ОЛЕГ ПОСТНОВ
   ПЕСОЧНОЕ ВРЕМЯ: РАССКАЗЫ. ПОВЕСТИ. ПЬЕСЫ



   НОВОСИБИРСК, 1997




Памяти моих родителей


ОТ АВТОРА

   Эта книга, как и почти любое издание в наше время, в той или иной ме-
ре обязана своим выходом в свет благосклонности спонсеров, среди которых
имя моего старинного друга Е.А.Бененсона, возглавляющего ныне фирму  WBI
FINANCIAL (USA), должно по праву прозвучать в первых строках.  Собствен-
но, кроме финансовой стороны дела, я глубоко признателен ему  за  много-
летнюю моральную поддержку и интерес к моему творчеству, что, порою, бы-
вает важней - как, например, и в этом случае, - одного только  денежного
участия. В конце концов деньги безличны. Что же касается  Е.А.Бененсона,
то, вместе с нашим общим другом Д.В.Баталиным, он всегда был и  остается
одним из первых читателей всех моих произведений, а,  соответственно,  и
критиком их. Влияние этих двух людей на мое творчество всегда было реша-
ющим и, вероятно, благотворным.
   Конечно, сборник художественных произведений - не научный трактат.  И
создание художественного текста процесс совсем особый, куда более личный
или даже интимный; но результат его в не меньшей мере нуждается в усили-
ях и доброй воле многих людей, порой целых коллективов для  того,  чтобы
собрание рукописей превратилось в книгу, способную заинтересовать  чита-
теля. Эта истина очевидна. А потому мне не кажется лишним выразить  бла-
годарность руководителям и сотрудникам фирмы Такрал-Сибирь - Н.А.Казако-
вой, Е.А.Толмачову, М.С.Желяевой, И.В.Олейникову - обеспечившим мне тех-
ническую поддержку на многих этапах моей работы с произведениями.
   И, разумеется, особые слова должны прозвучать в адрес Бориса Зубкуса,
оформившего это издание. Являясь одним из наиболее известных молодых ху-
дожников США - на выставке в парижском Салоне он был признан лучшим  ху-
дожником 1997 года - он нашел возможным создать серию картин и  рисунков
специально для моей книги, придав ей тем самым особый, во многом  неожи-
данный колорит. Это обстоятельство я почитаю большой честью для  себя  и
горжусь им.
   Устоявшиеся формы официальной благодарности имеют свойство  придавать
словам отвлеченный, словно бы лишенный действительных чувств оттенок.  И
все же  моя  глубокая  признательность  коллективу  научно-издательского
центра ОИГГМ СО РАН, в том числе В.И.Смирновой, курировавшей издание  и,
по существу, явившейся главным инициатором его  осуществления,  а  также
моим редакторам - Л.В.Островской и Т.В.Романенко - вряд ли способна выз-
вать сомнение. Издание книги - во все времена - нелегкий труд. И  потому
благодарность за помощь и поддержку в этом деле,  вероятно,  никогда  не
станет одной лишь формальностью.

Рассказы
________________________________________________________________





ОТЕЦ


   Начиная этот, по необходимости краткий, отчет, мы первым делом счита-
ем долгом своим сознаться не только в собственном неумении и  непривычке
к составлению подобного рода документов, но, что важней, в  определенной
предвзятости, а значит и необъективности нашего взгляда на суть тех  со-
бытий, объективное изложение которых как раз и есть, вернее, должно было
бы быть целью подобного очерка - как, впрочем, и доброй волей его  авто-
ра, коль скоро он уже взял на себя труд этот очерк составить.
   А между тем это для нас невозможно. Мистерии родственных уз  редки  в
наш век, и потому нет ничего удивительного в том, что  наше  собственное
мнение, вероятно, сильно отличается от мнений прочих участников  дела  и
особенно от мнения его главного участника (если только предположить, что
его вообще следует принимать в расчет). Мы к  тому  же  имели  несчастье
слишком близко коснуться некоторых сторон происшествия, которое намерены
описать, хотя, опять-таки, это дело давнее, а время имеет свойство сгла-
живать углы. И тем не менее кое-кто безусловно найдет, что  мы  попросту
сгущаем краски. Что выбор темы, по крайней мере, требует  иных  средств,
чем те, которыми мы располагаем. Что, наконец, мы воспользовались -  са-
мым неделикатным образом - своей осведомленностью, вовсе упустив из виду
простые нормы приличия. Все это может быть. Но приходится мириться с не-
избежным. А потому мы не хотим выдумывать  себе  дальнейших  оправданий,
заранее сознаем слабость и недостаточность их и смиренно склоняем голову
под справедливый упрек, лишь повторяя  вслед  великому  древнему  поэту,
мол, будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить - это  уж  Бог
знает!
   Летним утром 197* года Сергей Михайлович Дозорский, наш герой,  вышел
во двор своего дома с совочком в одной руке и жестяным ведерком,  разри-
сованным многоцветными бабочками и лепестками, в другой. Поскольку  Сер-
гею Михайловичу только что накануне, позавчера, исполнилось  шесть  лет,
дело, им предпринятое, открывало еще перед ним всю важность своего  зна-
чения и было ему даже отчасти неприятно, хотя и, как он думал сам, необ-
ходимо.
   Отпустив подъездную дверь (она сейчас же с грохотом обрушилась на ко-
сяк, вызвав дребезжание ближайших оконных стекол), Сергей Михайлович ос-
тановился на краю низенького бетонного крылечка, пристроенного к подъез-
ду ввиду кривизны фундамента, и оглядел двор. Двор был  залит  солнечным
светом и, как все дворы Городка в это время дня и года, представлял  со-
бою небольшой, в меру запущенный эдем накануне грехопадения. Здесь всего
было вдоволь: кустов, газонов, берез, посыпанных  гравием  дорожек,  все
это чередовалось и уравновешивалось друг другом так, что двор не  выгля-
дел ни тесным, ни пустым, и тот, кто вздумал бы описать его словами, ед-
ва ли бы избег выражений вроде "красочный ансамбль" и "живописный беспо-
рядок".
   Дозорский, однако, глядел кругом, менее  всего  помышляя  о  красотах
природы. Этот двор вместе с некоторыми окрестностями и  частью  соседней
улицы, уводившей в другие дворы, заключал в себе мир, весьма  сложный  и
запутанный, но  который  все  младшие  обитатели  дома  знали  наизусть.
Детство поколений копирует юность человечества, и потому двор  был  раз-
бит, словно античный космос, на множество мест, понятных лишь изнутри  и
независимых друг от друга. Мир составлялся из этих мест.
   Прямо против подъезда, тесно друг к другу, располагались два наиболее
важных из них: песочник и качели. Их удачно  разделяла  живая  изгородь,
довольно высокая, чтобы скрыть тех, кто играл в песке, от тех,  кто  ка-
чался на качелях. Слева, ближе к дороге, юная ива теснила  край  белока-
менной трансформаторной будки, и тут, в тени, было  третье  по  важности
публичное место двора. Называлось оно, согласно главной, принятой  здесь
забаве, "вокруг будки", что не мешало, впрочем, по временам использовать
удобную белую стену для игры в мяч. Далее, по ту сторону  улицы,  пестро
раскидывались задворки торгово-бытового комплекса,  полные  ломких,  как
печенье, ящиков и пыльных картонных плит. Еще в пору строительства комп-
лекса задворки получили название "стройка", укоренившееся вопреки  окон-
чанию работ. Там тоже была белая стена (за нее въезжали товарные автомо-
били), перед ней лужайка, а сбоку чернел ржавый ряд мусорников - ночлеж-
ка нищих котов. Более независимые в сравнении с котами птицы  порхали  в
голубом небе над мусорниками весь день, до вечера.
   Кроме этих, общепризнанных мест, существовали и другие, не пользовав-
шиеся, правда, доброй славой, скорее наоборот,  но  все-таки  нужные  на
свой лад. Их тоже, разумеется, все хорошо знали.
   Оглядев двор и ту часть "стройки", которая видна  была  с  крыльца  -
будка заслоняла только шеренгу мусорников - Дозорский убедился,  что  ни
его приятелей, ни врагов не было сейчас вблизи дома. Это  обстоятельство
его порадовало. У него был план, однако же  он  боялся  как-нибудь  оши-
биться. Оставив крыльцо, он прошел под окнами вдоль стены и заглянул  за
угол, в дальний подвальный спуск, сырой и сумрачный от отсутствия  солн-
ца. Спуск тоже был пуст.
   Подвал играл свою важную роль в жизни дома. Это  была  теневая  часть
мира, обитель скелетов и мертвяков. Входы в него, забранные с трех  сто-
рон решетками, служили одновременно лестницей в преисподнюю  и  тюрьмой,
и, наряду с ними, на особом положении были  только  заросли  кустарника:
шиповный куст перед качелями, куст гибридной смородины за  песочником  и
еще два куста неизвестной породы, с бледно-зелеными,  точно  вываренными
листьями и мелкими сморщенными ягодами, оставлявшими на  пальцах  мучную
пыль. Кусты образовывали лабиринты, в них играли в догоняшки,  в  "доми-
ки", использовали при случае по нужде, а порой, как и  подвал,  еще  для
других целей. Но сейчас ни тут, ни там не было ни души.
   Правда, как это отметил про себя Дозорский, в песочнике давно уже иг-
рал сам с собой незнакомый ему молодой человек, на вид ровесник  Дозорс-
кого или даже еще более солидных лет. Но он в счет не шел, так  как  был
чужак и из другого двора. С ним можно было разве что познакомиться.  Од-
нако, во-первых, Дозорскому было сейчас не до него, а во-вторых,  будучи
сам человеком замкнутым, не склонным к случайным знакомствам,  Дозорский
в своих играх любил либо верховодить, либо оставаться в тени, тогда  как
от чужого можно было ждать чего угодно, пожалуй, и неповиновения.  Этого
бы Дозорский не стерпел. А подымать шум сейчас, когда во дворе так удоб-
но никого не было, было бы просто глупо и шло совершенно вразрез  с  его
планом.
   Потому, мирно спрятав возле водосточной трубы свое ведро,  не  нужное
ему в предстоящем деле и взятое из дому исключительно  за  новизну  (оно
составляло часть подарка к его дню рождения), Дозорский с одним совком в
руке обогнул дом, уйдя тем самым из поля зрения незнакомца в  песочнике,
и очутился в еще одном, весьма примечательном месте, а именно:  "за  до-
мом".
   Это место целиком противостояло двору, "стройке" и подвалам. Тут  был
газон с проплешинами, на которых играли в футбол и в ножички  (последнее
- табу для самых послушных), бетонная тумба с крышей от  канализации,  а
также мучнистые кусты, не популярные, впрочем,  за  свою  низкорослость.
Однако именно к ним подбирался теперь Дозорский.  Солнце  приходило  "за
дом" только во второй половине дня, утром здесь бывало холодно, и так же
было и теперь, так что Дозорский, тайно нервничавший, даже как бы  прод-
рог вначале от сырости. Впрочем, на нем и впрямь была  лишь  безрукавка,
заправленная в короткие штаны, и когда он присел возле кустов, его  уку-
сил комар в колено.
   Убив комара и размазав кровь,  Дозорский  воровато  огляделся,  потом
бросил совок и принялся рукой разгребать рыхлую землю у основания куста.
Вскоре под его пальцами тускло забрезжилось стекло. Здесь  устроено  оно
было не случайно. Тотчас увидел Дозорский, что  под  стеклом  серебрится
крупитчатая золотинка, рядом с ней что-то еще, чего он  разглядеть  пока
не мог, но, по крайней мере, главное уже было ясно: он нашел то, что ис-
кал. И это был "секретик".
   Обыкновенные "секретики" делаются просто. Где-нибудь подальше от  чу-
жих глаз (лучше всего в кустах  или  под  деревом)  выкапывается  мелкая
квадратная ямка. Ямку устилают фольгой, кладут в нее  какой-нибудь  цве-
ток, желтый одуванчик, к примеру, сверху все покрывают стеклом и присып-
ливают землей, оставляя по соседству метку так, чтобы  самому  потом  не
забыть, где именно был спрятан "секретик". Если в нужном месте прокопать
в земле пальцем круглую скважину, то сквозь стекло можно  увидеть  узор,
что и составляет смысл "секретика". Дело это, разумеется, девичье, и ра-
ди него Дозорский, уж конечно, не стал бы ни красться, ни хитрить: он  и
вообще-то был равнодушен к "секретикам".
   Да, но тут - тут были особые важные  обстоятельства,  их  приходилось
учитывать. Фатум событий заключался в том, что, как  полагал  Дозорский,
тут была затронута его честь. Мало того: была уязвлена его  гордость.  А
поскольку все предприятие к тому же обещало быть весьма и весьма  риско-
ванным, то, уклонившись от  него,  Дозорский  рисковал  стать  трусом  в
собственных своих глазах. Этого ему уже никак не хотелось.
   А между тем и одного взгляда на "секретик" было довольно,  чтобы  по-
нять, до какой степени были оправданы его  страхи.  Это  был  совсем  не
обычный "секретик" из тех, что делаются каждый день;  отнюдь;  в  нем  и
следа не было от скучной рутины, от затверженного шаблона, в котором бе-
зошибочно дает себя знать тупая заурядность. Наоборот: даже фольга  была
в нем особенной. Снятая с ромовой конфеты, вся в желтых звездах по сине-
му полю, она окаймляла полураскрытый бутон шиповного цветка, края ее бы-
ли ущемлены темными гладкими щепками, а рядом с цветком, головой к нему,
лежал американский резиновый индеец, походивший бы под стеклом на мумию,
если бы из-под стекла не продолжал замахиваться резиновым своим томагав-
ком, весь скорчившись от угрозы. Этот индеец был Дозорскому слишком зна-
ком.
   Принадлежал он некой Эле, светловолосой соседке Дозорского с верхнего
этажа и его бывшей подружке; весь "секретик" тоже был явно делом ее рук.
От общего ли несовершенства мира, о котором Дозорский, впрочем, пока ни-
чего не знал, или по причинам еще более тайным, их дружба после  кратко-
го, но радостного для обоих начала повредилась и распалась чуть не  сама
собой, у всех на глазах. Что тут сыграло роковую первую роль,  что  вто-
рую, сложно было бы теперь решить. Конечно, в свой черед стена  подъезда
была украшена магической формулой с знаком "плюс"; конечно, "жених и не-
веста", древнее, как упрек творца, тоже было пущено в ход. Но и без  них
мелкие размолвки лишь ждали минуты, чтобы обратиться в ссору. Ссора  пе-
решла в драку (Дозорского хлопнули по носу, а он сам, не зная,  что  де-
лать, как-то неловко схватил Элю за руку, оцарапав ей локоть). Тощее пе-
ремирие омрачилось скорым предательством, и после того зной  вражды  уже
не ведал прохлады. Обе стороны чуждались друг друга,  однако  ж  числили
друг за другом долги, и индеец как раз тоже составлял важную часть конт-
рибуции, на которую претендовал Дозорский. Переходя к нему  в  руки,  он
восстанавливал, на взгляд Дозорского, попранную  справедливость,  о  том
же, что в свою очередь могли потом взыскать долг с него  самого,  Сергей
Михайлович как-то не подумал... Впрочем, ему помешали.
   Только что он, отбросив стекло и извлекши индейца из его могилы,  су-
нул его в карман штанов и протянул  руку  к  совку,  готовясь  тщательно
скрыть следы грабежа, как за его спиной совершенно неожиданно  раздалось
чье-то сопение и шмыганье носом. Дозорский стремительно  обернулся.  Он,
конечно, знал, кого увидит, и точно:  его  приятель,  коротышка-Андрюша,
называемый по ряду примет  Андрюшей-Хрюшей,  стоял  и  наблюдал  за  его
действиями, от интереса расслабив и даже опустив нижнюю губу.  Дозорский
взбесился.
   Собственно, Хрюша был по натуре своей безобиднейшей мирной тварью,  к
тому же забитой до глупости. Он любил Дозорского, так как тот  снисходил
к нему и его жалел (мама разъяснила как-то Сергею Михайловичу, сколь ху-
до обращаются родители с Хрюшей, чем довела его самого до слез) и, кроме
того, никогда его не обижал, хотя, правда, другие тоже не трогали бедно-
го Хрюшу. Но теперь Дозорский весь кипел. Этот  дурак  мог,  пожалуй,  и
проболтаться, и даже без толку было его предупреждать, разве только пуг-
нуть. Сжав кулаки, он вскочил с колен и шагнул к Хрюше.
   - Ты чего? чего?.. - в ужасе забормотал тот, сразу побледнев и отсту-
пая.
   Бледность его в свою очередь испугала Дозорского.
   - Я... Ты дурак... Я тебя звал, что ли? Щас как дам!  -  бормотал  он
бессильно, опустив руки.
   Андрюша-Хрюша понял, что его бить не станут. Тотчас обычный цвет вер-
нулся к нему, а в маленьких глазках замелькала обида.
   - Ладно-ладно, - проговорил он, мстительно щурясь.  Он,  конечно,  не
думал мстить. Но этот прищур и хлипкое "ладно-ладно" - это было все, чем
он мог отплатить миру за все невзгоды.
   Дозорский был растроган им.
   - Ну... ты не злись, Хрюшенька, - сказал он покаянно (Хрюшу звали так
не только за глаза). - Я тут хотел "секретик" спрятать, -  он  посмотрел
на разрытую яму.
   - Я не скажу ведь, - посулил Хрюша, тотчас забыв месть.
   - Э, скажешь.
   - Нет, не скажу. Честно.
   Он даже гордо выпрямил спину. На Дозорского он смотрел снизу вверх, а
теперь еще думал подольститься к нему, и это добавило в его голос  твер-
дости.
   - Нет, скажешь, - решил Дозорский, притворяясь мрачным.  На  деле  он
был рад, что провел простодушного Хрюшу.
   - Нет, не скажу, не скажу, не скажу!..
   - Не скажешь? Никому-никому? Ну... ну ладно.
   Делая вид, что подда„тся Хрюшиным уговорам, он снова присел в  кустах
и взял совок. Ему пришлось теперь отыскать стекло и добросовестно  восс-
тановить status quo "секретика", чего он прежде делать не думал. Он уте-
шил себя тем, что индеец остался все-таки при нем, у него в кармане.
   - Смотри только, - велел он еще. - Разболтаешь, то ты мне не  друг...
- Тут внезапно новая мысль его осенила. - А как сегодня? а? - Он подмиг-
нул Хрюше, принизив слегка голос. Тот опять испугался.
   - Не-е, - протянул он. - Она дома сидит.
   - И не уйдет?
   - Не знаю.
   Хрюша насупился; видно было, что ему не хочется говорить об этом. До-
зорский вздохнул.
   Хрюша вызывал у него много сложных и беспокойных  чувств.  жалость  к
нему часто бывала липкой. Приходилось усиливать волю, чтобы смотреть  на
него. А при этом любопытство к судьбе Хрюши рождало в Дозорском странную
застенчивость. Он не решался спросить прямо, намеков же Хрюша  не  пони-
мал, и тогда порой Дозорский ставил ему вопросы, от которых  сам  дрожал
втихомолку, хотя и не знал почему. Ответы разочаровывали его; но Дозорс-
кий угадывал, что только тупость Хрюши этому виной, а по существу проис-
ходивших с ним событий у него в жизни  совершается  многое,  куда  более
важное и интересное, чем те слова, которые он мог сказать об  этом.  Так
было и теперь.
   В их разговоре, кратком и туманном, речь между ними на самом деле шла
о том, как Дозорскому осуществить давнее, не вдруг высказанное им  жела-
ние поглядеть на тот инструмент, при помощи которого мать  Хрюши  стара-
лась вывести своего сына в люди. По его словам, это  была  пластмассовая
палка, и он демонстрировал синяки от этой палки, но стащить ее  из  дому
не решался и, похоже было, боялся ее не меньше, чем саму мать или  отца.
Дозорский вначале уговаривал его, выставляя доводы в  том  смысле,  что,
мол, этого ведь никто все равно не узнает. "Ага-а, -  канючил  Хрюша,  -
она придет, а ее нет..." - "Так ведь ты быстро?" - "А я забуду, как  она
стояла..." Дозорский предлагал ему заметить место, прилепить к полу кру-
жочек пластилина и проч., но тут податливый всегда Хрюша  был  неумолим;
он слишком близко разбирался в вопросе, даже глядел как-то на Дозорского
по этому случаю свысока, и Дозорский в конце концов уступил.  Он  вместо
того стал сам напрашиваться в гости. Хрюша не возражал, только  повторял
опять, что нужно, чтобы матери не было дома. Дозорский сам тоже так счи-
тал.
   Мать Хрюши была крупная, представительная женщина с округлыми чертами
тела и лица. Уходя куда-нибудь из дому, она бросала зоркий взгляд на иг-
равшего во дворе Хрюшу, прочих же детей, если они попадались ей на  гла-
за, дарила приятной улыбкой. Зато Хрюше она никогда не улыбалась. Ее муж
был низкоросл и коренаст, но, как видно, вовсе не состоял у ней под каб-
луком, и, хотя черты его были мелки (как и у Хрюши),  все  же  каркающий
резкий голос его выдавал в нем крутой нрав. Хрюшу он порол редко, но при
этом всегда долго и сильно.
   - Пошли на болото, - сказал Хрюша, когда Дозорский засыпал "секретик"
и поднялся опять с колен.
   - На болото? - Дозорский в сомнении поглядел кругом. - Не; пошли луч-
ше... вон, на экскаватор позырим.
   Экскаватор трудился где-то в конце улицы.  Уходить  из-за  дома  было
сейчас самое время, но идти на болото Доз