Евгений Андреевич Пермяк
   Старая ведьма


                                   Роман


     -----------------------------------------------------------------------
     Е.Пермяк. Избранное: Романы, рассказы, сказы и сказки
     М.: Советский писатель, 1981
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 22 августа 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


     Проблемам   нравственного   совершенствования   человека   в  борьбе  о
пережитками   прошлого   посвящены   романы   "Старая   ведьма",  "Последние
заморозки".


I

     В  жизни  случается  иногда  так,  что  и  маловажные  события вызывают
большие потрясения.
     Нечто  подобное  произошло  в  новом доме довольно известного сталевара
Василия  Петровича  Киреева.  Событие  заключалось  в  том,  что  владелец и
строитель этого добротного дома обнаружил в нем гниль.
     Не  верилось...  Дом  в общей сложности с начала закладки не простоял и
четырех  лет.  Его  рубленые  стены  едва-едва  пошли  в краснину. А сегодня
утром,  когда  Василий  Петрович  полез  в  дальний  подпол,  где  хранились
снадобья  для  опрыскивания  растений, увидел невероятное. Балки, переводы и
пластины  наката  черного  пола  оказались изъеденными бурой гнилью так, что
некоторые из них можно было проткнуть пальцем.
     Василий Петрович вылез из подпола трясущийся и потный.
     - Ангелина! - окликнул он жену, работавшую в саду. - Беда!
     - Где? Какая?! - отозвалась она, подбегая к мужу.
     - Там,  -  указал  он  вниз,  утирая  рукавом  на лбу холодные капли. -
Гниет, понимаешь, наш дом. Вот посмотри.
     Василий   Петрович   положил  на  крыльцо  перед  женой  большую  бурую
гнилушку.  А она, боясь взять ее в руки, смотрела испуганно и жалостливо, не
зная, как понять, как принять, как оценить случившееся.
     - Только  бы  не  грибок...  Только  бы  не грибок... - твердил Василий
Петрович, разламывая и разглядывая кусок сгнившей древесины.
     При  слове  "грибок"  молодая  женщина вздрогнула, ее миловидное личико
искривилось,   и  она  готова  была  дать  волю  слезам,  но  сдержалась.  А
сдержавшись, припала к груди Василия Петровича и принялась его утешать:
     - Почему  же  именно  грибок,  Вася,  а  не что-то другое? Ну почему же
именно он?..
     Василию  Петровичу  было  не  до  утешений. Ему, человеку порывистому и
нетерпеливому,   нужно   было   знать   сегодня  же,  сейчас  же  о  природе
возникновения  гнили  и о том, какие нужны меры, чтобы приостановить беду. И
он  как  был,  в  рабочей  одежде,  так  и кинулся к старенькому "Москвичу",
торопливо  завел  его  и,  не  дожидаясь,  пока разогреется мотор, покатил в
город.
     - Сейчас  привезу  Чачикова,  -  крикнул  он  из  окна машины Ангелине,
открывавшей ворота, - а там будем решать!..
     Проводив  мужа,  Ангелина  Николаевна  принялась ощупывать стены своего
такого  долгожданного,  такого любимого дома. Обходя его, она в беспокойстве
пробовала  крепость  бревен  сначала  ногтем,  потом  подобранным  на  земле
гвоздем. Стены были целы. Крепки были и нижние венцы.
     Значит,  поражен  только  пол.  И  это,  может быть, не означает гибели
дома,  хотя  она  и была наслышана, как страшен грибок, этот неизлечимый рак
древесины.  Он  мог  перекинуться на стены, и тогда - прощай... Прощай тогда
сбывшаяся мечта - полная чаша радостей и благополучия.
     Разговаривая  сама  с  собой,  Ангелина увидела прислоненную к яблоньке
огородную  тяпку.  Эту  тяпку  оставила  здесь Лидия, шестнадцатилетняя дочь
Василия  Петровича  от  первого брака. Вспомнив сейчас о падчерице, Ангелина
подумала:  а  не  мстит  ли  ей  жизнь  за падчерицу - за то, что она бывает
холодна с нею, а иногда и несправедлива?
     Подумав  так,  Ангелина  многое  вспомнила  из их отношений и во многом
готова   была  раскаяться,  чтобы  предотвратить  этим  возможное  поражение
грибком  стен  дома. Грибок мог не пощадить и здоровую древесину. Грибок мог
съесть  все  строение  в два-три года... Но так думалось Ангелине, пока она,
ковыряя  гвоздем  стены  дома,  обходила  его.  Убедившись  же,  что  страхи
преувеличены,  она  посмеялась над своим нелепым предположением. В этом было
что-то  от  покойной  бабки  Самсонихи,  верившей  в  промысел  тайных сил и
неизбежность возмездия за всякое зло.
     Успокоившись,  Ангелина  решила  дождаться  возвращения  матери,  чтобы
вместе  с  нею  слазить  в  подпол. Одной лезть туда было почему-то страшно.
Может  быть,  потому,  что  гниль  связывалась в ее голове со смертью. Время
шло,   а  мать  не  возвращалась  с  рынка.  Наверно,  она  зашла  к  Анисье
Панфиловне.  Эта  оборотистая  старуха  оказывала  Киреевым немало различных
услуг.  У  них  же не просто свой дом, но и сад, огород, тепличка, три козы,
два борова и племенная свинья.
     Серьезное  хозяйство.  Оно  требовало  деловых помощников и оборотистых
посредников...
     Обо  всем  этом  еще  будет сказано, а теперь предоставим слово старому
технику-строителю.


II

     Мирон  Иванович  Чачиков  хотя  и не имел специального образования, но,
будучи  одаренным  человеком, выбившись из десятников в прорабы, пользовался
хорошей  репутацией  не  только  у  застройщиков,  возводивших  дома  своими
силами, но и в строительных организациях.
     Выйдя  теперь  на  пенсию,  Мирон  Иванович  уже не строил, а занимался
одной   лишь   консультацией,   давая   советы,   всегда   умные   и  всегда
исчерпывающие.
     Знатоку  и практику строительного дела хватало, как он говорил, "легкой
умственной  работы  в  частном  строительном  секторе".  Вычертить  проектик
застройщику,   подсказать  экономию  средств  и  материалов,  распланировать
застраиваемый  участок...  мало ли дел толковому человеку, умеренно берущему
за свои наставления!
     Вот  и  сейчас  он добросовестно облазил весь подвал, затем, рассмотрев
образцы пораженной древесины, сказал:
     - Самый  настоящий  домовой  грибок,  в  самом  окаянном  его виде, под
названием "домовая губка". Перекрытие необходимо сменить полностью.
     - И чистый пол тоже? - заикаясь, спросил Киреев.
     - И  чистый пол, и, наверно, нижние венцы, Василий Петрович, хотя они и
не  тронуты.  Но  ведь  глаз,  дорогуша,  не микроскоп. Да и микроскоп может
увидеть  не  все.  Грибница у домовой губки въедливая и живучая. Поэтому все
пораженные  части  нужно  не  только  выбросить,  но  и  сжечь,  а  здоровые
тщательно   обработать   антисептиками.   Антисептиков   нынче   напридумано
видимо-невидимо,   и   это   не   вопрос.   У   меня  есть  рецепт  "адской"
антисептической  смеси.  Положение  аварийное,  но  не смертельное. Организм
дома  здоровый.  И  после  капитальной вырубки поврежденных частей дом будет
жить сто лет...
     Бледность не покидала лица Василия Петровича.
     - Так  как же, откуда же все-таки, Мирон Иванович, взялась эта губка? И
главное - ни с того ни с сего...
     - Дорогуша  Василий  Петрович,  ни с того ни с сего ничего не бывает на
свете,  -  отвечал разговорчивый старик. И его разговорчивость усилилась еще
больше,  когда  на  столе  в  большой  комнате появились зеленый графин, две
рюмки  под  стать  ему, а затем сопровождающая все это закуска. - Дом, как и
человек...   Сегодня   жив-здоров,   а   завтра  -  бац!  -  аппендицит  или
какое-нибудь  другое  заболевание.  Печени,  скажем,  или двенадцатиперстной
кишки, или морально-душевное прободение на нервной почве.
     Выпив   одну,   затем  другую  рюмку,  Чачиков  принялся  рассуждать  о
возможных   причинах   возникновения   домового   грибка,  показывая  полную
осведомленность в этом вопросе:
     - Главное  -  сырость,  затхлость  и темнота. Это среда для развития. А
причин  возникновения  - сто. Доска с синевой попала в дело. Плохая изоляция
фундамента  от деревянных стен. Пол неаккуратно мыли, воды напустили в щели.
Вот  тебе  и  опять  повод.  Засыпку  по  черному полу сделали непросушенной
землей...  Всякий дом, дорогуша мой Василий Петрович, хорош только издали да
на  картинке.  А  когда он свой, да самодельный, да весь из экономии сделан,
без  просушки,  без  настоящего  строительного  глаза,  то  это  не  дом,  а
заманчивое строение для предварительного погребения.
     - Да  будет тебе, Мирон Иванович! - огрызнулась из кухни мать Ангелины,
теща Василия Петровича. - Наши отцы-деды все своими домами жили.
     Мирон  Иванович,  продолжая  развивать  свои мысли, не пожелал обратить
внимание на замечание.
     - Другому  хозяину только кажется, что он живет в доме, а не дом в нем.
Хоть  бы  и  тебя взять, Василий Петрович... Грибком больно перекрытие, а на
тебе  нет  лица.  Будто  домовая  губка не балки ест, а съедает твое сердце,
губит твою нервную систему.
     На это Киреев сказал:
     - Иначе  и быть не может, Мирон Иванович. Я ведь его чуть не наполовину
своими  руками  возвел.  И  он  как  бы  уже не он, а я сам в его деревянном
обличий.  И  мне  в  этом  доме  не  только  каждая  балка, каждая половица,
понимаете,  дорога,  но  и  каждый  сучок  мил,  каждая капля смолы для меня
по-особенному пахнет.
     - Точно,  -  подтвердил  Чачиков, выпивая очередную рюмку. - Разве я не
понимаю?  Сам  домом  жил.  Тоже  и  сад-палисад  был. Корову держал. Своими
руками  теплый коровник рубил. А рядом тоже курятник был. На двадцать кур. С
электричеством.  В  феврале  нестись начинали. Ноские были курочки. И свинок
держал. Свои окорока солил... Да на квартиру переехал.
     - Что так?
     - Дольше  пожить  захотелось,  - ответил Мирон Иванович, улыбнувшись, а
затем,  опрокинув  еще рюмку, стал собираться. - Мне пора. Если понадоблюсь,
вызывай, дорогуша. Чем могу, помогу.
     Василий Петрович полез было в бумажник, но старик предупредил его:
     - Потом.  Я еще не один раз к тебе приду. Так ты уж аккордно... И лучше
не  деньгами.  Тещенька-то  твоя  любит  больше  продуктами вознаграждать. И
правильно.
     Киреев крикнул возившемуся на дворе сыну:
     - Вань!  Тебе  так  и  так  в  город надо, подбрось Мирона Ивановича, а
потом  -  куда вздумаешь. Машина мне сегодня не нужна. Только посматривай...
Опять никак через сальник масло гонит.
     Двадцатилетний  сын Киреева, которому в этот воскресный день предстояло
вместе  с сестрой работать в саду, был несказанно рад возможности побывать в
городе, повидать друзей.
     - Я - раз-два, только переоденусь! - весело согласился он.
     Вскоре  Мирона  Ивановича проводили. Серафима Григорьевна, теща Василия
Петровича,  сунула  ему  банку  с  черносмородинным  вареньем  и пару ранних
огурцов, выращенных в теплице.
     "И хватит с него", - подумала она, а потом сказала дочери:
     - Весь  графин  усидел,  а  работы  было  всего ничего. На пять минут в
подпол слазить...
     Происшествие  почему-то не особенно взволновало Серафиму Григорьевну. А
Василий  Петрович,  наоборот,  принял  все  это очень близко к сердцу. После
разговора  с Чачиковым ему даже стало казаться, что домовой грибок и в самом
деле   поражает   его  сердце  и  легкие.  Труднее  дышалось.  Будто  что-то
надорвалось.  Будто  наметилась какая-то невидимая, но роковая трещина в его
жизни.


III

     Чтобы  рассеяться, чтобы забыть о проклятой губке и пока не думать, как
он  будет менять пол, балки, а возможно, и нижние венцы стен, где он добудет
сухой  лес  и  деньги  на его покупку, Киреев занялся опрыскиванием плодовых
деревьев и кустов.
     Когда  уходишь в работу, неизбежно отвлекаешься от тревожных мыслей. Но
сейчас   отвлечься   было  ему  трудно.  И  чтобы  не  думать  о  грибке,  о
домовладельческих  тяготах,  Василий Петрович принялся вспоминать о том, как
все это началось...
     Все  началось  с  улыбки  Лины.  Ей тогда было двадцать два года, а ему
тридцать семь или тридцать восемь лет.
     Похоронив  жену,  Василий Петрович долго тосковал. Его утехой были дети
-  Ванечка и Лидочка и работа. Удачи в то время будто сами собой приходили к
нему и по качеству плавок, и по времени и количеству выплавленной стали.
     К  его  боевым  орденам  и  медалям  прибавились трудовые ордена. И все
радовались  этому.  Его  любили  товарищи,  потому  что  он  щедро  и широко
раздавал  окружающим  свои  сталеплавильные находки. Помогал словом и делом.
Его нельзя было не любить.
     Ваня  и  Лида  росли  хорошими  ребятами.  Их бабушка, Мария Сергеевна,
заменила  внучатам  мать,  и  Василий очень любил тещу, называл ее мамочкой,
всячески  старался  высказывать  ей свои чувства, деньги давал ей без счета,
подарки  дарил  без  меры.  Заработки  у  Василия Петровича были отличные, а
сверх  них еще и премии. То за новую марку стали, то за прибавку тоннажа, то
за ускорение плавок...
     Но  все-таки,  что  там  ни говори, а жить вдовцом в его еще в общем-то
молодые  годы  не очень веселое дело. А ездить по всяким-разным курортам или
бегать  на  лыжах  по  веселой  извилистой женской лыжне как-то не подходило
солидному сталевару.
     Конечно,  ему  улыбались  не  одна  и  не  две. И главное - из хороших,
коренных  рабочих  семей,  стоящие  невесты.  И  можно сказать, обнадеживали
своими  улыбками...  Но как он мог просто так на улыбку ответить улыбкой? Не
в  такой  он рос семье. Его сызмала научили отвечать за каждый свой поступок
и относиться с уважением к каждому человеку, особенно к женщине.
     Нет,  не  мог  улыбнуться женщине "между прочим" и "просто так" хороший
человек  Василий  Петрович  Киреев. А не "между прочим" улыбнуться было тоже
нельзя:  дети  же.  А комнат две. Лучше сказать - одна, разделенная фанерной
перегородкой.  Как  введешь  жену в дом? И, кроме того, какая она ни будь, а
все-таки  мачеха. И каково это покажется светлой душе Марии Сергеевне? Новая
жена  будет  напоминать теще ее умершую дочь Наташу. Значит, лишние слезы по
ночам.
     Нельзя. Нужно жить для детей, и нечего думать о семейном счастье.
     Но счастье пришло.
     В  диспетчерской  на  заводе появилась девушка. Высокая, светловолосая,
строгая.  Из  тех,  кто  с  кем  попало  не танцует и без подружки в кино не
появляется. Проводить себя не позволяет.
     Крутился,  правда,  возле  нее  один  смазливый молодой парень, механик
заводского гаража Яков Радостин, да, кажется, напрасно.
     Девушка  из  диспетчерской  звалась  Линой,  полностью  -  Ангелина. Ее
заметили  на  заводе  сразу.  Это  и  понятно: чем красавица строже, тем она
милее,  красивее  и  дороже. А о том, что она хороша собой, никто не спорил.
Красота не требует доказательств. Она говорит сама за себя.
     Василий  Киреев  тоже  заметил девушку. Заметил так, что и другим стало
ясно,  как это надо понимать. Он тогда, может быть, и сам не знал, как и чем
это  кончится  и  куда все это уведет его, да Лина подсказала ему. И не сама
по себе, а по материнской указке.
     Мать  ее,  Серафима  Григорьевна  Ожеганова,  слыла женщиной разумной и
рассудительной.  Ей  хотелось, как она говорила, счастья для своей дочери не
на  одну  лишь короткую медовую пору, а на всю жизнь. И еще до знакомства ее
с  Киреевым  Серафима  Григорьевна  положила  в надежные уши, надежным людям
веские  слова,  которые непременно должны были дойти до Василия Петровича. А
слова были такие:
     - Вот   Киреев   -  жених  так  жених.  Такой  богатырь  хоть  Василисе
Прекрасной и той может счастье составить.
     Эти   слова   запали   в  душу  Василия.  Запали  так,  что  иной  раз,
рассматривая кипящую плавку в печи, он видел совсем другое.
     Да  и  Ангелина,  находясь  под  влиянием  матери, частенько забегала в
мартеновский  цех  и украдкой любовалась, как Василий Петрович управляется с
большим   огнем.  В  слове  "богатырь"  есть  что-то  преувеличительное,  но
сталевару  это  слово  в  самый  раз,  особенно  когда начинается в печи кип
стали.  А уж про выпуск нечего и говорить. Это уже ослепительное волшебство.
При  выпуске  стали Киреев выглядел сказочным витязем - победителем огневого
полоза,  который,  стремительно  скользя по желобу своим нескончаемо длинным
телом,  перегонялся из печи в огромный ковш, поданный краном. А витязь стоит
руки в боки, любуясь своей победой.
     Несомненно,  Яша Радостин моложе и фамилия его ласковее, нежели Киреев,
зато  глуше.  Радостин  -  это что-то цветочное, одеколонное. А Киреев - это
мощь.  Сила.  Возьмет  такой  Ангелину  в  охапку  и  перенесет за тридевять
земель,  в  незнаемое  ею  счастье,  от  которого закружится голова и сладко
замрет сердце.
     Слегка  кружится  голова  и  у  него,  когда  он  думает об Ангелине. И
кажется, все хорошо, если бы не пятнадцать лет разницы в их возрасте.
     Пятнадцать лет?!
     Но  так  ли  уж  это  много?  С  годами  сгладится разница. Да и теперь
Ангелина,  в  свои  двадцать  два, по своей солидности, степенности выглядит
старше.  И прическу носит не девичью. И может быть, не случайно. Может быть,
и ей хочется сгладить эту разницу лет?
     Так  это  или  нет,  только  однажды  после  дневной  смены шел Василий
квартал,  другой, третий следом за своей мечтой, а потом хотел было свернуть
в  переулок... Неудобно все-таки плестись за чужой девицей, по чужим улицам.
А мечта возьми да и оглянись, да улыбнись.
     - Зачем  же  вы,  Василий  Петрович, сворачивать вздумали? Неужели я не
стою того, чтобы вы еще немножечко за мной прошли?
     Тут  Василий  Петрович  не  стал  таиться  -  и сразу ее по имени. И по
отчеству, конечно, для придания встрече большей солидности.
     - Вы,  Ангелина  Николаевна,  не только квартала, я думаю, стоите, а на
край света рядом с вами дорога короткой покажется.
     А  она  как  сверкнет  зубами,  да как ослепит его зеленым светом своих
больших  глаз,  да  как  заворкует своим веселым голосом - у него и сердце в
левый сапог. Слова не может выговорить.
     Василий и не заметил, когда кончилась улица. Они вышли за город.
     - Теперь-то уж недалеко нам осталось, - сказала она. - Скоро дойдем.
     - А докуда дойдем-то? - спросил он.
     - До  конечной  станции,  -  отшутилась  она.  - До заводского Садового
городка.   Я  там  черную  смородину  на  днях  высадила.  Хочу  посмотреть,
принялись ли черенки.
     Дошли  они  так  до  заводских садов. Осмотрели смородиновые черенки на
Ангелинином  участке,  порадовались,  что  почки  в  лист пошли, и соседними
садами стали любоваться.
     Хорошо  в  этот  вечер  дышалось  Василию Кирееву. Давно не пьянили его
запахи весны и женская, тоже весенняя, близость. И он сказал:
     - Загородное   садоводство   -   это   разумный   досуг.  Особенно  для
металлургов.  Ох  как славно после горячей работы вольным воздухом подышать!
Хорошо бы и мне здесь участок добыть да садовый домишко срубить...
     - Так  кто  же вам мешает, Василий Петрович? Вот, пожалуйста... Рядом с
моим, самый крайний.
     С этого все и началось. Началось все именно с этого.


IV

     На  другой  день завкомовские садоводы отмерили положенные восемь соток
Василию  Петровичу  да  прирезали  еще  столько же за знатность, за успехи в
труде.  А  неделю  спустя  был  найден  "деловой человек", который брался за
двадцать  дней  вывести  под крышу садовый домик, пустить дым и вручить ключ
хозяину.
     "Деловой  человек"  по имени Кузьма Ключников и по прозвищу Ключ хотя и
спросил  "деловую цену", но Василий не стал торговаться. Хоть и дорого, зато
без  хлопот и быстро. Кузька Ключ, слывя в Садовом городке рвачом и выжигой,
считался  человеком  слова:  "Хоть и семь шкур дерет, а обещание выполняет в
точности".
     Выплатив  Кузьке  задаток, Василий Петрович радовался и за своих ребят.
Будет  где  Лидочке  с  подружками  повеселиться.  Может  быть, захочет свои
кустики  вырастить.  Скажем, мичуринский виноград или даже большую тыкву для
смеха.  И  его  сыну  Ванечке  с  Мишей Копейкиным будет куда на велосипедах
сгонять и есть где велосипеды оставить, в субботнюю ночь переночевать.
     Садовый домик - это во всех отношениях