Франсин ПРОУЗ
   ГОЛУБОЙ АНГЕЛ

OCR Альдебаран


Анонс

     Книга "Голубой ангел" (2000 г.) - "университетский роман", история отношений разочарованного немолодого профессора частного университета, в прошлом писателя, и его талантливой студентки. Любовная интрига становится причиной крушения как супружеской жизни, так и карьеры героя. Коллизия в книге Ф.Проуз во многом повторяет сюжет знаменитого фильма "Голубой ангел" с Марлей Дитрих в главной роли. Символично, что первая нашумевшая книга профессора, успех которой он не может повторить, тоже носит название "Голубой ангел".

     Свенсон ждет, пока студенты покончат с обычной возней: расстегнут-застегнут все молнии, разложат ручки и тетрадки, выбранные с особым тщанием и соответствующие настрою их юных трепетных душ; эта суета повторяется всякий раз перед началом занятия - так они демонстрируют свою готовность, раз уж положено, торчать в этом кабинете целый час, без гамбургеров, чипсов и телевизора. Он обводит взглядом сидящих за столом, насчитывает девятерых - отлично, все на месте, - перелистывает текст рассказа, который обсуждают сегодня, держит паузу и наконец говорит:
     - Это плод моего воображения или мы на самом деле в последнее время постоянно читаем рассказы о людях, вступающих в сексуальные отношения с животными?
     Студенты взирают на него с ужасом. Он сам не верит, что сказал это. Его жалкая попытка сострить прозвучала так, что сразу становится ясно: этот вопрос он придумал и отрепетировал, пока шел через Северный дворик, мимо готических аркад, часовни Основателей, чудесных двухсотлетних кленов, только начинающих ронять рыжую листву, толстым ковром укрывшую обложку рекламного буклета Юстон-колледжа. На пейзаж он внимания не обращал, полностью сосредоточившись на грядущем испытании - ему предстояло провести обсуждение рассказа одного из студентов, рассказа, в котором пьяный подросток, обломавшийся на неудачном свидании с подружкой, при свете холодильника трахает куриную тушку.
     А с чего Свенсону начинать? На самом деле хочет он спросить другое: этот рассказ написан специально, чтобы меня помучить? Юный садист, видимо, решил, что забавно будет послушать, как я разбираю технические недочеты опуса, где две страницы занимает описание того, как мальчишка ломает грудную клетку курочки, чтобы обеспечить своему разгоряченному члену удобное вместилище. Но Дэнни Либман, автор рассказа, вовсе не намеревался мучить Свенсона. Он просто хотел, чтобы его герой совершил какой-нибудь неординарный поступок.
     Студенты уставились на Свенсона, глаза у них мутные, веки полуприкрыты - точь-в-точь как у курицы, чью свернутую голову во время ночного кухонного акта любви герой поворачивает к себе клювом. А ведь куры в домашних холодильниках чаще всего уже безголовые, отмечает в уме Свенсон, чтобы потом к этой детали вернуться.
     - Что-то не пойму, - говорит Карлос Остапчек. - Какие были еще рассказы про животных?
     Карлос всегда начинает первым. Служил на флоте, сидел в колонии для малолеток. Настоящий мужчина-альфа по классификации Хаксли, единственный из студентов, побывавший хоть где-то помимо школьной аудитории. Вышло так, что он к тому же единственный, не считая Дэнни, студент мужского пола.
     Действительно, какие рассказы имеет в виду Свенсон? Он и сам никак не вспомнит. Может, это было в другом году, в другой группе. Слишком уж часто такое стало происходить: за ним словно захлопывается дверь и умственная деятельность замирает. Не начало ли Альцгеймера? Ему же всего сорок семь. Всего сорок семь? Лишь миг назад он был ровесником своих нынешних студентов - и что произошло за этот миг?
     Может, виной всему жара и духота, столь странные для конца сентября? Эль-Ниньо нагнал вдруг на север муссон. Его класс - на верху колокольни колледжа - самое жаркое место во всем кампусе. Летом рабочие закрасили оконные рамы так, что окна не открываются. Свенсон пожаловался в отдел строительства и эксплуатации, но их сейчас интересуют только выбоины в тротуарах, за которые, если кто пострадает, могут вчинить иск.
     - Вам плохо, профессор Свенсон? - Клэрис Уильямс участливо склонила свою хорошенькую головку, на этой неделе выложенную рядами змееобразных ярко-рыжих кудельков. Все, в том числе и Свенсон, в Клэрис немножко влюблены и немножко ее побаиваются, наверное потому, что ум и очарование в ней сочетаются с холодной красотой африканской принцессы, ставшей супермоделью.
     - С чего вы взяли? - удивляется Свенсон.
     - Вы стонали, - отвечает Клэрис. - Дважды.
     - Со мной все в полном порядке. - Свенсон стонет в присутствии студентов. Разве это не доказывает, что с ним все в порядке? - Но кто меня еще хоть раз назовет профессором, того за семестр не аттестую.
     Клэрис цепенеет. Расслабься, я пошутил! Студенты Юстона зовут преподавателей по имени, за это их родители и платят по двадцать восемь тысяч в год. Кое-кто из ребят не может заставить себя говорить "Тед": стипендиаты, такие как Карлос (который избрал окольный путь и называет его Тренером), дети с вермонтских ферм, такие как Джонелл, черные - Клэрис, Макиша, которых совсем не веселят его шутливые угрозы. В Юстоне таких студентов обычно немного, но этой осенью по какой-то неведомой причине все они оказались в группе Свенсона.
     На прошлой неделе обсуждали рассказ Клэрис о девочке, которую мать берет с собой убираться в доме богатой дамы, - произведение зловещее и впечатляющее, с жизнерадостной ноты переходящее в кошмар: уборщица, прихлебывая "Тандерберд", бродит по дому, устраивая разор во всех комнатах, а в финале на глазах у перепуганного насмерть ребенка скатывается с лестницы.
     Студенты от смущения потеряли дар речи. Все они, как и Свенсон, решили, что рассказ Клэрис если и не взят целиком из жизни, то по меньшей мере болезненно близок к реальности. В конце концов Макиша Дэвис, вторая черная студентка, сказала, что ей осточертели истории про чернокожих сестер, которые либо становятся наркоманками или алкоголичками, либо торгуют своим телом, либо помирают.
     Свенсон заступился за Клэрис. Он даже Чехова притянул, чтобы объяснить классу: писателю ни к чему рисовать картину идеального мира, его задача - описать мир таким, каков он есть, не проповедуя и не вынося приговоров. Будто студентам не плевать с высокой колокольни на какого-то давно покойного русского, которого Свенсон по традиции эксгумирует, дабы подкрепить свои шаткие выводы. И все же, достаточно было Свенсону помянуть Чехова, и он начинал чувствовать себя не таким безнадежно одиноким, словно за ним с небес приглядывал святой, который не станет судить его за умышленный обман - за то, что он прикидывается, будто этих ребятишек можно научить тому, чему, как Свенсон прикидывается, он их учит. Чехов заглянет ему в душу и поймет, что он искренне желал бы дать своим студентам то, о чем они мечтают: талант, славу, деньги, работу.
     После семинара, где разбирали ее рассказ, Клэрис осталась поговорить. Свенсон пытался найти способ сказать ей потактичнее, что он знает, каково писать что-то автобиографичное, делая вид, будто это художественный вымысел. В конце концов, его второй роман... Трудно поверить, но он и сам не подозревал, каким трагичным было его детство, пока не опубликовали его же роман и он не узнал об этом из рецензий.
     Но он не успел поведать ей сказочную повесть о своем кошмарном детстве и фантастическом успехе, поскольку Клэрис, упредив его, сообщила: ее мать - директор школы. А не прислуга-алкоголичка. Что ж, ей определенно удалось одурачить Свенсона и провести всю группу. Почему она даже не намекнула, зачем держала напряжение столь высоким, что все с облегчением вздохнули, перейдя к рассказу Карлоса о мечтательном пареньке из Бронкса, запавшем на свою соседку, рассказу о романтической любви, разбившейся вдребезги, когда приятель героя сообщил ему, что он подглядывал в окно к этой соседке и видел, как она делает минет немецкой овчарке?
     Вот это и был другой рассказ о сексе с животными. Свенсон ничего не нафантазировал, а теперь вспомнил и еще один - рассказ Джонелл Бривард о вермонтской фермерше, муж которой во сне повторяет имя любимой коровы... Три рассказа с зоофилией, а семестр только начался.
     - Например, Карлос, ваш рассказ. Немецкая овчарка - это плод моего воображения?
     - Ох, а я и забыл, - кивает Карлос.
     - Класс смеется - ехидно, но снисходительно. Они-то знают причину этого вытеснения. Обсуждение его опуса переросло в бурную дискуссию о мужчинах, предающихся болезненным фантазиям на тему женской сексуальности.
     Эта группа работает вместе всего пять недель, а у них есть уже свои дежурные семейные шуточки, они уже устраивают жаркие дебаты. На самом деле хорошая группа. Они друг друга вдохновляют. В этой зоофилии энергии куда больше, чем в опостылевших за прошлые годы вялых рассказиках про неудачные романы и детей с разведенными родителями-наркоманами. Свенсон должен быть благодарен студентам за опусы, в которых есть хоть что-то живое и жизненное. Так почему он упорно видит в их невинных сердцах и душах минные поля, через которые надо пробираться со всей саперской осторожностью?
     Почему? Потому что это минные поля и есть. Пусть коллеги сами попробуют. Те, кто считает, что это легко - ни тебе длиннющих текстов, ни лекций, ни экзаменов. Те, кто завидует его классу с панорамным обзором всего кампуса, - пусть-ка попробуют открыть эти окна, пока никто из студентов в обморок не грохнулся. Пусть позанимаются с группой, в которой каждый уверен, что его карьера зависит от того, как он научится болтать о зоофилии, не задевая ничьих чувств. Никто не говорит, что невозможно написать отличный рассказ о юноше, находящем утешение с куриной тушкой. Гений - скажем, Чехов - создал бы гениальное произведение. Только вряд ли на такое способен Дэнни. А в этой группе сделать вид, что Дэнни может превратить свою дохлую курицу в произведение искусства, - все равно что совершить оскорбление действием.
     В классе наступила тишина. Что, кто-то задал вопрос? Свенсон ведь мог задуматься и потерять нить и вот сидит теперь, молчит, а студенты ждут, что будет дальше. Только начав преподавать, он хотел, чтобы весь класс в него был влюблен - на меньшее бы не согласился. Теперь он счастлив, когда удается провести урок без серьезного ущерба для психики.
     - Так-с, - улыбается Свенсон. - О чем это мы? Я, кажется, отключился.
     Студенты смеются - он прощен. Свенсон такой же, как они. Их преподаватели химии не отключаются или же не признаются в этом. Алкоголь и наркотики научили этих детишек тому, что такое провалы сознания. Присутствующие обмениваются понимающими полуулыбками, и Дэнни говорит:
     - Может... может, обсудим мой рассказ?
     - Да, конечно. Простите, - говорит Свенсон. - А каково ваше мнение? Что вам понравилось? Что тронуло за живое? - Долгая пауза. - Кто начнет?
     Начнет? Желания нет ни у кого. Свенсон их не винит. Они похожи на мультяшных зверят, прислушивающихся к щебету птичек. Свенсон вырос в семье квакеров. Он умеет держать паузу. Наконец Мег Фергюсон говорит:
     - Мне понравилось, что автор честно написал про то, что некоторым парням все равно - заниматься любовью с девушкой или трахать дохлую курицу.
     - О! - восклицает Свенсон. - Начало интересное. Спасибо, Мег.
     Предсказать заранее невозможно. Свенсон должен был бы догадаться, что Мег увидит в рассказе бесстыдное торжество фаллоса над беззащитной птичкой.
     Мальчики никогда не отвечают Мег напрямую. Они дают высказаться какой-нибудь девушке посдержаннее, а уж потом вступают в бой. Застенчивая Нэнси Патрикис, влюбленная в Дэнни Либмана, говорит:
     - Рассказ вовсе не об этом. Юноша любит девушку. А она его обидела. Вот он, так сказать, и вымещает это на курице.
     - Вот оно! - оживляется Карлос. - Ты уж мне поверь, Мег, парни знают, в чем отличие секса с женщиной от секса с курицей.
     - Да уж, подруга, постарайся в это поверить, - говорит Макиша. - Иначе всем нам туго придется.
     - Прошу прощения, - вступает Свенсон. - Не могли бы мы отвлечься от обсуждения мужской сексуальной неразборчивости и вернуться к рассказу Дэнни?
     - По-моему, это отвратительно. - Кортни Элкотт поджала губы, тщательно накрашенные бледно-розовой помадой и обведенные коричневым контуром.
     Кортни - бостонская аристократка. Барби из Бэк-Бея  , думает Свенсон. Ее макияж девочки из хорошей семьи, подчеркнуто модный стиль - таким ей видится протест против розовощеких юстоновских детей природы - безмерно раздражают Макишу и Клэрис.
     - Отвратительно... - задумчиво повторяет Свенсон. - Может, что-нибудь... э-э... поконкретнее?
     - То место, где описывается, что Дэнни сделал с курицей, - говорит Кортни.
     Все замечают, что Кортни сказала "Дэнни", хотя героя зовут Райан.
     - Райан, - поправляет Свенсон. - Персонаж...
     - Да какая разница, - говорит Кортни.
     - Разница есть, - возражает Свенсон. - Это имеет значение. Вряд ли Дэнни хотел, чтобы мы решили, будто он сам так поступил с курицей.
     - Он наверняка думал об этом, - говорит Мег. - Иначе не писал бы.
     - Подумать и сделать - разные вещи. - Свенсон ловит себя на том, что начинает вещать. - Авторы детективов - не убийцы. Не обязательно убийцы. Всякий раз, когда мы воспринимали персонажа как альтер эго автора, мы с вами попадали впросак.
     Когда это мы попадали впросак? - думают они. И вспоминают: с рассказом Клэрис. Про маленькую девочку и уборщицу. Все смотрят на Клэрис, и та выходит из положения, возвращая класс к рассказу Дэнни.
     - Мне рассказ... понравился, - говорит Клэрис. - Последняя часть очень уж неожиданная. Эта сцена на кухне, она непонятно откуда взялась.
     Все согласно кивают - как всегда, когда говорит Клэрис. Их убеждают ее глубинная интуиция, авторитетность, здравомыслие. Свенсон вполне может отправляться домой - она и сама проведет занятие.
     - В таком случае, - говорит Свенсон, - скажите, как сделать, чтобы последняя сцена не была такой шокирующей? Да, конечно, все, что случится, будет для читателя... сюрпризом. Но он должен быть правдоподобным, а не взявшимся непонятно откуда, как говорит Клэрис, - он по возможности цитирует своих студентов, это дает им позитивную установку: они чувствуют себя участниками совместного проекта. - Если, конечно, вы тоже считаете, что это взялось непонятно откуда.
     - Точно не знаю, - говорит Нэнси. - Возможно, я бы как-нибудь изменила характер героя, чтобы читатель понимал: этот человек способен и на такое.
     Вот это группа вполне может и поддержать. Что и требуется. Попробуйте увязать этого отщепенца, насильника птичек, с образом вполне нормального лонг-айлендского подростка, который в рассказе ведет свою подружку поесть пиццу. А она признается ему, что познакомилась со взрослым парнем, работающим в итальянской траттории на Манхэттене. Она говорит, что этот новый кавалер пригласил ее к себе в заведение и обещал угостить их фирменным блюдом - полентой с грибами ("Ты же терпеть не можешь грибы", - говорит герой, и это лучшая фраза в рассказе) и мясом на углях.
     - Сделай этого парня более жестоким, - предлагает Мег. - В пиццерии есть официантка? Пусть он ей нагрубит. И когда придет домой...
     Свенсон бросает взгляд на Дэнни: у того вид слегка отупевший - как у каждого, чью работу обсуждают, тем более что по давней садистской традиции им в беседу вступать запрещено. Дэнни и вправду тот самый мальчик из рассказа. И официантке он никогда не нахамит.
     - Таким вот мы представляем себе героя? - Свенсон кидает тонущему Дэнни соломинку. - Мелким пакостником? Или же...
     - Послушайте! - перебивает его Нэнси. - А что... а что, если его подружка закажет себе в пиццерии курицу? Нет, лучше так: пусть тот, другой, закажет ей не мясо, а курицу! И когда мальчишка возвращается домой, когда... делает, это... с курицей, он по сути мстит и девчонке и тому взрослому парню...
     - О, самое оно! - одобряет Карлос Остапчек.
     - Так держать, подруга! - кричит Макиша.
     - Интересно, - говорит Клэрис.
     Остальные бурно выражают свое восхищение. Дэнни усмехается и бросает взгляд на Нэнси, которая улыбается ему в ответ. Дэнни уверен, что написал рассказ, который надо только чуточку доработать, и тогда его истинная сущность - творение гения - проявится. Ему не терпится отправиться к себе в комнату и занести все в компьютер.
     Свенсон считает, что это убогая идея. Банальная, искусственная, схематичная. Дерьмо на уровне школы имени О. Генри. Ну кто заказывает в закусочной курицу, кто насилует куриные тушки лишь потому, что счастливый соперник работает в ресторане, где их подают? Хуже нет, чем когда весь класс настаивает на каких-нибудь губительных "поправках". В таких случаях Свенсон либо хранит гробовое молчание, либо берет на себя роль сноба и выпендрежника, который рад все испортить. Ну и что, что он преподаватель! Да кого интересует его идиотское мнение? "Все с этим согласны?" Ради бога, хоть кто-нибудь скажите же "нет"!
     - По-моему, от всего этого несет дерьмом, - вступает высокий звонкий голос, и все оборачиваются на Анджелу Арго.
     Анджела Арго после того, как в самом начале семестра все они, впервые войдя в класс, смущенно назвали свои имена, рта не раскрывала. Тощая и бледная девушка с ярко-оранжевыми и изумрудно-зелеными прядями в рыжих волосах, лицо тонкое, с острыми чертами, проколоты и уши, и губы, и брови; носит (несмотря на жару) черную кожаную косуху и полный арсенал браслетов, ошейников и цепей.
     Свенсон побаивается тихонь. Одному Господу известно, что у них на уме. Но Анджела-металлистка превзошла всех. Никогда ни слова не проронит, только убийственно пожмет плечами или вздохнет красноречиво, вот и весь комментарий, но ее присутствие - как блеск фейерверка, полыхающего прямо посреди класса. Свенсон старается на нее не глядеть - из-за пирсинга. Сейчас она сидит и постукивает шипованным браслетом о стол.
     - Анджела, вы хотите сказать, что, если переписать рассказ именно так, получится... дерьмо? - спрашивает Свенсон рефлексивно-иронично и рефлексивно-печально. Вдруг Анджела решит, что он ее передразнивает, и снова замкнется в молчании?
     - Еще какое! - говорит Анджела.
     В то же мгновение они чувствуют сейсмические толчки, у всех закладывает уши - это предупреждение, что через несколько секунд загудят колокола. Юстонские колокола расположены в куполе, как раз у них над головой. Беседа прерывается. Попробовали бы те преподаватели, которые так мечтают заполучить эту аудиторию и которые обычно слышат сладкий перезвон издалека, помучиться так каждую неделю.
     Студенты машинально сверяют часы, после чего обращают робкие взоры на Свенсона, ждут указаний учителя, которого только что перебили эти бронзовые перезвоны. Свенсон иногда улыбается, иногда пожимает плечами или прицеливается и делает вид, что пускает в гудящие колокола пулю. Сегодня же он смотрит на Анджелу - не хочет терять контакт. Надеется, что, как только все стихнет, она продолжит с того места, на котором ее прервали, и спасет - Свенсон этого сделать не в силах - Дэнни, не позволит изуродовать его рассказ. Хуже будет, если Свенсону придется в одиночку пойти против коллектива, в очередной раз взять на себя роль всезнающего оракула... Да и что, собственно, он знает? Сам-то написал только два романа, последний из которых имел столь оглушительный успех, что и сейчас, спустя десять лет, ему все еще предлагают, хоть и гораздо реже, то выступить перед читателями, то рецензию написать.
     Бьют колокола дважды в час. И каждый раз студенты вздрагивают.
     Свенсон неотрывно глядит на Анджелу, она - на него, но во взгляде ее нет ни любопытства, ни вызова, ни агрессии, ни кокетства, отчасти поэтому он и позволяет себе пялиться на нее на глазах у всей группы. Он, собственно говоря, ее толком и не видит, просто глядит в ее сторону, пока не замечает некоего беспокойства в рядах и не понимает, что колокола уже отгремели.
     - Анджела, вы говорили о...
     - Не знаю, - говорит она. - На мой взгляд, самое лучшее - единственное, что пол