Александр Мелихов
   ГОРБАТЫЕ АТЛАНТЫ, ИЛИ НОВЫЙ ДОН КИШОТ

   Роман

   * Дары нищего
   * Так говорил Сабуров
   * На огонек
   * Но солнце южное, но море!..
   * Без места
   * Новый Дон Кишот
   * Оттепель

   Дары нищего

   Уж до того жалко было свободного библиотечного дня - листать эти "на-
учные рекомендации для управления трудовым коллективом", сиявшие  глубо-
чайшим познанием человеческого сердца: "трудовые потребности и  интересы
личности", "морально-политические установки"...  "Формирование  трудовых
интересов личности", кое "является процессом  сложным  и  длительным"...
Зато нет преград руководителю, который будет: 1) соблюдать чувство  меры
в поощрениях и наказаниях; 2) умело использовать индивидуальный подход к
подчиненным, - всего 8973 пункта, и все о том же: руководить надо умело,
правильно, справедливо и разумно. Но в этом бесстыдном пустословии  кро-
ется одна ненавистнейшая идея: начальник умнее подчиненного,  честнее  и
даже психологически тоньше. Однако особый приглянувшийся абзац Сабуров с
сатанинской усмешкой передрал для вводной части.
   А в содержательной части Сабуров намеревался написать что-нибудь поп-
роще и побыстрей - но чтоб нельзя было  придраться.  Делывал  он  работы
экстракласса, делывал, премного вами благодарны, сыты-с по горло-с!  Вот
каково было бы, скажем, матери увидеть свое любимое дитя в  каком-нибудь
приюте, в туальденоровой рубашке не по росту, с остриженной  налысо  го-
ловкой в пятнах зеленки... Мамаше, пожалуй, было  бы  легче  перейти  на
ежеквартальные аборты.
   Он, Сабуров, и перешел на аборты, - не давал особо раззудиться своему
творческому плечу.
   Даже и толковые клиенты судили с точки зрения своего каравая:  похва-
лили бы Моцарта за то, что его симфония способствует привесу  поросят...
печной горшок тебе дороже! Красота, Красота - вот что  главное  в  сабу-
ровских сочинениях, а не презренная польза: дух у читателя должно захва-
тить от радости, и морда сама собой разъехаться в улыбку! Нет,  своевре-
менный аборт - залог здоровья. Вот вам постановка совсем прозрачная: как
убрать из коллектива столько-то членов, вместе с которыми ушло бы макси-
мальное количество неприязненных отношений. Рядовая  задачка  из  теории
графов, но - вчера вечером ему удалось удержать свою мысль на поводке, и
где-то в районе половины третьего, против  воли  -  будто  его  положили
спать с нелюбимой женой - он все же произвел на свет метод сведения этой
задачи к задаче выпуклого программирования.
   Прием, как на грех, снова получился изящным, значит,  снова  придется
исполнять каприс Паганини перед слепо-глухими. Правда, можно будет опуб-
ликовать еще одну кощунственную статью без ссылок  на  эпохальные  труды
Колдунова, которые, подобно Корану, заключают в себе альфу и омегу  всей
земной мудрости, и снова будут поговаривать, что у тебя  где-то  там,  в
горних высях, имеется некая лапа. И все же... Сколь ни приятно  взволно-
вать желчь завистливых тупиц, все же - увы:  творчество  "стимулируется"
только восхищением. Оно закиснет, если коллеги восхищаются исключительно
начальством, а уважают лишь собственные кишки: с каким волнением перепи-
сывается каждая новая диета! И тогда нужно вообразить, - и потеплеет  на
душе, - как отправишь журнальный номер со своей статьей  милым  скромным
старичкам-пенсионерам, хранящим самое полное в мире собрание твоих сочи-
нений, и отец внимательнейшим образом прочтет весь твой труд от названия
до списка литературы и скажет с восхищением: "Ну, ни  единого  слова  не
понимаю!", а мать только перелистает и вздохнет: "У  Андрюшеньки  что-то
все неспокойно на душе - так я за него волнуюсь..." - "До чего ты любишь
выдумывать!" - с досадой за омраченную идиллию возразит отец.
   Ну, ладно, ладно, не разнюниваться: это штука очень опасная, отнимаю-
щая сразу и щит, и меч, вернее, жало. Любопытно,  что  Наталью  радовать
своими открытиями хочется не слишком - ее уже ничем и удивить  невозмож-
но. Если бы он завтра написал концерт для скрипки с оркестром, который с
триумфом обошел бы все концертные залы мира, она только пожала бы плеча-
ми: кому же, мол, и писать скрипичные концерты! (А Лида каждый раз  вос-
торгается...)
   Наталья вспоминалась с чувством некоторой неловкости - из-за  сплетен
по поводу Лиды он как бы "виноват" перед ней... (Что значит -  провинци-
альная дыра: увидели их вместе в музее - и... впрочем, на шею-то ему она
в тот раз бросилась, хоть и платонически... Но звонить жене!..) Но  рас-
судим здраво: Наталья обеспечивает ему кое-какой физический комфорт, без
которого он может и перебиться, а ей ее же  труды  по  обслуживанию  се-
мейства обеспечивают возможность ощущать себя нужным человеком. (А он-то
знает, каково быть ненужным.) Но главное - она может рассказывать ему  о
своих сражениях и получать отпущение грехов: у нее есть божество, благо-
даря которому она достигает заветной мечты каждого: возможности жить без
сомнений. А он, сам являясь божеством, такой возможности не имеет. Впро-
чем, он нуждается не в оправдании своих поступков, а только в их эстети-
зации.
   В любви выигрывает побежденный. Но побеждать побежденного уже неинте-
ресно? Тебе нужны непобедимые - сослуживцы, например? Их любви  ты  жаж-
дешь? Впрочем, не нужно брать грех на душу: кто уважает науку - тот ува-
жает и Сабурова. Только здесь очень мало кто уважает науку - ведь  стар-
шее поколение Колдунов вскормил сакраментальным принципом "незаменимых у
нас нет": только Колдунов назначает в таланты, в теноры, в острословы, в
праведники и в красавцы - и он тоже властен разжаловать как из  теноров,
так и из красавцев. Но вот прошли годы - и вновь начинает  просачиваться
циничная, проникнутая безверием молодежь (Лида, Лида...), в глазах кото-
рой талант остается талантом даже после того, как начальство отвратит от
него благосклонный взор. И за это Сабуров питал горячую благодарность  к
юным циникам и нигилистам (первоначальная его симпатия к Лиде была  того
же рода), которые даже не догадываются о его чувствах, потому что  очень
уж робко ищут его взгляд при встрече, чтобы  поспешно  поздороваться,  и
слишком уж торопятся проникновенно ответить на самый пустяковый  вопрос.
Зато сразу соглашаются с ним работать даже на откровенно  подсобных  ро-
лях, тогда как ветераны, чью привязанность Колдунов  приобрел  тем,  что
объявил всех равно выдающимися (выдающимися из  чего?),  согласны  зани-
маться исключительно  творческой  работой,  годами  мусоля  каждый  свою
строчку из какого-нибудь колдуновского труда и  -  совершенно  искренне,
вот что замечательно! - ни в грошь не ставя ничего, что произросло бы не
из колдуновского семени и не было высочайше им одобрено.
   Это даже удивительно - за четверть века не выросло ни единой  работы,
хотя бы с проблеском дарования, - ведь не отбирал же Колдунов свои кадры
специально (да так безошибочно и не отберешь!). У самого  Колдунова  его
двух с половиной пядей во лбу все-таки не отнимешь, а тем более -  энер-
гии, - у наследников нет и этого. Неужто всего лишь потому, что ему нуж-
но было завоевать, а им - подладиться, расположиться на уже  построенной
служебной лестнице?
   Когда на всех плакатах стратегической целью провозглашалась "плюс хи-
мизация", Колдунов - молодой еще, в сущности, парень - не стал держаться
за рутинный образ академического педанта в пенсне, а ринулся в самую гу-
щу событий - выступал, обосновывал, возглавлял, присоединялся, в соавто-
рах у него ходили директора комбинатов и передовых совхозов, и даже один
заместитель министра. А находясь на гребне, не поколебался покинуть  до-
бытую с бою столичную квартиру со столичной пропиской и  отправиться  за
званием членкора, которым его все-таки обошли, на край света, - для Рос-
сии семнадцатого века это была бы даже заграница (хотя в пятидесятом го-
ду появилась археологическая монография академика Коржавина,  доказываю-
щая, что обезьяна, проживавшая здесь в четвертичном периоде, уже облада-
ла всеми антропологическими признаками русского человека), - чтобы возд-
вигнуть новый научный центр и провозгласить его - среди взятых под  свою
руку племен - победителем отставших от прогресса Кембриджа, Геттингена и
Сорбонны. Это гениально: не пытаться соответствовать чужим критериям,  а
создать свои, - в колдуновском институте Нобелевская премия значит  куда
меньше, чем похвала Колдунова (а точнее, ничего не значит). И теперь лю-
ди, получившие ученую степень из его рук, занимают видные посты от Моск-
вы до самых до окраин: химизации приходят и уходят - степени и должности
остаются, - второй ступенью карьеры Колдунова была уже экология - борьба
с последствиями химизации. А теперь он, похоже, одной осьмушкой  ягодицы
пытается оседлать перестроечную новинку - "человеческий фактор".
   Колдунов ухитрялся торговать даже горами и реками, озерами и острова-
ми, - в здешних краях сохранилось довольно много экологически  девствен-
ных местечек, и люди даже очень солидные не отказывались  проехаться  на
конференцию в этот дальний край, - куда за валюту  возят  интуристов,  -
чтобы попредседательствовать на пленарном заседании, а потом с  недельку
понаслаждаться пейзажами и ухой,  шашлыками  и  закатами,  а  главное  -
властью над этими могучими, но неосмысленными стихиями.
   Благодаря этой мудрой политике, институт Колдунова выходит на  первое
место в регионе по числу кандидатов и докторов  на  душу  населения,  не
хватает лишь одного - дарований. Лишь среди самой молодой  нигилистичес-
кой поросли (и Лида...), недостаточно почитающей колдуновскую  лестницу,
ведущую к солнцу, начинали там-сям посверкивать маленькие божьи искорки,
словно метеорчики, залетевшие из другой галактики в местное небо. Сверк-
нут и, зашипев, гаснут в провинциальном болоте: здесь положено светиться
только местным гнилушкам, а солнце у нас - одно, другого нам не надо.
   Узость кругозора, изоляция - непременное условие счастья. В мире  ге-
ниев каждый оригинален, каждый ведет собственную  партию,  и  весь  этот
разнобой ты берешь себе в душу, и вместо соло она начинает  звучать  ор-
кестром, уже не имеет единственного твердого мнения по  всякому  поводу,
как это бывает у счастливых людей, но, напротив, нет на свете ничего,  в
чем одна частица твоей души не нашла бы капельку истины, а другая -  ка-
пельку лжи. А мир, очерченный Колдуновым для своих подданных,  так  мал,
мил, ясен и уютен, что напоминает кухоньку, в которой ты с любящими  ро-
дителями ребенком пил чай. И очень мудро поступают обитатели этого  мир-
ка, не позволяя расширять и размывать его границы  всяким  оригиналам  и
анархистам.
   А кроме того, стремясь уничтожить в зародыше  всякую  оригинальность,
они сохраняют заложенное Колдуновым равенство, оберегающее их от  сомне-
ний и зависти. Колдунову удалось преодолеть самое глубокое и обидное  из
неравенств - умственное, - ведь если ты бездарен, то это  уже  навсегда.
Кроме того, вынуждая посредственность поклоняться таланту, ее тем  самым
заставляют кланяться откровенно дутой величине, какому-нибудь титулярно-
му советнику, написавшему какую-нибудь дребедень, вроде "Буря мглою...".
Ясно ведь дураку, что ничего особенного в этих словах нет, - притворяют-
ся только, чтобы унизить пообиднее. Калигула с этой целью заставлял кла-
няться, по крайней мере, откровенному коню... "Прогрессивная интеллиген-
ция нынче носится с демократизацией - но мне-то никогда не  будет  места
на вашем демократическом пиру. Никакое  наипрогрессивнейшее  большинство
никогда не будет понимать Красоту, посредственности  всегда  будут  дер-
жаться за колдуновское общество равных возможностей, не зависимых от да-
рований".
   (А Лида неотступно присутствовала где-то на краешке каждой  его  мыс-
ли... Что говорить, приятно, когда тебя обожают, обладание душой неизме-
римо сладостнее, чем банальное обладание, в сущности, неподвластным тебе
телом.)
   Надо было приступать к письменному изложению. Стыдно  признаться,  но
он подумал об этом с неким предвкушением, - когда делаешь что-то по  ве-
лению, так сказать, собственного сердца, никогда  нет  уверенности,  что
все ты исполнил до конца: лишь чужое одобрение способно избавить нас  от
сомнений. Увы, ему, Сабурову, тоже хочется повиноваться чему-то высшему,
служить кому-то зримому: желанной свободе всегда сопутствует  одиночест-
во... Свобода - это неприкаянность. Запомнить для отчета: страх человека
перед сомнениями и одиночеством тоже можно использовать  при  управлении
"трудовым коллективом". Каждый втайне мечтает быть автоматом,  управляе-
мым извне.
   Удовольствие от работы - это, в сущности, любование собственной силой
или собственным мастерством. Или даже  одобрение  воображаемого  цените-
ля?..
   Теперь можно прогуляться на кухню согреть чайку (солнце заливает кух-
ню таким ярким летним светом, что газовое пламя почти незаметно,  прихо-
дится осторожно пробовать рукой, на месте ли оно), а пока  чай  греется,
потянуться всласть (а Лида словно бы любовалась откуда-то столь  просто-
душным времяпровождением великого человека). Сабуров и сыновья заварива-
ют один и тот же чай и в пятый, и в десятый раз, выжидая, кто не  выдер-
жит первый, а Наталье и в голову не приходит  дожидаться,  чтобы  кто-то
что-то сделал вместо нее, - раз-два - в пять секунд все готово, а она  и
не заметила, что положила конец упорно-молчаливому состязанию трех лоды-
рей.
   За бывшим в употреблении чайком (попахивает болотцем)  можно  сделать
новые прикидки. Стоило бы забавы ради вывести все поведение  человека  в
коллективе из двух склонностей - к деньгам и к подражанию. Было бы  неп-
лохо показать, что сложность социальных процессов просто  физически  не-
подъемна для среднего ума, и больше уже не  сердиться  на  людскую  глу-
пость, - не сердимся же мы на свиней, что они бросаются к корыту,  топча
друг друга и собственную пищу: ведь на людей  сердишься  только  оттого,
что имеешь о них завышенное мнение, - обида есть обманутое ожидание.  Не
имей ожиданий - не будет обид.
   Сабуров прогулялся на балкон. Лето в здешних  краях  всегда  приходит
поздно, однако на солнышке, в затишье кажется, что  оно  уже  наступило.
Между домами, поодаль от квартала, словно новогодняя  елка,  пестреет  и
серебрится кладбище, на современном господствующем  наречии,  канцелярс-
ком, гениально обозванное комбинатом. Обитателям Научгородка  предостав-
лены ну решительно все мыслимые удобства...
   Хотя Сабуров точно знал, что Наталья считает делом  чести  обеспечить
великому человеку условия для творческой работы, время от времени он все
же предпринимал какую-нибудь хозяйственную акцию, возвращавшую  ему  ду-
шевное равновесие и вызывающую у жены прилив умиления, особенно если  он
что-нибудь перепутывал. После полуминутного  мысленного  поиска  Сабуров
вспомнил, что Наталья несколько дней назад уложила  в  сумку  белье  для
прачечной. Путь в прачечную пролегал мимо пивной точки, где не было  пи-
ва, но народ, расположившийся на ящичной таре и просто на первой травке,
обставившись бидонами и канистрами, дожидался не просто терпеливо, а как
бы даже с удовольствием: ясная, достижимая цель на некоторое время осве-
тила их жизнь высшим смыслом.
   - Я с без двадцати девять стою! - старожилы всегда  норовят  возвести
свой стаж в достоинство: очередь, растянувшаяся на десятилетия, наверня-
ка разделила бы людей на благородное сословие и плебс. В таланте  у  нас
видят не более чем попытку влезть без очереди.
   Приемщица и выдавальщица в прачечной встретили Сабурова, как  всегда,
очень приветливо. "Это хороший клиент, никогда ни к чему не  цепляется",
- дружно принялись они убеждать друг друга, завидев  его  с  раздувшейся
сумкой. Сослуживцы Сабурова были бы удивлены, если бы увидели,  до  чего
он прост и мил с этими милыми старушками: они и не обязаны  были  ценить
его дарования, а сослуживцы - обязаны!
   (А мысль Сабурова тем временем потихоньку крутила и вертела, и  огля-
дывала с разных сторон еще один вопросец:  каково  будут  воздействовать
друг на друга в коллективе один умник с  десятком  дураков  -  в  едином
стремлении к единомыслию.)
   Потом, наслаждаясь чувством рачительного хозяина, - человека, занято-
го несомненно нужным и выполнимым делом, - он снес в ремонт туфли.  Ока-
залось, что резина для подметок давно снята с производства и даже  забыт
секрет ее изготовления. Однако тертый Сабуров проскользнул прямо к  мас-
теру - "только спросить" (проскальзывать было бы унизительным,  если  бы
он не притворялся, что делает это ради забавы), и - подметки были  выре-
заны и подклеены за две минуты и два рубля. Только не надо в прямых кон-
тактах - горизонтальных связях - усматривать спасение мира -  стремиться
вместо истины к ясности, как это исторически присуще прогрессивному  ин-
теллигенту.
   Ради лишающей покоя любви к разнообразию он возвращался домой  другой
дорогой. Сразу же за углом на него уставилась -  среди  светлых  окон  -
пустая черная глазница на первом этаже. По  согревшейся  спине  пробежал
холодок: вот, значит, где...
   Несколько дней назад Шурка прибежал возбужденный (но и заметно струх-
нувший) с рассказом, что где-то в их квартале сгорел старик.
   - Как "сгорел"?
   - Горстка пепла осталась, - процедил старший братец Аркашенька.
   - А ты заткнись идиотина не горстка пепла а на носилках  вынесли  под
простыней рука белая такая болтается...
   Он и сам был бледный и тараторил, стараясь, для собственной бодрости,
напугать других. Общественное мнение склонялось к тому, что пока  старик
сидел в ванне (там его и нашли), на кухне  каким-то  образом  загорелась
занавеска - от невыключенного газа, что ли, -  от  занавески  шкафчик  с
книгами, сгоревший практически дотла, а от книг еще  что-то  синтетичес-
кое, ядовитое, отчего старик, вероятно, и задохнулся.
   - Пожарники все прямо из окна  выбрасывают  некоторые  пацаны  начали
подбирать я одному по морде дал шакалу а клюшек  там  штук  двадцать  он
раздолбанные клюшки собирал а потом всем предлагал и мне предлагал, а  я
тоже не взял кому они сдались пацаны говорили что у него портрет Гитлера
висит мы с Бобовским давно еще подсадили и посмотрели ничего у  него  не
висит только Лев Толстой и еще какой-то с бородкой может он  сам  только
плохо было видно не разглядеть...
   Это еще что: одна дуруша из института  энергетики  рассказывала,  что
старец этот зазовет, бывало, маленьких девочек и смотрит - понимаешь?  -
смотрит. Сабуров несколько раз встречал этого старика, шествующего  нес-
пешной поступью патриарха, увенчанного желтоватой седой гривой.  Борода,
той же желтоватой, словно бы прокуренной седины,  внушительно  возлежала
на обтрепаннейшем черном пальто, мохнатые петли для пуговиц больше напо-
минали рваные пробоины на боевой шинели, а пробивавшийся  из  них  белый
ватин старик закрасил чернилами, простодушно рассчитывая, что человечес-
кий глаз неспособен отличить синее от черного.
   Последний раз Сабуров встретил его в гастрономе, - тот ласково требо-
вал книгу жалоб, чтобы вписать в нее  благодарность,  а  сметанная  леди
клялась всем самым святым, что книгу забрали на проверку. Было слякотно,
стариковские ботинки и лоснящиеся брюки были  забрызганы  грязью,  но  в
глаза Сабурову бросились странные переливающиеся носки старика. Вглядев-
шись, он с изумлением обнаружил, что это полиэтиленовые мешочки,  -  ко-
лумбово решение! Для будущего отчета: чтобы оставаться членом  коллекти-
ва, необходимо видеть себя со стороны - глазами, так сказать,  коллекти-
ва. Чудаковатость - это и есть неумение видеть себя чужими глазами.
   И вот от чудаковатого патриарха осталась кучка  ломаного  обгоревшего
барахла, нелепые клюшки, скорчившиеся в огне книжные переплеты... Погиб-
нуть на костре из собственных любимых книг - лучшей  смерти  Сабуров  не
мог бы для себя изобрести. Но этот кухонный столик, припавший на  подло-
мившуюся ножку, эта тумбочка - не