Харуки МУРАКАМИ
   ХРОНИКИ ЗАВОДНОЙ ПТИЦЫ

Перевод: Ивана и Сергея Логачевых


Анонс

   Роман "Хроники Заводной Птицы" (1994-1995) одного из самых популярных
писателей мира Харуки  Мураками  -  произведение  поистине  джойсовского
масштаба. Ужас Второй мировой  войны  и  судьба  нашего  современника  в
Японии,  письма,  мистические  сны,  воспоминания,  журнальные   статьи,
закодированные  файлы  -  цельное  полотно,  сотканное  из   невероятных
событий,  тонкой  иронии  и  неподражаемой  интонации  Харуки  Мураками,
который сам сказал о  своей  работе:  "Хроники  Заводной  Птицы"  -  это
попытка абсолютного романа... это книга исцеления".

КНИГА ПЕРВАЯ
СОРОКА-ВОРОВКА
Июнь-июль 1984 г

1
Заводная Птица во вторник * Шесть пальцев и четыре груди

   Когда зазвонил  телефон,  я  варил  на  кухне  спагетти,  насвистывая
увертюру из  "Сороки-воровки"  Россини,  которую  передавали  по  радио.
Идеальная музыка для спагетти.
   Я подумал, не послать ли звонок к черту: спагетти почти сварились,  и
Клаудио Аббадо подводил Лондонский симфонический оркестр к  музыкальному
апогею.  Впрочем,  пришлось  сдаться:  кто-нибудь   из   приятелей   мог
предлагать работу. Я убавил огонь на плите,  зашел  в  гостиную  и  снял
трубку.
   - Удели мне десять минут, - сказала трубка женским голосом.
   На голоса у меня память неплохая, но этот был незнаком.
   - Извините? Кого вам нужно? - вежливо осведомился я.
   - Тебя, конечно. Дай мне десять минут, и мы сможем понять друг друга.
- Голос звучал низко, мягко - и в то же время тускло.
   - Понять друг друга?
   - Я имею в виду чувства.
   Я заглянул на кухню. Спагетти кипели вовсю - из кастрюли  валил  пар.
Аббадо продолжал командовать "Сорокой-воровкой".
   - Извините, но я как раз готовлю спагетти. Не могли бы вы перезвонить
позже?
   -   Спагетти?!   -   изумленно   проговорила   женщина.   -   Ты    в
пол-одиннадцатого утра варишь спагетти?
   - Ну, тебя это не касается. - Я слегка обозлился и перешел на "ты". -
Когда хочу - тогда и завтракаю.
   - Пожалуй,  верно.  Хорошо,  перезвоню,  -  сказала  она.  Прозвучало
невыразительно и сухо. Удивительно, как легкая смена  настроения  влияет
на оттенки человеческого голоса.
   - Минуточку, - сказал я,  не  дав  ей  положить  трубку.  -  Если  ты
что-нибудь продаешь, то сюда звонить бесполезно. Я сижу  без  работы,  и
мне не до покупок.
   - Не беспокойся. Я знаю.
   - Знаешь? Что ты знаешь?
   - Что ты без работы. Мне это известно. Беги  скорее,  доваривай  свои
драгоценные спагетти.
   - Послушай! Ты вообще... - Связь оборвалась  на  полуслове  -  как-то
слишком резко.
   Я обалдело смотрел на зажатую в руке трубку,  пока  не  вспомнил  про
спагетти.  Вернувшись  на  кухню,  выключил  газ  и  вывалил  содержимое
кастрюли в дуршлаг. Из-за этого звонка спагетти немного разварились,  но
это не смертельно. Я стал есть - и думать.
   Понять друг друга? - повторял я, поглощая  спагетти.  Понять  чувства
друг друга за десять минут?  О  чем  она?  Может,  просто  кто-то  решил
пошутить? Или какой-нибудь новый трюк торговых агентов? В  любом  случае
это не ко мне.
   Вернувшись в гостиную, я устроился на диване с библиотечной  книжкой,
время от времени поглядывая на телефон. Что мы должны были понять друг о
друге за десять минут? Что вообще два человека могут узнать друг о друге
за десять  минут?  Подумать  только:  женщина,  похоже,  была  чертовски
уверена в этих десяти минутах - ведь это первым слетело у нее  с  языка.
Будто девять минут - слишком мало, а одиннадцать - уже  чересчур.  Какая
точность! Похоже на спагетти.
   Читать расхотелось, и  я  решил  погладить  рубашки.  Я  всегда  этим
занимаюсь, когда в голове каша. Старая привычка. Операцию эту  я  строго
разбиваю на двенадцать этапов - начинаю с внутренней стороны  воротничка
(№ 1) и заканчиваю манжетой на левом рукаве (№ 12). Порядок всегда  один
и тот же, и за глажкой я веду отсчет операций. Иначе толку не будет.
   Выгладив три штуки, я проверил, не осталось ли  складок,  и  развесил
рубашки. Едва я выключил утюг и убрал его в  шкаф  вместе  с  гладильной
доской, в голове прояснилось.
   Только я зашел на кухню выпить воды, как опять зазвонил телефон. Чуть
помедлив, я все-таки решил поднять трубку. Если это та же самая женщина,
скажу, что глажу, и на этом конец.
   Но это была Кумико. Часы показывали полдвенадцатого.
   - Как дела? - спросила она.
   - Прекрасно.
   - Чем занимаешься?
   - Вот гладить закончил.
   -  Что-нибудь  не  так?  -  В  ее  голосе  слышалось  чуть   заметное
напряжение: она знала, в каком состоянии я обычно принимаюсь гладить.
   - Да нет. Просто выгладил несколько рубашек. - Я  уселся  на  стул  и
переложил трубку в другую руку. - Чего звонишь?
   - Ты стихи умеешь писать?
   - Стихи? - удивился я и подумал: стихи? Какие еще стихи?
   - У меня знакомая в одном журнале... Это журнал для девушек. Им нужен
человек -  отбирать  и  править  стихи,  которые  присылают  в  редакцию
читательницы. Еще он должен каждый месяц писать  короткое  стихотворение
на титул. За такую ерунду неплохо платят.  И  занят,  конечно,  не  весь
день. Могут подбрасывать еще что-нибудь на редактуру, если...
   -  Ерунда?  -  перебил  ее  я.  -  Погоди-ка.  Мне  нужно  что-нибудь
юридическое. С чего ты взяла, что я умею править стихи?
   - Я думала, ты что-то писал, когда учился в школе.
   - Писал, конечно. В стенгазету - какой класс выиграл в футбол или как
физик свалился с лестницы и попал в больницу. В общем, всякую фигню.  Но
не стихи. Я не умею писать стихи.
   - Но я ведь не о настоящих стихах  говорю.  Какие-нибудь  бредни  для
школьниц. Никто не требует, чтоб они вошли в литературу. Ты  их  сможешь
сочинять с закрытыми глазами. Понятно?
   - Послушай! Я просто не умею писать стихи - ни с  открытыми  глазами,
ни с закрытыми. Никогда этим не занимался и не собираюсь, - отрезал я.
   - Ладно, - вздохнула жена. - Но  ведь  по  юридической  части  работу
найти трудно.
   - Знаю. Потому я и раскинул щупальца во все стороны. Скоро кто-нибудь
должен ответить. Если не получится, снова буду соображать.
   - Ну, как знаешь. Кстати, какой сегодня день?
   Я задумался.
   - Вторник?
   - Тогда, может, сходишь в банк - заплатишь за газ и телефон?
   - Схожу. Все равно идти надо. Собирался купить что-нибудь к ужину.
   - Что хочешь готовить?
   - Еще не знаю. В магазине что-нибудь придумаю.
   - Ты подумай хорошенько, - сказала она  серьезно.  -  Нечего  так  уж
торопиться с работой.
   Таких слов я никак не ожидал.
   - Это почему? - Что сегодня за день такой? Все женщины  мира  взялись
удивлять меня по телефону? - Страховка по безработице  рано  или  поздно
кончится. Не могу же я всю жизнь сидеть без дела.
   - Правильно, но мне же  повысили  зарплату  плюс  разные  подработки,
сбережения... Вполне проживем, если не будем  транжирить.  Тебе  надоело
сидеть дома и заниматься хозяйством? Тебе не нравится?
   - Не знаю, - честно ответил я. Я на самом деле не знал.
   - Тогда сядь и как следует подумай, - сказала  жена.  -  Кстати,  кот
вернулся?
   Кот. Я совсем забыл про кота.
   - Нет. Пока.
   - Может, поищешь? Его уже неделю как нет.
   Я уклончиво промычал и снова переложил трубку в другую руку.
   - Почти наверняка шляется где-нибудь у пустого дома в конце  дорожки.
Там, где во дворе птица стоит. Я его там несколько раз видела.
   - На дорожке? Когда это ты туда ходила? Раньше ты не говорила...
   - Ой-ой! Надо бежать. Много работы. Не забудь про кота.
   Раздались короткие гудки. Я снова посмотрел на трубку и положил ее на
рычаг.
   Интересно, зачем Кумико туда понесло? Наш дом от дорожки отгораживала
стена из бетонных блоков. Лазить через нее не было никакого смысла.
   Я сходил на кухню за водой, вышел на веранду -  посмотреть,  осталась
ли в кошачьей миске еда.  Кучка  сардин  лежала  нетронутой  с  прошлого
вечера. Кот не приходил. Я стоял на веранде и глядел  на  наш  маленький
сад в лучах раннего лета. Садик не из тех, что успокаивают душу.  Солнце
задерживалось там совсем ненадолго, поэтому земля всегда была  черной  и
влажной. Из растений  в  углу  водились  лишь  два-три  кустика  блеклых
гортензий, а я не очень люблю эти цветы. По соседству торчало  несколько
деревьев,  и  оттуда  раздавался  механический  крик   какой-то   птицы,
напоминавший скрежет заводимой пружины. Бог знает, что это была за птица
и как она выглядела, но Кумико прозвала ее Заводной Птицей. Каждый  день
Заводная Птица прилетала сюда и заводила пружину нашего тихого мирка.
   Нужно было идти искать кота. Я всегда любил этих животных - и  нашего
кота тоже. Но коты живут своей, кошачьей жизнью и притом весьма неглупы.
Если кот пропал, значит, решил куда-то наведаться. Устанет, есть захочет
и вернется домой. И все же надо пойти поискать его,  чтобы  Кумико  была
довольна. Все равно заняться больше нечем.

***

   В начале апреля я ушел из юридической фирмы, где проработал  довольно
долго. Без особых причин - просто  взял  и  ушел.  Нельзя  сказать,  что
работа мне не нравилась. Так, ничего особенного, но  платили  хорошо,  и
коллектив нормальный.
   По правде  сказать,  в  конторе  я  исполнял  роль  профессионального
мальчика на побегушках. Получалось, по-моему, здорово. Надо  сказать,  у
меня  настоящий  талант  для  выполнения  практических  обязанностей.  Я
схватываю все на лету, действую энергично,  никогда  не  жалуюсь.  Кроме
того, я - реалист. Вот почему, когда я объявил, что хочу  уйти,  старший
компаньон (это было  адвокатское  бюро  типа  "Отец  и  Сын",  и  он  им
управлял) даже предложил мне небольшую прибавку к жалованью.
   Но я все-таки уволился - и не потому, что у меня были какие-то особые
надежды  или  планы.  Меньше  всего  мне  хотелось,  к  примеру,   снова
запереться дома  и  готовиться  к  экзамену  в  коллегию  адвокатов.  Но
оставаться в конторе и продолжать заниматься тем, чем занимался, я  тоже
не хотел. Если увольняться, то сейчас, решил я. Останься я на месте, это
было бы на всю жизнь. В конце концов, мне уже тридцать.
   За ужином я сказал Кумико, что собираюсь уйти с работы.
   - Ясно, - только и ответила она и на какое-то время  замолчала,  хотя
ясно совсем ничего не было.
   Я тоже помалкивал, пока Кумико не добавила:
   - Если ты решил уволиться, значит, так и  надо.  Это  твоя  жизнь,  и
можешь поступать так, как тебе хочется. - Сказав это, она стала выбирать
палочками кости из рыбы и складывать их на край тарелки.
   Жена прилично зарабатывала в журнале о  здоровом  питании,  где  была
редактором. Кроме того, друзья  из  других  журналов  время  от  времени
подбрасывали ей заказы по оформлению - тоже совсем не лишний  доход.  (В
колледже   она   занималась   дизайном   и   мечтала   стать   свободным
художником-иллюстратором.) Вдобавок,  уйди  я  из  фирмы,  у  меня  тоже
какое-то время оставались бы деньги  из  страховки  по  безработице.  То
есть, даже если бы я сидел дома на хозяйстве, нам все равно  хватило  бы
на еду, химчистку и другие траты, и наша жизнь мало бы изменилась.
   Так я бросил работу.

***

   Я загружал в холодильник купленные продукты, когда  раздался  звонок.
На этот раз аппарат трезвонил  нетерпеливо  и  раздраженно.  Я  как  раз
открывал пластиковую упаковку тофу . Положил ее на стол, зашел в гостиную и  снял
трубку.
   - Ну как? Доел спагетти? - сказала женщина.
   - Доел. Но сейчас мне надо идти искать кота.
   - Десять минут подождет, я уверена. Это не спагетти варить.
   Я почему-то не мог прервать разговор - что-то в голосе  женщины  меня
притягивало.
   - Ну, хорошо. Но только десять минут.
   - Теперь мы сможем понять  друг  друга,  -  тихо  произнесла  она.  Я
почувствовал, как она удобнее устроилась на стуле  и  положила  ногу  на
ногу.
   - Интересно, - сказал я, - почему именно десять минут?
   - Десять минут... это может оказаться дольше, чем ты думаешь.
   - Ты уверена, что мы знакомы?
   - Конечно. Мы много раз встречались.
   - Когда? Где?
   - Неважно. Если в это углубляться,  десяти  минут  не  хватит.  Важно
время, в котором мы сейчас. Настоящее. Ты не согласен?
   - Может, и так. Но я хотел бы убедиться, что ты меня знаешь.
   - Какие доказательства тебе нужны?
   - Например, сколько мне лет?
   - Тридцать, - сразу отозвалась она. -  Тридцать  лет  и  два  месяца.
Хватит?
   Поразительно - она действительно меня знает, но я совершенно не помню
ее голоса.
   - Теперь  твоя  очередь,  -  произнесла  она  вкрадчиво.  -  Попробуй
вообразить меня. По голосу. Представь, какая я. Сколько мне лет.  Где  я
сейчас. Как одета. Ну, давай?
   - Понятия не имею.
   - Давай же. Напрягись.
   Я взглянул на часы. Прошла только минута и пять секунд.
   - Абсолютно не представляю, - снова сказал я.
   - Давай, я тебе помогу. Я - в постели. Только что из душа, и  на  мне
ничего нет.
   Блеск! Секс по телефону.
   - Или ты предпочитаешь,  чтобы  я  что-нибудь  надела?  Кружева?  Или
чулки? На тебя это подействует?
   - Да какая мне разница? Делай что хочешь. Можешь надеть что-нибудь, а
хочешь - валяй  голышом.  Извини,  но  такие  телефонные  игры  меня  не
интересуют. У меня масса дел и...
   - Десять минут. Ты же не умрешь, если потратишь на меня десять минут?
Только ответь на мой вопрос: ты хочешь, чтобы  я  была  голая,  или  мне
что-нибудь надеть? У меня много разных вещей. Черное кружевное белье...
   - Давай голышом. Согласен. - Прошло четыре минуты.
   - Волосы у меня на лобке еще мокрые, - продолжала она.  -  Я  еще  не
обсохла как следует. О-о! Как у меня там влажно! Тепло и  очень  влажно.
Волоски такие мягкие. Черные и изумительно мягкие. Хочешь погладить?
   - Послушай, ты, конечно, извини, но...
   - И ниже. Еще ниже. Там тоже тепло  -  совсем  как  подогретый  крем.
Очень тепло. М-м-м. В какой я сейчас позе, как ты думаешь? Правое колено
приподнято, левая нога в сторону. Как стрелки  часов,  когда  показывают
десять ноль пять.
   По ее голосу я понимал, что она  не  притворятся.  Она  действительно
раскинула ноги на 10.05; ее влагалище было мягким и сочным.
   -  Потрогай  губки.  М-е-едленно.  А  теперь  раскрой  их.  Вот  так.
М-е-едленно, м-е-едлен-н-но. Пусть твои  пальцы  ласкают  их.  Вот  так!
О-о-очень медленно. А теперь коснись  другой  рукой  моей  левой  груди.
Поиграй с ней. Поласкай. Веди руку выше. Сожми легонько сосок. Еще  раз.
Еще. И еще. Я сейчас кончу.
   Ни  слова  не  говоря,  я  положил  трубку.  Вытянувшись  на  диване,
уставился на часы и глубоко вздохнул. Разговор занял минут пять-шесть.
   Через десять минут телефон зазвонил снова,  но  я  не  притронулся  к
трубке. Прозвонив пятнадцать раз, аппарат смолк, и в  комнате  наступила
глубокая, холодная тишина.

***

   Без чего-то два я перелез через стену в нашем  дворе  и  оказался  на
дорожке. Мы так называли ее, хотя это не была дорожка в  прямом  смысле.
Наверное, нет слова, которым можно обозначить, что это такое. К  дорогам
оно точно не имеет отношения: у дороги есть начало и конец, она приведет
вас куда надо, если вы по ней пойдете. А у  нашей  дорожки  не  было  ни
начала, ни конца, ни входа, ни выхода. С обеих сторон она  заканчивалась
тупиками. Но даже тупиком ее нельзя было назвать: у тупика имеется  хотя
бы вход. Соседи для удобства называли ее просто дорожкой. Длиною  метров
в триста, она разделяла задние дворы стоявших вдоль нее  домов.  Шириной
около метра, а в нескольких местах вообще завалена хламом и перегорожена
заборами.
   Мой дядя, почти  задаром  сдавший  нам  этот  дом,  рассказывал,  что
когда-то дорожка имела два конца и служила переулком, соединявшим улицы.
Но в годы экономического бума на свободных участках выросли новые дома и
стиснули этот проход так, что он превратился в неширокую дорожку.  Людям
не нравилось, что посторонние ходят прямо у них под окнами или на заднем
дворе, поэтому один конец скоро заблокировали или, скорее,  перегородили
скромным заборчиком. А через какое-то время некий житель решил расширить
свой сад и наглухо запечатал этот конец стеной из блоков.  Как  будто  в
ответ, на другом конце вырос барьер из колючей проволоки, через  который
не могли пробраться даже собаки. Соседи не жаловались  -  уже  никто  не
пользовался   этим   проходом,   и   они   радовались,   что   появилась
дополнительная защита от  злоумышленников.  В  конце  концов,  проходом,
напоминавшим заброшенный канал, перестали пользоваться, и он превратился
в ничейную полосу между двумя рядами домов. В разросшихся сорняках  свою
клейкую паутину развесили пауки.
   И что это вдруг жена туда зачастила? Я сам наведывался на эту дорожку
от силы раза два, да и Кумико пауков боялась. Но какого черта? Если  она
сказала, что надо поискать кота на дорожке, значит, надо идти.  В  любом
случае гораздо  лучше  прогуляться,  чем  сидеть  дома  и  ждать,  когда
зазвонит телефон.
   Яркое солнце первых дней лета испещрило дорожку темными пятнами теней
от распростертых  над  головой  ветвей,  замерших  в  полном  безветрии.
Казалось, теням суждено навеки впечататься в дорожку. Сюда  не  проникал
ни один звук. Чудилось,  что  я  слышу,  как  под  лучами  солнца  дышат
травинки.  По  небу  дрейфовала  кучка  мелких  облаков.  Их  четкие   и
аккуратные контуры напоминали облака со средневековых гравюр. Мир вокруг
воспринимался с  такой  пугающей  ясностью,  что  мое  собственное  тело
казалось зыбким, безграничным, текучим. И очень горячим.
   На мне  была  футболка,  тонкие  брюки  и  теннисные  тапочки,  но  я
чувствовал, как на солнцепеке под мышками и на груди выступил  пот.  Как
раз в то утро я достал футболку и брюки из  коробки  с  летними  вещами,
поэтому в нос еще бил резкий запах нафталина.
   Соседские дома четко  делились  на  две  категории:  более  старые  и
построенные не так давно. Новые, как правило, были меньше, их участки  -
скромнее. Концы  длинных  палок,  на  которых  сушилось  белье,  торчали
поперек дорожки, и временами мне приходилось  прокладывать  себе  дорогу
через  завесы  полотенец,  рубашек  и  простыней.  Откуда-то   отчетливо
слышались звуки телевизора, где-то спускали в туалете воду, пахло карри.
   Старые дома, напротив, почти не подавали признаков жизни. От  дорожки
их отделяли живые изгороди  из  ухоженных  кустарников,  словно  ставни,
сквозь которые виднелись причесанные сады. В  углу  одного  сада  стояла
бурая и высохшая новогодняя елка. Другой  участок  превратили  в  свалку
всех мыслимых игрушек: похоже, их оставили  несколько  поколений  детей.
Там валялись трехколесные велосипеды и  накидные  кольца,  пластмассовые
мечи и резиновые мячики, куклы-черепашки и маленькие бейсбольные биты. В
третьем саду висело баскетбольное кольцо, в четвертом на  газоне  стояли
замечательные дачные стулья и керамический столик. Стулья, первоначально
белого цвета, были покрыты таким слоем грязи, будто ими не  пользовались
несколько месяцев, а  может  быть,  и  лет.  К  столу  прилипли  лиловые
лепестки магнолии.
   Сквозь   одну   стеклянную   дверь   в   алюминиевой   раме    хорошо
просматривалась обстановка комнаты.  Кожаный  диван  и  кресла,  большой
телевизор, буфет  (на  котором  расположились  аквариум  с  тропическими
рыбками и два каких-то кубка) и торшер. Комната выглядела  декорацией  к
телеспектаклю. Еще в одном саду стояла огромная собачья конура с дверцей
настежь - собаки в ней не было. Металлическая сетка на дверце  вздулась,
будто обитатель конуры несколько месяцев наваливался на нее изнутри всем
телом.
   Пустой дом, о котором говорила Кумико, стоял как раз  за  участком  с
конурой. Что там никто не живет - причем  уже  довольно  давно,  -  было
видно сразу. Сравнительно  новое  двухэтажное  здание,  однако  закрытые
деревянные ставни  сильно  обветшали,  а  металлические  наличники  окон
второго этажа покрылись ржавчиной.  В  аккуратном  садике  действительно
стояла  каменная  стату