Вячеслав ПЬЕЦУХ
   Рассказы

   ЛЕВАЯ СТОРОНА
   ЧЕЛОВЕК В УГЛУ
   Шкаф
   ЖЕНА ФАРАОНА


   ЛЕВАЯ СТОРОНА

   Село Покровское, что на Оке, стоящее не так чтобы близко, но и не  то
чтобы далеко от того места, где Ока под Нижним впадает в Волгу,  издавна
делилось на две недружественные части, искони существовало  тут  как  бы
два самостоятельных поселения - левая сторона и правая сторона.  Возмож-
но, по той причине, что на правой стороне жили выходцы из Сибири,  вроде
бы даже отдаленные потомки польских сепаратистов,  причастных  к  мятежу
1830 года, заборы здесь глядят прочно, как свежее войско, ворота у мужи-
ков тесовые, наличники все фигурные, сельхозтехника покоится под  окнами
такая ухоженная, что любо-дорого посмотреть.  Не  то  -  левая  сторона:
словно на обитателей левой стороны нашла повальная меланхолия или им  не
благоприятствует здешний климат - такое у них кругом нестроение и разор.
Впрочем, виды на левой стороне не просто неприглядны, а как-то  затейли-
во, неспроста, например, у цыгана Есенина изба крыта соломой, но  не  по
обрешетке, а по железу, имеется каменная пожарка, в которой  никогда  не
стояло ни одной пожарной машины, и при ней облупленная каланча, с  кото-
рой видать чуть ли не Арзамас, на задах у Вени Ручкина  торчит  памятник
генералиссимусу Сталину в виде бюста, почему-то выкрашенный в жидкий зе-
леный цвет.
   Уже погаснет на востоке Венера, звезда весенняя, уже красно  солнышко
взойдет, всегда дающее поутру прежние государственные цвета, и задымятся
черные крыши сараев, уже на правой стороне отголосит сельхозтехника, ос-
тавив по себе смрад, вылезет откуда-то, весь  в  соломе  и  картофельных
очистках, деревенский дурачок Гамлик, которого  на  самом  деле  дачники
прозвали Гамлетом, принцем датским, поскольку  он  безнаказанно  поносил
советскую власть даже в самые опасные времена, уже дети пойдут в  школу,
по дороге тузя друг друга пестрыми рюкзачками, когда мужики левой сторо-
ны начинают подтягиваться к пожарке, рассаживаются где попало,  кашляют,
курят, охают, сопят, вообще скучают, пока у них мало-помалу не наладится
разговор.
   - Суки вы, парни! - говорит цыган Есенин.- Совсем я с вами  сбился  с
жизненного пути!
   - Ты давай не обобщай,- говорят ему  с  другого  конца  скамейки,-  а
всегда критикуй конкретно. Ты с кем вчера, предположим, пил?
   - Да с тобой и пил, ты чего, совсем уже опупел?!
   - Что пил, я помню, а с кем конкретно пил - это туда-сюда...
   - Ну и что же ты, предположим, пил?
   Напротив пожарки хлопает калитка, и в сторону  компании  направляется
мрачный Колян Угодников - в оскаленных зубах папироса, руки  в  карманах
брюк. Его жена по пояс высовывается в окошко и вопит так, что ее  слышит
вся левая сторона:
   - Ты куда, стервец? А картошку соЂдить?!
   Кажется, один Угодников ничего не слышит,  мужики  же  возле  пожарки
посмурнели и нехорошо задумались про картофельную страду.
   - А пил я, товарищи, самогон. Приехала ко мне вчера теща из  Ардатова
и привезла тамошний самогон. Ничего... Все-таки домашнее, только  мышами
пахнет. А наутро теща и говорит: "В следующий раз я целый чемодан  само-
гона привезу, чтобы ты обпился и околел..."
   - А я вчера,- говорит Угодников,- украл у своей скво мешок картошки и
продал дачникам за две бутылки какого-то заграничного шнапса.-  Не  ска-
зать, чтобы это была водка, но и не подумаешь про вино.
   - Я интересуюсь: а самочувствие твое как?
   Угодников внимательно призадумался и сказал:
   - То-то я чувствую, будто мне, братцы, как-то не по себе...
   - Я про это и говорю. Пить, мужики, тоже надо с умом, а то недолго  и
до беды. Вон в прошлом году Ивановы из Васильков выпили с похмелюги  не-
весть чего, а потом их по весне выловили в Оке!
   - И ведь, помните, они всей семьей в валенках плыли - и смех, и  сле-
зы!
   - Это значит, что они зимой окончательно допились.
   - Понятно, что зимой, летом в валенках особенно не походишь.
   Больше разговаривать было вроде бы не о чем, и мужики опять принялись
кашлять, сопеть и охать, мучительно раздумывая о том, где бы добыть вин-
ца. Выпить хотелось страстно, как в другой раз жить хочется,  если  твое
существование находится под угрозой, и даже  физически  необходимо  было
выпить, ибо у всех то и дело замирало сердце, к горлу подступал спазм  и
ходили перед глазами оранжевые круги. Общее чувство у мужиков левой сто-
роны было такое, словно их несправедливо лишили чего-то чрезвычайно важ-
ного, без чего нельзя полноценно жить, вроде обоняния или запаса дров.
   Веня Ручкин сказал:
   - Прямо хоть воровать иди!
   - А я бы и пошел, даже не задумавшись, если б было чего украсть.
   - Вообще-то дачников можно было бы почистить, но это до  осени  нужно
ждать.
   - Осень еще не скоро...
   - До осени еще глаза вытаращишь - это да.
   И опять молчат, слышно только, как напротив хлопает на ветру незапер-
тая калитка.
   - Если бы я был верующий,- сказал Угодников,- то я бы прямо  упал  на
колени и взмолился: "Господи, пошли рабу твоему стакан!" А Бог, видя та-
кое мое отношение, взял бы и спустил мне с  неба  на  веревке  пол-литра
водки...
   - А ты попробуй,- подначил кто-то на дальнем конце  скамейки,-  авось
пошлет.
   Поскольку алкоголь у Коляна еще со вчерашнего не выветрился из крови,
он вдруг действительно рухнул на колени, зашевелил губами и перекрестил-
ся неловко, как-то наискосок.
   Из-за угла пожарки показалась весьма пожилая женщина,  однако  не  то
чтобы совсем уж старуха, Раиса Измайлова, которую на левой  стороне  все
звали тетка Раиса, вдова тракториста Ивана Измайлова, умершего в прошлом
году от жестокого перепоя; этот Иван два раза в Оке тонул вместе со сво-
им трактором, замерзал по зимней поре в сугробе,  как-то  ему  проломили
колуном голову, но умер он, как ни странно, в своей постели. Тетка Раиса
подошла к мужикам и сказала с выражением, ей не свойственным, в  котором
просклизнула некоторым образом артистическая печаль:
   - Обломилась вам, охломонам, нечаянная радость, то есть милости  про-
сим выпить и закусить.
   Наступила какая-то испуганная тишина, все посмотрели  на  Угодникова,
Угодников посмотрел в небо.
   Цыган Есенин сказал:
   - Что-то ты, тетка Раиса, загадками говоришь.
   - Уж какие тут загадки! - со злостью молвила та и утерла рот  уголком
платка.- Покойник мой за два дня до смерти, видать, почувствовал  недоб-
рое и закопал на огороде канистру браги. А мне наказал: в том несчастном
случае, говорит, если я помру, откопаешь бражку через год, пусть в  день
моей смерти ребята меня помянут. Сегодня как раз годовщина, как мой про-
пойца отдал концы.
   Мужики левой стороны все как-то сразу приосанились, посвежели,  и  на
чудесном расположении духа отнюдь не сказалось то, что, во-первых, отка-
пывать канистру предстояло собственными усилиями, во-вторых,  было  даже
доподлинно неизвестно, где точно она зарыта, где-то между засохшей ябло-
ней и уборной.
   - Е-мое! - засомневался Угодников.- Ведь это же как минимум пять  со-
ток нужно будет перекопать!
   - Да ладно тебе, Колян, подумаешь, час-другой помахать лопатой!
   - Тем более сегодня так и так картошку тебе не содить.
   - Моя скво меня не поймет.
   - А ты почаще проводи среди нее воспитательную работу!
   - Вот что, тетка Раиса,- сказал Веня Ручкин.- Если  ты  про  канистру
бражки правду говоришь, то низкий тебе поклон от нашего  сельсовета.  Но
если это провокация, если тебе нужно просто-напросто огород  перекопать,
то я тебе кур дустом потравлю, чтобы ты знала, как дурачить простой  на-
род.
   - Это вы как хотите,- равнодушно сказала Измайлова,- мое дело -  волю
незабвенного усопшего передать. Я сама не пью, я через эту пьянку такого
натерпелась, что до самой смерти не забуду, а для  вас  двадцать  литров
бражки, поди, не шутка.
   Двадцать литров браги - это точно была  не  шутка;  мужики  заплевали
свои окурки, побежали за лопатами по дворам, и минут  через  десять  все
собрались на задах у тетки Раисы, именно в пространстве  между  засохшей
яблоней и уборной, где была навалена прошлогодняя картофельная ботва. Не
явился один отщепенец Щукин, которого, как впоследствии оказалось,  жена
связала и засунула под кровать.
   Уже солнце стояло порядочно высоко, уже мужики с правой стороны своим
ходом приехали на обед, обдав село смрадом,  загадочный  дурачок  Гамлик
забрался под крыльцо магазина слегка соснуть и в обыкновенное время про-
несся в направлении Ардатова молоковоз,  когда  первая  штыковая  лопата
врезалась в землю и работа, что называется, закипела.
   Откуда только силы взялись: и получаса не прошло, как между  засохшей
яблоней и уборной образовался чуть ли не котлован. Весенним  делом  было
еще свежо, но мужики левой стороны работали голыми по  пояс,  обливались
горячим потом, кряхтели, матерились, а недра все не отдавали канистру  с
заветной бражкой.
   - Сейчас мы проверим, есть Бог на небе или это одна фантазия,- подза-
доривал товарищей цыган Есенин и, в общем, напрасно, потому  что  азарта
мужикам было не занимать.
   Так прошел час, и два, и уже третий час  открыл  хладнокровный  счет,
компания начала нервничать и с ненавистью поглядывать  в  сторону  тетки
Раисы, которая варила на костерке картошку для поросят, когда чья-то ло-
пата отчетливо звякнула о металл.
   Мужики на мгновение замерли и выкатили глаза, словно у всех  одновре-
менно схватило сердце, потом все  поглядели  на  Угодникова,-  Угодников
поглядел в небо. Тем временем Веня Ручкин припал к земле  и,  ухватив  у
штыка лопату, принялся ею орудовать, как совком. Через пару минут  пока-
залась круглая алюминиевая крышка, обличавшая молочную канистру, которую
еще называют флягой, и компания восторженно замычала.  Радость,  однако,
была преждевременной, ибо даже после того, как канистру окопали со  всех
сторон, вытащить ее оказалось невмоготу.
   Мужики расселись по краям котлована и начали совещаться.
   - Что-то я не пойму, ребята, в чем тут загвоздка,- говорил Веня  Руч-
кин.Двадцать литров бражки плюс сама канистра потянет килограмма на три,
а создается такое впечатление, что эта зараза весит, как "Беларусь".
   - А может быть, там не бражка, а клад золотых монет?
   - Держи карман шире! Ты покойника Измайлова не знаешь, он, гад, поди,
кирпичей туда наложил.
   - Кирпич тоже денег стоит. Разве что он натолкал в канистру  булыжни-
ков, или ржавых гвоздей, или другую какую дрянь.
   Кто-то заметил:
   - Тайна, покрытая мраком...
   - Ничего! - сказал Веня Ручкин.- Я все равно эту тайну разъясню, заг-
нусь тут на месте, а разъясню!
   И он, призадумавшись, что-то зачертил палочкой на песке.
   - Все-таки причудливый у нас народ,- сообщил Угодников, теребя и ком-
кая свое ухо.- Год, как человек помер, должно, уже истлел полностью  или
частично, а таки исхитрился через год после смерти кинуть подлянку това-
рищам по беде!
   - А у него вообще была такая вредная повадка, он всю дорогу  насмешки
строил. Помню, как-то говорит: "Вы, мужики, напрасно  не  рвите  сердце,
вы, говорит, главное, возьмите в толк, что культурный уровень нашего се-
ла приближается к африканскому, только заместо тамтама у нас гармонь".
   - А хрен его знает, может быть, так и есть. Что мы вообще знаем о по-
ложении дел в природе? То-то и оно, братцы, что ничего!
   - Вон ежик бежит,- подхватил Угодников эту мысль, и  все  стали  ози-
раться по сторонам: действительно, неподалеку от засохшей  яблони  мелко
семенил ежик.Вот ежик, а ведь он даже и не знает, что он, ежик, из  раз-
ряда млекопитающих, так и мы. Я думаю, что я Николай Петрович Угодников,
а на самом деле, может, я никакой не Угодников, а герцог аравийский  или
пуговица от штанов.
   - Ежика-то, положим, не жалко, хотя ежика тоже жалко, раз ему  выпала
такая доля пожить у нас, а по-настоящему жалко... вот так сразу  даже  и
не сообразишь, как назвать, жалко чего-то до слез - и все! Бывало, отор-
вешься от журнала "Огонек", поглядишь в окошко на свой  забор,  и  прямо
слезы душат, точно мимо родного покойника пронесли...
   - Кстати о покойниках: это у Измайлова фляга  архиерейского  образца,
во всем нормальном мире давно перешли на тару  из  искусственного  стек-
ла...
   Между тем Веня Ручкин в мучительной задумчивости  по-прежнему  что-то
чертил палочкой на песке. Он время от времени поднимал глаза к небу, щу-
рился, загадочно улыбался и что-то нашептывал сам себе. Мужики уже давно
сбились на другую тему и говорили о безобразных закупочных ценах на  мо-
локо, когда Веня Ручкин значительно кашлянул и сказал:
   - Значит, мужики, так! Ты, Есенин, возьми кого-нибудь с собой и тащи-
те сюда лагу, которая у тебя валяется на задах. Ты, Колян, иди попроси у
тетки Раисы трос. У нее точно должен остаться трос, я сам видел, как Из-
майлов на лесопилке его украл. Остальные несут гвозди и топоры.  Общест-
венное дело, ребята, надо постараться, а то к чему  все  эти  перипетии,
зачем живем!..
   Вскоре прибыло лежалое бревно, обтесанное с двух сторон,  обнаружился
целый бунт троса, явились гвозди, топоры. Полных два часа левая  сторона
оглашалась стуком  лопат,  тюканьем  топоров,  кличем  "раз-два  взяли",
вследствие чего над строительной площадкой даже повисло что-то вроде ма-
рева, еще издали пахнувшее горячей смолой и поЂтом. Ровно через два часа
на задах у тетки Раисы, между засохшей яблоней и уборной, можно было ви-
деть странное сооружение, в котором было что-то грозно-изящное, древнее-
гипетское, радующее глаз проблеском той  шероховатой,  но  победительной
мысли, какой не знает механически существующая природа.  Уже  на  правой
стороне механизаторы обмывались из бочек с дождевой водой, задымили лет-
ние кухоньки, слышались приятные  вечерние  голоса,  чья-то  затренькала
мандолина, когда Веня Ручкин величаво взмахнул рукой: мужики  поднатужи-
лись, блоки заскрипели, и канистра словно через силу, этаким  побеспоко-
енным покойником тяжело вылезла из земли. Вылезла, воспарила примерно на
двухметровую высоту и закачалась на тросе туда-сюда.  К  днищу  канистры
был приварен отрезок рельса.
   - Вот зачем он это сделал? - произнес  в  тяжелой  задумчивости  Веня
Ручкин.Поди пойми...
   - А зачем он в восьмидесятом  году  выкрасил  своей  корове  зеленкой
хвост?
   - Погодите, товарищи: еще окажется, что он в канистру булыжников  на-
толкал...
   - Нет, это вряд ли. Это будет даже для Измайлова перебор.
   - А если в канистре все-таки бражка?  Е-мое,  ребята,  это  ж  неделю
пить!
   - Ну, неделю не неделю, а до завтра заботы нет.
   Угодников сказал:
   - Не берите в голову, мужики. Послезавтра, если что, я еще  раз  Богу
помолюсь, и, глядишь, опять совершится чудо.
   - Я пятьдесят два года существую в этой стране и, кроме налога на яб-
лони, что-то не упомню других чудес.
   - А, по-моему, у нас кругом сплошная  таинственность  и  прочее  вол-
шебство. Вот, предположим, наша бригада который год собирает  по  десять
центнеров зерновых, и ничего, стоит Россия - разве это не чудеса?!
   Тем временем Веня Ручкин спустил канистру на землю, с некоторым  уси-
лием открыл крышку, и воздух сразу наполнился хлебно-пьянящим духом.
   - Бражка! - ласково сказал цыган Есенин, и лицо его расцвело.- Я, ре-
бята, обожаю бражку, хотите верьте, хотите нет. От водки все-таки  дуре-
ешь, а бражка как-то скрашивает, окрыляет...  Одним  словом,  правильное
питье.
   Тут подоспела тетка Раиса с вареной картошкой, кислой капустой, соле-
ными груздями, пирогами с рыбой и поминальным гороховым киселем.  Мужики
левой стороны расселись вокруг канистры и начали пировать. Бражка вообще
не сразу сказывается на рассудке, и поэтому первое время развивался  ху-
до-бедно содержательный разговор. Впрочем, уже после третьей кружки  за-
метно ослабли причинно-следственные связи и как-то взялись патинкой  го-
лоса.
   - Я интересуюсь: а чего пьем?
   - Не чего, а по какому поводу. Сегодня  пьем  благодаря  безвременной
кончине Ивана Измайлова, который, если по правде, был заноза и паразит.
   - Каждый день у нас, товарищи, праздник - вот это жизнь!
   - Я сейчас разъясню, почему. Потому что настоящих народных праздников
у нас нет.
   - А у меня, наоборот, такое понятие, как будто я каждый день  именин-
ник, ну и приходится соответствовать настроению, то есть с утра заливать
глаза... После, конечно, настроение понижается, и к  вечеру  обязательно
требуется чего-нибудь изломать.
   - Это я понимаю, вернее сказать, не понимаю, а знаю, что так и  есть.
Вон мой Васька давеча в школе глобус ножом изрезал. Я его спрашиваю:  ты
зачем, паскуда, изрезал глобус? А ему и самому невдомек, изрезал и изре-
зал, видно, что-то в крови у него не так.
   Вдали показался отщепенец Щукин, который  волочил  за  собой  обрывок
бельевой веревки, зацепившийся за ремень. Подойдя, он присел на корточки
возле канистры, достал из кармана кружку и стал  ее  внимательно  проти-
рать.
   Веня Ручкин ему сказал:
   - Все-таки слабо в тебе, Щукин, бьется  общественная  жилка.  Обидно,
конечно, но это так.
   Ко всем прочим добродетелям мужики левой стороны еще были и  незлопа-
мятны, и в скором времени Щукин уже храпел, лежа на земле и  трогательно
сложив ладони под головой.
   Колян Угодников говорил:
   - Я почему обожаю выпить?.. Потому что примерно после третьего стака-
на мне приходят разные красочные видения. Я уже не вижу, что у меня нап-
ротив вонючий пруд, а мерещатся мне какие-то мраморные лестницы,  фонта-
ны, и моя скво разгуливает в газовом платье до  полу  и  по-иностранному
говорит. Я что думаю: вот обитаю я  в  Нижегородской  области,  а  может
быть, от природы я рассчитан на Амстердам?!
   - Я вот тоже десятилетку закончил, мог бы, предположим, выучиться  на
зоотехника, а вместо этого я имею нищенскую зарплату и сахарную болезнь.
   - Не говорите, мужики, не жизнь, а тайна, покрытая мраком!
   - Это точно, соображения в нас не больше, чем в каком-нибудь млекопи-
тающем, ну ничего непонятно, аж жуть берет!
   - Ты еще про ежика расскажи...
   Затем разговор мало-помалу мешается, сбивается с пятого  на  десятое,
и, когда мимо усадьбы Раисы Измайловой проезжает на велосипеде механиза-
тор с правой стороны и неодобрительно покачивает головой, мужики уже по-
ложительно не в себе.
   Характерное обстоятельство: на правой стороне и живут дольше, и соби-
рают без малого канадские урожаи, а между тем левая сторона дала  России
одного лирического поэта и одного видного изобретателя, который  замучил
одиннадцать министерств.


   ЧЕЛОВЕК В УГЛУ

   В городе Грибоедове, на улице Дантона, в деревянном ветхом домишке  с
обломанным петушком жил бывший учитель рисования 2-й городской школы Ва-
лентин Эрастович Целиковский, который был тем известен завсегдатаям гри-
боедовского базара, что он все ангелов  рисовал.  Ангелами  по  субботам
торговала его жена, маленькая тетка с темными-претемными, какими-то  не-
хорошими глазами, поскольку сам Целиковский был  человек  нездоровый  и,
вероятно, часу не выстоял бы в ряду, где продавались  глиняные  копилки,
игрушки, поделанные из дерева, шкатулки,  сшитые  из  цветных  открыток,
тряпичные коврики, вышивка под стеклом и прочий бедняцкий аксессуар. Ва-
лентин Эрастович страдал сахарным диабетом, гипертонией, ишемической бо-
лезнью сердца и бессонницей, к тому же он был туг на левое ухо, как  го-
сударь Александр I Благословенный, но только, разумеется, не в результа-
те учебных стрельб, а в результате того, что младшая дочь гвоздем у него
в ухе поковыряла, когда он однажды призадумался невзначай, а тут еще  он
занемог глазами и начал мало-помалу слепнуть. Сходил Целиковский  в  по-
ликлинику, но там ему ничего вразумительного не сказали,  только  велели
реже бывать на солнце. Помотался по докторам, практикующим частным обра-
зом: один предписал пить настойку пустырника, другой наказал  обматывать
на ночь голову полотенцем, третий посоветовал как  можно  больше  ходить
пешком.
   К