Майя Немировская.
    Рассказы


Майя Немировская. Наши "университеты"


     © Copyright Майя Немировская
     Date: 05 Jul 2001
     OCR: Tanya Povolotsky


     " Главное - это язык" писали из Америки люди. И перед отъездом, конечно
же,  все  мы готовились. Каждый по  мере своих сил  и  возможностей. Но лишь
оказавшись  здесь,  во  всей  этой  новой  неразберихе, поняли, что  десятка
два-три  наскоро взятых уроков английского явно недостаточно.  А нет языка -
нет общения. А значит, нет индивидуальности.
     И заученный с детства лозунг "учиться,  учиться и учиться",  независимо
от возраста и географической перемены места жительства, начинает приобретать
для нас новый, реальный смысл.
     Отсидев с  малозаметным  результатом  положенные  три месяца  в  НАЯНЕ,
начинаем  искать  школу, где  можно "взять язык". И  попадаем туда,  где нас
охотно берутся учить.
     Вступительный  тест.  Координатор,  русский,  всем   своим   видом  так
напоминающий  завуча средней школы,  произносит короткую,  но  торжественную
речь о  предоставленной  нам возможности  учиться в  таком заведении. Затем,
рассаженные   на   приличном   расстоянии   друг  от   друга  очень  строгим
экзаминатором-американцем,  волнуясь,   зачеркиваем   клеточки  в   листках.
Зачастую - наугад.
     Спустя неделю с удивлением узнаем, что  приняты. "Финансовая комиссия",
расписание занятий - и начинается  наше  обучение. Забросив  часа на три все
свои  эмигрантские эаботы,  внуков, кухню,  шапинг  и подработки, ( сохраняя
незыблемыми лишь бесчисленные "апппойнтменты"), начинаем брать образование в
известном и популярном у русских учебном заведении- Туро Колледже.

     Обшарпанные стены здания  ешивы, поломанные  столы-парты и перекошенные
рамы окон не вызывают вначале у новоявленных студентов особого восторга.
     Первые уроки, первые учителя...
     - Хай, кидз! - в класс  входит  педагог по  "спичу"-  крупная, девица в
джинсах с прорезями  на коленях и рабочих полузавязанных ботинках. Пока  она
рассматривает какие-то  бумаги  на столе, класс  негромко  переговаривается,
обсуждая это явление. Неожиданно оторвав голову от папки, она подскакивает к
двери, и резко, так,  что стены дрожат, хлопает  ею изо всех  сил. Группа от
неожиданности  немеет. Как потом  выясняется, учительница  работает еще  и в
школе с детьми с разными криминальными  нарушениями и, обычно, таким образом
устанавливает  в  классе  дисциплину.  К   ней  привыкаем  не  сразу.  Позже
выясняется, что она не такая уж  и нервная, что у нее в квартире  живет пять
кошек,  и  ездит  она  на  работу издалека и нередко на  велосипеде. К концу
семестра, не обращая уже  внимания на такую мелочь, как  непривычный внешний
вид учителя, прощаем ей все и чувствуем к ней даже симпатию.

     Моложавая  стройная   женщина,  преподаватель   грамматики,  приветливо
эдоровается  на родном для  нас  языке. Для пятидесяти- шестидесяти-летних и
старше учеников, впервые открывших  английский учебник,  уроки на английском
вперемежку  с   русским,  были   просто  подарком.  И  как  первая  школьная
учительница,  так  и   эта  наша,  полюбилась,  запомнилась.  Помимо  времен
глаголов,  она  находила  время  и  желание  разбираться  на переменах  и  в
различных письмах и бумагах, ежедневно сваливающихся в наши почтовые ящики в
большом  колличестве.  Она  говорила  нам,  только  что  приехавшим,  но уже
очнувшимся от яркой американской эйфории и все время сталкивающихся с новыми
проблемами, от которых порой впадали в настоящую, неподдельную депрессию:
     - Это  прекрасная страна.  Вам  повезло, что  вы оказались здесь.  Ваши
дети, вы сами, поймете это позже. И вы обязательно добьетесь успеха.
     И она  приводила в  пример себя, свою семью,  приехавшую лет пятнадцать
назад без языка, без подходящей для Америки профессии. Она рассказывала, как
пройдя обязательный  для всех  период  трудностей,  они постепенно  стали на
ноги, выучились сами и уже детей своих учат в престижных заведениях.
     Как хотелось и нам верить в счастливое будущее. Но прежде всего-язык. И
мы стараемся.  Упорно работаем, учим, выполняем усердно задания  в  классе и
дома, в скверике на скамейке, и в очередях на аппойтменты.

     Преподаватели меняются каждый семестр. И американцы, и русскоговорящие,
так  отличающиеся   друг   от   друга   своими  методами   работы,  степенью
образованности, интеллегентностью.  "Закройте книгу,  там нет  того, что вам
нужно"-говорит одна учительнница.  "Разве вы  не  пользовались  учебником  в
прошлом семестре? - удивляется другая. Заучивать наизусть целые блоки текста
или  отвечать,  словно  двоечники,  стоя  у  доски,  нравиться  третьей.   И
интеллигентный, всегда в  темном костюме с галстуком  преподаватель истории,
так  старавшийся заинтересовать  нас своим предметом и с  таким неподдельным
интересом  выслушивавший  наши запутанные,  мудренные вопросы. И добродушная
хасидка в  парике и разноцветных носках, долго  записывавшая урок на доске и
пока  класс работал, сладко  задремывавшая над расскрытой интересной книгой.
Как-то  взамен  себя она  прислала  на  урок  мужа, худенького, застенчивого
мужчину. Он долго списывал задание на  доску, краснел, смущался и под  конец
признался, что  по  профессии  он не учитель,  а музыкант.  Просто  жена  по
семейным  обстоятельствам сегодня "бизи"  и попросила  его  провести урок. И
недолго  замещавший кого-то "профессор"  из  ешивы,  все время подтягивавший
сползающие брюки и одновременно кидавший в рот чипсы из пакетика.
     И русские  преподаватели,  порой смотревшие  на  нас, людей в возрасте,
таких эрудированных,  образованных,  интеллектуальных там, в  Союзе, и таких
беспомощных без языка здесь - с какой-то принижающей жалостью.
     Спустя  пару   семестров,  уже   на  старших   курсах,  освоив  немного
грамматику,   приступаем  к  написанию  сочинений.   Повезет,  если   авторы
произведений Хэмингуей  или  Фицжеральд,  Ирвин Шоу или Чехов.  А  то иногда
приходится  разбирать тексты с таким нагромождением слов,  фраз,  выражений,
что ни в одном словаре не найдешь  перевода. Не  свяжешь логического смысла.
Но  писать все равно надо. И вот,  обложившись словарями, приступаем к делу.
Надо перевести, понять, охарактеризовать, определить главную идею, высказать
критические замечания - в общем, хорошо потрудиться над произведением.
     Одна из преподавательниц,  американка, женщина умная и деликатная, щадя
наше уязвленное самолюбие, всегда  раздавала  проверенные работы в свернутом
виде. Изучив наши "философские" труды, она нередко говорила:
     - Я  получаю  наслаждение,  работая с  вами, читая ваши  содержательные
"композишн".  В  другом  колледже,  где  учатся преимущественно  американцы,
афроамериканцы, возрастом и помоложе вас, кроме глагола "to be", мысли их на
бумаге ничем больше не выражаются.
     Она не  догадывалась, наверно, каким  трудом давалось  нам эта похвала.
Сколько вечеров и выходных дней потрачено  на  такую работу. И не зря многие
"стюденты" не выдерживали, оставляли колледж. Не хотелось им  уже  ни языка,
ни траты времени и нервов.
     Но  зато  самые  стойкие  и  выносливые преодолевали  курс за курсом  с
каким-то особым рвением и упорством.  И хотя  прекрасно знали, что работа по
выбранной специальности после  окончания им  не всем  светит - старались все
равно. Наверно, лишь для "селф конфиденс", для собственного самоутверждения.
Видимо, отличники все бывшие.
     А  чего стоит  время, когда  только  и  слышно в  коридорах  и  классах
"списки, чеки ". Эти слова сразу вносят оживленние в атмосферу колледжа. Как
же,  не   зря   проучились  семестр,  и   собственные,   может  единственные
заработанные в Америке доллары, наконец, выдаются. И они так ценны.
     Каких только людей не собирает под свою крышу Туро Колледж, переехавший
не    так   давно   в   специально   отстроенное   здание    с   просторными
кондиционированными   классами,    хорошей   библитекой    и   компьютерными
лабораториями.  Здесь, кроме пожилых  русских,  учится уже много молодежи  -
китайцев,  латиноноамериканцев,  афроамериканцев.   Последние   -  полностью
раскованные, без каких либо  комплексов.  Выходят - заходят  в класс,  когда
вздумается, спокойно  жуют себе сэндвичи, хрустят чипсами на уроках, а то  и
дремлют, положив голову на парту, перед самым учительским столом.
     А   русские   "стюденты"-   они  особые.  Любознательные   и  дотошные,
отличаюшиеся  от остальных своим стремлением все знать, ничего  не упустить,
не пропустить,  взять как  можно больше. Седоволосые,  солидные,  с  сумками
через плечо мужчины  и, наслушавшиеся  убежденных  речей  дикторши  русского
телевидения, что в Америке  у женщин  нет возраста и  влезшие в  облегающие,
независимо от комплекции, джинсы и маечки,  дамы. От дневных забот, от возни
с внуками или  от  уборок чужих кухонь и  туалетов,  они добросовестно сидят
утрами  или  вечерами  на  уроках.  Все  свое  свободное время проводят  над
учебниками, словарями или у компьютеров.
     И  молодая еще  женщина, выстоявшая  трудный день за прилавком русского
магазина, с закрывающимися от усталости глазами. И постоянно соревнуюшиеся и
пререкающиеся у  компьютера  две подружки  старшего  пенсионного возраста. И
сверхобщительный,  вступающий  в   длинный   диспут  с  учителем   на  любую
отвлеченную  тему, экономист из Одессы. И  вызывающая у всех уважение  своей
эрудицией и ответственностью в  учебе, бакинка. И семидесятилетний красавец-
генерал, штурмуюший английский с самого нуля. И бывшая руководящая работница
с прорываюшимися  время  от  времени  начальственными  нотками в  голосе.  И
краснеюший перед преподавателем, как школьник, кандидат медицинских наук.
     Все серьезно учатся, преодолевают нелегкие  спецпредметы,  психологию и
социологию, древнюю  и  современную  истории  Америки  и Израиля,  бизнес  и
компьютер,  живопись  и исскусство.  Часами  сидят  в библиотеке,  выискивая
материал для  заданного  сочинения или  домашнего задания.  Волнуются  перед
очередным тестом, словно перед экзаменом на аттестат зрелости
     Здесь в колледже люди  сближаются, находят  общие интересы,  становятся
друзьями.  На  "брэйках"  ведутся разговоры обо всем, начиная от  политики и
кончая новыми рецептами блюд. Здесь ездят вместе в турпоездки, ходят в музеи
и  на  концерты.  Здесь  делятся   впечатлениями,   медицинскими   советами,
рекомендациями  как получить SSI и государственную квартиру. Здесь  на время
забываются постоянно возникающие новые какие-то проблемы и сложности.
     И спустя некоторое время мы, окруженные в нашем "neighbourhood " сплошь
русским  общением, и  другим  образом вряд  ли  сумевшие  хоть слышать живую
разговорную речь  преподавателей-  американцев,  невольно  начинаем  ощущать
преимушество  и  необходимость  для нас  такого  образования. И  незирая  на
скептически  относящихся с  самого начала к  этой  затее наших  детей, (зато
вызывая искреннее уважение  и  гордость у малолетних внуков) - мы учимся.  И
незаметно начинаем  чувствовать, что произошли какие-то изменения. Мы уже не
глухи, не  немы, не  боимся расскрыть  рот, не  теряемся при  разговоре, как
прежде. И почту сами читаем.
     Возрастной наш поздний университет! Как  все-таки помог он  нам быстрее
приблизится, лучше  понять  американскую действительность. Такую  сложную  и
такую прекрасную. И с легкой грустью невольно думается "Приехать бы нам сюда
пораньше! И отдача была бы достойной".

Майя Немировская. Перешагнув порог


     © Copyright Майя Немировская
     Date: 05 Jul 2001
     OCR: Tanya Povolotsky


     В просторном, разделенном на легкие перегородки офисе за столами сидели
служащие.   Определить   среди  большинства   чернокожих  русскую  оказалось
нетрудно.
     -  Здесь принято назначать аппойтменты -  яркая  дама в  черном брючном
костюме недовольно оторвалась от телефона, подняла на Любу глаза
     -- В чем, собственно, ваша проблема? Если есть английский, такая работа
вполне доступна. А ваш предыдущий опыт  в Союзе  абсолютно никакого значения
не имеет. В Америке, запомните, важны две вещи - язык и возраст.
     Да, в этом Любе уже пришлось убедиться. Поняла также,  что не научиться
ей разговаривать никогда, если не будет окружена живым разговорным общением.
Запаса того,  что удалось наскоро выучить  дома,  явно  недостаточно. А  так
нужно побыстрее "взять  язык",  может еще  не  поздно  добиться  здесь чего-
нибудь.  Палка  о  двух концах.  Как обьяснишь  этой, не  очень  приветливой
женщине, приехавшей, видимо, лет десять-пятнадцать назад и смотревшей теперь
свысока на таких, как сама когда-то.
     Но словно прочитав ее мысли, та неожиданно подобрев, сказала.
     - О кэй. Я постараюсь что- нибудь сделать для вас.
     Через  неделю она,  действительно,  позвонила,  а еще  спустя несколько
дней, Люба нажимала кнопку  звонка на входной панели большого кооперативного
билдинга.
     Маленькая  старушка  в сильно  увеличивающих  очках и  с  настороженным
острым взглядом из-под них, стояла в  проеме приоткрытой двери "Наверное, за
девяносто"-подумалось. "Каково-то будет с ней работать? "
     Большая, уставленная старой массивной мебелью  квартира.  Искусственная
зелень на столиках  и  множество  фотографий на стенах. Серых,  выцветших  и
ярких, недавних. Чисто, тихо, спокойно.
     Старательно  подбирая слова, слегка волнуясь, Люба стала рассказывать о
себе,  но  старая  американка  лишь молча посматривала  на  нее и  почему-то
поминутно вздыхала.
     Такая слабенькая  на  вид,  она, как оказалось позже, сохранила  ясный,
совсем не склеротический ум и  не  по  возрасту  сильный  характер.  Видимо,
совсем  лишь  недавно она  столкнулась  со  своей  физической  немощностью и
подсознательно не хотела мириться с этим..  Опека постороннего человека, при
всей своей необходимости, очевидно, тяготила ее.
     И нелегко было вначале понять и приспособиться, стараться не вызывать у
нее раздражения. Все  это было не ново,  знакомоЛюбе. Она понимала  -  нужно
время, чтобы престарелая американка привыкла, поверила ей, доверилась.
     Весь  день  Фэй бродила по  квартире,  опираясь на палку  двумя руками.
Молча переходила из комнаты в  комнату, долго стояла у стен с  фотографиями.
Подходила  к комоду.  Что-то  перекладывала  в ящичках  с  места  на  место,
вздыхала и снова, пошатываясь ходила по квартире.
     По  утрам,  после  привычного  завтрака- овсяной  каши на воде и чая  с
тостом, намазанным джемом,  она оставалась  за столом,  рядом с телефоном, и
ждала звонков от сыновей.  И  они звонили регулярно, в  одно и  тоже  время.
После разговора с ними и обязательного в конце "I love you", она становилась
добрей,  даже светлела лицом. Но спустя немного времени, снова углублялась в
себя, впродолжая свой мрачный обход по квартире, не замечая никого. Нередко,
вдруг  без  всякой причины,  становилась  раздражительной  и  тогда  сердито
выговаривала Любе:.
     "Я просила на пять инчей открыть окно, а не на десять". Или "Так быстро
вымыла  ванную? ".  "А  почему  ты  выбросила  фольгу,  ее  можно  было  еще
использовать. Наверно, ты очень богатая. "
     И приходилось  молча  глотать несправедливые  придирки. Ясно было,  что
словами здесь ничего не докажешь.
     На  ланч  Фэй  отправлялась в Джуиш  Центр, где  по  заранее купленному
"тикету" можно было поесть да и пообщаться с давними приятельницами.
     Она  сама  выбирала  в больших клазетах  одежду  и перед выходом всегда
смотрелась в большое зеркало, не забывая подкрасить губы сморщенной дрожащей
ручкой.  Перехватив удивленный,  даже  восхищенный  Любин  взгляд,  серьезно
отвечала: "женщина я  или нет?  "  В  больших очках,  брючках и панаме,  она
похожа была больше на ребенка Опираясь на  палку с одной стороны и на Любину
руку с другой, она медленно плелась по тротуару по направлению к Джуйке.
     К этому времени там уже собиралась публика - человек тридцать стариков,
преимущественно женщин. Нарумяненые, в ярких одеждах и блестящих украшениях,
они  шумно  переговаривались, шутили, усаживались за  указанными в "тикетах"
столами.
     Фэй  хотелосьпоказать всем, что  и она  еще  на ногах  и  все  пыталась
усестся сама, без посторонней помощи. Но Люба ухитрялась все же усадить ее и
выходила в коридор, ожидала.
     Весь вид этого заведения - и крашеные грязноватые стены с разноцветными
фотографиями  смеющихся во  весь рот  стариков, и хлопающие дверьми, снующие
взад- вперед работники,  и особенно, этот специфический запах- напомнил Любе
тот, ее  Дом. Отвернувшись  к окну, она смотрела сквозь опущенные  жалюзи на
улицу,  на едва  начавшие  зеленеть  деревья,  кустарники,  и  на  мгновение
казалось, что ничего не изменилось в ее жизни. Что никуда и не уезжала и все
осталось по прежнему...

     То двухэтажное  кирпичное здание  все  еще  стояло  перед  ее  глазами.
Высокие потолки,  белоснежные занавеси на окнах, кресла-качалки вдоль стен и
тот, пробивающийся всю чистоту и дезрастворы неистребимый запах  старости  и
увядания.
     Сколько лет прошло в том доме. Зимой и  летом, изо дня в день неизменно
поднималась она  по  широкой каменной  лестнице  на  второй  этаж,  к  своим
старикам Набросив  халат и косынку, сразу  же окуналась в тяжелую  будничную
рутину- уколы,  перевязки, банки, клизмы. Передвигая столик  с медикаментами
на колесиках, она шла по коридору и из открытых дверей палат на нее отовсюду
устремлялись  глаза  -  любопытные,  выжидающие,  страдальческие  или  вовсе
безучастные.  Такими  разными  и  такими  похожими,  связанные  общей  одной
судьбой, были эти люди.
     Ко всему постепенно привыкаешь. И к работе в этом учреждении, где никто
никогда не выписывался  с улучшением, где нелегкий  труд, вначале казавшийся
невозможным,  и  не поддерживавшийся никакими  положительными эмоциями, Люба
привыкла. Сама того не ожидая, задержалась там надолго.
     Наверно, все же из-за той первой встречи  с "Кларочкой", как  за  глаза
называли  сотрудники  своего главврача. Никогда больше  не  приходилось Любе
видеть  таких  людей. Уже немолодая,  за  пятьдесят,  высокая, с гладкими, с
пробором посредине  волосами, и строгом  темном  костюме,  она внушала такое
доверие..  Какая-то  особая одухотворенность и  сила была  в ее  взоре  И ее
убежденные  слова о  том,  что каждый, кто  приходит сюда работать,  должен,
приносить  себя в  жертву, должен быть всем для людей,  находящихся  в  этом
доме. И захотелось тогда Любе остаться, подчиняться ей, слушаться во всем.
     Дом, который возглавляла Клара Борисовна,  был известен  в области. Его
так и называли "Домом Каменецкой" Властную и жесткую,  ставящую дело превыше
всего,  ее главврача,  уважали  и одновременно побаивались  и сотрудники,  и
начальство. Но немногие знали, какой на самом деле была она милосердной, как
старалась облегчить участь  этих  обездоленных  старикам. Будто чувствовала,
заглядывала в собственную старость.
     Исполнительную и старательную Любу она полюбила. Иногда даже приглашала
к себе домой. Жила Клара Борисовна одна. Сын после окончания института так и
остался в далеком Томске. Женился  поздно  на женщине с ребенком, от  матери
был оторван. Лишь телефонными звонками по праздникам доставлял ей мимолетную
радость.
     Позже, спустя несколько лет, когда  прислали в  Дом нового заместителя,
молодого и самоуверенного, сразу стало всем ясно, что это Кларе на смену. За
чьей-то сильной спиной,  он смело и безжалостно разрушал то, что было частью
ее жизни. И разве лишь ее...
     Клару  вскоре  отправили на пенсию.  И лишь Люба знала, как тяжело было
ей, как крепилась изо всех сил, стараясь не сдаваться, не подавать виду. Она
лелеяла  надежду,  ждала,  что  сын  позовет,  увезет  к  себе.  Н  о  этого
непроизошло.   Она  продолжала  жить  одна.  Потом,   уже  не  справляясь  с
трудностями и смирившись, переселилась в "свой" д