Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Пришвин Михаил. Мирская чаша -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  -
Юрий Медведев ЧАША ТЕРПЕНИЯ Фантастическая повесть-памфлет ...Что есть Красота И почему ее обожествляют люди Сосуд она, в котором пустота, Или огонь, мерцающий в сосуде? Н. Заболоцкий 1. Сибирская Троя - ЗОНА, ЧТО САМОЕ ЗАГАДОЧНОЕ В ПРИРОДЕ ЧЕЛОВЕКА? - ТО, ЧТО ЧЕЛОВЕК СЧИТАЕТ СЕБЯ ВЕНЦОМ ПРИРОДЫ. ЛЮДИ ОЗАБОЧЕНЫ ОХЛАЖДЕНИЕМ СОЛНЦА ЧЕРЕЗ МИЛЛИОНЫ ЛЕТ ИЛИ УГРОЗОЙ СТОЛКНОВЕНИЯ ЗЕМЛИ С НЕВЕДОМЫМ НЕБЕСНЫМ ТЕЛОМ. НО МАЛО КОГО ТРЕВОЖИТ, ЧТО ЧЕЛОВЕК, ВОЗМОЖНО, ВСЕГО ЛИШЬ КРАТКОВРЕМЕННАЯ ОСТАНОВКА В ПОСТУПИ РАЗУМА. - ЗОНА, ОН УЖЕ ББ1Л ПРОМЕЖУТОЧНБ1М ЗВЕНОМ. СРАЗУ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ЕГО ПУТИ РАЗОШЛИСЬ С ОБЕЗЬЯНОЙ. - А ЕСЛИ ЧЕРЕЗ ТРИСТА ЛЕТ ЧЕЛОВЕК ОБРАТИТСЯ В НЕКОЕ ВЫСШЕЕ СУЩЕСТВО? ЕСЛИ НЫНЕШНИЕ ЛЮДИ СТАНУТ ДЛЯ НЕГО ПОДОБИЕМ ПЧЕЛ, ДЕЛЬФИНОВ, ОБЕЗЬЯН? Тускло-серебристая нить прошила вкось небеса над редколесьем дальнего берега Енисея. По утрам река все чаще затягивалась пологом тумана. В зените над нашим городищем нить наткнулась на невидимую преграду, змеей поползла, заскользила вниз, на глазах раздаваясь к торцу. За долгие годы полевых мытарств я успел коечем полюбоваться. Видел лепестки нежно-розового сиянья, распускающиеся иногда в грозу над урановыми жилами. На таежном озере под Зашиверском как-то на рассвете заметил очертания многогорбого чудища с длинной шеей и крохотной головой - то ли сказочный Змей Горыныч, то ли иной посланец из обидно далеких времен - и успел-таки щелкнуть затвором, но, как водится, на фотографии ничего нельзя было путного разглядеть, и я выбросил пленку. А однажды в Охотском море, между Итурупом и Шикотаном, среди бела дня мимо нашего катера неспешно прошествовал лихо закрученный столб воды толщиной в два-три обхвата, не больше, но уж зато ростом он был примерно полкилометра, помнится, я даже рыб разглядел в этом бродячем аквариуме... В общем, много я чего перевидал, и потому не особенно изумился ниспускающейся ко мне на городище серебристой нити, хотя сам не знаю, зачем встал с обгорелого комля лиственницы. Когда-то здесь был льяльный двор, и на комле, всего вероятней, мастера очищали от окалины свои еще пышущие жаром поделки. Тем временем конец нити раздувался, расплывался. В небе обозначилось подобие родника или озерца, окаймленного первым ледком. Не знаю, кто как, но я себя чувствую в подобных обстоятельствах стесненно. "Не хватало еще вынырнуть оттуда какому-нибудь белобрюхому тюленю (он же тюлень-монах), занесенному в Красную книгу и спасающемуся среди облаков от окончательного истребления", - подумал я. Родник завис надо мною метрах в тридцати. Между заледенелыми берегами заиграли разноцветные прожилки. И вот явилось в нем (или на нем) лицо Учителя. Я услышал его глухой, как дальние раскаты грома, заметно заикающийся голос: - Утро доброе, Олег. Как раскопки? Прошу учесть: связь продлится не больше пяти минут. - Насчет раскопок вам сверху видней, - громко сказал я. Говорить в небо с запрокинутой головой оказалось трудно: горло сжимали спазмы. - Можете шепотом, - сказал Учитель. - Слышимость отсюда как с аэростата. - За лето, - сказал я, - мы раскопали на холмах три поселения. Пока что три. Периоды - разные. Самое древнее принадлежит Афанасьевской культуре. В те времена лики знаменитых ученых еще не плавали по воздуху. Учитель прищурил свои огромные миндалевидные глаза и пророкотал: - Да, пять тысяч лет тому назад летать археологам по воздуху было незачем. - А пока они летают, мы нашли бусы из жемчуга, литые золотые браслеты, подвески сердоликовые, украшения из электрона для конской упряжи. Итого - семьсот восемьдесят три подобных предмета. - Здесь впору музей открывать, - сказал Учитель. - Прямо-таки сибирская Троя. - А также вырезанный из бивня мамонта ритуальный жезл. С причудливым орнаментом, - не утерпел похвастаться я. - Ему всего-навсего восемнадцать тысяч лет. - Каков характер орнамента? - Все точки орнамента складываются в лунный и солнечный календари, - ответствовал я смиренно. Тут никогда и ничему не удивляющийся Учитель откинулся как бы в глубь родника, возможно, развел невидимыми мне руками и усмехнулся. И я увидел у него за плечами безмятежное, как во времена Одиссея, море и даже различил барашки волн. Лицо мне приятно покалывало, будто я блаженствовал под теплым душем. - Выходит, зря, зря поспешили приписать изобретение календаря халдейским мудрецам. - Я достал из кармана куртки сложенный вчетверо лист плотной бумаги. - Вот анализ. Прислали вчера из академгородка. Восемнадцать тысяч годочков плюс-минус пятьсот. Ребят на радостях с утра отпустил в баньку, а сам вот сижу скучаю. Не податься ли, думаю, на остров Сицилию, на подмогу к Сергею Антоновичу, хоть меня и не пригласили в колыбель цивилизации. Теперь небось жалеете? - Как в воду глядели, - сказал Учитель и снова наклонился вперед. - Завтра жду вас здесь, в Палермо. Я немного прихворнул, и ваша помощь на раскопках будет впору. Не говоря о знании языка. Виза и билет в Москве, в институте, у Кравчука. И последнее, Олег. - Учитель вроде бы нечаянно притронулся указательным пальцем к мочке уха - призыв к высочайшему вниманию у тибетских отшельников. - Неплохо бы возвратить вашему знакомому Марио его необычный сувенир. Тот, что у вас в кабинете, возле настольной лампы. Неудобно перед вашим знакомым, слишком ценная вещь. А живу я здесь в гостинице "Золотая раковина". Она вам хорошо знакома, если не ошибаюсь. Я чуть было рот не раскрыл от удивления. Безделица, двухголовая засушенная ящерица названа ценной вещью. И кем названа? Никогда не ошибающимся Учителем. - Но как же я с бухты-барахты помчусь к Средиземному морю? - спросил я ошарашенно, еще ничего не понимая. - А экспедиция? Мы только-только начинаем сворачиваться. - Поручите свернуть ее Мурату. Он отлично справится. Кстати, как поживает ваш подопечный? - Ваш подопечный, Сергей Антонович, - ответил я, намеренно выделяя первое слово. - Это он, самолично, раскопал бивень с календарем. Так что заказывайте портрет с надписью: "Победителю-ученику от побежденного учителя". Мне показалось, что последней фразы висящий надо мной не расслышал. - Передайте Мурату^: пусть консервирует раскопы - и в путь. Небось уж белые мухи по утрам жалуют. Поначалу забереги, пото^ шуга, а потом вмерзнете в снега, братья-троянцы, вместе с литыми браслетами и ритуальным жезлом. Из глубины родничка подобием светящихся капель начала просачиваться цифирь: 60... 59... 58.... Тут между мною и родничком пролетел селезень и вдруг спикировал резко в траву, метрах в десяти от меня. Я кинулся было к нему, но услышал спокойный голос Учителя: - Да вы, Олег, особо не торопитесь. (24... 23... 22...) Недельку-другую можете повременить. (17... 16... 15...) Обстановка здесь спокойная. (12... II... 10...) Как тогда, в урочище Джейранов, (б... 5... 4...) А с бивнем поздравляю... Вслед за всплывшим нулем небесный родник начал замутпяться, сжиматься, заскользила ввысь- тускло-серебристая нить, поглощая самое себя, пока вовсе не истаяла. Я помахал рукой угасшему виденью. Досадно. Со своими жалкими потугами на остроумие я выгляжу перед Учителем краснобаем. А все из-за чувства неуверенности: мне почему-то кажется, что Учитель читает мои мысли, прозревает каждое движение души наперед. Я знаю его пятнадцать лет, сам уже преподаю в университете, а вот робость перед могуществом его интуиции не проходит. Иногда мне кажется, что в мозгу Учителя проворачиваются живые шестерни размером с австралийский материк. Селезень забился в пожухлой мокрой траве. Я поднял трепещущую птицу. Несколько раз она дернулась и затихла. Я не из ярых проповедников вегетарианства и питаюсь, понятно, не только картофельными котлетками, но я не хочу, чтобы ради приятных приглашений на знойный остров замертво падали в траву в моей родной Сибири красивые птицы. И без того их повывели ретивые насытители полей ядохимикатами... Впрочем, селезень, кажется, начал оживать. Через минуту-другую он пришел в себя, встряхнулся и неожиданно взвился прямо из рук. - Впредь поминай меня добром среди утиных собратьев! Авось свидимся на Сицилии! - прокричал я ему. Он бил крыльями уже над Енисеем, где туман окончательно рассеялся, обнажив излуку./е' белеющими створными знаками для все более редких буксиров. Пора было идти париться. Я зашагал от городища,,до извилистой скользящей тропе. И тут м„н?госенило. Господи, что за несуразицу Учителю я молол! Какие золотые подвески? Какая упряжь! Больной, он разыскал меня у черта на куличках. Он призывал к высочайшему вниманию. Он сказал: все спокойно, как в урочище Джейранов. Долго тлел бикфордов шнур этой незамысловатой фразы, но взрывом меня оглушило основательно... 2. Легенда о Снежнолицей - ЗОНА, ПОЧЕМУ ТАК ТРЕВОЖАТ, ДАЖЕ ОСКОРБЛЯЮТ ФИЗИЧЕСКИЕ ИЗЪЯНЫ В СОВЕРШЕННОЙ КРАСОТЕ? ПРЕКРАСНОЕ ДИТЯ, РОЖДЕННОЕ ГОРБУНЬЕЙ, РАДУЕТ ВСЕХ. НО ДВУХГОЛОВЫЙ МОНСТР ОТ ВЕНЕРЫ МИЛОССКОЙ?! ЕГО ПОЯВЛЕНИЕ НА СВЕТ РАСТОПЧЕТ И ЕЕ КРАСОТУ. - ПРЕКРАСНОЕ - КАК ЖИВОЕ ЗЕРКАЛО, ОТРАЖАЮЩЕЕ ЮНОСТЬ МИРА. ЭТО БЛАЖЕНСТВО ГАРМОНИИ, ТОРЖЕСТВО ОСОЗНАВШЕЙ СЕБЯ МАТЕРИИ. А УРОДСТВО - ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ РАСПАДА, УГАСАНИЯ ЖИЗНЕННЫХ СИЛ, ПРЕДВЕСТЬЕ РАЗЛОЖЕНИЯ. БЕЗОБРАЗИЕ САМОЙ СМЕРТИ. - ЭОНА, НО У ИСТОКОВ ЗЛАТОКУДРОЙ ЮНОСТИ МИРА НЕ БЫЛО КРАСОТЫ - КРАСОТЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ, ПОСКОЛЬКУ НЕ БЫЛО ЕЩЕ И САМОГО ЧЕЛОВЕКА. ОЗНАЧАЕТ ЛИ ЭТО, ЧТО КРАСОТА НАРАСТАЕТ, ПРЕУМНОЖАЕТСЯ, СОВЕРШЕНСТВУЕТСЯ, ВОСХОДЯ ПО ЛЕСТНИЦЕ ВРЕМЕН? - БУДЬ ТАК, ДИВНЫЕ ОБРАЗЫ ИСКУССТВА ПРОШЛОГО НЕ БЫЛИ БЫ СТОЛЬ ПРИТЯГАТЕЛЬНЫ ОДНАКО ИМЕННО ОНИ - НЕИСЧЕРПАЕМЫЙ родник ВДОХНОВЕНЬЯ для ВСЕ новых и новых ПОКОЛЕНИЙ ХУДОЖНИКОВ, СКУЛЬПТОРОВ, ПОЭТОВ. ИБО ПРЕКРАСНОЕ НЕПОДВЛАСТНО МЕЛЬНИЦЕ ВРЕМЕНИ. ПРЕКРАСНОЕ - ВЕЛИКОЛЕПИЕ ИСТИННОГО. - ЭОНА, ТЫ СКАЗАЛА ЗАМЕЧАТЕЛЬНО: ВЕЛИКОЛЕПИЕ ИСТИННОГО. - ЭТО СКАЗАЛ ПЛАТОН. После первого курса я напросился в экспедицию к Учителю рабочим. В те годы он раскапывал древнее уйгурское городище в долине реки Или, несущей свои мутные воды среди отрогов Тянь-Шаньского хребта. Попасть к Учителю стремились многие в университете, притом не только будущие историки и археологи. Имя его всегда было окружено легендами, а после того, как он возвратился из Монголии, где раскопал кладбище стегоцефалов, об Учителе заговорили и за границей. Однако пробиться в его экспедицию было трудно: все знали, что состав ее долгие годы почти не меняется, а лишних людей он к себе не берет. И все же я рискнул: заявился однажды вечером к нему на кафедру, досадуя, что так и не обзавелся приличным костюмом. Он сразу же дал мне от ворот поворот, будто обрубил канат: нет! Тогда я достал из кармана застиранной ковбойки билет в общий вагон до Алма-Аты и положил на стол, где лежали разные диковинные камешки - единственная слабость Учителя. - Все равно я окажусь на городище, притом раньше вас, - твердо сказал я. - Немного подзалатаю наш домишко в Алма-Ате - и прямиком на Нарынкольский тракт. Любой грузовик- подбросит до Чунджи. А там хоть пешком доберусь до обиталища Снежнолицей. Могу и бесплатно поработать, с голоду не умру. Буду рыбу ловить в Чарыне, на фазанов ставить силки. А яблок и урюка там столько, что медведи за ними спускаются с гор. - Откуда такие познания тамошних мест? - прищурился Учитель. - Я там целое лето отбарабанил. Сперва прицепщиком, потом трактористом, - сказал я. - На гоночный велосипед себе зарабатывал. Он недоверчиво оглядел меня с ног до головы. - Да разве трактористы и велогонщики такие? У них мышцы играют, как у Ильи Муромца. - А я, значит, доходяга, кости да кожа, да? - запищал я фальцетом. - Голос богатырский, нечего возраз51ть, - расхохотался он. - Небось и одного раза подтянуться слабо? В экспедиции, между прочим, не только тенором песни поют, но и землицу родимую копают. Преимущественно лопатой. Вместо ответа я подскочил к старинному дубовому шкафу, схватился за верхнюю планку, подпрыгнул и завис - кулак вровень с плечом, - исхитрившись изобразить ногами еще и "угол". Этот и подобные трюки не раз приводили в смущение факультетских чемпионов по обрастанию мускулатурой. - Буду висеть, как летучая мышь. Пока не возьмете, - выдавил я сквозь сжатые зубы. - Слезайте, слезайте, Преображенский. Убедили. Беру до конца сентября. Оклад положим как у съемщика планов-сто двадцать, но трудиться придется не перышком по бумаге, а кетменем и лопатой. Сапоги наши, портянки - не меньше трех пар - ваши. А теперь приземлитесь, пожалуйста, вот сюда, гимнаст. Я осторожно "сел в старинное кресло с бархатными вытертыми подлокотниками, стараясь не выдать сбитого дыхания. Учитель, глядя на меня в упор, сказал: - Сознавайтесь. - В чем? - Откуда вы знаете о Снежнолицей красавице? ...Незадолго до восхода солнца нас будили сурки. Они стояли на задних лапах у своих глиняных холмиков, и все, как один, вглядывались в переливы светлеющего неба, словно ожидая оттуда прилета своих неземных собратьев. Их пронзительный посвист напоминал перекличку полковых флейт. Кусты жимолости и облепихи приседали под тяжестью росы. В переливы флейт вплетались птичьи голоса. Первые лучи солнца поначалу вызолачивали белоснежные шатры горных вершин, а вскоре выкатывалась и сама солнечная колесница. Мы начинали рыться в земле сразу после завтрака, обедали в час, потом спасались в тени от зноя до четырех и снова, как кроты, вели свои ходы, вплоть до закатного блистания Венеры. ...Ты начитался книг о раскопках Трои, Помпеи, Вавилона, Ниневии, о сокровищах пирамид и скифских курганов, тебе чудятся извлекаемые из мрака тысячелетий царские короны, обитые золотом колесницы, - п что ж? Где бляхи в виде головы тигра? Где зубчатые пластины, изображающие волнующееся м"оре? Где свернувшийся зверь на набалдашнике меча? Где светильники наподобие лепестков лотоса, крокодилы крылатые из обсидиана, испещренные зернью шейные гривны, где? Вместо блях и корон - глина, песок, щебень, а изредка - ручка закопченная от кувшина, костяной истлевший амулет, оловянное грузило. ("Скажи мне, где прах твой истлевший, уплывших веков рыболов?") Да, никакого уйгурского городища на проплешине между бешеной речкой и стеною ясеневого леса с примесью буков и тополей не было. То, что осталось от города, покоилось глубоко в земле. Поначалу, когда снимали верхний слой почвы, нам помогал бульдозер. Он притарахтел своим ходом из Чунджи и через два дня уполз: пахнущий самогоном бульдозерист заломил такую цену за услуги, что Учитель выпроводил его без лишних разговоров. А еще через -пару деньков я уже набил себе кровавые мозоли: поди справься с сотнями ведер земли! На щеке вспух рубец от рукоятки переломленной лопаты, да вдобавок ко всему меня укусила за палец мышь-землеройка, и я стоически перенес уколы от столбняка. Учитель отнесся к происшествию с землеройкой невозмутимо: оказывается, начинающий археолог может стать жертвой примерно ста видов ползучих и порхающих гадов, но лишь два из них вызывают к себе уважение: паук каракурт и змея гюрза, после их укуса спасти от смерти удается далеко не всегда. Случалось, хотя и редко, вызревала на севере гроза. Она выталкивала из-за холмов многоярусные сизые башни. Облака клубились, перестраивались в боевые порядки, сопутствуемые чернильной, налитой, как винный мех, тучей. После свирепого ливня река вспухала, начинала прыгать по камням и реветь. Вечером, если не досаждали комары, я ложился, смертельно усталый, на кошму возле палатки. Поблизости, за кустами джиды (из косточек ее белесых, приторных на вкус плодов я нанизывал бусы), шевелил красными плавниками костер. Тут Учитель вспоминал свою молодость, плавания по Тихому океану, первые путешествия на Лоб-Нор, дорогу в таинственную Лхассу, к истокам хрустальным Брамапутры, читал наизусть целые главы из "Борьбы за огонь", "Затерянного мира", "Р1стории государства Российского". Особенно любил он Гоголя. "Уже он хотел перескочить с конем через узкую реку, выступившую рукавом середи дороги, - рассказывал, чуть заикаясь, Учитель, - как вдруг конь на всем скаку остановился, заворотил к нему морду, и - чудо! - засмеялся! белые зубы страшно блеснули двумя рядами во мраке. Дыбом поднялись волоса на голове колдуна. Дико закричал он и заплакал, как исступленный, и погнал коня прямо к Киеву. Ему чудилось, что со всех сторон бежало ловить его: деревья, обступивши темным лесом, и как будто живые, кивая черными бородами и вытягивая длинные ветви, силились задушить его; звезды, казалось, бежали впереди перед ним, указывая всем на грешника; сама дорога, чудилось, мчалась по следам его..." Я слышал приглушенный рокочущий голос и благодарил судьбу за то, что свела меня с человеком, в чьей памяти разместилась целая библиотека, с человеком, который не затуманивал свой мозг винными парами, табачным дымом, был чужд накопительства, открыто презирал малодушие, угодничество, лесть. Среди войн, неисчислимых страданий, насилии, предательств, смертей русская земля никогда не уставала взращивать и таких сыновей, хотя, казалось бы, вс„ должно было измельчать, погрязнуть в мелочных заботах, но не мельчало, не погрязало, и это была для меня пока что неразрешимая загадка. Окликала слепой ветер река Чарын. Приближался к Каневу колдун на хохочущей лошади. Слабодушный воевода Шеин со склоненными хоругвями уводил свое воинство от опаленных стен Смоленска, опасливо оглядываясь на окруженного рыцарями торжествующего короля Владислава. О! От судьбы не отвернешься, воевода, вперед смотри, только вперед, туда, где завтра у стен московских поднимет палач твою снятую голову над толпой: и поделом, поделом тебе, воевода, ни на каких условиях Родину не предавай. Сторожевым огнем представлялся мне костер с шевелящимися лениво плавниками, вокруг него располагались Учитель и его неизменные сотоварищи, спутники странствований. Огонь перемигивался с воинством таких же огней из прошлых и будущих времен, рассыпаемых, как зерна, невидимой рукой по лику русского поля. Со сторожевыми кострами звезд. Я вглядывался в небо, в очертания вечно цветущего сада созвездий и мечтал, как я найду Снежнолицую. Легенду о ней я впервые услышал от слепого старика Ануара... Она была единственной женой могучего уйгурского владыки в крепости на изгибе реки. Он привез Снежнолицую из далеких славянских земель, куда ездил свататься, и на тысячу лошадей были навьючены дары: и ковры из Багдада, и горящие, точно хвост у павлина, шелка, и кружево венецианское, и парча, и орехи мускатные, и кардамон, и слоновая кость, и куски сандалового дерева, благоухающие, как деревья в раю. Да, на тысячу лошадей навьючены были дары, ибо слава о красоте Снежнолицей растекалась, как вешние воды по лику земли - до стен Царьграда докатывались волны славы, до скал норманнских, до гор зальделых Югры, где у людей нет голов и они скачут на одной ноге, одеты в шкуры медведей, рысей и росомах. И увидел владыка невесту, и предложил без раздумий коней и дары, и поклон поясной отвесил ее отцу - рано поседевшему князю, а в довершение выиграл поединок у сына кагана хазарского, тоже прибывшего из своего Итиля не без даров. Ладен был и глазами проворен рыжий хазарин, надменно показывал профиль орлиный, плетью поигрывал; да кишка оказалась тонка: через крепостной ров перемахнул уйгурский владыка на арабском своем скакуне, а летя надо рвом, исхитрился еще и лук выхватить, и стрелу сквозь колечко серебряное на коньке у терема пропустить. А рыжий так во рву и остался с хребтиною переломленной. Возвратился из дальней земли владыка - молодым чашу

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору