Дмитрий Попандопуло.
   Христо-борец


     © Copyright Дмитрий Попандопуло
     Email: popan@mail.ru
     Date: 14 Nov 2000


                     Геленджикские рассказы
                     Одесса 2000


Дмитрий Спиридонович Попандопуло

     родился (1935) и вырос в городе Геленджик Краснодарского края.
     Отец, грек  по национальности, погиб  на фронте в Великую Отечественную
войну.
     Мать, санитарка санатория, одна растила двоих сыновей.
     Оба стали офицерами Советской Армии.
     Дмитрий  прослужил  более  тридцати  лет,  в  отставку  ушел  в  звании
подполковника. В годы службы закончил  Московский  полиграфический институт,
факультет  графики,  последние  годы  был  военным редактором.  В газетах  и
журналах печатались его очерки, заметки, рисунки.
     Книга рассказов "Христо-борец" - первая писательская проба автора.
     С 1977 года живет в городе Рязань.
     Рисунки Автора

От автора

     Наш город, конечно, не Одесса, здесь не было своих Бабелей и Жванецких.
Но остропряный  причерноморский говор  наверняка,  если прислушаться,  можно
услышать во всех приморских городах - от  Одессы  до  Адлера, а может быть и
дальше,  где  еще обитают  русскоязычные. В нашем  городе они тоже  обитают:
греки, армяне, грузины, татары. После  русских больше всего греков, или, как
теперь их принято называть, понтийских греков.  У Понта Эвксинского, то есть
у Черного  моря, до сих  пор есть  села,  большинство жителей которых греки.
Разные  они  -   хитрые  и  простодушные,  смешливые  и   малоразговорчивые,
хвастливые и скромные. Умение говорить  просто, но  вместе с тем иронично  и
смешно свойственно многим моим землякам,  и  не  одним грекам. Слушать их не
надоедает,  особенно  тех,  кто  постарше.  И  конечно,  кто  имеет  желание
поговорить,  да  если  еще  за стаканом  вина  и когда  не  слишком наседают
болезни.  Их, этих  говорунов,  по  печальному  закону  природы  все  меньше
остается. Те, кому по тридцать-сорок - уже другие. Они деловиты и сдержанны,
они  как бы  размыты  тем мощным  потоком  пришлых  со всех  концов огромной
страны,  которые  в последнее время  перебрались жить  к теплому морю,  но в
большинстве своем не полюбили этого моря, этого города -  не ощутили аромата
здешнего воздуха, местных традиций, обычаев...
     Русские, греки, армяне... Не  все  ли  равно, что там  означено в пятой
графе. Как говорим - был бы человек хороший.  В основе  историй, печальных и
смешных,  подлинные люди, многих уже нет среди нас. По понятным соображениям
я  изменил имена и фамилии  некоторых персонажей, я их всех люблю  и не хочу
ненароком обидеть.  Они  -  часть  местного  фольклора,  а фольклор  - часть
истории. Время неумолимо, многое и многие забываются. Но пока мы помним - мы
живем...


ПОНТИЙСКИЕ ИСТОРИИ


Христо-борец

     Было время,  когда набережную, территории здравниц украшали итальянские
балюстрады,  ротонды,  всевозможных  форм и размеров чаши,  в  которых росли
разные цветы. О чем говорить, цветов тогда было столько,  что их  можно было
косить, но никто не  только не косил, но даже не рвал и не топтал  их, шагая
напрямик  с выпученными  глазами, спрашивая каждого  встречного про то,  как
пройти до рынка.
     Так  вот  все те  радующие  глаз  чистой белизной  украшения  делал  из
крепкого   бетона    Христо    Кутаниди,    который    сам    себя   называл
скульптором-каменщиком, что, наверное,  давало ему особый вес при заключении
договоров на изготовление всех этих украшений. Впрочем, конкурентов у него в
этом деле  не было, работал он  классно,  имея в помощниках  младшего  брата
Тасико.
     Из-за  этого  самого  Тасико  Христо  еще с  довоенного времени стали в
городе звать  "Христо-борец".  Тогда у  нас было  несколько популярных мест,
куда по вечерам  собирался цвет  тогдашнего  мужского  населения. Одно такое
место - это  пивная на  мосту. Под мостом всегда шумела единственная  речка,
впадающая, как и сейчас,  в бухту в черте города - речка  Сераун, которую  и
тогда,  конечно,  все  называли  Серун.  А  в  пивной  шумели  греки-рыбаки,
грузчики,  каменщики,  сапожники.  Они  пили  пиво,  закусывали  солеными  и
твердыми, как камень, бубликами и  говорили за свои местные проблемы. Редкий
вечер  сюда  не  заходили  братья Кутаниди.  Христо обычно  три  свои кружки
выпивал залпом, одну за другой,  слегка  поболтав  с  одним-другим,  уходил,
поскольку ему, как всякому  полному до необъятности  человеку, было жарко, а
Тасико  продолжал  мусолить свою кружку  и начинал задираться  и вредничать,
потому что был не такой как старший брат, а маленький и тощенький. Скоро ему
удавалось кого-нибудь спровоцировать на скандал, пахло потасовкой, но только
чей-то кулак появлялся у его нахальной морды,  как тот  применял запрещенный
прием.
     - Ты знаешь, кто мой брат? - кричал он. - Мой брат - борец!
     С Христо  из-за  его  круглой,  как  бочка, конфигурации  и  квадратных
кулаков  никто  иметь дела не хотел и все после  этого говорили  Тасико  "да
пошел ты" и отходили  от него в сторону. Христо, правда,  борьбой никогда не
занимался,  но  ничего против  такого  почетного  прозвания  не  имел и даже
наоборот,  стал  ходить  совершенно   вразвалочку,  косолапо,  локти  держал
подальше, а живот так совсем вывалил из брюк.
     Наши остряки  утверждали, будто он и  родился, уже  имея такую  крупную
мозоль.  Вполне возможно,  сколько помню, конфигурацию  он не менял.  Но это
совсем не мешало ему иметь твердую профессию, опять же твердые руки и, я вам
скажу, упорный характер...


x x x

     -  Добавь пару лопат цемента.  Так. И  мищай люче.  -  Христо лежал под
старым ясенем, прикрыв глаза  кепкой,  и казалось, что  он дремал и не видел
наших  с  Юркой,  его  сыном,  кошмарных   напряжений  над  тем  сумасшедшим
раствором. Нам стукнуло в то лето по пятнадцать лет и Христо взял нас к себе
в подсобники вместо Тасико, у которого случился плеврит. Нам было обещано по
два рубля в день за работу, не считая обеда в столовой. Ох и тяжело  же было
поначалу ворочать цемент  да  песок, размешивать крутой, как тесто, раствор,
трамбовать  его  ручной  бабой  в  гипсовые  разъемные  формы.  Здоровенного
жестяного  корыта с  раствором  как  раз хватает  на то,  чтоб сделать  одну
подставку  - "тумбу", как  называет  ее  Христо,  под  вазу. "Тумба"  -  это
основная  несущая  часть, есть еще  цоколь и верхняя  шейка.  Все  три части
изготавливаются в  отдельных  формах и соединяются  между собой и  вазой при
помощи толстого  прутика. Правда, вазу Христо нам не доверяет, трамбует сам,
остальное делаем мы под его команду.
     - Стоп. Лей типэр мало воды, чтоб на дне ведра, не больше, - и опять до
потемнения в глазах мы с Юркой ворочаем огромными лопатами. Христо стоит над
раствором, что полководец над картой, рассматривает, мнет тесто пальцами.
     - Давай, трамбуй,  - и он опять заваливается под  дерево и надвигает на
глаза кепку.
     Самое  ответственное  -  разборку  формы -  делает  тоже сам.  Пальцами
раскручивает  стяжную  проволоку, которую  нам  с  Юркой  и  пассатижами  не
раскрутить. Смотришь, будто совсем без  усилий, это ж  надо  такие  железные
пальцы  иметь.  Четвертинки  формы  убирает,  что  тот сапер  взрыватель  из
плавучей  мины - так тихо и осторожно. И  вот очередная  тумба, как красивый
торт, стоит на солнце, ни  отколов,  ни  раковин  не видно.  Чистая  работа.
Теперь наше дело - опять  же по команде Христо  - несколько раз полить тумбу
из лейки водой.
     В  первый день, когда  только вылезли из  кузова  "полуторки",  которая
подбросила нас до пионерлагеря в Кабардинке, Христо сказал:
     -  В  нашем  деле  ничего хитрого  нэт.  Надо  виполнять только  четыре
правила. Первое -  цемент иметь вищей  марка;  второе - песок мельки-мельки,
сеянный; третье  -  правильный пропорция первый со  второй,  а все вместе  с
водой; четвертое - крэпка трамбовать, после будет хароши результат.
     А потом перестали  болеть  плечи  и спина, зажили ссадины на ладонях, а
роскошные  выбеленные  вазы  в  виде  распустившихся  тюльпанов   выросли  у
спортплощадки, у столовой, вдоль главной  линейки. После  были восхищенные и
полные почтения глаза у тех пионеров, пионерок и даже вожатых, которые часто
стояли около  нас,  хотя  Христо  слегка  ворчал на  них,  чтобы  не  мешали
работать. Впрочем, это он так, для  порядка ворчал, не злился. На самом деле
его, как и  нас с Юркой,  даже вдохновляли  эти зрители. Он, когда они рядом
крутились,  не лежал, укрываясь кепочкой,  а  все топтался около раствора  и
говорил, чтобы  не опрокинули корыто, хвастаясь перед "нивэстами". "Нивэсты"
в красных галстуках робко хихикали...


x x x

     В  те  два-три  часа,  когда  жара  гонит  с  пляжа  всех,  кроме разве
ненормальных и пьяных, многие находят лучшим место у бочки с холодным пивом.
Тут  всегда  немало  найдется  отдыхающих  мужиков,  которые,  может,  и  не
заливаются ежедневно  марочным коньяком,  но выпить да закусить  могут  себе
позволить. На эту публику и рассчитывает Христо, когда организует среди лета
"цирк" около бочки, то есть, номер делается для приезжей публики.
     Вы же сами знаете, до чего же у нас на море любят разыграть  нездешнего
человека. Только чтоб посмеяться - ради  такого идут очень далеко, используя
вечную  нашу  тягу интересно  жить.  Секрет  розыгрыша под  названием "цирк"
состоит в том, что приезжий народ не знает про то, что Христо под настроение
может вмиг опорожнить ведро пива. При  этом  деле  около Христо  всегда есть
два-три ассистента из наших "бичей", которые все разыгрывают, как по нотам.
     - Так говоришь, двадцать  кружек пьешь  за двадцать минут, не  бегая ни
разу, чтобы отлить? - громко орет один "ассистент".
     - Жаль, денег нема, а то б глянул народ, какой ты  на деле, а трепаться
мы все мастера, - гнет дальше другой.
     -  Мужики,  слышь,  мужики,  давайте  скинемся  да  вскладчину  накажем
пузатого, чтоб не лепил косого.
     И уже  идет один из "ассистентов"  по кругу, держа в руке белый чепчик,
куда, толком  даже  не разобравшись, в чем  суть  спора,  мужики  кидают кто
рубль, а кто  и  трояк.  тут  уже  уточняются детали, самые глухие  да косые
усекают, сейчас вон тот круглый мужик будет за двадцать минут  пить двадцать
кружек, при этом с одноразовым отвалом на малую нужду. Если выполнит условия
спора, то впридачу к  бесплатному питью поимеет премию в размере оставшегося
в чепчике сбора, а как не выполнит - шиш ему да и пиво придется оплатить.
     - Та хоть  двадцать одну, шо  тут пить,  - нахально бросает Христо, чем
окончательно  заводит   отдыхающую   публику.  Тут   как  раз  заканчивается
подготовительный период и начинается сам "цирк".
     По  просьбе  Христо  народ  расступается,  обеспечивая   ему  воздушное
пространство. Все стоят тихо, чтобы  не отвлекать того от трудных усилий для
такого  редкого номера.  Христо стоит  над тремя полными кружками,  держит в
левой руке кусочек сухой таранки и ждет команду.
     - Начали, - радостно кричит выбранный от народа судья с часами в руках,
а Христо начинает не спеша жевать рыбу. Народ, конечно,  страшно удивляется,
потому как ждал, что тот схватится как оголтелый, за  свои кружки.  Не-а, не
тот человек Христо, чтоб не  пустить по случаю  форсу. Он лениво  жует рыбу,
хотя некоторые уже  глядят  на  часы, где идет  вторая  минута "цирка". Тут,
конечно, происходит негромкий ропот,  откуда  можно  понять,  что кое-кто из
слабонервных держит наших за фраеров и все  это, по-ихнему,  туфта.  И тогда
Христо, опять же не спеша, берет кружку и мигом опрокидывает, всасывая  пиво
как насос: только  прошумело  оно где-то  в глотке, только  пена осталась на
дне. Таким  манером -  три кружки - три всасывания - менее чем за  минуту, и
опять  неспешное разжевывание  маленького кусочка  рыбы.  Картинка  с  тремя
громко опустошаемыми кружками повторяется трижды.
     Публика, конечно,  теперь уже  в большом  восторге, потому  как  раньше
такого не  видела, чтобы так  быстро можно было опустошить кружки, даже если
они с нашим новороссийским пивом. Христо пока не проявляет  суеты, хотя стал
совсем красный и блестит,  что тот надувной шар. Даже воздух над ним курится
да  плавает,  то,  наверное,  так  сильно  пиво  испаряется  из него.  После
двенадцатой кружки он,  как  бы от  нетерпения, начал переступать с ноги  на
ногу,   а   после   пятнадцатой   очень    прытко   убежал    в    ближайшую
кабинку-раздевалку.  Через пару  минут  с  посветлевшим лицом он  опять жует
рыбку и все до конца продолжается, как по накатанному.
     Когда  же  уходит последняя  кружка,  Христо под восхищенный шум просит
поверх  договора   налить  еще  двадцать  первую,  которую  пьет  нормально,
по-человечески и уходит со своими "ассистентами" до той шашлычной, что висит
над самой водой за портом. Там они  берут шашлыки к водке,  а гуляет всякий,
кого приглашает Христо до стола по случаю очередного "цирка".


x x x

     Христо никогда не болел и совсем с врачами не знался, хотя имел одышку.
Как-то наступил  на ржавый гвоздь, думал отлежаться с пораненной ногой дома.
Не отлежался. Сердце не выдержало скоротечного заражения, и Христо не стало.
А Тасико еще долго мельтешил по пивным, но больше  не скандалил, после своей
кружки тихо  плакал и спрашивал у окружающих:  "Ти знал  Христо-борец? Брата
моего? Что? Не знаешь  такого?"  Кто помоложе, гнали  его  от  себя,  другие
советовали идти  домой, подталкивали  в спину. Потом незаметно как-то умер и
Тасико.
     Остатки колоннад,  полуразрушенные ротонды, вазы  еще  можно увидеть  в
курортной  зоне,  но кто и когда  их поставил, про то уже  никто не  знает и
знать не хочет, не считая трех - четырех  стариков, что в теплое время любят
посидеть  да  посудачить  на  той  лавочке,   которая  на  углу  Горького  и
Островского, рядом с базаром.


Аристика

     Вы  спрашиваете, что такое  Адербиевка?  Да то  ж село,  что за  нашими
горами  на речке  Адербе. Так  вот, адербиевских греков  в наше  время легко
отличали  от городских.  Те  ребята были низкорослые, но крепкие  в  плечах,
кривоногие  та  носатые больше нормы. И все почему-то  были кучерявые. Там у
них было  только четыре класса, а  потом  они  все обычно пристраивались  на
какую-нибудь физическую работу -  ну  там  в  каменщики шли,  в грузчики,  в
рыбаки. Трудяги,  как один,  хотя и с гор спустились.  То  из-за  них  такая
поговорка образовалась. Если кто не знал  общеизвестных вещей, про которые в
городе  ну  просто  неприлично  было  не  знать, тому говорили: "Ты  что,  с
Адербиевки? С гор спустился?"
     Так вот, Аристика как  раз был оттуда, вырос около старой бабки Марики,
другую же ближайшую родню даже не помнил - кто умер, кого в Сибирь выслали в
тридцать  седьмом ни  за хрен собачий. В городе  они  обосновались вдвоем  в
какой-то хибаре, куда третьему не войти из-за тесной  невозможности. Поэтому
Аристика приходил до бабки только на ночевку, съедал свою тарелку фасолевого
супа  и  спал  как слон. А все  остальное время  был он палубным матросом на
малом сейнере "Топорок", таскал кошеля то с хамсой, то с барабулей, а то и с
кефалью, штопал сети, драил палубу, колол дрова да мыл котлы для кока.
     В летний сезон, когда рыба не идет, неженатые  рыбаки к вечеру  гладили
клеша  и  светлых оттенков  бобочки  и  шли ватагой туда,  откуда  доносился
духовой оркестр и были танцы. Туда стекалась тогда вся молодежь, которая еще
не понимала, зачем нужно  просто  так  часами  сидеть на  лавочке или стоять
где-то посреди тротуара, мешая добираться отдыхающим до пляжа. Она тогда шла
косяками  на  танцы, причем  не глазела на москвичек, а активно кадрила  их,
покоряя не только своим черным загаром, а и  умением классно танцевать танго
с фокстротом, а также "молдаванеску" и "па-де-грасс".
     В те  вечера  вахтенным на судне обычно  оставался Аристика, который не
пил,  не  курил и  совершенно  не умел танцевать.  Он вообще туда  стеснялся
ходить, потому что плохо говорил по-русски по причине  низкого образования и
других неудачных  причин в его греческой семье в лице бабки Марики,  которая
вообще не знала по-русски. Он был малоразговорчивый, на людях вел себя почти
как немой и  в свои двадцать лет,  имея широкую грудь и кудрявую  голову, ни
разу  не то что  не  дотрагивался  до какой-нибудь  девушки, но  даже боялся
смотреть  на  них.  Из-за такой робости с  ним вышла печальная  история, про
которую знали не только все рыбаки, но, считай, весь город.
     На "Топорке"  плавали и другие  молодые ребята, которые были  в женских
вопросах  большими  шустряками и потому  держали  Аристику за неполноценного
рыбака второго сорта. Митя Кирикиди, тоже матрос, так тот однажды побожился,
что сумеет не только привести Аристику на танцы, но и познакомит с  шикарной
блондинкой. Тогда блондинок было очень  много и,  представьте, поголовно все
были  натуральные.  Митя  среди  них вообще  был за своего,  потому  как при
знакомстве придурялся  отдыхающим, говорил "ми из МГУ", имея ввиду санаторий
университета. Орлиный  нос,  ниточкой  усы  и  особый блеск  глаз,  конечно,
выдавали в нем местного, но такая безобидная ложь  не уменьшала  обожания  к
этому  красавцу  со стороны  многих москвичек,  не  говоря уже о жительницах
какой-нибудь Вологды.
     Он таки чуть не силком притащил Аристику на танцы в пансионат "Кавказ".
Это там, за маяком, где рядом к морю весь в кустах овраг выходит, он "щелка"
по-нашему  называется.  Аристика сразу спрятался  за абрикосами,  что  росли
вокруг  танцплощадки и выглядывал из-за веток, что  негр из джунглей. Народ,
который знал про то, что  одичалый Аристика  наконец на людях и сейчас будет
происходить  его  знакомство  впервые  в  жизни  с  женским  полом  русского
происхождения, просто сгорал от  любопытства:  как же тот полунемой, хоть  и
интересный,  парень  будет  кадриться?  Что  он  скажет девушке,  если  слов
подходящих, считай, совсем не знает?
     - Галочка, поверь слову моряка, скромнее  парня  нету не только на этой
танцплощадке,  но  и  по  всему  побережью,  включая  Адербиевку.  Ты  с ним
посмелее, он до  того стеснительный, что танцевать  до сих пор  не научился,
хотя совсем взрослый  мужчина.  Он  сказать что-нибудь  боится,  молчун  наш
кучерявый, ты уж расшевели его, на дамский пригласи. Как пришли, сразу кинул
на тебя  глаз,  усек твою точеную фигурку. Видишь, уперся  в тебя  со  своей
засады? Галка, классный парень, не теряйся.
     Это Кирикиди  лапшу вешал таким манером.  Другие  ребята в  тот  момент
обступили Аристику  и  травили  ему  про  то,  чтобы он  не  терялся  насчет
блондинки, которая  сходу  втрескалась в него, как  он  появился, и уже  час
пытает,  что  это  за  парень тот  с шевелюрой,  который  выглядывает  из-за
абрикоса.
     - Не будь  лопухом, - говорили те  ребята.  - Сходу бери на абордаж, то
есть веди в щелку и полный вперед.
     Таким образом подталкивая жениха да невесту друг до  друга, веселые эти
ребята вскорости уже видели, как во время дамского танца, а то был, кажется,
фокстрот, Аристика топтался  с беспомощным лицом около своей партнерши, а та
смеялась и, похоже, говорила ему, чтобы не тушевался из-за того, что на ноги
ей  без  конца  наступает.  Всем,  конечно,  нестерпимо  хотелось  услышать,
осмелится что-либо сказать Аристика, несмотря на  то,  что оркестр гудит дай
боже и народ шуршит подошвами об цемент.
     Но тут  дамский кончился, а  наша парочка вместо того, чтобы  подойти к
своим  ребятам,  неожиданно протолкалась на волю и пошла по темной дорожке в
сторону моря. Кирикиди, как главный организатор эксперимента, не смог больше
терпеть возникшей неизвестности и  вместе с кем-то  таким  же любознательным
стал продвигаться туда же. Возле обрыва на виду у бухты с лунной дорожкой те
сидели  на лавочке,  не зная про  шпионов,  что  притаились в густой  траве.
Промеж них и