, в который
зашвырнуло меня из моего, двадцатого. Какими глазами вижу я
действительность, как оцениваю "фазовый переход" из одной галактики в
другую?
  Парадоксальный вывод: наука, а вместе с ней и ученые (говорю о нашей
стране) катастрофически обесценились. Профессор государственного вуза
зарабатывает столько же, сколько уборщица в частной фирме. А суммы денег,
отведенные в бюджете на науку и образование, просто смехотворны. Не этим
ли объясняется пресловутая "утечка мозгов" (хорошо хоть есть еще чему
утекать!)?
  "При коммунистах" денег на науку не жалели, а образование (об этом еще
поговорим) по праву было одним из лучших (если не лучшим) в мире. Другое
дело, что и сама наука, и многочисленные НИИ, стыдливо прячущие лица под
масками "телевизионных заводов" и всяких там "точэлектроприборов" работали
на оборону.
  Но вспоминаю с ностальгией: благодаря КГБ (сколько ему, бедному, досталось
в наше демократическое время!) американские научные журналы появлялись на
моем столе чуть ли не раньше, чем в самих США. И, к слову, сравнивая эти и
другие зарубежные научные издания с нашими, я неизменно убеждался в
превосходстве последних!
  Но вот об одном из наших лучших морских ежемесячников "Судовождение, связь
и безопасность мореплавания", в котором я имею честь печататься уже
несколько лет. Год 1982-й - тираж 3670 экземпляров. Год 2002-й - угадайте
с трех раз! Не угадаете - 55 экземпляров. Это не опечатка - пятьдесят пять!
  "Рассуждает как коммунист!" - подумает читатель.
  Увы! Не был я членом партии и даже дважды отказывался от достаточно
крупных постов - сначала главного инженера крупного НИИ, а затем ректора
вуза. А ведь от меня требовалось только одно - подать заявление в партию,
что для многих из тех, кто сейчас пинает "коммунизм", в те годы было
заветной, но трудно осуществимой (если ты не рабочий и не крестьянин)
мечтой!
  Разумеется, я наслышан и о репрессиях, и о расстрелах без суда и
следствия, но так уж случилось, что не припомню ни одного из моих коллег,
который был подвергнут таким карам! Простите, не помню, и вс„!
  Добавлю, что сочувствую социалистической идее, хотя рассудком понимаю:
из-за нашей человеческой низости она не-осу-ществи-ма!!! А как насч„т
демократии?
  С горечью вижу, что "коммерческое" обучение в вузах понемногу вытесняет
"бюджетное", сознавая, что пытаюсь подпилить сук, на котором сижу. Но как
быть с теми ломоносовыми, потенциальными гениями, которым не суждено
реализовать свой потенциал на благо России, потому что у родителей нет
денег на их обучение?
  Пусть сдают на общих основаниях! - скажете вы. И сдают. Иногда даже
поступают. Мой однокашник Б., "переплюнувший" в науке нас, грешных, и
сделавший для страны то, о чем даже энциклопедия умалчивает, не поступил
бы. Точно!
   


                            ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.
                                   UA3CR


  Как радио, которых не услышат,
  Как дальний путь почтовых голубей,
  Как этот стих, что, задыхаясь, дышит,
  Как я...

  Николай Тихонов

  Я познакомился с Леонидом Лабутиным, когда тому было шестнадцать лет - в
1948 году. Тогда я уже окончил МАИ, работал младшим научным сотрудником в
НИИ и был председателем секции коротких волн Московского областного
радиоклуба (позывной UA3DM). Л„ня был в то время (как и потом)
страстным радиолюбителем, но позывной по молодости ему не давали, и он, не
долго думая, начал работать в эфире как UN1LIS (unlis на
радиолюбительском жаргоне, как известно, - нелегальщик). Вскоре его
запеленговали, и у него были крупные неприятности в "компетентных
органах". По моему положению меня привлекли к "расследованию", и мне
удалось убедить, что это просто мальчишеская выходка. "Дело" закрыли.

  Вскоре я добился, чтобы Л„не дали позывной - UA3CR (кстати, буквы в
позывных наращивали в порядке русского алфавита). Мы с Л„ней
подружились, и я устроил его на работу к себе в номерной НИИ старшим
техником. У нас он сделал "головокружительную" карьеру, - ещ„ не закончив
заочно институт, стал начальником лаборатории.
  Я считался одним из ведущих коротковолновиков. В различных
соревнованиях (например, телефонный тест, соревнования "Москва вызывает
Дальний восток") занимал первые-вторые места. Но Леонид Михайлович был без
преувеличения гениальным радистом. Он раз и навсегда "захватил" первые
места во всех соревнованиях, в которых участвовал.
  Коротковолновиком я пробыл недолго. В чемпионате 1949 года после
двух основных туров места распределились так: UA3DM - 1-e место по первой
категории (100 Вт, а фактически 1 кВт) и 2-е в общем зачете; UA3CR - 1-е
место по второй категории (20 Вт, а фактически 500 Вт) и 1- е место в
общем зач„те.
  На нашу беду перед третьим, "утешительным", туром, который уже никак
не мог повлиять на результаты чемпионата, мы с Л„ней поговорили в эфире
"на вольную тему". Это дало повод Центральному радиоклубу, с которым
областной, увы, конфликтовал ("два медведя в одной берлоге"), добился
нашей дисквалификации. В знак протеста я сдал позывной и прекратил
заниматься короткими волнами, а Леонид Михайлович, самое малое, ещ„ четыре
раза становился чемпионом страны по коротковолновой радиосвязи.
  Замечу ещ„, что Леонид был хорошим шахматистом (если не ошибаюсь, имел
второй разряд по шахматам). Помню, в нашу лабораторию прислали на
стажировку студента - кандидата в мастера по шахматам. Работать в те
времена приходилось по 10-12 часов, и к концу рабочего дня мы выматывались
(впрочем, иногда, наоборот, - с утра бездельничали, а после обеда
впрягались в работу как ломовые лошади). Так вот, во время отдыха Л„ня со
стаж„ром частенько играли в шахматы по памяти, без доски, сосредоточенно
разглядывая кривые на экране включ„нного, приличия ради, осциллографа.
  Сейчас, по прошествии почти полувека можно признаться и в более
серь„зных проступках. Мы (в километре от Лубянки, к слову сказать)
выбрасывали в окно десятиметровый кусок провода и имитировали dx-ов
(радиолюбителей других континентов). "Передатчиком" служил незабвенный
лабораторный генератор ГСС-6, а при„мником - сохранившийся со времен войны
американский гетеродинный волномер. Один из нас брал в руку
оголенный кончик провода и периодически касался им одновольтового выхода
ГСС, передавая сигнал общего вызова (CQ). А другой в это время прослушивал
эфир на гетеродинном волномере. Иллюзия сверхдальной связи с обеих сторон
была отменная, тон сигналов характерно замирающий, слышимость на уровне
звуковой галлюцинации. Добавлю, что работали мы под вымышленными
сверхэкзотическими позывными.
  Не думайте, что мы были бездельниками. После освежающего "отдыха"
вгрызались в работу, и ее результатам могли бы позавидовать наши внуки. Во
всяком случае, мы тянулись за Америкой, и если отставали, то на самую
малость, (бывало, и опережали).
  Потом наши пути разошлись. Я переш„л на работу в другой НИИ, а в 1956
году вообще уехал из Москвы заведовать кафедрой в сибирском вузе. Но из
поля зрения Леонида Михайловича не упускал, благо он вс„ время был на
виду.
  Пару лет назад мой сосед, энтузиаст коротковолновой компьютерной
связи Георгий Григорьевич Сокол (UA6CL), в одном из сеансов с Леонидом
Михайловичем упомянул о нашем соседстве. Вскоре я получил от Леонида
трогательное письмо, начинавшееся словами: "Дорогой мой "кр„стный", как я
рад...". Мы обменялись несколькими письмами и фотографиями, а в
дальнейшем регулярно обменивались через Г.Г. Сокола поздравлениями и
новостями.
  В жизни почти каждого человека есть друзья, с которыми можно годами не
встречаться и не переписываться, но знать: "На него я всегда могу
положиться". Таким был для меня Леонид Михайлович Лабутин. С его кончиной
я навсегда утратил часть своего "живого" прошлого, которая перешла в
область "всего лишь" воспоминаний.


  Послесловие к главе. Вы уже догадались, что это некролог. Он появился на
скорбном сайте, посвященном Леониду Лабутину, и там его можно найти до сих
пор. Думаю, что вправе включить его в книгу, не изменяя ни слова. Добавлю
только, что Л„ня (для меня он навсегда останется Л„ней) прославился
организацией радиосвязи во время полярных экспедиций Шпаро, участием в
разработке радиолюбительских спутников (как он горевал, когда последний в
его жизни спутник сгорел во время неудачного старта ракеты!), был душой
коротковолнового сообщества.
  Россия потеряла одного из самых бескорыстных, душевно чистых энтузиастов,
в которых она так нуждается...


                            ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
                           ЛИЦОМ К ЛИЦУ С СОБОЙ

  Люди! Кто-нибудь поможет мне?

  М.А.Булгаков (1891 - 1940)

  "Я - москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово,
вкладывая в него всего себя. Я - москвич!" - с гордостью писал знаменитый
"Дядя Гиляй" - Владимир Алексеевич Гиляровский (1853-1935), друг Чехова,
Бунина, Куприна и Шаляпина, "человек большого сердца, чистейший образец
талантливого нашего народа" (К. Паустовский).
  Я еще по инерции чувствовал себя москвичом и душою был в столице, хотя
тело мое волею судеб и собственной глупости перебралось за Урал. Душа и
тело временами требовали воссоединения, и когда становилось невтерпеж, я
брал командировку в Москву, благо это не противоречило служебным
интересам. Из аэропорта звонил знакомым и, в числе первых, - уже
упоминавшемуся добрым словом Владимиру Андреевичу Мезенцеву.
  Мы не были друзьями - сказывалась разница в возрасте, - но симпатизировали
друг другу как нельзя более. Столь интересного человека мне, пожалуй,
встречать не приходилось. Мы разговаривали долгими часами, не надоедая
один другому. В основном говорил Владимир Андреевич, - жизненный опыт у
него был богатейший, да и талант рассказчика незаурядный. Не стану
пересказывать поведанные им истории в духе гоголевских "Вечеров на хуторе
близ Диканьки", возможно, со временем он сам их опубликует.
  Впрочем, имя В.А. Мезенцева и без того известно - он кандидат философских
наук, автор многих научно-популярных книг, одна из которых (об атомной
энергии) переиздана в Японии.
  В те годы Владимир Андреевич был главным редактором, а я - активным
автором журнала "Знание - сила".
  - Немедленно ко мне! - распорядился главный редактор, услышав в трубке
голос своего иногороднего автора. - Позавтракаем, поговорим и поедем в
редакцию.
  Владимир Андреевич жил на Первой Мещанской. В его домашнем кабинете
стояло глубокое кожаное кресло. Утонув в нем, я пил черный кофе и
наслаждался беседой.
  - Мы же опаздываем! - вдруг закричал Мезенцев, взглянув на часы. - А ну,
помчались!
  В редакцию быстрее всего можно было попасть следующим
образом: на такси до станции метро "Площадь Революции", а затем по
горьковско-замоскворецкой линии метрополитена до "Автозаводской". Замечу,
что тогда "поймать" такси проблемы не составляло. "Зеленые огоньки"
встречались на каждом шагу.
  И вот мы в редакции. Владимиру Андреевичу не до меня: он что-то
подписывает, кого-то наставляет... Я начинаю раздумывать о делах, ради
которых, собственно, и приехал в Москву. Тянусь к портфелю - его нет. А в
портфеле все мои пожитки и, самое главное, документация, без которой
пребывание в столице лишено всякого смысла.
  И тут я с облегчением припоминаю, что оставил портфель на Мещанской. Вижу
самого себя в кресле, портфель на полу справа, Владимир Андреевич кричит:
"помчались!" Я вскакиваю, бегу в прихожую одеваться, портфель остается на
месте...
  - Забыл портфель у вас дома, - говорю Мезенцеву.
  - Дело поправимое! - отвечает тот и снимает трубку.
  - Рядом с креслом... - подсказываю.
  - Да нет, - говорит Мезенцев через минуту. - Не нашли портфеля.
  - Плохо искали. Я же твердо помню: портфель на полу справа от кресла.
  Владимир Андреевич звонит еще раз, - результат прежний.
  И здесь я вспоминаю, что, когда мы выходили, портфель был-таки у меня в
руке. Я даже ощущаю на ладони упругую неподатливость ребристой ручки,
словно сжимал ее минуту назад. Значит, портфель остался в такси. Ну да,
так оно и есть! Мы с Мезенцевым расположились на заднем сиденье
вполоборота друг к другу, портфель был между нами. Таксист припарковал
машину задом, перпендикулярно тротуару, я вышел в одну сторону, Владимир
Андреевич - в другую, портфель остался. Мне зримо представилось, как он,
сиротинушка, стоит на сиденье...
  В Москве, если не ошибаюсь, было 17 таксопарков я свыше 10
тысяч такси. (Кстати, удивительное дело: помню толпы "зеленых огоньков" у
вокзалов, куда они делись?).
  В одной из этих 10 тысяч машин остался мой злосчастный портфель.
  И я начал обзванивать таксомоторные парки. Мне отвечали: рано, позвоните
завтра, а еще лучше послезавтра, и вообще не волнуйтесь, потому что все 20
тысяч московских таксистов (по два сменщика на машину) - люди
исключительно честные и абсолютно бескорыстные, копейки сверх показаний
счетчика не возьмут, не то что какой-то паршивый портфель.
  Через два дня стало очевидно, что ни один из таксистов потери не
обнаружил. А поскольку все они честные и бескорыстные, то, значит,
портфель забыт в другом месте.
  И мне снова пригрезился мой беглец. Теперь я уже не мог ошибиться: метро,
полупустой вагон, крайнее сиденье, сидим также вполоборота (удобнее
разговаривать), портфель опять между нами, за разговором чуть не
проворонили "Автозаводскую" - выскочили под "осторожно, двери
закрываются!", конечно же, не вспомнив о портфеле.
  Теперь оставалось надеяться на хрестоматийную честность шести миллионов
москвичей, каждый из которых, исключая грудных младенцев, мог подобрать
портфель. Надежда привела меня в бюро находок Московского метрополитена.
Там добросовестно и благожелательно исследовали множество забытых
портфелей, а заодно чемоданов, баулов и пр., - увы, поиски оказались
безрезультатными.
  Я почувствовал себя одновременно поручиком Лукашом и бравым солдатом
Швейком. Помните:
  - У нас украли чемодан! - ругал Швейка поручик. - Как только у вас язык
поворачивается, негодяй, докладывать мне об этом!
  - Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, - тихо ответил Швейк, - его
взаправду украли... Два года тому назад на Северо-Западном вокзале у одной
дамочки украли детскую коляску вместе с девочкой, закутанной в одеяльце,
но воры были настолько благородны, что сдали девочку в полицию..."
Я больше не верил в благородство, а потому пошел на Центральный телеграф
и, сознавая собственный позор, отправил депешу с просьбой срочно выслать
дубликаты документов.
  Через неделю я зашел в редакцию проститься с Владимиром Андреевичем. По
дороге попал под дождь.
  - Повесьте плащ, пусть подсохнет, - сказал Мезенцев, - а халат снимите,
это нашей уборщицы...
  Под халатом я увидел портфель.
  До чего же причудлива человеческая память! В популярной медицинской
энциклопедии сказано:
  "Память - способность к запечатлению, сохранению и последующему
воспроизведению (или узнаванию) того, что мы раньше воспринимали,
переживали или делали".
  Психологи различают двигательную память, связанную с запоминанием
движений, образную (зрительную, слуховую, осязатальную),
словесно-логическую и эмоциональную. Выделяют также произвольную я
непроизвольную память. Если человек задается целью запомнить что-то, он
вводит в действие произвольную память. Если же запоминание происходит
"между делом" - память непроизвольная. И вот что характерно: человек,
обладающий великолепной произвольной памятью, может иметь никуда не годную
непроизвольную.
  А рассеянность... Ох уж, эта пресловутая профессорская рассеянность,
сколько анекдотов она породила!
  Профессор замечает, что начал хромать.
  - Ничего удивительного, - успокаивает жена, - ты же одной ногой идешь по
тротуару, а другой по мостовой!
  Профессор забивает в стену гвоздь. Гвоздь не забивается. Профессор
обнаруживает, что гвоздь обращен шляпкой к стене.
  - Досадно, - говорит ученый, - гвоздь, оказывается, не от той стены!
  Человеческая память неразрывна с мышлением. Но взаимоотношения их очень
сложны. "Все жалуются на память, - заметил Ларошфуко, - но никто не
жалуется на разум".
  Где она, грань между мудростью и чудачеством, профессионально отточенной
памятью и рассеянностью? Наука связывает механизм запоминания и мышления с
биоэлектрическими процессами в мозгу и нервах. Но еще никто из ученых даже
при помощи электронного микроскопа с увеличением в миллион раз не выявил
структурных различий между мозгом гения и мозгом кретина, "нормального"
человека и шизофреника. Знать, слишком тонка инфраструктура мозга, чтобы
ее можно было препарировать современными средствами. Мать муз,
покровительница наук и ремесел богиня памяти Мнемосина из древнегреческой
мифологии еще не раскрыла своих тайн. Хорошо известны поэтические строки:

  "Лицом к лицу
  Лица не увидать.
  Большое видится на расстоянье".

  Вероятно, человек еще не прошел расстояние, необходимое, чтобы увидеть
самого себя.

  Послесловие к главе. Вот уже почти полвека читаю лекции студентам, причем
мой "ассортимент" включает шесть различных дисциплин, которые от семестра
к семестру тасуются, словно игральные карты.
  С того памятного дня, когда студенты подшутили над начинающим
"профессором", утащив у него из-под носа кафедру, я дал зарок не
пользоваться какими-либо шпаргалками. Вс„ только наизусть! Отсюда вывод,
что у меня до сих пор приличная произвольная память. А непроизвольная -
хуже не бывает - могу заблудиться в трех соснах.
  И ещ„ один зарок дал я себе: как только почувствую, что произвольная
память "пробуксовывает", сложу профессорские регалии...



                            ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
                            АНАТОМИЯ ИНТЕЛЛЕКТА

  Могучий ум... всегда равно и неустанно деятелен; зорко различает далекое,
словно оно у него перед глазами; охватывает и постигает воображением
грандиозное; видит и понимает мизерное; мыслит смело, широко, дельно... и
благодаря этому нередко обнаруживает истину, скрытую под таким густым
покрывалом, что другим она незрима.

  Франсуа де Ларошфуко (1613-1680)

  Последнее время мы все чаще произносим слово "интеллект" и все реже -
"ум". Любопытное наблюдение: в дореволюционном энциклопедическом словаре
Брокгауза и Эфрона об интеллекте сказано предельно кратко: "Интеллектъ -
см. Умъ". К сожалению, выполнить это указание невозможно: до ума дело не
довели, так как в связи с революцией выпуск словаря прекратился на букве
"О".
  В последнем, третьем издании Большой советской энциклопедии уму уделено
всего пять строк, зато интеллекту - почти целая полоса.
  Между тем, если слово "интеллект" перевести с латинского языка на
древнегреческий ("нус"), а с древнегреческого на русский, то получится как
раз "ум". Но мы почему-то предпочитаем называть человека (если он,
конечно, того заслуживает) интеллектуалом, а не умником. Да и само слово
"умник" приобрело в наших устах некий уничижительный оттенок. Создается
впечатление, что современный человек стесняется своего ума, зато гордится
интеллектом.
  Причина, возможно, в том, что прогресс точных наук убедительно
продемонстрировал большую объективность количественных оценок по сравнению
с качественными. Количество информации, содержащейся, допустим, в этой
книге, мы можем легко и точно выразить в двоичных единицах - битах. А вот
качество той же информации оценить труднее. Один умный человек книгу
расхвалит, второй - разругает, третий останется к ней равнодушным.
  Так вот, ум, по-видимому, был и остается качественной категорией, а
интеллект, обособившись, постепенно превращается в количественную.
  Франсуа де Ларошфуко, давший эпиграф этой главе, в своих "Размышлениях на
разные темы" классифицировал типы ума. Наряду с упомянутым в эпиграфе
"могучим умом" он выделяет "изящный ум", "ум гибкий, покладистый,
вкрадчивый", "здравый ум", "деловой ум", "ум корыстный", "ум веселый,
насмешливый", "тонкий ум", "ум пылкий", "ум блестящий", "мягкий ум", "ум
систематический" и даже "изрядный ум". Словом, сколько голов, столько и
умов. Но какая го