Она была
такая высокая и стройная, так что странник даже полюбовался про себя. Хороши
на Увеке послушницы, нечего сказать!..
   Войдя в избу,  странник положил начал и, поклонившись сидевшей на лавке
толстой старухе, проговорил:
   - Прости, матушка, благослови, матушка...
   - Бог тебя простит,  странничек,  бог благословит, - не по летам певуче
ответила старуха, оглядывая гостя, - От Мисаила сказался?
   - От  его,  видно,  -  ответил странник,  добывая из-за  пазухи кожаный
кошель. - Вот тебе и грамотка, честная мать...
   Старуха взяла  сложенную трубочкой засаленную грамотку,  внимательно ее
осмотрела и проговорила:
   - Егор-то  Иваныч дожидает тебя.  Нарочно сегодня пригнал из  городу...
Спиридоном тебя звать?  Так,  так... Давненько про тебя пали слухи. Аннушка,
проведи ты его к Якову Трофимычу...
   Послушница низко  поклонилась и,  опустив  по-скитски глаза,  вышла  из
избы. Спиридон, отвесив поклон честной матери, пошел за ней. Они опять вышли
на  двор.  Девушка повела его в  дальний угол,  где двумя освещенными окнами
глядел новенький бревенчатый флигелек, поставленный в усторонье.
   - Из  тайги пришел?  -  спрашивала послушница,  легкой тенью двигаясь в
темноте.
   - Оттедова, голубушка... А ты кто такая здесь будешь?
   - Я-то?  А дочь Егора Иваныча...  Мамынька-то у меня померла,  ну, тятя
сюда  меня  и   отдал,   под  начал  матери  Анфусе.   Четвертый  год  здесь
проживаюсь...
   - Так, так...
   У  флигеля пришлось опять  молитвоваться,  пока  в  волоковом оконце не
показалось бледное женское лицо.
   - Это ты, Аннушка?
   - Я, Агния Ефимовна... Вот привела к вам таежного мужика.
   Окно захлопнулось.  Потом где-то скрипнула дверь,  и  в сенях показался
колебавшийся свет.  Агния Ефимовна сама отворила сени и  впустила гостя.  Он
снял шапку и вошел в низенькую горницу,  слабо освещенную нагоревшей сальной
свечой.  У стола в переднем углу сидели два старика -  один совсем лысый,  с
закрытыми глазами,  другой плотный и коренастый, с целой шапкой седых кудрей
и строгими серыми глазами. Спиридон по этим глазам узнал в нем отца Аннушки.
Положив начал,  он поклонился и стал у двери. Аннушка передала грамотку отцу
и ушла с Агнией Ефимовной в соседнюю горницу, притворив за собой дверь.
   Егор  Иваныч  надел  большие очки  в  медной  оправе и  принялся читать
грамотку  Мисаила.  Читал  он  долго,  поглаживая  седую  бороду  и  изредка
взглядывая поверх очков на стоявшего у дверей странника. Слепой лысый старик
сидел понуро на своем месте и жевал губами.
   - Ну,  што?  -  спросил слепой,  когда Егор Иваныч снял очки и начал их
укладывать в медный футляр.
   - А вот спросим Спиридона,  -  ответил Егор Иваныч. - Ну, Спиридон, што
ты нам скажешь?
   Спиридон тяжело переступил с  ноги на ногу,  опять вытащил из-за пазухи
свой кожаный кошель, добыл из него что-то завернутое в тряпочку, развязал ее
зубами и положил на стол. На тряпочке ярко желтело мелкое золото.
   - Вот оно самое... - тихо проговорил он, оглядываясь на запертую дверь.
   - Может,  у  бухарцев  купил?  -  недоверчиво  спрашивал  Егор  Иваныч,
перегребая пальцем золотой порошок.
   - Нет,  сам добыл,  Егор Иваныч... На охоте с орочоном встретился, а он
мне  и  указал место.  Могу доказать...  Богачество,  Егор Иваныч!  Ежели бы
господь благословил, так большие тысячи можно в тайге добыть...


II

   Слухи о сибирском золоте ходили уже давно среди уральских раскольников,
особенно среди тех из них,  которые вели крупные торговые дела с  киргизской
степью. Егор Иваныч вырос в подручных у крупных торговцев салом, Ивачевых, и
не один год провел в степи.  Там, на степных стойбищах, в киргизских аулах и
кибитках, он слышал десятки рассказов о сибирском золоте, скрытом в глубинах
непроходимой тайги,  как  заветный клад.  Эти рассказы переходили из  рода в
род,  и никому еще до сих пор не удалось добраться до сокровища, несмотря на
очень  смелые попытки,  как,  например,  история знаменитых братьев Поповых,
положивших на это дело миллионы.  Егор Иваныч успел состариться, а сокровище
оставалось нетронутым.  И вот теперь,  когда его голова уже покрылась первым
снегом,  оно само пришло к нему,  это сокровище. Во всей истории было что-то
сказочное:   и  Спиридон,  и  старец  Мисаил,  и  слухи,  которые  опередили
Спиридона.  Сам Спиридон не внушал Егору Иванычу доверия:  мало ли по Сибири
таких бродяг шатается! Просто купил у бухарцев золота и подманивает.
   - Ну, вот что, мил друг, утро вечера мудренее! - строго проговорил Егор
Иваныч,  поднимаясь с  места.  -  Сегодня ты ступай в  Увек,  там заночуешь.
Третья изба с краю... Скажи, что Егор Иваныч прислал. Да смотри: ешь пирог с
грибами, а язык держи за зубами.
   Мужик посмотрел на  Егора Иваныча исподлобья,  как  настоящий травленый
волк, а потом свернул свою тряпочку с золотом и ответил:
   - Што же  тут держать-то:  я  никого не неволю.  Дело полюбовное,  Егор
Иваныч.
   Егор Иваныч покраснел, не сдержался и только сухо ответил:
   - Што же, другим понесешь золото?
   - А хошь бы и так... Ведь ты меня не купил. Говорю любовное дело. Брюхо
за хлебом не ходит...
   - Как ты сказал, мил человек?
   - А  так и  сказал...  Сначала коня запрягают,  а потом в сани садятся.
Я-то вот тыщи с три верстов отмерил до тебя, а ты меня пирожком накормил...
   У  Егора  Иваныча глаза  потемнели от  бешенства,  -  очень уж  дерзкий
мужичонка, - но он переломил себя и только заметил:
   - Зубы-то, мил человек, побереги. Пригодятся...
   - У волка в зубе - Егорий дал! - смело ответил странник.
   Когда он вышел, Егор Иваныч громко ударил по столу кулаком.
   - Нет,  как он разговаривает-то,  челдон?!  - кричал старик, давая волю
накопившемуся негодованию. - Слышал, Яков Трофимыч?
   - Как не слышать,  -  равнодушно подтвердил слепой.  -  Значит,  вполне
надеется оправдать себя,  ежели такие слова выражает.  И то сказать, што ему
кланяться нам со своим золотом?..
   - Да ведь это еще в трубе углем написано, его-то золото!.. Надо его еще
найти, а он вперед на дыбы поднимается... Одним словом, варнак...
   - Не велик, видно, зверь, да лапист. А Мисаил-то што пишет?
   - Да  вот послушай,  Яков Трофимыч...  Очень уж уверился старичок вот в
этом самом Спиридоне. Как бы ошибки не вышло.
   Егор Иваныч опять оседлал свой нос очками,  развернул грамотку и только
приготовился читать,  как в  горницу вошли Агния Ефимовна и Аннушка.  Старик
нахмурился и проговорил, обращаясь к дочери:
   - Анна,  ты иди-ко к себе в келью.  Не бабьего это ума дело, штобы наши
разговоры слушать...
   Послушница простилась и  вышла,  а  Агния Ефимовна,  как  ни  в  чем не
бывало, подсела к мужу, положила к нему руку на плечо и вызывающе посмотрела
на  сердитого гостя  своими большими карими глазами.  Егор  Иваныч вскочил и
грузно заходил по комнате.
   - Ну, што же Мисаил-то? - спросил слепой.
   - Ах, отстань!.. Терпеть ненавижу, когда, напримерно, всякая баба будет
нос совать не в свое дело. Всяк сверчок знай свой шесток...
   - Куда же мне идти от слепого мужа?  -  спрашивала Агния Ефимовна самым
простым тоном. - Он как малый ребенок без меня...
   - Не тронь ее,  Егор Иваныч,  -  вступился за жену слепой. - Она у меня
разумница...  Не  бойся,  не  разболтает чего не следует.  Ты,  Агнюшка,  не
бойся...
   - И то не боюсь,  Яков Трофимыч. Не какая-нибудь, а мужняя жена. Некуда
мне уходить-то...
   Агния Ефимовна была еще молода,  всего по тридцатому году,  и сохраняла
еще  свою женскую красоту.  Лицо у  нее  было тонкое,  белое,  нос с  легкой
горбинкой, брови черные, губы алые; сидение в скитском затворе около слепого
мужа  придавало этому  лицу  особенную женскую  прелесть.  Вывез  жену  Яков
Трофимыч откуда-то с Волги, когда зрячим ездил по своим делам в Нижний. Егор
Иваныч как-то  инстинктивно не  любил  вот  эту  Агнию Ефимовну,  правильнее
сказать,  не  верил  ни  ее  ласковому бабьему голосу,  ни  этому смиренному
взгляду,  ни  ее  любви к  мужу.  Сейчас в  особенности старик ненавидел эту
женскую прелесть, мешавшую делать большое мужское дело.
   - Ну што же ты,  Егор Иваныч?  - спрашивал слепой. - Што тебе Мисаил-то
пишет?
   - Не мне,  а матери Анфусе,  -  поправил его Егор Иваныч.  -  Дело не в
письме,  Яков Трофимыч...  Нет,  не могу я  с  тобой по-сурьезному разговоры
разговаривать!..
   Слепой тихо засмеялся,  откинув назад голову. Агния Ефимовна поднялась,
выпрямилась и заговорила твердым голосом:
   - Ты не можешь, Егор Иваныч, так я тебе скажу...
   - Ну,  ну,  скажи!  -  подзадоривал старик, усаживаясь к столу. - В чем
дело, Агния Ефимовна? Поучите нас, дураков...
   - Приходится,  видно, поучать... Зачем Спиридона отвел сейчас? Характер
свой захотел потешить?  Только одно забыл,  што этот Спиридон из  тайги сюда
три месяца шел, што ежели бы его поймали на дороге с золотом, так ни дна бы,
ни покрышки он не взвидел,  што... Одним словом, нужный человек, а ты ему ни
два ни полтора.
   - Верно,  Агнюшка,  -  поддакивал слепой.  -  И я то же говорил... Егор
Иваныч,  ты не серчай,  а у нас все заодно:  у одного на уме, а у другого на
языке.
   - Так,  так... Правильно! - иронически согласился Егор Иваныч. - Еще не
скажешь ли  чего,  матушка Агния Ефимовна?  Откедова ты  это все вызнала-то,
скажи-ко попервее всего?
   - А сорока на хвосте принесла...
   - А  не  сказала  тебе  сорока,   чего  будет  стоить  эта  игрушка  со
Спиридоном?
   - Тысяч на тридцать можно обернуться...
   - А где их взять?
   - Яков Трофимыч даст...  Дело верное,  ежели старец Мисаил одобряет. Не
таковский человек, штобы зря говорить.
   Егор Иваныч поднялся,  прошелся по комнате, остановился около слепого и
проговорил сдавленным голосом:
   - Дашь,  што ли,  Яков Трофимыч,  ежели дело на  то  пойдет?  Мисаил-то
пишет, действительно, того...
   - Дать, Агнюшка? - спрашивал слепой.
   - Ежели старец Мисаил благословляет,  так,  известно,  дать,  -  решила
Агния Ефимовна. - Ему-то ближе нашего знать...
   Егор  Иваныч  стоял  и  молча  смотрел  на  мудреную бабу.  Ох,  велика
человеческая слабость,  особливо,  когда бес прикачнется вот на такой лад, с
бабьими лестными словами!.. И сам он то же думал, только не хотел показывать
виду, а баба все и вывела на свежую воду, как пить дала...
   - А ты бы,  Агния Ефимовна,  все-таки вышла бы лучше в свою горенку,  -
проговорил Егор Иваныч,  выдерживая характер. - Бабье-то "так" пером по воде
плавает...
   - Не тронь ты ее!..  -  взмолился слепой.  -  Она у  меня вместо глаза.
Поговорим ладом... Што она, што я - разговор один.
   - А ежели не привык я с бабьем разговаривать?  Ну, да дело твое. Немощь
тебя обуяла, Яков Трофимыч. Оно и взыскивать не с кого... Я это так, к слову
пришлось.
   Беседа задлилась во  флигельке за  полночь.  Говорил один  Егор Иваныч,
обсуждая новое дело со всех сторон. Агния Ефимовна все время не проронила ни
одного  слова,   точно  воды  в  рот  набрала.  В  конце  концов  состоялось
соглашение, и старики ударили по рукам.
   - По первопутку поеду в тайгу со Спиридоном сам, - говорил Егор Иваныч.
- А там, што бог даст...
   Агния  Ефимовна вышла  провожать старика в  сени  и,  стоя  на  пороге,
проговорила:
   - Моя любая половина, Егор Иваныч.
   - Из чего это половина-то?
   - А из чистых барышей...
   Старик только тряхнул головой: черт, а не баба.


III

   Появление Спиридона в  Увеке наделало шуму во  всем раскольничьем мире.
Молву  о   сибирском  мужике,   отыскавшем  золото,   разнесли  по   богатым
раскольничьим   милостивцам    разные    старушонки-богомолки,    странники,
приживальцы -  вообще весь тот люд, который питался от крох падающих. Откуда
могли вызнать все это проходимцы,  трудно сказать, тем более, что переговоры
Спиридона  с  Егором  Иванычем  происходили  келейно.   Как-никак,  а  молва
докатилась через несколько дней  до  города Сосногорска,  где  жили  богатые
промышленники и  заводчики:  Огибенины,  Рябинины,  Мелкозеровы.  По богатым
палатам сосногорских толстосумов шли  теперь  оживленные толки,  и  все  они
сводились на  Егора Иваныча,  который продался слепому Густомесову.  Каждому
хотелось отведать сибирского золота,  и каждый мог только завидовать счастью
слепого Якова Трофимыча, - вот уж именно "слепое счастье". С другой стороны,
всем было понятно, как совершились события: старец Мисаил, к которому пришел
Спиридон,  сделал  засылку честной матери Анфусе,  чтобы  оповестила богатых
милостивцев,  а  честная  мать  Анфуса  давно  дружила  с  Егором  Иванычем,
единственная дочь которого воспитывалась в  скиту у Анфусы.  Дальше уж пошло
само собой:  Густомесов проживал в  скиту уж близко десяти лет и  кормил всю
обитель, - ну, Анфуса и направила к нему Егора Иваныча, а Егору Иванычу тоже
не вредно,  если поведет все дело на капиталы слепого хозяина - сам большой,
сам  маленький будет во  всем.  Одним словом,  история разыгралась,  как  по
писаному, и комар носа не подточит.
   Нашлись любопытные,  которые нарочно ездили в  Увек,  чтобы хоть издали
поглядеть  на  таинственного  сибирского  мужика.   Он  проживал  в  избе  у
старухи-бобылки и показывался только на озере, куда выезжал на плотике удить
рыбу.  Целые дни проводил он за этим "апостольским ремеслом" и  ни с  кем не
хотел водить знакомства.  Даже в скит к Анфусе ходил редко,  и то на службу.
Крепкий был  мужик,  одним словом.  Выискался было один шустрый подручный от
Рябининых,  который с  удочкой подчалил на лодке к плотику Спиридона,  чтобы
завести знакомство,  но и из этого ничего не вышло, - хитрый сибирский мужик
даже не взглянул на него и сейчас же поплыл к своему берегу.
   - Оборотень  какой-то!  -  ругали  все  сибирского мужика.  -  Чего  он
сторонится всех, как чумной бык?
   Дальше интересовало всех,  как обойдется Егор Иваныч со  своим хозяином
Мелкозеровым,  у  которого служил с малых лет.  Мелкозеров был из сальников,
вместе еще  с  Густомесовым вел  дела  в  степи,  а  потом  попал в  случай:
продавались железные заводы у промотавшихся наследников,  и Мелкозеров купил
их.  Все  дивились необычайной смелости Мелкозерова:  дело  было миллионное,
непривычное,  а он не побоялся.  Много было волокиты и хлопот,  чтобы просто
купить эти  заводы,  потому что  приобретать населенные имения могли  только
дворяне,  а  не  купцы.  Сильно  тряхнул тугой  мошной Мелкозеров и  добился
своего, а потом уже развернулся во всю ширь. Дело было громадное, прибыльное
и сулило впереди миллионы.  "Ндравный" человек Мелкозеров превратился быстро
в  самодура и на своих заводах являлся страшной грозой.  Все трепетало перед
ним,  тем более, что от него зависели жестокие заводские наказания. Крут был
сердцем Мелкозеров,  и вс