М. Пришвин.
   Рассказы

ГОЛУБИНАЯ КНИГА.
ОТ ЗЕМЛИ И ГОРОДОВ.
ПУТЕШЕСТВИЕ.
КОЩЕЕВА ЦЕПЬ.


   ГОЛУБИНАЯ КНИГА.

   Было высказано скромное желание оживить общественную жизнь  вопросами
быта, и по всему литературному фронту  пошло:  Троцкий  сказал,  Троцкий
сказал...
   Я слышал от писателей, которые называют себя "бытовиками", что  будто
бы и нет никакого еще у нас быта: милиционера, например,  нельзя  теперь
описать, как раньше городового: сегодня он милиционер, а завтра заведую-
щий отделом МКМ (Московское купоросное масло). Я бытовиков этих  никогда
не понимал; мне казалось всегда, что чем дальше писатель от быта, тем он
лучше может, если захочет, и быт описать; мне казалось,  что  сам  писа-
тель-бытовик является категорией быта, подобной городовому... Единствен-
ное, что присуще писателю, рисующему быт, - это наличие в душе его неко-
торой доли уверенности, что данное явление есть  на  самом  деле,  а  не
только его писательское представление; это, с одной стороны, а с  другой
- писатель не должен быть, как фотограф, и просто переносить  на  бумагу
то, что он видит и слышит обыкновенными глазами и ушами.  Сейчас  у  нас
господствует именно это последнее ложное представление, и  потому  мы  в
газетах видим невозможные для чтения огромные точные отчеты  без  всякой
попытки со стороны самого автора между ее угловыми фактами жизни провес-
ти свою волшебно сокращающую диагональ.
   Один "вопрос быта" меня сейчас очень занимает. Раньше я очень интере-
совался русским человеком в отношении его к церкви, с одной  стороны,  и
той природной религиозности, которую называют "язычеством".  Теперь  тот
же простой русский человек становится перед лицом науки, противоставляе-
мой религии; в существовании такого бытового типа я имею полную  уверен-
ность, встречаю его на каждом шагу...
   Вот, например, - я ехал из деревни в Москву на конференцию по вопросу
хозяйственной организации центрально-промышленной области; рядом со мной
сидел в вагоне кустарь-скорняк, напротив -  молодой  человек  в  военной
форме, восточного типа, армянин или грузин -  политический  работник,  -
остальная публика - все кустари-башмачники. У меня есть работа по изуче-
нию производственного быта кустарей, и  я,  не  теряя  времени,  занялся
скорняком и скоро выудил у него ценные для меня сведения, что  скорняки,
изготовляющие ценные меха, вообще развитее других кустарей, и это  очень
понятно: они имеют дело с модными магазинами, с  франтихами-женщинами  и
научаются особому тонкому обхождению. В то же самое время,  оказывается,
что ни один вид кустарного промысла так не пострадал от  революции,  как
скорняческий, именно потому, что в те годы исчезла модная женщина.
   - А как теперь? - спросил я.
   - Теперь, славу богу, - ответил  кустарь,  -  понемногу  оправляемся,
ведь мы живем исключительно от бабы! она загуляла, и мы с ней;  соболей,
правда, еще мало, но каракуль пошел, а ведь мы от каждого  сака  по  две
овчинки выгадываем - понимаете? Темное наше дело, и все,  я  вам  скажу,
исключительно зависит от бабы.
   - Женщина, - вмешался политраб, - такого типа со временем должна  ис-
чезнуть.
   - Да что вы? - испугался скорняк.
   - Ну, конечно, вы же знаете, что новая женщина не носит  дорогих  ме-
хов.
   - И вы думаете, что со временем все женщины будут ученые?
   - Со временем, конечно. Взять пример с нашего быта и деревенского: вы
знаете, например, как теперь в деревне ценится жених,  какое,  пользуясь
нашим временем, он заламывает приданое с невесты.
   - Но как же и быть без приданого?
   - Как быть? вот у меня пустая комната, привожу к себе жену и  говорю:
будем жить, как я живу, так и ты...
   - Вам хорошо, у вас пустая комната, и, так сказать, голова,  а  ежели
изба, хомуты и прочее, а женщина у печи и на скотный  двор  ходит,  и  я
всякую вещь должен завести для совместной жизни, то как же  я  стану  на
хозяйство без приданого?
   С этого момента я стал решительно на защиту хозяйственного быта в из-
бе с вещами, с приданым, против жизни головой в пустой комнате,  знаю  я
это житье - довольно!
   - А почему? - резко спросил меня политраб.
   Это было совершенно особенное почему, не то обычное научное в  смысле
детерминизма, холодное, бесстрастное, а совершенно такое же, как в Голу-
биной книге и у детей, источник чего - моральная или эстетическая и  во-
обще желанная качественность.
   Я вооружился терпением ученого и решил, заключив вопрос о приданом  в
цепь исторических причин, увести политраба в бесконечность  прошлого  и,
возвратясь оттуда, вдруг представить дело в таком виде, что вся совокуп-
ность наших знаний о приданом не даст нам троим - скорняку, политрабу  и
мне - согласно решить в данный момент, следует  брать  приданое  или  не
следует. Я не рассчитал того, что цепь причин бесконечна, и политраб за-
гонит меня своим "почему" в беспредельность и никогда не даст возможнос-
ти вернуться к приданому в настоящий момент. Дело осложнилось еще и тем,
что скорняк понимал нас по-своему, вмешивался и все  перебивал  примером
из жизни какого-то купца Василия Ивановича. Я, например, говорю:
   - Когда между враждующими славянскими народами явились базары, конча-
ются воинственные набеги за женщинами, прекращается умыкание жен.
   - А почему? - спрашивает политраб.
   Я хочу ответить, но скорняк перебивает:
   - Позвольте, вы говорите, кончилось умыкание, а как же Василий Ивано-
вич умчал себе жену?
   И рассказывает подробно весь эпизод такими яркими красками, что увле-
кает весь вагон за собой, и нам долго приходится ждать.
   Так мы едем, едем, и, наконец, Москва, а цепь причин  все  не  кончи-
лась. Идем по улице и все говорим, говорим, на  манер  Голубиной  книги,
отчего зачался свет и т. д.; где-то на углу политраб меня уже  спрашива-
ет:
   - А что было в начале: речь или мысль?
   Я ответил:
   - Думаю, что речь, т.-е. не логическая, а вот, - как галки говорят.
   Он очень обрадовался и пожал мне руку. Я спросил его, почему  же  так
он обрадовался.
   - А этот вопрос, - ответил он, - у меня пробный  камень,  вы  сказали
"речь", и я понял, что вы стоите на марксистской платформе.
   После этого оказалось, что ему прежде всех дел непременно  надо  пос-
мотреть могилу Ильича, мне же надо было итти в Госплан на конференцию по
хозяйственной организации Центрально-промышленного района.

   Хозяин линий прямых.

   Я возвращаюсь к вопросам быта, ставшим в моем  сознании,  как  вопрос
печати. Читатели "Известий" и "Правды",  помнит  ли  кто-нибудь  из  вас
две-три сухие заметки, притом помещенные на последней странице, о  прив-
лечении ученых десяти стран,  каждой,  как  Бельгия,  по  своему  прост-
ранству, и называемых губерниями, для работы вместе с Госпланом над  ор-
ганизацией хозяйственной жизни всего центрального района? Вам,  конечно,
известно, что центральный район в составе десяти губерний  с  Москвой  в
сердце являлся в русской истории организующим началом всей огромной быв-
шей Российской империи, и в настоящее время этот центральный район, зак-
лючающий в себе величайшее богатство против других районов страны -  че-
ловека с его культурными навыками, является основным  в  деле  грядущего
восстановления производительных сил всей страны?
   Прибавьте к этому отмеченное мною "бытовое явление" -  наличие  среди
рабочих, крестьян, служащих очень большого числа лиц, определяющих  свой
желанный и волевой мир согласно с достижениями науки, и вы поймете,  по-
чему я вопросы быта попросту называю вопросами печати.
   Взяв цепь причин,  я,  конечно,  отвечу,  что  печать  сама  является
"надстройкой", не она виновата, а сама конференция, имевшая такие, каза-
лось бы, блестящие условия, чтобы стать бытовым  событием  и  праздником
организующей человеческой воли; да, почему такая конференция прошла  не-
замеченной общественным сознанием?
   Я сидел на ней девять дней, бывая утром и вечером, материалов у  меня
накопилось очень много, изложить их не хватит места во всей книге журна-
ла; моя задача теперь - только выяснить, какие же в конце-то концов  не-
достатки в организации конференции не позволили сделаться ей бытовым со-
бытием и общественным праздником.
   Приходится начать издалека.
   Творческий процесс, являющийся в моральном сознании борьбой  добра  и
зла, в моем сознании является как борьба хозяина линий  прямых  и  линий
кривых. Известно, например, что хозяин прямых линий местом своего посто-
янного пребывания избрал науку, а в искусстве он бывает  только  гостем.
Там, в искусстве, засел хозяин линий кривых, и ему совершенно наплевать,
что прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками. А, между тем,
успех всякого творчества является исключительно вопросом мирных добросо-
седских отношений между этими двумя хозяевами. Теперь это уже  и  офици-
ально признано: смычка города и деревни есть не что иное, как смычка го-
родских линий прямых с деревенскими кривыми.
   Вот я и думаю, что конференция плохо удалась именно потому, что хозя-
ин линий прямых, Москва, несколько подавлял хозяина линий кривых -  про-
винцию. Вы скоро увидите, когда будет изготовлена фотография,  снятая  с
конференции, что центральным лицом на ней является тов. Егоров, предста-
витель в Госплане наркома внутр. дел. Этот замечательно  активный  чело-
век, вышедший, по всей вероятности, из трудящихся, прежде чем взяться за
такое огромное дело, как плановая организация центрального района,  сна-
чала основательно поработал  над  плановым  хозяйством  в  своем  родном
Егорьевске. Стоит зайти в Областной музей  (М.  Грузинский,  15),  чтобы
посмотреть, какое чудо картографии представляет собой экономическая кар-
та родного тов. Егорову уезда Егорьевского. Я вполне соглашаюсь  с  тов.
Егоровым, назвавшим свое дело "революцией в области картографии",  но  я
выскажу здесь и свое отдельное мнение, что революция в области картогра-
фии только при том условии является революцией, если карта,  план  нахо-
дятся хоть в каком-нибудь живом взаимодействии с действительностью. Так,
например, на  той  же  самой  областной  выставке,  где  я  видел  карту
Егорьевска, я заметил тоже мастерски сделанную  карту  заповедника  Мос-
ковского Лесного  Института  с  его  образцовым  охотничьим  хозяйством.
Представьте себе лист бумаги с квадратиками, и в каждом чистенькими мор-
дочками-силуэтцами отмечено замечательно симпатично, где сколько зайцев,
лисиц, лосей, медведей, разных охотничьих птиц.  Увидав  такую  любезную
моему охотничьему сердцу карту, я бросился искать проф.  Житкова,  чтобы
попроситься у него посмотреть на охотничье хозяйство в действительности.
И что же оказалось, когда  я  нашел  проф.  Житкова?  Оказалось,  что  в
действительности в заповеднике нет ни одного лося, медведя и вообще  ни-
чего, а это только план будущего. Еще хуже было со мной недавно в  одной
школе второй ступени на выставке карт, диаграмм и тому подобного. Я  был
еще более приятно тут поражен чем охотничьей картой, но когда  поговорил
с одним учеником, автором замечательной диаграммы о движении  населения,
то ок



, что он вычертил карту без
всякого понимания и ничего о движении населения не знает. Воистину, это был язык, показанный жизнью хозяину прямолинейных планов.
   Но мне, тем не менее, очень понравилась энергия, с какой тов. Егоров,
открывая своей речью занятия конференции по плановой организации  десяти
центральных губерний, сумел поставить вопрос на должную высоту, и  чело-
век центрально-промышленного района с своей организующей волей  выдвинут
был им во весь рост.
   После этого начались доклады высоких специалистов Москвы. Было предс-
тавлено множество картин разрушения промышленной жизни в первые годы ре-
волюции, но, в конце концов, указывалось, что человек,  основной  фактор
производства, тот исторический человек промышленного центра России,  ос-
тался и он сравнительно скоро восстановит все.
   Нужно себе представить всю трудность работы конференции, имеющей дело
с совершенно новым предметом, целой огромной страной из десяти  губерний
административных центров, слитых в  одно  хозяйственное  целое.  Каждому
специалисту нужно было проработать над установлением признака  целого  с
точки зрения своей специальности. Нужно знать еще, что Россия  вообще-то
страна неизученная, и оттого моментами мне казалось, что вот мы,  конфе-
ренция, группа ученых людей, высадились в неизвестной  стране  и  ощупью
бродим в ней.
   Иногда, слушая какой-нибудь очень специальный доклад, я уносился  во-
ображением во времена Калиты, и его дело собирания русской земли в мешок
сравнивал с делом этого коллектива ученых, выдвигающим идею собирания не
так земли, как самого человека. В этом плане и прошлое  вставало  передо
мной без обычного чувства горечи, и так я решил: в наше время  мы  будем
собирать человека, как землю собирали цари*1.

   Хозяин линий кривых.

   Я совершенно искренно изложил здесь свое почтительное отношение к де-
лу хозяина прямых линий, но я уже сказал, что творческий процесс  непре-
менно является борьбой с другим хозяином, оканчивающейся мирными  добро-
соседскими отношениями. Если бы все творчество можно было бы отдать  хо-
зяину линий прямых и совершенно бы устранить хозяина линий кривых, то на
земле бы в короткое время был создан рай, и все бы в нем ужасно заскуча-
ли. Так случилось и здесь. День, два, три мы, провинциалы, терпеливо си-
дели, внимательно следили, как московские профессора, по правде сказать,
очень неуверенно, выводили свою прямую линию. Теперь-то я  очень  хорошо
понимаю, как надо было устроить, чтобы не убить духа: каждый из  профес-
соров должен был вначале кратко наметить программу вопроса и потом пред-
ложить высказаться представителю с мест; в конце же диспута, проверив  и
себя самого, снова взять слово и выпрямить всю кривизну. Тогда бы не по-
лучилось _______________
   *1 Тезисы докладов отпечатаны, и их можно достать в Орг-бюро Ц. П. О.
при Госплане (Воздвиженка, 5, комн. 46). того, что люди, десятки лет по-
работавшие в медвежьем углу в своей специальности, должны были  на  ста-
рости лет превратиться в студентов, и вся конференция - в  скорые  курсы
для стариков.
   Царство скуки началось во мне страстным желанием покурить. Я пробовал
выходить в буфет, но там нарочно приставленная женщина меня строго оста-
навливала, заявляя, что курить воспрещается. Курительной не было.  Убор-
ная же действовала, как водится, очень плохо, и вообще, там курить,  пы-
хая быстро, как гимназисты, я не решался. Возвращаясь в зал неудовлетво-
ренный, я плохо мог следить за докладами, они стали  мне  пролетать,  не
оставляя следа в сознании. Наконец, я  решился  итти  в  уборную  и  там
встретил множество курящих людей; курили и говорили:
   - Чорт знает что! Все обдумали,  все  распланировали,  а  курительную
комнату и забыли, мы даже не студенты, мы гимназисты...
   Так я попал в резиденцию хозяина линий кривых, и тут везде слышалось:
чорт, чорт, чорт...
   И чорт, тот воин хозяина линий кривых, показался...
   Вы знаете, как у нас в  России  распространено  одно  скверное  руга-
тельство святым именем, но все-таки нужно сказать, что это  ругательство
локализировано в известном кругу неразвитого народа и, если даже  интел-
лигентный человек  попытается  иногда  ругнуться  по-народному,  у  него
как-то выходит не так. Зато уж чорт в России равно у всех на устах,  так
что иногда приходит в голову, нет ли за этим словом какой-нибудь  специ-
фически-русской реальности.
   И вот мгновенно обежало всю конференцию, что этнограф Василий  Ивано-
вич Смирнов привез из своей Костромы чорта. Тетрадки с легендой о  чорте
(Труды Костромского научного общества, 3-й сборник) из уборной перекоче-
вали в зал, всюду возбуждая веселье.  Вскоре  конференция  разбилась  на
секции, провинция подняла голову, начались всякие  эксцессы,  показались
нежданные  частности,  всякие  случайности,  и  работа  закипела  полною
жизнью.
   Получилось такое впечатление, будто чорт Василия Ивановича спас поло-
жение, и вот почему я считаю необходимым кратко изложить здесь  содержа-
ние этого памятника.

   Чорт родился.

   Из вступления В. И. Смирнова.

   "В глухих, заброшенных в  лесах  и  занесенных  в  снегах  деревушках
крестьянская масса, в толщу которой с трудом  проникает  политическая  и
общественная мысль, где неизвестна наша  изящная  литература,  в  значи-
тельной степени продолжает жить чертовщиной,  колдунами,  рассказами  об
огненных змиях и т. д. Изменилось лишь  направление  народных  вкусов  и
направление творчества, но последнее продолжает жить, притом  нередко  в
старых, привычных для народа формах. Замечательно это свойство  народной
памяти твердо хранить приемы эпического склада; у нее всегда имеется бо-
гатый запас готовых выражений и сюжетов, и в эти готовые рамки легко уже
потом укладывается неустанно творимое фантазией сказанье, нередко дающее
об'яснение новым явлениям жизни.
   С особенной любовью наше народное творчество, как и наша художествен-
ная литература, разрабатывает тему о чорте. Одно время, весной 1920  г.,
можно было наблюдать процесс такого творчества одной легенды, примерива-
ние, так сказать, различных старых сказочных и повествовательных  рамок.
Может быть, потом где-нибудь  будет  записана  окончательно  развившаяся
стройная легенда, отдельные варианты которой и попытки  народной  разра-
ботки ее удалось нам записать в Костроме".

   Первый вариант.

   "Не у нас это было, где-то тут близко, в Ярославской  губернии.  Жили
мужик да баба. Мужик, коммунист он был, изрубил  иконы,  побросал  их  в
печку. Знала ли, нет ли про то баба, стала она растапливать печь,  -  не
топятся дрова, да и только. "Что, - говорит баба, - за чудо!" А из печки
голос: "Это чудо еще не чудо, а вот через три дня будет  чудо".  Испуга-
лась баба, побросала все, а через три дня и  разродилась,  да  и  родила
чорта - мохнатый весь. Народ прослышал про это, собираться стал смотреть
на чорта. Что делать? Думали, думали мужик да  баба,  взяли  да  отнесли
чорта в лес и бросили там. Приходят домой, а чорт сидит на лавке, смеет-
ся. "Вот так чудо", - говорят. "Нет, это еще не чудо, а вот через  двад-
цать дней будет чудо", - говорит тот. Не знают мужик с бабой, что  им  и
делать, отказываются от чорта, и  соседи  никто  не  берет.  Узнало  на-
чальство и арестовало чорта".
   Легенда не говорит о том, что случилось через двадцать дней. Но в это
время легенда еще далеко не завершила своего развития  -  никто  еще  не
указывал точно, где именно родился чорт - "где-то близко, но не у  нас",
неизвестной оставалась еще судьба родившегося чуда".

   Второй вариант.

   "Было это в деревне Сольникове, Костромского  уезда.  Мужик-коммунист
бросил образа в печь. Горят они каким-то особым огнем и не сгорают. Рас-
сердился он, изругался и расколол образа. Через три дня жена его, бывшая
на последних сносях, родила чорта. Тужат мужик с бабой, а чорт и говорит
им: "Это за то, что вы жгли образа и кололи, родился я чортом.  Не  бой-
тесь, молитесь и день и ночь, через шесть дней будет чудо".
   Дальнейшая судьба родившегося чорта все еще неизвестна. Зато в следу-
ющем варианте легенда окончена, и вся она обработана иначе.

   Третий вариант.

   "Знаешь Дуняшкина деверя? - рассказывал кровельщик М.  Н.  Ерунов,  -
так вот он ходил к себе в Ярославскую губернию. У них это было, говорят,
в Романово-Борисоглебском уезде - бросил мужик иконы в печку, все сгоре-
ли, одна только и осталась. "Вот, - говорит баба, - чудо-то!". А в брюхе
у ней отвечает (брюхатая она была): "Нет, через три дня будет чудо,  так
чудо". Через три дня и родила баба чорта - как есть  чорт:  мохнатый,  с
хвостом и с рогами. Баба померла от страха, а чорт как родился, так сей-
час и убежал под печку - чорт свое место знает.  Достали  его  оттуда  и
отправили в музей".
   Законченная в своем творчестве легенда становится а