Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Митин Василий. Тропинка в жизнь -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
Василий Митин ТРОПИНКА В ЖИЗНЬ. Повести и рассказы. М., "Моск. рабочий", 1975. 168 с. В книге собраны повести и рассказы рязанского прозаика Вас. Митина, написанные на автобиографическом материале, рассказывающие о жизни крестьянства в первые годы Советской власти о нелегкой работе чекистов в период становления Советского Социалистического государства и в годы Великой Отечественной войны. Издательство "Московский рабочий", 1975 г. С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ ПОВЕСТЬ I Соседей, как и родителей, не выбирают: какие приведутся - с такими и жить. У Дуни только одна соседка - Макаровна, чья избенка справа, слева - широкое поле, а напротив - колхозный сад. Улочка-тупик заросла татарником, репейником, лебедой: по ней некому и некуда ездить. Удобная соседка Макаровна, только не в меру любопытная. Да и как не быть любопытной, коли живешь одиноко. Дома поговорить не с кем, а сама с собой сколько ни говори, никакого удовольствия - словно из пустой чашки хлебать. Поневоле начнешь интересоваться чужими делами, чтобы стало о чем посудачить с односельчанами. У старухи удивительная способность: к кому хочешь привяжется. Все знает, со всеми ладит. У Дуни она как дома. Вхожа Макаровна и к отцу Михаилу. Заглядывает к ней за новостями мать Елизавета. И даже Сергей Сергеевич, .милиционер, не пройдет мимо избы. У старушки, кроме небольшого огорода, нет другой видимой материальной основы для укрепления своей обширной фигуры. Но питается она не столько овощами со своего огорода,/сколько продуктами Дуниного хозяйства, и еще прирабатывает на стороне: где посидит с малыми детьми, если хозяйке нужно отлучиться из дому, где покойника обмоет, где поухаживает за больной старухой, пе считала Макаровна зазорным и .по миру пойти. Ей хорошо подавали и хлебом, и маслицем, и мясцом, и рублями. Откупались, чтобы не ославила: уж очень много знала она сокровенных тайн. В селе даже позабыли, что звать се Дарьей, - все Макаровна да Макаровна. Избушка у Макаровны вросла в землю, крыша издали похожа на цветной полушалок-заплаты из пожелтевшей соломы положены коекак, кустики зеленой травы на черной, слежавшейся за долгие годы старой кровле нарисовали причудливый узор. С улицы в два .маленьких окошка нахально поглядывают репейники. Единственная дочь, а стало быть избалованная родителями, Дуняша росла, как бережно ухоженная яблонька на маленьком приусадебном участке, где ходяину, кроме нее, и ухаживать не за чем. Пестовали ее два любящих, по-разному скроенных человека. Отец, неунывающий балагур, пришел с гражданской войны коммунистом. Он хорошо работал топором: первый мастер в селе. Получил земельный надел, скотиной обзавелся, поставил новую избу, женился. А как пришла пора коллективизации, Степан Иванович, словно в атаку, с малыми сомнениями и с большой верой в победу, ринулся в переустройство деревенской жизни. Стал- председателем колхоза. От него Дуня унаследовала бойкий язык и неуступчивый характер. Очевидно, по тому неписаному закону, что люди противоположных характеров сходятся, мать Дупи была тихая, покорная и богомольная. Отец посмеивался над причудами своей Пелагеи, не придавал им значения, а она молилась-больше тайком - и прятала иконку. Добренькая мама украдкой от мужа с раннего детства нашептывала Дуняше про бога и про святых угодников. Она вдолбила в детскую голову больше о карах господних за грехи, чем о его милосердии. И научила дочку глубоко таить то, что другим знать не надо. Девочка звонко смеялась, когда отец рассказывал смешные бывальшины о попах и монахах, и смиренно слушала рассказы матери о страстях господних и житии святых. Отец умер скоропостижно на пятидесятом году, говорят, от разрыва сердца. Мать затосковала, слегла и через каких-нибудь полгода тоже скончалась. В восемнадцать лет осталась Евдокия одинешенька в добротном доме, со всякой живностью во дворе. Девушку нельзя было назвать красавицей: скулы широкие, рот великоват, полные губы, а зато все остальное в ней было весьма привлекательно: глаза васильковые, волосы цвета червонного золота, полногрудая, стройная, на ходу легкая и на язык бойкая. И приданое у невесты - дай бог каждой. Ничего удивительного, что ж_енихов хоть отбавляй. Никого не спрашивая, Макаровна взяла на себя труд опекунши над сиротой и прибрала к рукам все ее хозяйство. Девушку это тоже устраивало: .забот меньше, да и Макаровна лишнего не брала, хватало обеим. Старуха всеми способами отваживала женихов, а сироте напевала, что все до единого добиваются ее богатства. К ней еще не пришла любовь, а замуж она все-таки выскочила. И Макаровна не перечила ее выбору. Тридцатипятилетний учитель Петр Васильевич познакомился с Дуней в клубном драмкружке. Тишайший и обходительный сельский интеллигент жил одиноко, скучно и неуютно. Впервые он влюбился. Кроме того, убедил себя, чтодвджет им не только любовь, но и желание уберечь Дуню от ловких прохвостов, которые, по его глубокому убеждению, не бескорыстно увиваются и могут испортить девушке будущее, а он обеспечит Дуне культурную жизнь, подтянет ее до собственного уровня. Дуне пришлось по душе робкое ухаживание бывшего учителя биологии. Даже не погуляли как следует до свадьбы, а сразу в загс. Четыре месяца замужества показались Дуняше игрой. И тут война! Не будь фашистского нашествия, жизнь, может, и потекла бы плавно и спокойно. Муж позаботился бы об этом. Но вышло все по-другому. Большое розовое солнце тихо выползло из-за края земли и лениво поднялось над полями. Пастух погнал коров на пастбище. В избах хлопают двери, брякают ведра, хозяйки хлопочут около печурок. Надрываются петухи. Громко кудахчут куры. В хлеву у Дуни жалобно мычит недоенная корова. Б избе тихо, занавески на окнах задернуты. Вчера Дуня получила похоронную на мужа. И не заплакала, а поначалу даже вздохнула с облегчением: не придется объясняться и расстраивать мужа горьким признанием, все равно не могла бы скрыть. ...Накануне Первого мая подружка Настя уговорила Дуню отметить праздник вместе: - У тебя никого нет, никто не помешает, давай хоть раз повеселимся по-настоящему, а то совсем как старые бабы. С ума сойти! Я хоть на вечер уйду от своей ведьмы. Твое счастье, что одна живешь, сама себе хозяйка, а меня старуха заела. Ведь годы наши самые молодые, с мужьями пожили почти ничего. Он там поди не теряется, знаю я его. Озорной Насте досталась строгая свекровь, которая не сводила с нее глаз. Но за такой, как Настя, не уследишь. Праздник состоялся. Дуня с Настей приготовили праздничную закуску и сами принарядились. В гости к подружкам пришли двое. Их пригласила Настя, а может, сами напросились: не так чтобы очень молодые, но и не совсем старые, крепкие ребята - интенданты, заготовители. Пили разведенный спирт. Дуня с непривычки сразу захмелела. Плохо помнит: что-то пели, как-то танцевали под патефон и снова пили. Проснулась на своей пышной кровати в обнимку с тем, который назвал себя Игорем. Как и когда ушла Настя с другим гостем, не помнит. Игорь еще два раза приходил к Дуне темными вечерами и уходил перед рассветом... Дуня очень терзалась. Сняла как-то увеличенную проезжим фотографом карточку: она-невеста, онхудощавый, белесый, с неприметными чертами лица, с застенчивой улыбкой на тонких опущенных губах, с двумя морщинами над переносицей, разлетевшимися по сторонам, словно крылышки ласточки. Оттого казался он лаивньш и удивленным. Совсем непохож на того бесцеремонного интенданта. Ей стало стыдно до боли: неужели такая распущенная, бессердечная? Ведь Петруша ее берег, остерегал от всего дурного. Любовь? Какая она? Может, жалость? Так ведь я жалею Петю! А с тем разве любовь? Озорство и слабость женская. Не любовь это, а изнанка любви, людям не покажешь, не пройдешься по улице с любимым в обнимку, чтобы завидовали. Бережно стерла пыль с фотографии. Макаровна подоила корову, выгнала ее в стадо и занялась на кухне молоком: немного вскипятила, остальное разлила по крынкам для простокваши и сметаны, а в конечном счете для масла и творога. Как заботливая хозяйка. Вошла к Дуне, перекрестилась, по привычке на пустой угол, потерла платком сухие глаза и запричитала: - И снова ты осиротела, и снова ты осталась одна-одинешенька, и как ты судьбу-то" свою будешь улаживать? Не довелось тебе, Дунюшка, вдоволь порадоваться своим замужеством. И ждать-то тебе некого теперь. И некому утешить молодую - ни отца, ни матери. Поди и подружки не заглянули к тебе. Только я, старая, не забыла твоего тихого муженька, помолилась за упокой его душеньки да тебя, горемычную, пожалела. И тут у Дуни, которая всю ночь не сомкнула глаз, хлынули слезы. - Вот и я так-то осталась в ту германскую без своего Степана одна-одинешенька и по сей день живу сиротой. Ты-то, Дунюшка, еще найдешь свое счастье, а мне каково досталось? Не была я пригожей' ни лицом, ни статью, что уж теперь обманываться! Поначалу даже руки на себя наложить собиралась, да бог спас. А ты при своей красоте и достатке найдешь еще друга-покровителя. Вот разве что война... - Никого мне не надо! - Теперь не надо, а плоть свое запросит. По себе знаю. И не убивайся ты, ради бога. На первых порах я только молитвой и успокаивала свою душеньку. А у вас, у теперешних, бога нет, и утехи, стало быть, нету... II Ночью Дуня услышала стук в окно. Вставать не хотелось. - Дунюшка, это я - Макаровна, отопри. От нее не отделаешься, пришлось встать. - Привела я к тебе человека необыкновенного, праведного, женщину смиренную и мудрую. Приюти ты ее! Я взяла бы ее к себе, да сама знаешь, горница моя на кутух похожа, а старице уюта бы побольше. Небось тоскливо одной-то в большой избе и с большим горем. Как-никак, а тут живой человек Утешительница. Дуня зажгла лампу. Из-за спины Макаровны, закрывавшей своей фигурой весь дверной проем, показалась высокая сухопарая женщина в темном платье и платке, повязанном по-старушечьи. Дуню обжег сверкающий взгляд черных цыганских глаз. Такие запоминаются и пугают. Но женщина заговорила, и страх ушел: - Ты, молодица, не беспокойся, я человек тихий, а за приют одинокой старухи господь тебя вознаградит. Голос у ночной гостьи задушевный, ласковый, словно маслом сдобренный, и говорит она окая, нараспев. - Мне места не жалко, оставайтесь Макаровна поманила Дуню и в сенях сказала: - Прими ее как следует, поговори с ней душевно женщина она разумная, прислушивайся к ее советам. Святая женщина. Дуня собрала ужин. Гостья посмотрела на угол где полагалось быть иконам и где их никогда не было, достала из своей котомки образок и помолилась. Сели за стол. - День сегодня, Евдокия, постный, и вкушать скоромное мне нельзя, грех. Спасибо за угощение. Я буду сыта хлебом-солью и помидорчиком, - сказала утешительница, отодвигая крынку с молоком и тарелку с ломтиком сала. - Как вас зовут, тетенька? - В миру меня звали Екатериной, а ныне Елизаветой. - А для чего два имени? - Когда постригают в монахини, то меняют имя дабы отрешиться ото всего привычного и греховного' мирского, коим человек обуреваем до пострига И стала рассказывать о монастырях. По рассказам Елизаветы выходило, что в монастырях жили самые безгрешные люди. А отец ведь говорил, что в монастырях только лодыри, обманщики и самые вредные люди. - Я с самых юных лет все свои помыслы обращаю к богу и счастлива безгранично. С семнадцати лет, но совету маменьки, царство ей небесное, я жила в девичьем монастыре, сперва послушницей, постом и молитвой укротила свою плоть, и меня постригли в монахини. - Я ведь толком ничего не знаю ни о боге, ни о вере. Никто меня этому не учил. Да и есть ли бог, тоже не знаю, говорят, нет, - сказала Дуня. - Ты не виновата в своем неведении, жизнь такая наступила. За доброту твою расскажу я тебе о том, что скрыто от нынешней молодежи. Старица начала рассказывать "священную историю" о сотворении мира, о прегрешениях Адама и Евы, о кознях дьявола, искусившего Еву. Поднялась яркая утренняя заря, а Елизавета все еще рассказывала вдовушке "священную историю". И еще не один вечер, не одну ночь выслушивала Дуня сказки о чудесах, о святых угодниках, мучениках, о деве Марии и о непорочном зачатии. Привыкла она к старице, к ее сладким речам, к ее наставлениям. Елизавета осмотрела Дунино хозяйство, дала немало полезных советов, как за садом и огородом ухаживать, как содержать корову, чтобы больше молока давала, кур, чтобы бесперебойно неслись. Прополола грядки с помидорами, поставила колышки и подвязала плети, чтобы плоды не ложились на землю. В доме переставила незамысловатую мебель, но так, что сразу стало уютнее. По ее совету, Дуня достала из сундука вышитые мамиными руками салфетки, украсила ими этажерку с книгами, буфет. Сделала Дуне прическу к лицу. Никто еще после смерти матери не ухаживал так за ней, как гостья-монашка: ненавязчиво, умело. Дуня тянулась к Елизавете. Жадно впитывала каждое ее слово и принимала на веру все ее рассказы о боге. Елизавета до поры до времени не касалась мирских дел, не хаяла советских порядков, не высказывала своего отношения к ним. В первое воскресенье сходила в церковь к обедне. На вопрос Дуни, как ей показалось, ответила, поджав тонкие губы, с ел^ заметным презрением: - Нет того благолепия, какое должно сопутствовать православному богослужению. Попы пекутся не о боге, а о себе. IlI За две недели, что гостила старица, Дуня сильно изменилась-присмирела, на вопросы о здоровье отвечала с загадочной улыбкой. Макаровна заметила, что Дунюшка, как подружилась с матерью Елизаветой, чаще стала вспоминать свою матушку-покойницу и выпрашивать ей царство небесное. Макаровна как-то сказала: - Хватит тебе убиваться и казнить себя. Один бог без греха. А покойницу помянула бы ты по-христиански. И таинственным полушепотом: - Говорила я о тебе отцу Михаилу. Сочувствует тебе наш пастырь духовный. Приглашает он тебя на дом, а не в церкву. Сходи к нему, закажи панихидку отслужить по усопшим родителям и по убиенному Петру. Никто знать не будет... Ух ты, проклятая! -- закричала старуха, глянув в окно. - Я тебя, подлую, отважу по чужим огородам лазить! - и выбежала выгонять чью-то козу из своего огорода. Дуня часто видела во сне маму, ее нежность, вспоминала, как она крестила ее на ночь" как молилась о ее счастье,.как таилась, чтобы отец не заметил религиозного воспитания дочки. Раньше об этом" почему-то не вспоминала и не думала, а теперь все припомнилось и в прошлом все казалось светлым и радостным, нынешняя жизнь-мрачной и беспросветной. А может, верно говорит мать Елизавета, что нет на земле счастья, что оно только в загробной жизни. ...Под окном поповского дома густо росла сирень. В горницу сквозь листву еле проникали вечерние лучи солнца, и стоял в ней зеленый сумрак. За столом сидел отец Михаил в широких штанах и вышитой косоворотке и пил чай. Над столом кружились жирные мухи и лезли в вазочку с янтарным медом. В горнице беспорядок, постель не прибрана, на кровать небрежно брошен подрясник. - Батюшка, я к вам, Макаровна меня прислала, - робко проговорила Дуня, переступая порог горницы. - Проходи, проходи, Евдокия, присаживайся! Нс угодно ли чайку с медом-безгрешный напиток. - Спасибо, не за тем я пришла. - Донесли до меня досужие языки о твоем горе, а еще более о прегрешениях. Люди злы, один господь милостив. Садись поближе. Беспорядок у меня в дому, не осуди. Матушка уехала в гости к дочке, а я нынче одинокий, и некому за мной присмотреть. Да ты садись и рассказывай все по совести, а я твое покаяние донесу до всевышнего. Давай покайся, с кем и как грешила? - Да ведь стыдно, батюшка. - Слыхала про Марию Магдалину? - Нет. - Было это давно, когда по грешной земле ходил наш спаситель. И привели к нему молодую девицу неописуемой красоты. Она грешила со многими мужчинами денег ради и любила веселую жизнь. И спросили Иисуса: "Неужели можно простить и эту грешницу? По нашим законам ее следует закидать камнями". И он сказал: "Кто из вас безгрешен, пусть первый бросит камень". Таких не нашлось, а Мария Магдалина уверовала в сына божия и была причислена к лику святых. - Больше она не грешила? - простодушно спросила Евдокия.. - Об этом в священном писании не сказано, - дипломатично ответил священник. - Видишь, Евдокия, в каком неуюте живет духовный пастырь? Прибрала бы ты в доме, а я помолюсь о спасении души твоих близких и о твоем здравии. Дуня подоткнула подол и принялась за уборку. Поп смотрел на ее крепкие стройные ноги, потом схватил вдовицу в объятия и потащил на кровать. Дуня вырвалась из цепких рук и залепила оплеуху. Выбегая, бросила: - Кобель бессовестный! Я тебе не Мария Магдалина! Мать Елизавета появилась, как всегда, поздно вечером. - Что с тобой, Дунюшка! Похудела-то как! Нездоровится или еще какое горе настигло?' - Заболела, душа болит. - Эта хворь вылечивается молитвой и смирением. - Попробовала я молиться, а только нагрешила... Растравила ты меня своими рассказами. А тут еще Макаровна привязалась: "Сходи да сходи к батюшке, закажи панихиду по усопшим родителям". Я и пошла к попу на дом. А он под подол полез. Огрела его - вот и вся панихида. Это оказалось как нельзя кстати. Нынешние попы далеко отошли от православной веры. Но есть истинно православные христиане. Они настоящие подвижники, и только они унаследуют царствие небесное. Елизавета умела находить чувствительные и слабые струнки в душе намеченных жертв, умела беседовать проникновенно, умела заставить поверить ей. - Приходи к нам, в Куйму, там я тебе покажу настоящих православных, кои ради вечного спасения отреклись ото всего мирского и ведут подвижничество по примеру первых христиан, - пол конец сказала старица. - Приду, - завороженно ответила Дупя. Утро. Над прибрежными лугами туманная дымка. Воздух прозрачный, переливчатый. На лугах вразброску стоят стога сена. В воде купаются белые облака неторопливо переправляются на луга, и тени их катятся по отаве. А дальше в степи по обочинам проселочной дороги жухлая трава, припорошенная дорожной пылью. Вот несжатая пшеница, неубранная рожь, а там, где поработали жатки и комбайны, желтая колючая стерня С уборкой урожая колхозники явно запаздывают Но что поделаешь? Людей и машин не хватает Старики вручную косят хлеба, а за жнейкой следом молодые и старые колхозницы вяжут снопы. Ни песен, ни шуток обычных в страдную колхозную пору Вот и Куйма. У тощей девчонки, перебегавшей улицу, Дуня спросила, где живет монашка Елизавета. Та' махнула ручонкой, приглашая следовать за собой, и побежала Дуня еле поспевала за ней. Наконец девочка юркнула в избу кирпичной кладки с соломенной крышей. На пороге показалась Елизавета. Ахнула, бросилась обнимать, перекрестила, троекратно облобызала. От нес исходил запах ладана и сладких духов. - Авдотьюшка, какими судьбами? - Пришла душу спасать. Не приглашая гостью в избу, Елизавета сказала!' - Вот и славно! Пока надо устроить тебя на ночлег, а душой твоей мы займемся потом. Пойдем к нашей сестре. Хоть и не красна изба у Феклы, зато хозяйка вере предана и тайну сохранять умеет. А ведь ты поди опасаешься. Много на нашу веру гонений. Изба у Феклы и верно - не красна углами, а пирогами и совсем бедна. Пол глиняный, окошечки маленькие, по углам иконы. Посередине большая печка, низенькая, как и вся изба. Перегородка, оклеенная почерневшими газетами, делит избу на две части- одну большую, другую маленькую. В большой у перегородки стоит широкая деревянная кровать, а в маленькой-грубо сколоченный топчан

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору