Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
Марио ПЬЮЗО
АРЕНА МРАКА
ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru
Анонс
Этой блестящей книгой автор знаменитого "Крестного отца" с легкостью
разрушает сложившееся мнение о нем как о летописце итальянской мафии в
Америке. История любви американского солдата и немецкой девушки
разворачивается на кровоточащих руинах побежденной Германии. Немцы еще
не забыли своего былого величия, они трепетно хранят память о фюрере и
воспринимают новых хозяев жизни - американцев лишь как временных
поставщиков сигарет и кока-колы.. Драматизм, напряженность, историческая
и психологическая достоверность, тонкая, едва уловимая ирония - таков
почерк настоящего Мастера, каковым бесспорно является автор этого романа
Марио Пьюзо, признанный классик современной литературы.
Отцы и учители, мыслю: "Что есть ад?" Рассуждаю так: "Страдание о
том, что нельзя уже более любить"... О, есть и во аде пребывшие гордыми
и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды
неотразимой; есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его
всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные
мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь. Злобною
гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь
собственную свою сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки
веков и прощение отвергают, Бога, зовущего их, проклинают. Бога живаго
без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни,
чтоб уничтожил себя Бог и все создание свое. И будут гореть в огне гнева
своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти...
Ф. М. Достоевский "Братья Карамазовы"
Глава 1
Уолтер Моска ощутил прилив восторга и щемящее чувство одиночества,
как то всегда бывает перед возвращением домой. Эти руины в предместьях
Парижа ему хорошо запомнились, и теперь, на последнем этапе своего
путешествия, он с нетерпением ждал прибытия в пункт назначения - в самое
сердце обезображенного войной континента, в разрушенный город, который,
как он думал, ему уже никогда больше не увидеть. Эти мрачные вехи,
отмечавшие его путь в Германию, ему были даже больше знакомы, чем
предместья родного городка.
Поезд мчался, сотрясаясь на стыках рельсов.
Это был воинский состав, в котором ехало пополнение во франкфуртский
гарнизон, но половину его вагона занимали гражданские служащие, которых
завербовали в Штатах. Моска потрогал свой шелковый галстук и улыбнулся.
Так непривычно ощущать его на шее! Ему было бы куда привычнее оказаться
сейчас там, в солдатском отсеке вагона, - и не только ему, но и его
соседям, двум десяткам штатских.
Вагон освещался двумя тусклыми лампами - по одной в каждом конце.
Окна были плотно зашторены, словно пассажирам этого вагона не хотели
показывать руин страны, которую они пересекали. Пассажиры занимали
длинные деревянные полки, установленные поперек вагона, так что между
ними и противоположной стеной оставался лишь узкий проход.
Моска вытянулся на своей полке и подложил голубую спортивную сумку
под голову вместо подушки. При слабом освещении он с трудом мог
различать лица соседей.
Все они плыли в Европу на военном транспортном корабле и, как и он,
тоже с восторгом предвкушали приезд во Франкфурт. Они громко
разговаривали, чтобы перекрыть стук вагонных колес, и голос мистера
Джеральда звучал громче прочих. В этой группе мистер Джеральд занимал
самую высокую гражданскую должность. Он вез с собой набор клюшек для
гольфа и рассказал всем на корабле, что его должность соответствует
воинскому званию полковника. Мистер Джеральд был оживлен, и Моска ясно
представил себе, как он играет в гольф посреди руин: площадка для гольфа
расчищена между сровненных с землей улиц,. меж гигантских куч мусора и
щебня, а он загоняет мячик в осклабившийся полуистлевший череп.
Подъезжая к маленькой безлюдной станции, поезд замедлил ход. За
окнами была ночь, и неосвещенный вагон почти поглотил мрак. Моска клевал
носом, и до его слуха доносились неясные голоса соседей. Но, миновав
станцию, поезд снова набрал скорость, и от усилившейся тряски Моска
окончательно проснулся.
Штатские теперь тихо переговаривались. Моска сел и стал смотреть на
солдат в дальнем конце вагона. Некоторые солдаты спали, растянувшись во
всю длину полок, но во тьме были видны три светлых пятнышка огня: там
играли в карты, - язычки пламени отбрасывали на вагонные стены
приветливые блики. Он почувствовал легкую тоску по жизни, которую он так
долго вел и от которой удрал несколько месяцев назад. Пламя освещало их
лица, и Моска видел, что они прикладываются к фляжкам - там была явно не
вода, - и вскрывают пакеты с НЗ, чтобы достать оттуда шоколад. Солдат
всегда готов, подумал Моска с усмешкой, - одеяло в скатке, свечки в
вещмешке, вода или что получше во фляжке и непременный гондон в
бумажнике на все случаи жизни. Всегда готов к добру или к худу.
Моска опять растянулся на полке и попытался уснуть. Но тело
одеревенело, и сон не шел. Поезд уже набрал скорость и летел как на
крыльях. Он посмотрел на часы. Почти полночь, а до Франкфурта еще добрых
восемь часов пути. Он сел, достал из голубой спортивной сумки бутылку и,
прислонившись затылком к оконному стеклу, стал пить из горлышка,
чувствуя, как оттаивает его тело. Он, должно быть, заснул, потому что,
взглянув снова в солдатский отсек вагона, увидел лишь одно пятнышко
пламени, а во тьме по-прежнему слышались голоса, среди которых выделялся
голос мистера Джеральда. Они скорее всего пили, потому что в голосе
мистера Джеральда слышались покровительственные нотки: он хвастливо
разглагольствовал о своем растущем могуществе, о том, как он утвердит в
этой стране свою бумажную империю.
Вдруг в дальнем конце вагона от огненного пятна отделились два язычка
пламени и, трепеща, стали перемещаться по проходу. Когда солдаты
поравнялись с Моской, он окончательно стряхнул с глаз сон и заметил, что
на лице одного солдата написано выражение злобной ненависти. Яркое
светло-желтое пламя окрасило и так уже побагровевшее от спиртного лицо
красными бликами, отчего его угрюмый взгляд сделался пугающе
бессмысленным.
- Эй, солдат! - окликнул его мистер Джеральд. - Не дадите ли нам
огонька?
- Свечка послушно опустилась возле мистера Джеральда, и сидящие рядом
с ним штатские тут же оживились и заговорили громче, словно мерцающее
пламя придало им мужества. Они стали приглашать солдата присоединиться к
их беседе, но он, лишившись своей свечки, окутанный мраком, ничего не
ответил. Они тут же о нем забыли и продолжали беседу, и только один раз
мистер Джеральд, склонившись поближе к пламени, словно приглашая своих
слушателей заглянуть в его честное лицо, сказал снисходительно:
- Мы ведь все служили в армии, - и добавил, засмеявшись:
- Слава богу, что это уже позади.
Кто-то из штатских возразил:
- Напрасно вы так уверены. Русские-то еще не утихомирились.
И они снова забыли о военных делах и заговорили каждый о своем, как
вдруг, перекрывая и их голоса, и стук колес летящего в слепой ночи
поезда, солдат, до сих пор лежавший не раскрывая рта, заорал с пьяным
гонором и как будто чего-то испугавшись:
- Заткнитесь! Хватит болтать! Заткните свои чертовы глотки!
Наступило неловкое молчание, после чего мистер Джеральд снова склонил
голову к свече и мягко сказал солдату:
- Ты бы лучше шел в свой отсек, приятель.
Солдат не ответил, и мистер Джеральд как ни в чем не бывало продолжал
свой прерванный рассказ.
Вдруг он осекся, вскочил на ноги, и его осветило пламенем нескольких
свечей. И потом он сказал тихо, с каким-то испуганным недоверием:
- Господи, больно-то как. Этот солдат что-то мне сделал.
Моска сел и стал всматриваться во тьму. Еще несколько темных фигур
тоже встали со своих полок, и кто-то сбил локтем свечку на пол. Она тут
же погасла. Мистер Джеральд - теперь его едва можно было различить в
кромешном мраке - сказал тихим дрожащим голосом:
- Этот солдат пырнул меня ножом. - И рухнул во тьме на скамейку.
По проходу из солдатского отсека вагона прибежали двое. При слабом
свете свечек, которые они держали в руках, Моска увидел у одного из них
офицерские нашивки.
Мистер Джеральд все повторял:
- Меня пырнули ножом. Этот солдат меня пырнул.
В его голосе уже звучал не страх, а удивление.
Моска увидел, что он сидит на полке, освещенный пламенем трех свечек,
а на его брючине, чуть пониже пояса расплывается темное пятно. Над ним
склонился лейтенант, приблизил свечку к брюкам и что-то приказал
сопровождающему его солдату. Солдат побежал в конец вагона и принес
одеяло и пакет первой помощи. Они расстелили одеяло на полу и попросили
мистера Джеральда лечь. Солдат хотел было отрезать брючину, но мистер
Джеральд воспротивился:
- Нет, лучше закатай. Я залатаю дырку.
Лейтенант осмотрел рану.
- Ничего серьезного, - сказал лейтенант. - Заверните его в одеяло.
Ни на его молодом лице, ни в голосе не было ни тени сострадания -
только безразличная, формальная вежливость.
- Нас во Франкфурте должна ждать санитарная машина. Так что на
следующей станции я отправлю телеграмму. - Потом лейтенант обернулся к
остальным и спросил:
- Где он?
Пьяный солдат исчез. Моска, вглядевшись во тьму, увидел темную
фигуру, скрючившуюся на соседней скамейке. Он промолчал.
Лейтенант пошел в солдатский отсек и вернулся, перепоясанный ремнем с
портупеей и кобурой. Он осветил фонариком вагон и увидел скрючившегося
на нижней полке человека. Он направил на него луч фонарика, одновременно
достав из кобуры пистолет и спрятав его за спину. Солдат не шевельнулся.
Лейтенант грубо толкнул его:
- Поднимайся, Малруни!
Солдат открыл глаза, и, когда Моска увидел этот бессмысленный, как у
животного, взгляд, ему вдруг стало его жалко.
Лейтенант, не отводя от глаз солдата слепящий луч фонарика, заставил
его встать. Удостоверившись, что у того в руках ничего нет, он убрал
пистолет в кобуру. Потом резким движением развернул солдата к себе и
обыскал его. Ничего не найдя, он перевел луч фонарика на полку. Моска
увидел окровавленный нож. Лейтенант взял нож и, толкнув солдата, повел
его в конец вагона.
Поезд опять замедлил ход и остановился. Моска пошел в тамбур, открыл
дверь и выглянул. Он видел, что лейтенант идет на станцию, чтобы
отправить телеграмму во Франкфурт и вызвать санитарную машину. Больше на
станции не было ни души. Французский городок, начинавшийся сразу же за
станцией, был объят мраком и покоем.
Моска вернулся на свое место. Приятели мистера Джеральда, склонившись
над ним, ободряли его, а мистер Джеральд нетерпеливо повторял:
- Да сам знаю, что это пустяковая царапина, но почему? Почему он это
сделал?
А когда лейтенант вернулся и сообщил, что во Франкфурте их будет
ждать санитарная машина, мистер Джеральд сказал ему:
- Поверьте, лейтенант, я его не провоцировал.
Спросите любого. Я ничего не сделал ему, ничего.
Почему он меня пырнул?
- Он просто чокнутый, вот и все, - ответил лейтенант. И добавил:
- Благодарите бога, сэр, Малруни, насколько я его знаю, метил вам в
яйца.
Эти слова почему-то всех развеселили, словно серьезность намерений
Малруни придала этому инциденту интересный оборот, а царапина мистера
Джеральда превратилась в опасную рану. Лейтенант принес свой матрас и
помог мистеру Джеральду улечься на него.
- В каком-то смысле вы оказали мне услугу.
Я пытался избавиться от этого Малруни с самого первого дня его
появления в моем взводе. Теперь он пару лет побудет в безопасном месте.
Моска не мог заснуть. Поезд тронулся, и он опять пошел в тамбур к
двери, прислонился к стеклу и стал смотреть на проносящиеся мимо темные
предместья, поля и леса. Он вспомнил, что почти такой же пейзаж медленно
проплывал у него перед глазами, когда он ехал на броне танка или в
кузове грузовика, или шел пехом, или полз на брюхе. Он считал, что
никогда больше не увидит эту страну, и теперь ему было непонятно, почему
же все так скверно вышло. Он же так долго мечтал о возвращении домой, а
теперь вот снова на чужбине. И, стоя в полумраке вагона, он стал
вспоминать свой первый вечер дома...
Квадратный плакатик, висящий на двери, гласил:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, УОЛТЕР!
Моска заметил, что такие же плакатики висят и на дверях обеих
соседних квартир. Первое, что он увидел, переступив порог дома, была его
фотография, которую он сделал перед самой отправкой за океан. А потом он
попал в объятия матери и Глории, и Альф пожимал ему руку.
Они отступили от него на шаг, и воцарилось неловкое молчание.
- А ты постарел, - сказала мать, и все засмеялись. - Нет, я хочу
сказать, ты повзрослел больше чем на три года.
- Да он не изменился, - сказала Глория. - Он ничуть не изменился.
- Герой-победитель возвращается на родину! - сказал Альф. - Да вы
только взгляните на эти нашивки! Ты совершил какой-нибудь подвиг,
Уолтер?
- Обычное дело, - ответил Моска, - у многих, кто был ранен, такой же
набор наград.
Он снял свой бушлат и отдал его матери. Альф отправился на кухню и
вернулся с подносом, уставленным стаканами.
- Господи! - изумился Уолтер. - Я-то думал, ты без ноги!
Он совершенно забыл, что мать писала ему об Альфе. Но брат, похоже,
только и ждал этого момента. Он задрал штанину.
- Очень мило, - сказал Моска. - Здорово тебя починили, Альф.
- Черт побери! - пробурчал Альф. - Хотел бы я, чтобы у меня таких две
было - ни тебе грибков, ни тебе вросших ногтей...
- Точно! - Моска похлопал брата по плечу и улыбнулся.
- Он одел протез специально к твоему приезду, Уолтер, - сказала мать.
- Вообще-то дома он его не надевает, хотя и знает, что я не могу видеть
его одноногого.
Альф поднял свой стакан.
- За героя-победителя! - провозгласил он и с улыбкой повернулся к
Глории. - И за девушку, которая его ждала.
- За нашу семью, - сказала Глория.
- За моих детей, - сказала мать прочувствованно. И обвела взглядом
всех, включая и Глорию. Все вопросительно посмотрели на Моску.
- Давайте-ка сначала выпьем по первой, а потом я что-нибудь придумаю.
Все засмеялись и выпили до дна.
- Ну а теперь ужинать, - сказала мать. - Альф, помоги мне накрыть на
стол. - И они ушли на кухню. Моска сел в кресло.
- Ну и долгое же это было путешествие, - сказал он.
Глория подошла к камину и сняла с полочки фотографию Моски. Стоя к
нему спиной, она сказала:
- Я приходила сюда каждую неделю и всякий раз смотрела на эту
фотографию. Помогала твоей матери готовить ужин, мы ели все вместе, а
потом садились здесь, глядели на эту фотографию и говорили о тебе. И так
каждую неделю в течение трех лет - словно приходили на кладбище. Но вот
ты вернулся, и на ней ты совсем на себя не похож.
Моска встал и подошел к Глории. Положив ей руки на плечи, он взглянул
на фотографию и сразу не мог понять, отчего она его так раздражает.
Голова откинута назад - он специально встал так, чтобы были видны
черные и белые диагональные нашивки на рукаве. Лицо смеющееся, совсем
юное, с наивным, беззаботным выражением. Мундир сидит как влитой. Стоя
под палящим южным солнцем, он, подобно тысячам других солдат, позирует
для памятной фотографии.
- Что за идиотская улыбочка! - сказал Моска.
- Не издевайся над ним! Ведь все эти три года у нас только и была эта
фотография. - Она помолчала. - Ах, Уолтер, знал бы ты, как мы плакали
над ней иногда, когда ты подолгу не писал, когда до нас доходили слухи о
потопленном транспортном корабле или о крупном сражении. В день высадки
мы не пошли в церковь. Твоя мать сидела на кушетке, а я не отходила от
радиоприемника. Так мы и сидели весь день. Я не пошла на работу. Я все
настраивала радио на разные станции.
Как только одна станция переставала передавать новости, я находила
другую. Но там повторяли все то же самое. А мать сидела, сжимая платок в
руке, но не плакала. В ту ночь я спала здесь, в твоей комнате, в твоей
кровати, и взяла с собой эту фотографию. Я поставила ее на тумбочку и
пожелала тебе доброй ночи, а потом мне приснилось, что тебя нет в живых.
Но вот ты вернулся, Уолтер Моска, живой и здоровый, и ты совсем не похож
на этого парня с фотографии. - Она хотела улыбнуться, но заплакала.
Моска смутился. Он нежно поцеловал Глорию.
- Три года - немалый срок, - сказал он.
И подумал: "В день высадки я был в каком-то английском городке и пил.
Я пил с малышкой-блондинкой, которая уверяла меня, что впервые в жизни
пьет виски, а потом уверяла, что впервые в жизни легла в постель с
мужчиной. Так я отмечал день высадки - причем самым большим праздником
для меня было то, что я не участвовал в операции". Его так и подмывало
рассказать Глории всю правду - что в тот день он не думал ни о них, ни о
том, о чем они сами тогда думали... Но только заметил:
- Мне просто не нравится эта фотография... И еще не понравилось, что,
когда я вошел, ты сказала, будто я совсем не изменился.
- А разве не забавно, - сказала Глория, - что, когда ты вошел, ты
выглядел совсем как на этой картинке. Но потом я присмотрелась к твоему
лицу повнимательнее и поняла, что мне это только показалось и ты прямо
на глазах меняешься.
Мать крикнула им из кухни:
- Все готово! - И они пошли в столовую. На столе стояли все его
любимые блюда: свежий ростбиф, жареная картошка, зеленый салат и
здоровенный кусок желтоватого сыра. Скатерть была ослепительно белая, и,
только покончив с едой, он заметил, что около его тарелки лежит не
тронутая им салфетка. Все было хорошо, но не так, как он об этом мечтал.
- Ну что, - спросил Альф, - сильно отличается от солдатской шамовки,
а, Уолтер?
- Еще бы! - сказал Моска. Он достал из нагрудного кармана короткую
толстенькую сигару и уже собрался раскурить ее, как вдруг заметил, что
все - и мать, и Глория, и Альф - смотрят на него с нескрываемым
удивлением.
Он ухмыльнулся и сказал:
- Теперь я совсем большой мальчик, - и закурил, получив удовольствие
от их недоумения.
И тут все сидящие за столом разразились хохотом. И стало ясно, что
вся неловкость, вся непривычность обстановки, вызванная его возвращением
домой, исчезла окончательно. Их удивление и доследовавшее затем веселье
по поводу того, что он так просто вытащил из кармана сигару, разрушило
последний невидимый барьер, разделявший их. Они отправились в гостиную.
Обе женщины обхватили Моску за талию, а Альф взял поднос с виски и
джинджер-элем. Женщины сели на софе поближе к Моске, Альф передал им
наполненные стаканы, а сам опустился в кресло напротив. Напольная лампа
отбрасывала на стены мягкий желтоватый свет. Альф сказал
шутливо-официальным тоном:
- А теперь слушайте историю Уолтера Моски.
Моска выпил.
- Сначала подарки, - объявил он и подошел к голубой спортивной сумке,
все еще валявшейся на полу. Он достал оттуда три завернутые в коричневую
бумагу коробочки и вручил каждому. Пока они разворачивали свои
коробочки, он налил себе еще стаканчик.
- О боже! - воскликнул Альф. - Что это такое, черт побери? - Он
держал в руке четыре длинных металлических цилиндрика.
Моска расхохотался:
- Это лучшие в мире сигары. Сделаны по спецзаказу Германа Геринга.
Глория раскрыла свою коробочку и задохнулась от восхищения. В черной
бархатной коробочке лежало кольцо. В центре кольца св