Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
на сердито уходит и, когда Эстер подошла бы уже к двери, выдала бы
заключительную фразу: "Это тебе придется им платить. Ты разоришься. Убирайся
и будь проклята!" Дверь бы захлопнулась, высокие каблучки застучали бы на
лестничной площадке, зажужжал бы и закрылся лифт, и - ура: нет больше Эстер!
А на следующий день она прочла бы в газетах о том, что Эстер Гарвиц, 22
года, почетная выпускница Нью-Йоркского Колледжа, сиганула вниз головой с
такого-то моста, или перехода, или высотного здания. И Рэйчел была бы так
сильно потрясена, что у нее не хватило бы сил даже заплакать.
- Неужели это я? - произнесла она вслух. Эстер уже ушла. - Итак, -
продолжала она с венским акцентом, - перед нами случай, который мы называем
подавляемой враждебностью. Вы втайне хотите убить соседку по квартире. Или
совершить нечто в этом же роде.
Раздался громкий стук в дверь. Она открыла и увидела на пороге Фу и
неандертальца в форме третьего помощника боцмана.
- Это - Свин Бодайн, - сказал Фу.
- Да, мир тесен, - сказал Свин Бодайн. - Я ищу жену Папаши Хода.
- Я тоже, - ответила Рэйчел. - А ты что, работаешь у Папаши купидоном?
Паола не хочет его больше видеть.
Свин бросил белую фуражку, как обруч серсо, на настольную лампу, и
попал.
- Пиво в холодильнике? - спросил Фу с довольным видом. Рэйчел привыкла
к тому, что члены Команды могут вломиться к ней в любое время со своими
случайными знакомыми.
- ЧУСЕКДО, - сказала она, что на языке Команды означало "Чувствуйте
Себя Как Дома".
- Папаша остался на Средиземке, - сообщил Свин, ложась на диван. Он не
отличался большим ростом, поэтому его ноги не свисали через край. Толстая
мохнатая рука Свина с глухим стуком упала на ковер, и у Рэйчел появилось
подозрение, что не будь там ковра, то этот стук больше походил бы на
всплеск. - Мы служим на одном корабле.
- Я не знаю, где находится эта ваша Средиземка, но почему тогда ты не
там? - спросила Рэйчел. Она прекрасно понимала, что имеется в виду
Средиземное море, но Свин ее раздражал.
- Я - в самоволке, - сказал Свин и закрыл глаза. Вернулся Фу с пивом. -
Боже мой! - воскликнул Свин. - Я чую запах "Балантайна"!
- У Свина необычайно чуткий нюх, - сказал Фу, вставляя открытую кварту
"Балантайна" Свину в кулак, и тот сразу стал похож на барсука с проблемами в
области слизистой. - Я не припомню, чтобы он хоть раз ошибся.
- Где вы встретились? - спросила Рэйчел, усаживаясь на пол. Свин с
закрытыми глазами поглощал пиво. Вытекая из уголков рта, оно сбегало по его
щекам, ненадолго собиралось в лужицы у заросших ушных пещер, а потом
впитывалось в диван.
- Если бы ты заглянула в "Ложку", то узнала бы, - ответил Фу. Он имел в
виду "Ржавую ложку" - бар на западном краю Гринвич-виллидж, где, по легенде,
один известный и колоритный поэт двадцатых годов упился до смерти. С тех пор
этот бар стал очень популярен среди компаний типа Команды. - Свин имел там
огромный успех.
- Конечно "Ржавая ложка" должна быть от него без ума, - язвительно
заметила Рэйчел, - учитывая его нюх, способность определять сорт пива и
прочие штучки.
Свин вынул изо рта бутылку, которая до тех пор торчала там и каким-то
чудом не падала. Он сделал глотательное движение. - А-х-х!
Рэйчел улыбнулась.
- Может, твой друг хочет послушать музыку? - спросила она и,
потянувшись, включила на полную громкость приемник, настроив его на волну
кантри. Из приемника полились звуки душераздирающей скрипки, гитары, банджо
и вокала. Солист пел:
Я вчера устроил ралли - за мной гнался Дорожный патруль.
Но их крутой "Понтиак" я сделать не смог.
Я врезался в столб и упал лицом на руль,
И теперь моя бэби сидит и рыдает в платок.
Я - в раю, дорогая. Слышишь, бэби, не плачь.
Нет никаких причин грустить обо мне.
Сядь на папин старый "Форд" и сделай так, как я.
И мы будем вместе на небесах, дорогая моя.
Правая нога Свина задергалась почти в такт музыке. Вскоре и его живот с
качающейся внутри квартой пива начал подыматься и опускаться в том же ритме.
Фу озадаченно наблюдал за Рэйчел.
- Ничего я так не люблю, - сказал Свин и сделал паузу, - как хорошую
музыку - чтобы дерьмо вышибала. - Рэйчел в этом и не сомневалась.
- Ох! - воскликнула она, не желая, с одной стороны, углубляться в этот
предмет, а с другой - оставлять его, в силу своего любопытства. - Я полагаю,
вы с Папашей Ходом в увольнениях провели немало веселых минут за вышибанием
дерьма.
- Мы вышибли нескольких морпехов! - прорычал Свин, перекрывая музыку, -
а это - одно и то же. Так куда, говоришь, пошла Полли?
- Ничего я не говорила. Ты, надеюсь, имеешь к ней чисто платонический
интерес?
- Чего? - переспросил Свин.
- В смысле, не трахаться, - пояснил Фу.
- Это я позволяю себе только с офицерами, - ответил Свин. - У меня есть
представление о чести. Я хочу повидать ее, потому что перед выходом в море
меня попросил об этом Папаша, если я окажусь в Нью-Йорке.
- Так вот! Я понятия не имею - где она! - закричала Рэйчел. - Мне самой
хотелось бы узнать, - добавила она спокойнее. Потом они слушали песню о
солдате, который в Корее сражался под красно-бело-синим флагом, и однажды
его любимая, Белинда Суини (для рифмы с "синий"), сбежала с бездомным
торговцем винтами. И покинутый солдат вскоре об этом узнал. Внезапно Свин
наклонил голову к Рэйчел, открыл глаза и изрек:
- А что ты думаешь по поводу тезиса Сартра о том, что каждый из нас
воплощается в некотором идентитете?
Она не удивилась: в конце концов, он ведь тусуется в "Ложке". В течение
следующего часа их речь состояла из имен собственных. Кантри-станция
продолжала работать на полную катушку. Рэйчел открыла очередную кварту пива,
и мир стал более компанейским. Фу даже так повеселел, что рассказал один из
бесчисленных китайских анекдотов:
"Бродячий менестрель Линь, втершись в доверие к одному богатому и
влиятельному мандарину, сбежал однажды ночью, прихватив с собой тысячу
золотых юаней и бесценного жадеитового льва, и эта кража настолько выбила
бывшего работодателя из колеи, что он в одночасье поседел и до конца дней
только и делал, что сидел у себя на пыльном полу, вяло перебирал струны циня
и напевал: "Ну не странный ли был менестрель"?
В половине второго раздался телефоный звонок. Звонил Стенсил.
- Стенсила только что подстрелили, - сообщил он.
Ну и ну, частный сыщик!
- С тобой все в порядке? Ты где? - Он дал ей адрес - восточное
окончание Восьмидесятых улиц. - Сиди и жди. Мы сейчас приедем.
- Он не может сесть, понимаешь? - И повесил трубку.
- Пойдемте, - сказала она, хватая плащ. - Смешно, захватывающе и
страшно! Стенсила ранили, пока он проверял догадку.
Фу присвистнул и хихикнул:
- И догадка начала отстреливаться.
Стенсил звонил из венгерского кафетерия на Йорк-авеню, известного под
названием "Венгерский кафетерий". В этот час единственными посетителями были
две престарелые дамы и полицейский не при исполнении. У женщины за прилавком
были помидоровые щечки, а с лица не сходила улыбка - она, похоже, относилась
к тому типу продавщиц, которые всегда дают добавку бедным взрослеющим
мальчикам и питают материнские чувства к бродягам, предлагая им бесплатные
наполнители к кофе, хотя на самом деле в этом районе жили лишь богатые
детки, а бродяги попадали сюда чисто случайно и, сознавая это, спешили
"гулять дальше".
Стенсил чувствовал себя неловко: возможно, ему грозила опасность.
Несколько дробинок из первого заряда (от второго он хитроумно увернулся,
плюхнувшись на дно трубы) рикошетом угодили ему в левую ягодицу. Нельзя
сказать, чтобы ему не терпелось присесть. Сложив водонепроницаемый костюм и
маску возле берегового устоя на Ист-Ривер- драйв, он причесался и разгладил
одежду у ближайшей лужи под ртутным светом. Ему было интересно - насколько
презентабельно он выглядит. Не очень хорошо, что здесь сидит этот
полицейский.
Стенсил вышел из телефонной будки и осторожно поместил свою правую
ягодицу на стул у стойки. Он старался не моргать, надеясь, что внешность
человека средних лет послужит оправданием сыплющемуся песочку. Он заказал
чашку кофе, закурил сигарету и отметил, что рука больше не дрожит. Пламя от
спички сияло чистым светом, имело коническую форму и не колыхалось.
"Стенсил, ты крут, - сказал он себе. - Но Боже мой, как они умудрилились
добраться до тебя?"
И это было хуже всего. Стенсил встретился с Цайтсуссом совершенно
случайно по пути к Рэйчел. Пересекая Колумбус-авеню, он заметил на
противоположном тротуаре пару нестройных шеренг, к которым с пламенной речью
обращался Цайтсусс. Стенсила очаровывали любые организованные формирования,
особенно нерегулярные. А эти походили на революционеров.
Он прешел через улицу. Шеренги уже развалились, и люди разбрелись.
Цайтсусс стоял, наблюдая за ними, потом обернулся и увидел Стенсила. Свет на
востоке отражался в линзах очков Цайтсусса и делал их бледными и пустыми.
- Ты опоздал! - окликнул его Цайтсусс.
"Наверное, и впрямь опоздал, - подумал Стенсил. - На много лет."
- Видишь бригадира Шмяка? Вон тот парень в клетчатой рубахе.
Тут Стенсил осознал, что он уже три дня не брился и в течение того же
времени спал прямо в одежде. Не зная, что и думать, даже готовясь к
поражению, он подошел к Цайтсуссу, улыбнувшись
министерство-иностранных-деловской улыбкой своего отца.
- Я не ищу работу, - произнес он.
- Ты - лайми, - сказал Цайтсусс. - Последний лайми, который у нас
работал, мочил аллигаторов голыми руками. Вы - ребята что надо. Почему бы
тебе один денек не попробовать?
Естественно, Стенсил спросил - что, собственно, попробовать, - и
контакт был налажен. Вскоре они уже сидели в конторе, занимаемой Цайтсуссом
на паях с какой-то невнятной расчетной группой, и разговаривали о
канализации. Стенсил вспомнил, что в одном из парижских досье содержалось
интервью с бывшим служащим Collecteurs Generaux, работавшим в канализации
под бульваром Сен-Мишель. Тот человек, хоть и немолодой, отличался
потрясающей памятью и рассказывал, как незадолго до начала Первой мировой во
время одного из обходов, совершаемых им раз в полмесяца по средам, встретил
женщину, и она вполне могла оказаться В. Поскольку Стенсилу уже один раз
повезло с канализацией, то он решил, что еще попытка не помешает. Бригада
вышла на перерыв. Время едва перевалило за полдень. Шел дождь, и завязался
разговор вокруг канализационных историй. Немногочисленные "старики" делились
воспоминаниями. Не прошло и часа, как кто-то упомянул о Веронике - любовнице
священника, мечтавшей стать монахиней, имя которой в дневниках обозначалось
инициалом.
Стенсил был убедителен и обаятелен, несмотря на мятый костюм и небритую
бороду. Он уговорил их взять его вниз, и, когда они уже спустились, понял,
что должен идти дальше. Но куда? Все, что он хотел увидеть - Приход Фэринга,
- он уже увидел.
Полицейский ушел двумя чашками позже, а еще через пять минут появились
Рэйчел, Фу и Свин. Они все набились в "Плимут" Фу, и тот предложил
отправиться в "Ложку". Свин был обеими руками за. Рэйчел - благослови, Боже,
ее сердце - не стала устраивать сцен и задавать вопросов. Вдвоем со
Стенсилом они вышли за два квартала от ее дома, а Фу помчался дальше по
Драйву. Снова начался дождь. За всю дорогу Рэйчел сказала единственную
фразу: "Представляю, как болит твоя задница". Она произнесла ее сквозь
длинные ресницы и улыбку школьницы, и следующие десять секунд Стенсилу
чувствовал себя старым пердуном, за которого, возможно, его и держала
Рэйчел.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
в которой Профейн возвращается на уровень улицы
I
Женщины всегда врывались в жизнь шлемиля Профейна подобно несчастным
случаям - порвавшимся шнуркам, разбитым тарелкам, булавкам в новых рубахах.
Фина не оказалась исключением. Поначалу Профейн подумал, что для Фины он -
не более, чем бесплотный объект плотского милосердия, всего лишь средство
получить милость и индульгенцию, член бесчисленной компании раненых
зверюшек, уличных бродяг - близких к смерти и потерянных для Бога.
Но как обычно, Профейн ошибался. Первые симптомы он заметил во время
безрадостного торжества, устроенного Анхелем и Джеронимо в честь его первой
охоты. В тот день они втроем работали в ночь и вернулись в дом семейства
Мендоза около пяти утра.
- Надевай костюм, - сказал Анхель.
- У меня его нет, - ответил Профейн.
Ему выдали костюм Анхеля. Костюм был мал, и Профейн чувствовал себя
смешным.
- Говоря по правде, - сказал он, - мое единственное желание сейчас -
поспать.
- Спать днем?! - воскликнул Джеронимо. - Ха-ха! Да ты с ума спятил!
Сейчас найдем cono.
В комнату вошла Фина - заспанная и теплая после постели; услышав, что
они устраивают праздник, она решила присоединиться. Фина работала
секретаршей с восьми до полпятого, но сейчас сидела на больничном. Анхель
ужасно смутился. Это было все равно, что записывать сестру в cono. Джеронимо
предложил позвать Долорес и Пилар - знакомых девушек. Девушки - это не cono.
Анхель посветлел.
Вшестером они двинулись в ночной клуб на Сто двадцать пятой улице, где
заказали "галло" со льдом. Небольшая группа - вибрафоны и ритм-секция - вяло
наигрывала что-то в углу. Они учились в одной школе с Анхелем, Финой и
Джеронимо. В перерывах музыканты подсаживались к ним. Все изрядно захмелели
и принялись кидаться друг в друга кусочками льда. Все говорили на испанском,
а Профейн откликался на итало-американском, который он слышал в семье еще
ребенком. Коммуникация между ними оценивалась процентов, эдак, в десять, но
всем было наплевать: Профейн считался лишь почетным гостем.
Вскоре сонливость ушла из глаз Фины, и от вина они засияли. Фина стала
меньше болтать и почти все время, улыбаясь, смотрела на Профейна. Он
чувствовал себя неловко. Выяснилсь, что у вибрафониста Дельгадо завтра
свадьба, но он теперь засомневался. Вокруг женитьбы разгорелась яростная и
бесцельная дискуссия - за и против. Пока все шумно спорили, Фина наклонилась
к Профейну. Их головы коснулись, и она прошептала: "Бенито". Ее дыхание было
легким и кислым от вина.
- Хосефина, - польщенный, кивнул он в ответ. У него начинала болеть
голова. Фина так и сидела, прижавшись лбом к его виску, пока музыканты вновь
не вышли на сцену. Джеронимо схватил ее и увел танцевать. Толстая и
дружелюбная Долорес пригласила Профейна. - Non poso ballare, - сказал он. -
No puedo bailar, - поправила она и рывком поставила его на ноги. Мир
заполнили звуки неодушевленных твердых мозолей, ударяемых о неодушевленную
натянутую кожу, звуки бьющего по металлу войлока и перестуки палочек.
Разумеется он не умел танцевать. Все время мешали туфли. Долорес,
выплясывавшая чуть ли не на другом конце площадки, ничего не замечала. Тут в
дверях началась суматоха, и в кафе с шумом вторглось с полдюжины подростков
в куртках с надписью "Плейбой". А музыка все стучала и звенела. Профейн
скинул туфли - старые черные мокасины Джеронимо - и, оставшись в носках,
сконцентрировался на танце. Вскоре Долорес вновь приблизилась к нему, и
пятью секундами позже ее острый каблучок врезался ему прямо в ногу. Профейн
слишком устал, чтобы заорать. Он похромал к угловому столику, залез под него
и уснул. Следующее, что он увидел, было слепящим солнечным светом. Они несли
его, будто гроб, по Амстердам-авеню и распевали: "Mierda. Mierda. Mierda..."
Профейн потерял счет барам, куда они заходили. Он напился. Худшим из
его воспоминаний была сцена, когда они вдвоем с Финой стояли в телефонной
будке и обсуждали тему любви. Профейн не помнил, что он ей тогда наплел. Еще
ему пришло на память, как между этим разговором и моментом пробуждения - он
проснулся в Юнион Сквер на закате, почти ослепший от жуткого похмелья и
накрытый одеялом из замерзших голубей, походивших на стервятников, - у
Анхеля и Джеронимо случились неприятности с полицией, когда они пытались под
пальто вынести по частям унитаз из туалета в баре на Второй
авеню.
Следующие несколько дней Профейн делил свои сутки наоборот, по
разумению шлемиля: рабочее время он расценивал как избавление, а время,
когда возникала вероятность встречи с Финой - как огромный и притом
неоплачиваемый каторжный труд.
Что же он такое наговорил в телефонной будке? Этот вопрос встречал его
в конце каждой смены, днем и ночью, наплывая сверху, словно грязный туман,
парящий над люками, из которых он вылезал. Почти весь тот день беспробудного
пьянства под февральским солнцем Профейн провел в беспамятстве. Он не
собирался расспрашивать Фину о том, что же между ними тогда произошло. Оба
чувствовали смущение, будто переспали друг с другом.
- Бенито, - сказала она однажды вечером. - Почему мы никогда не
разговариваем?
- Разве? - откликнулся Профейн, который смотрел по телевизору фильм с
Рэндольфом Скоттом. - Почему, я разговариваю с тобой.
- Конечно. "Хорошенькое платье". "Не хочешь ли еще кофе?" "Я убил
сегодня очередного кокодрило". Ты же понимаешь, что я имею в виду.
Он понимал, что она имеет в виду. Вот - Рэндольф Скотт. Спокойный,
невозмутимый, раскрывающий варежку только когда нужно и говорящий лишь
правильные вещи - никаких случайных или косноязычных фраз; а по другую
сторону фосфоресцирующего экрана сидит Профейн, который знает, что одно
неправильное слово может плотнее, чем хотелось бы, приблизить его к уровню
улицы, и словарь которого состоит сплошь из неправильных слов.
- Почему бы нам не сходить в кино или куда-нибудь еще? - спросила она.
- Так вот же, - ответил он, - идет неплохой фильм. Тот полицейский -
это Рэндольф Скотт, а вон тот шериф - вон он идет - подкуплен бандитами и
целыми днями напролет играет в фан-тан с живущей на холме вдовушкой.
Фине стало грустно, и она вышла, надув губы.
Почему? Почему она ведет себя с ним как с человеком? Почему он не может
быть просто объектом милосердия? Чего Фина добивается? Чего она хочет? -
впрочем, это - глупый вопрос. Она - беспокойная девушка, эта Хосефина, -
пылкая и будоражащая все мужские соки, готовая кончить хоть в самолете, хоть
где угодно.
Но все-таки Профейну было любопытно, и он решил спросить у Анхеля.
- Откуда я знаю? - ответил Анхель. - Это - ее дело. В своей конторе она
не любит никого. Она говорит, что все они - maricon. Кроме босса, мистера
Винсома, но у него есть жена, и поэтому он не в счет.
- А чего она хочет? - спросил Профейн. - Сделать карьеру? Что думает об
этом твоя мать?
- Моя мать думает, что все должны обзавестись семьями - я, Фина,
Джеронимо. Скоро она и тебя прихватит за задницу. Фина никого не хочет. Ни
тебя, ни Джеронимо, ни Плейбоев. Не хочет. Никто не знает, чего она хочет.
- Плейбои? - переспросил Профейн. - Чего это такое?
Выяснилось, что Фина - духовная наставница этой банды, нечто вроде
командира скаутов. В школе она узнала о святой по имени Жанна д'Арк, которая
занималась тем же самым в армии, где солдаты были не менее желтороты и
неумелы в междоусобных стычках.
- Мне кажется, Плейбои, - сказал Анхель, - это почти то же самое.
Профейн понял, что лучш