Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
й и проглядела это "что-то" - если оно вообще возвышалось над
поверхностью. Сюда их привели курс, дрейф и чистая случайность - привели
чинить винт. Бог знает, какая сила подбросила Средиземное море на пути
Джонни. В рапорте это обозначилось "враждебной морской фауной"; с тех пор
немало проклятий обрушилось на голову загадочной винтоядной рыбы, но Джонни
по-прежнему чувствовал себя виноватым. ВМС скорее обвинят фауну,
предпочтительно - человека, еще лучше - человека с личным номером, чем
припишут все чистой случайности. Рыба? Русалка? Сцилла? Харибда? Что? Кто
знает, сколько женщин-чудовищ ютится в Средиземное море?
- Блю-э-э!
- Пингез. Могу поспорить, - сказал Джонни, не оборачиваясь.
- Да, прямо на фланку. - Возникший, как из-под земли, хозяин заведения
со свирепым видом стоял над помощником стюарта Пингезом, тщетно вопя:
"Патруль, патруль!". Пингез сидел на полу, сотрясаясь от сухих спазмов.
- Бедный Пингез, - сказал Джонни, - ранняя пташка.
Папаша танцевал уже десятый танец и не собирался останавливаться.
- Надо посадить его в такси, - сказал Жирный Клайд.
- Туда, где сидит Младенец? - откликнулся машинист Фаланж, приятель
Пингеза. Растянувшись между ножками стола, Пингез разговаривал с собой на
филиппино. Бармен подошел к нему со стаканом, где пенилось нечто темное.
Младенец Фаланж, как всегда в платке, подошел к обступившим Пингеза. Парочка
британцев с интересом наблюдали за происходящим.
- Вот, выпей, - предложил бармен. Пингез приподнял голову и с открытым
ртом потянулся к руке бармена. Тот сообразил и отдернул руку. Пингез громко
щелкнул блестящими зубами. Джонни Контанго опустился на колени рядом со
стюартом.
- Андале, парень, - мягко сказал он, поднимая голову Пингеза. Тот
укусил его за руку. - Пошли, - также спокойно. - Эта рубашка - от "Хатэвей",
и я не хочу измазать ее блевотиной.
- Фаланж! - закричал Пингез, растягивая "а".
- Вот и все, что он говорит на кватердеке, - сказал Младенец. - Как он
меня достал!
Джонни подхватил Пингеза под руки, более нервный Жирный Клайд взялся за
ноги. Они вынесли его на улицу, поймали такси и отправили на корабль.
- На большую серую маму, - сказал Джонни. - Пойдем. Не хочешь зайти в
"Юнион Джек"?
- Мне надо следить за Папашей. Ты же знаешь.
- Знаю. Но сейчас он танцует.
- Это пока он не добрался до "Метро", - сказал Жирный Клайд. Они прошли
полквартала до "Юнион Джека". Там старшина второго дивизиона Антуан Зиппо и
пекарь Гнус Чобб, известный тем, что периодически подсыпал в утренние
пончики вместо сахара соль, дабы насолить ворам, захватили не только сцену,
но и, соответственно, трубу с гитарой и теперь, ответственно, исполняли "Рут
Сиксти Сикс".
- Вроде тихо, - сказал Джонни Контанго. И поторопился, поскольку юный
проказник Сэм Маннаро, помощник санитара, подсыпал квасцы в оставленное на
пианино без присмотра пиво Антуана.
- Сегодня вечером у патруля будет работенка, - заметил Джонни. - И
зачем Папаша сюда поперся?
- Случись с тобой такое, понял бы, - грубовато ответил Клайд.
- Извини. Сегодня, пока шел дождь, я думал, как это мне удалось
закурить сигарету кингсайз и не замочить ее.
- Ему следовало остаться, - сказал Клайд, - но теперь мы можем лишь
поглядывать в то окно.
- Верно, - сказал Джонни Контанго, отхлебывая пиво.
На улице раздался крик. - Готов! - сказал Джонни. - Один, по крайней
мере.
- Плохая улица.
- В июле, когда все только начиналось, в Кишке каждую ночь хоть одного,
да убивали. Почти каждую. Бог знает, что случилось сейчас.
Вошли два коммандо, оглядываясь в поисках свободного места. Они выбрали
столик Джонни и Клайда.
Их звали Дэвид и Морис, завтра они отбывали в Египет.
- Когда, ребята, вы тоже припретесь туда на всех парах, - сказал Морис,
- мы приветливо помашем вам ручкой.
- Если, конечно, припремся, - ответил Джонни.
- Мир катится ко всем чертям, - скаазл Дэвид. Они пили много, но
держались молодцом.
- Не надейтесь услышать о нас до выборов, - сказал Джонни.
- Так вот в чем дело!
- Америка сидит в заднице, - размышлял Джонни, - потому же, почему на
заднице сидит наш корабль. Встречные течения, сейсмическая активность,
неопознанные ночные объекты. Трудно не думать, что это - чья-то ошибка.
- Красный-прекрасный шарик, - сказал Морис, - летит вверх.
- Слышали, как убили какого-то типа, когда мы были на входе? - Дэвид
мелодраматично наклонился вперед.
- А скольких убьют в Египте? - сказал Морис. - Хотел бы я упаковать
парочку парламентариев в парашюты и столкнуть их в люк. Этого хотят они. А
не мы.
- У меня сейчас брат на Кипре. Никогда не прощу себе, если он попадет
туда раньшеменя.
Коммандо перепили их со счетом 2:1. Джонни никогда не доводилось
разговаривать с теми, кого через неделю могли убить, и он проявлял
жутковатое любопытство. Клайду доводилось, и сейчас ему просто было
тоскливо.
Группа на сцене перешла с "Дороги 66" на "Каждый день играю блюз".
Антуан Зиппо, надрывавший в прошлом году пупок в оркестре береговых частей
ВМС в Норфолке, теперь опять старался за двоих; решив передохнуть, он вытряс
из трубы слюну и потянулся к пианино за пивом - разгоряченный и потный, как
и полагается суицидально-одержимому битюгу-трубачу. Но квасцы есть квасцы, и
ожидаемое случилось.
- Ух! - сказал Антуан Зиппо, грохнув кружкой о пианино. Он воинственно
осмотрелся. Квасцы уже начали действовать на губу. - Сэм-оборотень. Это
единственный сукин сын, который мог мне в пиво подсыпать квасцы. - Слова он
выговаривал с трудом.
- Вон идет Папаша, - сказал Клайд, хватая бескозырку. Антуан Зиппо
пумой прыгнул в зал и приземлился у столика Сэма Маннаро.
Дэвид повернулся к Морису. - Лучше бы янки приберегли силы для Насера.
- Это полезно для тренировки, - ответил Морис.
- Абсолютно с вами согласен, - поддакнул Дэвид голосом пожилого
джентльмена, - ну как, старик?
- Давай! - Оба коммандо бросились в растущую вокруг Сэма кучу-малу.
К выходу пошли только Клайд и Джонни. Остальным хотелось подраться.
Прошло минут пять, прежде чем им удалось выбраться на улицу. Они слышали
позади звон бьющихся стаканов и грохот опрокидываемых стульев. Папаши и след
простыл.
Клайд опустил голову. - Кажется, пора в "Метро". - Они шли не торопясь,
предстоящая ночная работа им не улыбалась. Папаша пил безбожно и
немилосердно, требуя сочувствия от своих сторожей, которое те охотно
выказывали, причем оно всегда выходило им боком.
Они шли по аллее. С голой стены на них смотрел нарисованный мелом
Килрой, вот так:
в окружении двух наиболее насущных в кризисные периоды британских тем:
ГДЕ БЕНЗИН? и ДОЛОЙ ПРИЗЫВ!
- Действительно, бензина нет, - сказал Джонни Контанго. - Нефтезаводы
взрывают по всему Ближнему Востоку. - Кажется, Насер призвал по радио к
экономическому джихаду.
В ту ночь Килрой, возможно, был в Валетте единственным объективным
наблюдателем. По расхожей легенде, он родился накануне войны в США то ли на
заборе, то ли на стене туалета. Впоследствии он появлялся везде, куда
приходила американская армия - на французских фермах, североафриканских
дотах, переборках тихоокеанских транспортных кораблей. Он почему-то приобрел
репутацию шлемиля и растяпы. Свешивавшийся со стены дурацкий нос подвергался
всевозможным издевательствам - кулаками, шрапнелью, мачете. Возможно, он
наводил на мысли о сомнительной потенции или так обыгрывалась кастрация,
хотя подобные идеи неизбежны в сортирно-ориентированной (да и во
фрейдистской) психологии.
Но все это было обманом. К сороковому году Килрой достиг зрелого
возраста и облысел. Его истинное происхождение забылось, и он сумел
втереться в доверие к человечеству, храня шлемильское молчание о кучерявой
юности. Помогла ему мастерская маскировка - метафора. Ведь на самом деле
Килрой появился в виде элемента полосового фильтра, вот такого:
Неодушевленным. Но сегодня в Валетте он был Гроссмейстером Ордена.
- Близнецы Боббси, - сказал Клайд. Из-за угла трусцой выбежал Дауд
(тот, что отговорил от самоубийства маленького Шныру) и коротышка-баталер
Лерой Танг - оба с дубинками и нарукавными повязками БП. Дауд был раза в
полтора выше Лероя, и происходящее напоминало сцену из водевиля. Клайд
представил себе, как они будут водворять спокойствие: Лерой запрыгнет Дауду
на закорки и сверху прольет умиротворение на плечи и головы буйных моряков,
а Дауд тем временем будет оказывать успокаивающее влияние внизу.
- Слушай! - крикнул Дауд приближаясь. - Попробуем на бегу. - Лерой
сбавил скорость и пристроился за приятелем. - Хоп-хоп-хоп! - сказал Дауд. -
Пошел! - Так и есть - не сбавляя темпа, Лерой запрыгнул, словно жокей, на
плечи Дауду и уцепился за воротник.
- Нно-о, лошадка! - закричал Лерой, и они умчались в "Юнион Джек". Из
переулка строем вышло небольшое подразделение морпехов. Светловолосый,
деревенский на вид парень с простодушным лицом невнятно отсчитывал шаг.
Проходя мимо Клайда и Джонни, он отбежал от колонны и спросил:
- Что за шум?
- Драка, - сказал Джонни, - в "Юнион Джеке".
- Вот как?! - Вернувшись, парень скомандовал налево, и его подчиненные
послушно взяли курс на "Юнион Джек".
- Упустим самое интересное, - скулил Клайд.
- А как же Папаша?
Они вошли в "Метро". Папаша сидел за столиком с официанткой, похожей на
Паолу, только толще и старше. Зрелище было жалким. Он разыгрывал свой
фортель "Чикаго". Они подождали, пока он закончит. Официантка с обиженным
видом встала и, переваливаясь с ноги на ногу, ушла. Папаша носовым платком
отер со лба пот.
- Двадцать пять танцев, - сказал он, когда они подошли. - Я побил свой
рекорд.
- В "Юнион Джеке" отличная драка, - предложил Клайд. - Не хочешь
сходить, Папаша?
- Или в бордель, о котором рассказывал механик с "Хэнка" в Барселоне, -
сказал Джонни. - Можно поискать его.
Папаша покачал головой. - Вам, ребята, следует знать, что это -
единственное место, куда я хотел заглянуть.
Так начались эти бдения. Оказав символическое сопротивление, Джонни и
Клайд оседлали стулья по обе стороны от Папаши и предались пьянству, не
отставая от своего подопечного, но оставаясь трезвее.
"Метро" напоминал аристократический pied-a-terre, который используется
в дурных целях. К танцплощадке и стойке вела широкая изогнутая лестница,
вдоль нее в нишах стояли статуи рыцарей, дам и турков. Застывшая в них
одушевленность внушала мысль, что глухой ночью, когда уйдет последний моряк
и погаснут лампы, статуи оживут, сойдут с пьедесталов и чинно поднимутся по
лестнице на танцплощадку, осветив ее собственным светом - фосфоресценцией
моря. Встав парами, они будут танцевать до восхода - без музыки, в мертвой
тишине, едва касаясь каменными ногами настила.
По стенам стояли огромные каменные вазы с пальмами и цезальпиниями. На
покрытом красным ковром подиуме расположился небольшой джаз-банд - скрипка,
тромбон, саксофон, труба, гитара, пианино, ударные. На скрипке играла пухлая
дама средних лет. Сейчас они, выстроившись друг другу в затылок, играли
"C'est Magnifique", а коммандо шести с половиной футов ростом наяривал
джиттербаг сразу с двумя официантками в окружении друзей, которые
подбадривали их, хлопая в ладоши. Что стояло за танцем англичанина? -
определенно не Великий Морпех Дик Пауэлл со своей песенкой "Салли и Сью, не
стоит грустить", но, скорее, традиционное мировосприятие, заложенное (как
можно заподозрить) в самой плазме английских эмбрионов - очередная спятившая
хромосома вдобавок к файв-о-клоку и уважению к Короне; там, где янки видят
новинку или сюжет для пародии на мюзикл, англичане видят историю, а Салли и
Сью здесь вообще ни при чем.
Завтра ранним утром в белом свете огней пирса появится швартовная
команда и отдаст концы для кого-то из этих зеленых беретов. Поэтому ночь
накануне отводилась на сантименты, на флирт с официантками в укромных
уголках, на пару-тройку сигарет и кружек пива в этом импровизированном зале
прощаний - матросский вариант грандиозного бала в субботнюю ночь перед
Ватерлоо. Отличить тех, кто отправлялся утром можно было лишь по
единственной примете - они уходили, не оглядываясь.
Папаша надрался вдрободан и затащил своих двух хранителей в прошлое, в
котором они копаться не хотели. Они выслушали подробный рассказ о его
недолгом браке - что он ей дарил, куда они ходили, что она готовила, какой
была лапочкой. Под конец рассказа сильно стали мешать помехи - мысли
путались. Но они не требовали пояснений. Не спрашивали ничего, и не столько
из-за заплетавшихся языков, сколько из-за духоты в ноздрях, возникшей под
влиянием услышанного. Вот какими впечатлительными были Жирный Клайд и Джонни
Контанго!
Но, подобно Золушкиному балу, их увольнение подходило к концу; часы
пьяного замедляются, но не останавливаются. - Пошли, - сказал наконец Клайд,
с трудом вставая из-за стола. - Нам пора. - Папаша печально улыбнулся и упал
со стула.
- Надо поймать такси, - сказал Джон. - Отвезем его на машине.
- Черт, как поздно! - Кроме них, американцев в "Метро" не осталось.
Англичане были поглощены тихим прощанием с этим районом Валетты. Когда
"эшафотовцы" ушли, все стало прозаичнее.
Клайд и Джонни перекинули папашины руки через свои шеи и под
укоризненные взгляды рыцарей свели его по лестнице и вышли на улицу.
- Эй, такси! - закричал Клайд.
- Бесполезно, - сказал Джонни Контанго. - Все разъехались. Господи,
какие большие звезды!
Клайду хотелось поспорить. - Давай, я его доведу, - сказал он. - Ты -
офицер, тебе не обязательно возвращаться.
- Кто сказал, что я - офицер? Я - матрос. Твой собрат, собрат Папаши.
Сторож брату.
- Такси, такси, такси!
- Брат для лайми, брат для всех. Кто говорит, что я - офицер? Конгресс.
Офицер и джентльмен решением Конгресса. Конгресс пальцем о палец не ударил,
чтобы помочь лайми в Суэце. В этом он не прав, и в отношении меня он не
прав.
- Паола, - простонал Папаша и рванулся вперед. Они схватили его.
Бескозырка давно потерялась. Голова повисла, волосы упали на лоб.
- Папаша лысеет, - сказал Клайд. - Ни разу не замечал.
- Пока не напьешься, ничего не заметишь.
Шатаясь из стороны в сторону, они медленно шли по Кишке, изредка
призывая такси. Никто не откликался. Улица выглядела безмолвной, но внешний
вид был обманчив; до них доносился сухой треск взрывов на подъеме к
Кингсвэю, совсем неподалеку. И гул огромной толпы из-за угла.
- Что это? - спросил Джонни. - Революция?
Покруче: разборка между двустами королевскими коммандо и тремя
десятками "эшафотовцев".
- Эге, - сказал Джонни. От шума Папаша проснулся и стал звать жену. Из
оружия в драке участвовало лишь несколько ремней, но не было ни битых пивных
бутылок, ни боцманских ножей. Или их никто не видел? Или дело еше не дошло?
У стены перед двадцатью коммандо стоял Дауд. Из-за его левого бицепса
выглядывал очередной Килрой, у которого не было других слов, кроме ГДЕ
АМEРИКАНЦЫ? Лерой Танг, должно быть, сновал под ногами, молотя дубинкой по
ляжкам. Некий предмет, шипя и искрясь, описал большую дугу и взорвался у ног
Джонни Контаго. - Петарда, - констатировал Джонни, отпрыгнув на три фута.
Клайд тоже ретировался, и Папаша, лишившись опоры, упал на землю. - Давай
вынесем его отсюда, - сказал Джонни.
Но они обнаружили, что путь к отступлению отрезан подошедшими сзади
морскими пехотинцами.
- Эй, Билли Экcтайн! - кричали коммандо Дауду. - Билли Экcтайн! Спой
нам! - Справа раздался залп петард. Основная потасовка оставалась в центре
толпы. На периферии - только толчки, пинки и любопытство. Дауд снял шляпу,
расправил плечи и запел "Мои глаза лишь для тебя". Коммандо стояли, как
громом пораженные. Вдалеке послышались полицейские свистки. В центре толпы
разбилось что-то стеклянное. Люди отхлынули концентрическими волнами.
Пара-тройка морпехов, пятясь, споткнулись о валявшегося на земле Папашу.
Джонни и Клайд поспешили на помощь. Несколько моряков подошли помочь упавшим
пехотинцам. Как можно более учтиво Клайд и Джонни взяли своего подопечного
под руки и сделали ноги. Позади между морпехами и матросами завязалась
драка.
- Полиция! - раздались крики. Разорвалось полдюжины "бомб с вишнями".
Дауд допел песню. Коммандо захлопали в ладоши. - Теперь спой "Прости меня".
- Это, - Дауд поскреб затылок, - "...если я солгал, если заставил тебя
плакать, прости меня"?
- Ура Билли Экcтайну! - закричали они.
- Нет парень, - сказал Дауд. - Я не перед кем не извиняюсь. - Коммандо
приняли боевую стойку. Дауд оценил ситуацию, затем вдруг вытянул вверх
огромную руку. - Ладно, солдаты, стройтесь. Становись!
И они почему-то встали в некое подобие строя.
- Да-а, - Дауд улыбнулся. - Через правое плечо, кругом! - Они
повиновались.
- Хорошо, ребята. Шаго-о-ом марш! - Рука опустилась вниз, и они
зашагали прочь. В ногу. Со стены бесстрастно взирал Килрой. Колонну замыкал
неизвестно откуда взявшийся Лерой Танг.
Выбравшись из драки, Клайд, Джонни и Папаша Ход, забежали за угол и
натужно поплелись в гору к Кингсвэю. На полпути их обогнало подразделение
Дауда, который отсчитывал шаг, распевая его на манер блюза. Судя по всему,
он вел их к кораблям.
К троице подъехало такси. - Вслед за взводом, - сказал Джонни, и они
втиснулись внутрь. В машине был люк, и, конечно, не успело такси доехать до
Кингсвея, три головы уже торчали над крышей. Ползя за коммандо, они пели:
Что это там за грызун,
Который нас обскакал?
Х-У-Й-Т-И М-А-У-С
Наследие Свина Бодайна, который каждый вечер на стоянке с религиозной
преданностью смотрел на камбузе детскую передачу; он за свой счет сделал
всем поварам черные пристегивающиеся уши и сочинил на песню из передачи
пародию, где этот вариант имени главного персонажа был самым сочным местом.
Коммандо в задних рядах попросили Джонни научить их словам. Он согласился,
получив за это бутылку ирландского виски, владелец которой заверил Джонни,
что тот не сможет допить ее до выхода в море. (По сей день бутылка хранится
у Джонни Контанго непочатой. Никто не знает, зачем он ее хранит.)
Эта странная процессия ползла по Кингсвэю, пока ее не перехватил
английский грузовик для перевозки скота. Коммандо забрались в кузов,
поблагодарили всех за веселый вечер, грузовик газанул и умчался прочь -
навсегда. Утомленные Дауд и Лерой сели в такси.
- Билли Экcтайн, - улыбнулся Дауд. - Господи!
- Нам надо назад, - сказал Лерой. Шофер развернулся, и они подъехали к
месту недавней разборки. Прошло не более пятнадцати минут, но улицы
опустели. Тишина, ни петард, ни криков - ничего.
- Черт меня подери! - сказал Дауд.
- И не подумаешь, что здесь что-то было, - сказал Лерой.
- В доки, - сказал Клайд шоферу, зевая. - Сухой док номер два.
Американская посудина, покусанная винтоядной рыбой.
Всю дорогу до доков Папаша храпел.
Они приехали, когда увольнение уже с час как закончилось. Двое
патрульных пробежали мимо заводского гальюна и по сходням под