Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Пинчон Томас. В. -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  -
зможно, не существует стандартов сумасшествия и нормальности. - О Боже, началось что? В это же время Слэб, придирчиво всматриваясь в свое полотно - "Датский творожник No41", - наносит по поверхности картины отрывистые удары старой тонкой колонковой кистью. Два коричневых слизняка - улитки без ракушек - лежат крест накрест на многоугольной мраморной плите и совокупляются, между ними поднимается полупрозрачный белесый пузырь. Здесь никакого импасто: краска положена весьма экономно, изображение выходит за рамки реального. Странное освещение, неправильные тени, мраморные поверхности, слизняки и наполовину съеденный датский творожник, тщательно выписанный в верхнем правом углу. Их слизевые следы целеустремленно и неизбежно сходятся снизу и сбоку к "Х" своего союза и сияют, как лунный свет. А Харизма, Фу и Свин Бодайн вываливают из магазинчика в Вест-Сайде под огни Бродвея, выкрикивая футбольные призывы и перебрасываясь невзрачным баклажаном. А Рэйчел и Руни сидят на скамейке в Шеридан-сквере и говорят о Мафии и Паоле. Час ночи. Поднялся ветер, и случилось нечто странное. Будто все в этом городе устали от новостей, - тысячи газетных страниц пролетали через маленький парк, мечась на фоне деревьев, подобно бледным летучим мышам, обвиваясь вокруг ног Руни и Рэйчел, натыкаясь на бродягу, прикорнувшего на другой стороне аллеи. Миллионы слов, непрочитанных и бесполезных, вернулись к новой жизни в Шеридан-сквере, в то время как двое на скамейке плетут что-то из своих, не замечая ничего вокруг. А суровый и трезвый Стенсил сидит в "Ржавой ложке", и приятель Слэба, очередной кататонический экспрессионист, убеждает его в существовании Великого Предательства и толкует о Пляске Смерти. Тем временем вокруг них происходит нечто в этом роде, ведь здесь - Напрочь Больная Команда, и ее члены, связанные, возможно, невидимыми узами, с воплями носятся по очередной бесплодной пустоши. Размышляя об истории Мондаугена, представляя компанию у Фоппля, Стенсил усматривал здесь все тот же лепрозный пуантилизм фиалкового корня, ослабших челюстей и налитых кровью глаз, языков и зубов, багровых от выпитого утром домашнего вина, помады на губах, которую, казалось, можно отслоить целиком и швырнуть на землю к подобному хламу, усыпавшему следы Команды - отделенным от тела улыбкам или гримасам, которые могли бы стать путеводной нитью для Команды следующего поколения... О Господи. - Что? - спросил кататонический экспрессионист. - Меланхолия, - отозвался Стенсил. А Мафия Винсом, раздетая, в одиночестве стоит перед зеркалом, задумчиво разглядывает свое тело и кроме него ничего не видит. А кот орет во дворе. И кто знает, где Паола? В последнее время Шунмэйкеру становилось все труднее ладить с Эстер. Он уже подумывал о том, чтобы снова порвать с ней, и на этот раз - навсегда. - Не меня ты любишь, - постоянно повторяла она. - Ты хочешь сделать из меня нечто, чем я не являюсь. В ответ он мог лишь возражать ей в духе платонизма. Неужели ей будет приятней, если он опустится до такой ограниченности, как любовь к ее телу? Он любит ее душу. Что с ней происходит? Разве не хочет каждая девушка, чтобы мужчина любил ее душу, ее истинное "я"? Конечно, все девушки этого хотят. Хорошо, тогда что такое душа? Это идея тела, абстракция, стоящая за реальностью - тем, чем является Эстер на самом деле - воспринимаемой пятью чувствами с определенными недостатками скелета и тканей. Шунмэйкер мог явить свету истинную, совершенную Эстер, обитавшую внутри несовершенной. И ее душа вышла бы наружу - сияющая и неописуемо прекрасная. - Кто ты такой, - кричала она в ответ, - чтобы говорить мне, какая у меня душа? Знаешь, во что ты влюблен? В себя. В свое собственное мастерство, и больше ни во что! В ответ Шунмэйкер откатывался от нее и замирал, глядя в пол и размышляя вслух: поймет ли он когда-нибудь женщин? Шунмэйкера проконсультировал даже Айгенвэлью, дантист по душам. Хотя Шунмэйкер не был коллегой, но Айгенвэлью согласился с ним, словно представление Стенсила о внутреннем круге все-же было верным. "Дадли, приятель, - сказал он себе, - все равно с этими людьми у тебя никогда никаких дел не будет." И ошибся. Он установил для членов Команды скидки на чистку, сверление и работы в корневых каналах. Почему? Если все они лодыри, но при этом снабжают общество ценными произведениями искусства и мысли - что ж, это замечательно. Если все обстоит так, то на следующем витке истории, когда декаданс уйдет в прошлое, планеты будут колонизированы, а на земле воцарится мир, зубной историк упомянет Айгенвэлью в примечаниях как мецената, рассудительного врача неоякобинской школы. Но они не производили ничего кроме разговоров, и разговоры их не слишком содержательны. Некоторые, вроде Слэба, и в самом деле работают по специальности, производят реальный продукт. Но опять-таки, что? Датские творожники? Кататонический экспрессионизм - эту технику ради техники? Или пародии на сделанное другими? Это все - Искусство. А как же Мысль? Команда разработала особый вид стенографии, посредством которой можно описать любое попавшееся на пути зрелище. Беседы в "Ложке" практически превратились в набор имен собственных, литературных аллюзий и философских терминов. В зависимости от того, что ты строишь из имеющихся в твоем распоряжении деталей конструктора, ты показываешь себя или умным, или глупым. В зависимости от реакции остальных - они либо въезжают, либо пролетают. Число деталей, однако, ограничено. - С точки зрения математики, - сказал он себе, - если не подвернется еще какой-нибудь оригинал, они обречены в один прекрасный день выйти за рамки своих договоренностей. Что тогда? В самом деле, что? Все эти договоренности и передоговоренности есть Декаданс, но исчерпание всех возможных перестановок и комбинаций есть смерть. Иногда это пугало Айгенвэлью. Тогда он возвращался к себе и смотрел на комплект протезов. Зубы и металл выдержат. V Вернувшись на выходные из Ленокса, Макклинтик обнаружил, что его ожидания подтвердились, и август в Нуэва-Йорке отвратителен. Проезжая в "Триумфе" незадолго перед закатом по центральному парку, он увидел, что все симптомы налицо: девушки на траве, потеющие в тонких, просвечивающих летних платьях; компании молодых людей, видимые на горизонте - невозмутимые, уверенные, ожидающие наступления ночи; полицейские и добропорядочные граждане - те и другие взвинчены (может, виной тому - их дела, но дела полицейских наверняка связаны как с молодыми людьми, так и с наступлением ночи). Макклинтик вернулся повидать Руби. Раз в неделю он преданно посылал ей открытки с видами Танглвуда и Беркширса, на открытки она никогда не отвечала. Но пару раз он звонил по междугородной, и она по-прежнему была там - там, где его дом. Однажды ночью они с басистом зачем-то промчались через весь штат (крошечный, если учесть скорость "Триумфа"), и, прошляпив Кэйп-Код, чуть не въехали в море. Обычная инерция пронесла их по этому круассану суши и скатила с него к курортному местечку Френч-Таун. Перед входом в ресторанчик морской кухни на главной и единственной улице они обнаружили двух музыкантов, игравших в ножички устричными ножами. Те ехали на вечеринку. "О йес!", - крикнули оба в унисон. Один забрался в багажник, другой, с бутылкой рома (75 градусов) и ананасом, - на капот. Мчась на скорости 80 миль в час по плохо освещенным и практически не используемым к концу сезона дорогам, это исполненное счастьем украшение капота устричным ножом надрезало фрукт и разлило ром с ананасовым соком в бумажные стаканчики, которые басист передал ему через лобовое стекло. На девочку в парусиновых брюках, которая сидела на кухне, встречая прибывавших один за другим "летних типов", Макклинтик положил глаз. - Отдай глаз, - сказал Макклинтик. - Не трогала я твой глаз. - Проехали. - Макклинтик был из тех, кого заражает опьянение окружающих. Он захмелел через пять минут после того, как они с басистом через окно забрались в дом. Басист с девушкой сидели на ветке. "Поглядываешь на кухню?" - насмешливо крикнул он вниз. Вышедший на улицу Макклинтик уселся под деревом. Дуэт над ним запел: Детка, слыхала? В Леноксе обломы с травкой... Макклинтика окружили любопытные светлячки. Где-то разбивались набегавшие на берег волны. Вечеринка была тихой, хотя дом набился битком. В кухонном окне появилась прежняя девчушка. Макклинтик закрыл глаза, перевернулся на живот и уткнулся лицом в траву. Подошел Харви Фаззо, пианист. - Юнис спрашивает, -обратился он к Макклинтику, - можно ли ей с тобой встретиться? - Юнис звали ту девочку на кухне. - Нет, - сказал Макклинтик. На дереве зашевелились. - У тебя в Нью-Йорке жена? - сочувствующе спросил Харви. - Вроде того. Вскоре подошла Юнис. - У меня есть бутылочка джина, - стала заманивать она. - Придумала б что-то пооригинальнее, - сказал Макклинтик. Сфера не захватил с собой инструмент. Когда в доме начался непременный сешн, он вышел. Макклинтик не понимал таких сешнов, ведь его собственные не походили на этот - они не столь неистовы, и их фактически можно считать одним из считанных положительных результатов послевоенного кула: по обе стороны инструмента существует естественная осведомленность о происходящем, спокойное чувство общности. Так бывает, когда целуешь девушку в ухо: рот - одного человека, ухо - другого, но оба все понимают. Он выбрал сидеть под деревом. Когда басист с девушкой спускались, на поясницу Макклинтика наступила нога в чулке. Он проснулся. Уходившая (почти на рассвете) в стельку пьяная Юнис злобно посмотрела на него, ее губы зашевелились, произнося беззвучные ругательства. Теперь Маклинтик не стал раздумывать. Жена в Нью-Йорке? Хм. Вернувшись, он застал ее дома - точнее, успел застать. Укладывала порядочных размеров чемодан. Опоздай Макклинтик на четверть часа, и он бы ее упустил. Руби заорала на него, как только он показался в дверях. Она запустила в него комбинацией, и та, пролетев полкомнаты, спланировала на голый пол - персиковая и печальная. Падая, она словно скользила по косым солнечным лучам. Они наблюдали. - Не беспокойся, - сказала наконец Руби, - просто я поспорила сама с собой. И стала распаковывать чемодан. Слезы по-прежнему беспорядочно падали на шелк, вискозу, хлопок; на льняную постель. - Глупо! - закричал Макклинтик, - Боже, как это глупо! - Ему просто нужно было покричать, а повод не важен. И это не значит, будто он не верит в телепатические озарения. - Что тут говорить, - сказала она немного погодя. Под кроватью тикающей миной лежал чемодан. Когда же возник этот вопрос: иметь ее или потерять? Пьяные Харизма и Фу ворвались в комнату, распевая песни из британских водевилей. С ними был сенбернар - они подобрали его на улице больного, с текущей изо рта слюной. Тем августом вечера стояли жаркие. - О Боже! - сказал Профейн в телефонную трубку. - Снова буйные ребята? Через открытую дверь был виден храпевший и потевший на кровати странствующий автогонщик по имени Мюррей Сейбл. Лежавшая рядом девушка отодвинулась от него. Перевернувшись на спину, она заговорила во сне. Внизу, сидя на капоте "Линкольна" 1956 года, кто-то напевал: Послушай! Мне нужна юная кровь - Пить ее, полоскать ею горло, зубы. Эй, юная кровь! Что готовит нам ночь... Время вурдалаков - август. На другом конце провода Рэйчел поцеловала трубку. Как можно целовать предметы? Пошатываясь, собака прошла на кухню и со звоном упала среди двухсот или около того пустых пивных бутылок Харизмы. Харизма все пел. - Я нашел ведерко! - закричал Фу из кухни. - Эй! - Палесни-ка туда пивка! - Харизма, все тот же кокни. - Похоже, он совсем плох. - Пиво подойдет ему в кайф. Для опохмелки. - Харизма засмеялся. Через минуту к нему присоединился Фу, захлебываясь, истерично - сто гейш разом. - Жарко, - сказала Рэйчел. - Скоро станет прохладней. Рэйчел... - но они забыли об очередности - его "я хочу" и ее "пожалуйста" столкнулись где-то на полпути под землей, достигнув их ушей в основном в виде шума. Оба замолчали. В комнате было темно: за окном - на том берегу Гудзона над Нью-Джерси - шныряли зарницы. Вскоре Мюррей Сэйбл перестал храпеть, девушка умолкла, на мгновение наступила тишина, только собачье пиво с плеском лилось в ведерко и раздавалось еле слышное шипение. Надувной матрас, на котором спал Профейн, слегка пропускал воздух. Раз в неделю Профейн подкачивал его велосипедным насосом, лежавшим в шкафу у Винсома. - Ты что-то сказала? - Нет... - Ладно, но что же происходит под землей? Интересно, воспринимаемся ли мы на другом конце провода такими, как мы есть на самом деле? - Под городом что-то есть, - согласилась она. Аллигаторы, слабоумные священники, бродяги в подземке. Он думал о той ночи, когда она позвонила ему на норфолкскую автобусную станцию. Кто подслушивал тогда? Действительно ли она хотела, чтобы он вернулся, или, может, то были забавы троллей? - Мне пора спать. Завтра во вторую смену. Позвонишь в двенадцать? - Конечно. - У меня сломался будильник. - Шлемиль. Они тебя ненавидят. - Они объявили мне войну, - сказал Профейн. Войны начинаются в августе. Такая традиция существует у нас - в умеренной полосе, в двадцатом веке. В августе не обязательно летнем, а войны - не только политические. Телефон с повешенной трубкой выглядел зловеще, словно заговорщик. Профейн бухнулся на надувной матрас. На кухне сенбернар стал лакать пиво. - Эй, никак он блевать собрался? Собака блевала громко и ужасно. Из дальней комнаты примчался Винсом. - Я сломал твой будильник, - сказал в матрас Профейн. - Что-что? - не понял Винсом. Рядом с Мюрреем Сейблом раздался сонный девичий голос, говоривший на языке, неизвестном бодрствующему миру. "Где вы, ребята, были?" Винсом побежал к кофеварке, в последний момент засеменил ногами, запрыгнул на нее и уселся сверху, пальцами ног манипулируя краниками. Ему открывался прямой вид на кухню. "О-о-х,"- прохрипел он, словно ему в спину всадили нож. - "O mi casa, su casa, ребята. Где вы были?" Харизма с опущенной головой топтался в зеленоватой лужице блевотины. Сенбернар спал среди пустых бутылок. "Где же еще?" - сказал Харизма. - Резвились на улице, - сообщил Фу. Собака заскулила на влажные кошмарные силуэты. В августе 1956 года резвиться было любимым времяпрепровождением Больной Команды - хоть в помещении, хоть на свежем воздухе. Нередко их забавы принимали форму игры в йо-йо. Хотя, вероятно, и не будучи вдохновленной странствованиями Профейна вдоль восточного побережья, Команда предприняла нечто подобное в масштабах города. Правило: ты должен быть неподдельно пьян. Некоторые из населявшей "Ложку" театральной публики достигали в йо-йо фантастических рекордов, впоследствии аннулированных, когда выяснилось, что "рекордсмены" с самого начала были трезвы как стеклышко. Свин презрительно называл их "квартердечными пьяницами". Правило: при каждом прохождении трассы ты должен просыпаться по крайней мере единожды. Иначе с тем же успехом ты мог дрыхнуть на станционной скамейке. Правило: выбранная линия подземки должна соединять окраины с центром - ведь именно таким маршрутом следует йо-йо. На заре изобретения игры некоторые фальшивые "чемпионы" стыдливо признавались, что набирали очки на автобусе-экспрессе, ходившем по Сорок второй улице, и теперь, в кругах йо-йо, это расценивалось как скандал. Королем был Слэб; год назад, после памятной вечеринки у Рауля, него самого и Мелвина в ночь размолвки с Эстер он провел выходные в вестсайдском экспрессе, сделав шестьдесят девять полных кругов. Под конец, проголодавшись, он по пути из центра выкарабкался на Фултон-стрит и слопал дюжину датских творожников, после чего его вырвало, и он был арестован за бродяжничество и блевание на улице. Стенсил считал все это чепухой. - Зайди туда в час пик, - сказал Слэб. - В этом городе живут девять миллионов йо-йо. Однажды вечером после пяти Стенсил последовал этому совету и, выбравшись наружу со сломанным зонтиком, зарекся повторять этот эксперимент. Вертикальные трупы, безжизненые глаза, скученные чресла, ягодицы, бедра. Почти никаких звуков, лишь громыхание поезда и эхо в тоннеле. Насилие (при выходе): некоторых выносили за две остановки до их станции, и они не могли прорваться обратно против людского потока. В полном молчании. Не было ли это модернизированной Пляской Смерти? Травма: возможно, только вспомнив свой последний шок под землей, он направился к Рэйчел и обнаружил, что она ушла обедать с Профейном (Профейн?), но Паола, встреч с которой он старался избегать, загнала его в угол между черным камином и репродукцией улицы с картины ди Кирико. - Ты должен взглянуть на это, - она передала ему пачку машинописных страничек. Заголовок - "Исповедь". Исповедь Фаусто Майстраля. - Я должна вернуться, - сказала она. - Стенсил никогда не ездит на Мальту. - Будто это она просит его туда съездить. - Почитай, - сказала она, - там посмотришь. - Его отец умер в Валетте. - И все? В самом деле, все ли это? Действительно ли она собирается ехать? О Боже! А он? Его спас телефонный звонок. Звонил Слэб, затевающий пьянку на выходных. "Конечно", - сказала она. Конечно, - не раскрывая рта, эхом отозвался Стенсил. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Исповедь Фаусто Майстраля К несчастью, чтобы превратить любую комнату в исповедальню, нужны лишь стол и письменные принадлежности. Ни наши деяния, ни преходящие настроения здесь ни при чем. Дело только в комнате -- кубе, не властном убеждать. Комната существует сама по себе. Сидеть же в комнате и усматривать в ней метафору памяти -- наша собственная ошибка. Позвольте описать комнату. Ее размеры -- 17х11,5х7 футов. Стены оштукатурены и выкрашены в серый цвет того же оттенка, что и палубы корветов Его Величества времен войны. Помещение ориентировано так, что диагонали идут в направлениях ССВ/ЮЮЗ и СЗ/ЮВ. Поэтому наблюдатель, стоящий у окна или на балконе, увидит в направлении ССЗ (короткой) стороны город Валетту. Входят в комнату с ЗЮЗ через дверь, расположенную посередине длинной стены. Стоя в дверях и поворачиваясь по часовой стрелке, вы увидите в ССВ углу переносную дровяную печку, окруженную коробками, мисками, мешками с провизией, матрас, лежащий у длинной ВСВ стены в средней ее части, парашу в ЮВ углу, тазик для умывания в ЮЮЗ углу, окно с видом на доки, дверь, через которую вы только что вошли и, наконец, в СЗ углу, небольшой письменный стол и стул. Стул обращен к ЗЮЗ стене, и, чтобы город оказался в прямой видимости, надо повернуть голову на 135o назад. На стенах нет украшений, на полу -- ковров. На потолке, прямо над плитой -- темно-серое пятно. Такая вот комната. Матрас выпрошен в общежитии холостых офицеров флота, здесь, в Валетте, вскоре после войны, пли

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору