Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Пьюзо Марио. Арена мрака -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  -
Марио ПЬЮЗО АРЕНА МРАКА ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru Анонс Этой блестящей книгой автор знаменитого "Крестного отца" с легкостью разрушает сложившееся мнение о нем как о летописце итальянской мафии в Америке. История любви американского солдата и немецкой девушки разворачивается на кровоточащих руинах побежденной Германии. Немцы еще не забыли своего былого величия, они трепетно хранят память о фюрере и воспринимают новых хозяев жизни - американцев лишь как временных поставщиков сигарет и кока-колы.. Драматизм, напряженность, историческая и психологическая достоверность, тонкая, едва уловимая ирония - таков почерк настоящего Мастера, каковым бесспорно является автор этого романа Марио Пьюзо, признанный классик современной литературы. Отцы и учители, мыслю: "Что есть ад?" Рассуждаю так: "Страдание о том, что нельзя уже более любить"... О, есть и во аде пребывшие гордыми и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды неотразимой; есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его всецело. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики. Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь. Злобною гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную свою сосать из своего же тела начал. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, Бога, зовущего их, проклинают. Бога живаго без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни, чтоб уничтожил себя Бог и все создание свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти... Ф. М. Достоевский "Братья Карамазовы" Глава 1 Уолтер Моска ощутил прилив восторга и щемящее чувство одиночества, как то всегда бывает перед возвращением домой. Эти руины в предместьях Парижа ему хорошо запомнились, и теперь, на последнем этапе своего путешествия, он с нетерпением ждал прибытия в пункт назначения - в самое сердце обезображенного войной континента, в разрушенный город, который, как он думал, ему уже никогда больше не увидеть. Эти мрачные вехи, отмечавшие его путь в Германию, ему были даже больше знакомы, чем предместья родного городка. Поезд мчался, сотрясаясь на стыках рельсов. Это был воинский состав, в котором ехало пополнение во франкфуртский гарнизон, но половину его вагона занимали гражданские служащие, которых завербовали в Штатах. Моска потрогал свой шелковый галстук и улыбнулся. Так непривычно ощущать его на шее! Ему было бы куда привычнее оказаться сейчас там, в солдатском отсеке вагона, - и не только ему, но и его соседям, двум десяткам штатских. Вагон освещался двумя тусклыми лампами - по одной в каждом конце. Окна были плотно зашторены, словно пассажирам этого вагона не хотели показывать руин страны, которую они пересекали. Пассажиры занимали длинные деревянные полки, установленные поперек вагона, так что между ними и противоположной стеной оставался лишь узкий проход. Моска вытянулся на своей полке и подложил голубую спортивную сумку под голову вместо подушки. При слабом освещении он с трудом мог различать лица соседей. Все они плыли в Европу на военном транспортном корабле и, как и он, тоже с восторгом предвкушали приезд во Франкфурт. Они громко разговаривали, чтобы перекрыть стук вагонных колес, и голос мистера Джеральда звучал громче прочих. В этой группе мистер Джеральд занимал самую высокую гражданскую должность. Он вез с собой набор клюшек для гольфа и рассказал всем на корабле, что его должность соответствует воинскому званию полковника. Мистер Джеральд был оживлен, и Моска ясно представил себе, как он играет в гольф посреди руин: площадка для гольфа расчищена между сровненных с землей улиц,. меж гигантских куч мусора и щебня, а он загоняет мячик в осклабившийся полуистлевший череп. Подъезжая к маленькой безлюдной станции, поезд замедлил ход. За окнами была ночь, и неосвещенный вагон почти поглотил мрак. Моска клевал носом, и до его слуха доносились неясные голоса соседей. Но, миновав станцию, поезд снова набрал скорость, и от усилившейся тряски Моска окончательно проснулся. Штатские теперь тихо переговаривались. Моска сел и стал смотреть на солдат в дальнем конце вагона. Некоторые солдаты спали, растянувшись во всю длину полок, но во тьме были видны три светлых пятнышка огня: там играли в карты, - язычки пламени отбрасывали на вагонные стены приветливые блики. Он почувствовал легкую тоску по жизни, которую он так долго вел и от которой удрал несколько месяцев назад. Пламя освещало их лица, и Моска видел, что они прикладываются к фляжкам - там была явно не вода, - и вскрывают пакеты с НЗ, чтобы достать оттуда шоколад. Солдат всегда готов, подумал Моска с усмешкой, - одеяло в скатке, свечки в вещмешке, вода или что получше во фляжке и непременный гондон в бумажнике на все случаи жизни. Всегда готов к добру или к худу. Моска опять растянулся на полке и попытался уснуть. Но тело одеревенело, и сон не шел. Поезд уже набрал скорость и летел как на крыльях. Он посмотрел на часы. Почти полночь, а до Франкфурта еще добрых восемь часов пути. Он сел, достал из голубой спортивной сумки бутылку и, прислонившись затылком к оконному стеклу, стал пить из горлышка, чувствуя, как оттаивает его тело. Он, должно быть, заснул, потому что, взглянув снова в солдатский отсек вагона, увидел лишь одно пятнышко пламени, а во тьме по-прежнему слышались голоса, среди которых выделялся голос мистера Джеральда. Они скорее всего пили, потому что в голосе мистера Джеральда слышались покровительственные нотки: он хвастливо разглагольствовал о своем растущем могуществе, о том, как он утвердит в этой стране свою бумажную империю. Вдруг в дальнем конце вагона от огненного пятна отделились два язычка пламени и, трепеща, стали перемещаться по проходу. Когда солдаты поравнялись с Моской, он окончательно стряхнул с глаз сон и заметил, что на лице одного солдата написано выражение злобной ненависти. Яркое светло-желтое пламя окрасило и так уже побагровевшее от спиртного лицо красными бликами, отчего его угрюмый взгляд сделался пугающе бессмысленным. - Эй, солдат! - окликнул его мистер Джеральд. - Не дадите ли нам огонька? - Свечка послушно опустилась возле мистера Джеральда, и сидящие рядом с ним штатские тут же оживились и заговорили громче, словно мерцающее пламя придало им мужества. Они стали приглашать солдата присоединиться к их беседе, но он, лишившись своей свечки, окутанный мраком, ничего не ответил. Они тут же о нем забыли и продолжали беседу, и только один раз мистер Джеральд, склонившись поближе к пламени, словно приглашая своих слушателей заглянуть в его честное лицо, сказал снисходительно: - Мы ведь все служили в армии, - и добавил, засмеявшись: - Слава богу, что это уже позади. Кто-то из штатских возразил: - Напрасно вы так уверены. Русские-то еще не утихомирились. И они снова забыли о военных делах и заговорили каждый о своем, как вдруг, перекрывая и их голоса, и стук колес летящего в слепой ночи поезда, солдат, до сих пор лежавший не раскрывая рта, заорал с пьяным гонором и как будто чего-то испугавшись: - Заткнитесь! Хватит болтать! Заткните свои чертовы глотки! Наступило неловкое молчание, после чего мистер Джеральд снова склонил голову к свече и мягко сказал солдату: - Ты бы лучше шел в свой отсек, приятель. Солдат не ответил, и мистер Джеральд как ни в чем не бывало продолжал свой прерванный рассказ. Вдруг он осекся, вскочил на ноги, и его осветило пламенем нескольких свечей. И потом он сказал тихо, с каким-то испуганным недоверием: - Господи, больно-то как. Этот солдат что-то мне сделал. Моска сел и стал всматриваться во тьму. Еще несколько темных фигур тоже встали со своих полок, и кто-то сбил локтем свечку на пол. Она тут же погасла. Мистер Джеральд - теперь его едва можно было различить в кромешном мраке - сказал тихим дрожащим голосом: - Этот солдат пырнул меня ножом. - И рухнул во тьме на скамейку. По проходу из солдатского отсека вагона прибежали двое. При слабом свете свечек, которые они держали в руках, Моска увидел у одного из них офицерские нашивки. Мистер Джеральд все повторял: - Меня пырнули ножом. Этот солдат меня пырнул. В его голосе уже звучал не страх, а удивление. Моска увидел, что он сидит на полке, освещенный пламенем трех свечек, а на его брючине, чуть пониже пояса расплывается темное пятно. Над ним склонился лейтенант, приблизил свечку к брюкам и что-то приказал сопровождающему его солдату. Солдат побежал в конец вагона и принес одеяло и пакет первой помощи. Они расстелили одеяло на полу и попросили мистера Джеральда лечь. Солдат хотел было отрезать брючину, но мистер Джеральд воспротивился: - Нет, лучше закатай. Я залатаю дырку. Лейтенант осмотрел рану. - Ничего серьезного, - сказал лейтенант. - Заверните его в одеяло. Ни на его молодом лице, ни в голосе не было ни тени сострадания - только безразличная, формальная вежливость. - Нас во Франкфурте должна ждать санитарная машина. Так что на следующей станции я отправлю телеграмму. - Потом лейтенант обернулся к остальным и спросил: - Где он? Пьяный солдат исчез. Моска, вглядевшись во тьму, увидел темную фигуру, скрючившуюся на соседней скамейке. Он промолчал. Лейтенант пошел в солдатский отсек и вернулся, перепоясанный ремнем с портупеей и кобурой. Он осветил фонариком вагон и увидел скрючившегося на нижней полке человека. Он направил на него луч фонарика, одновременно достав из кобуры пистолет и спрятав его за спину. Солдат не шевельнулся. Лейтенант грубо толкнул его: - Поднимайся, Малруни! Солдат открыл глаза, и, когда Моска увидел этот бессмысленный, как у животного, взгляд, ему вдруг стало его жалко. Лейтенант, не отводя от глаз солдата слепящий луч фонарика, заставил его встать. Удостоверившись, что у того в руках ничего нет, он убрал пистолет в кобуру. Потом резким движением развернул солдата к себе и обыскал его. Ничего не найдя, он перевел луч фонарика на полку. Моска увидел окровавленный нож. Лейтенант взял нож и, толкнув солдата, повел его в конец вагона. Поезд опять замедлил ход и остановился. Моска пошел в тамбур, открыл дверь и выглянул. Он видел, что лейтенант идет на станцию, чтобы отправить телеграмму во Франкфурт и вызвать санитарную машину. Больше на станции не было ни души. Французский городок, начинавшийся сразу же за станцией, был объят мраком и покоем. Моска вернулся на свое место. Приятели мистера Джеральда, склонившись над ним, ободряли его, а мистер Джеральд нетерпеливо повторял: - Да сам знаю, что это пустяковая царапина, но почему? Почему он это сделал? А когда лейтенант вернулся и сообщил, что во Франкфурте их будет ждать санитарная машина, мистер Джеральд сказал ему: - Поверьте, лейтенант, я его не провоцировал. Спросите любого. Я ничего не сделал ему, ничего. Почему он меня пырнул? - Он просто чокнутый, вот и все, - ответил лейтенант. И добавил: - Благодарите бога, сэр, Малруни, насколько я его знаю, метил вам в яйца. Эти слова почему-то всех развеселили, словно серьезность намерений Малруни придала этому инциденту интересный оборот, а царапина мистера Джеральда превратилась в опасную рану. Лейтенант принес свой матрас и помог мистеру Джеральду улечься на него. - В каком-то смысле вы оказали мне услугу. Я пытался избавиться от этого Малруни с самого первого дня его появления в моем взводе. Теперь он пару лет побудет в безопасном месте. Моска не мог заснуть. Поезд тронулся, и он опять пошел в тамбур к двери, прислонился к стеклу и стал смотреть на проносящиеся мимо темные предместья, поля и леса. Он вспомнил, что почти такой же пейзаж медленно проплывал у него перед глазами, когда он ехал на броне танка или в кузове грузовика, или шел пехом, или полз на брюхе. Он считал, что никогда больше не увидит эту страну, и теперь ему было непонятно, почему же все так скверно вышло. Он же так долго мечтал о возвращении домой, а теперь вот снова на чужбине. И, стоя в полумраке вагона, он стал вспоминать свой первый вечер дома... Квадратный плакатик, висящий на двери, гласил: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, УОЛТЕР! Моска заметил, что такие же плакатики висят и на дверях обеих соседних квартир. Первое, что он увидел, переступив порог дома, была его фотография, которую он сделал перед самой отправкой за океан. А потом он попал в объятия матери и Глории, и Альф пожимал ему руку. Они отступили от него на шаг, и воцарилось неловкое молчание. - А ты постарел, - сказала мать, и все засмеялись. - Нет, я хочу сказать, ты повзрослел больше чем на три года. - Да он не изменился, - сказала Глория. - Он ничуть не изменился. - Герой-победитель возвращается на родину! - сказал Альф. - Да вы только взгляните на эти нашивки! Ты совершил какой-нибудь подвиг, Уолтер? - Обычное дело, - ответил Моска, - у многих, кто был ранен, такой же набор наград. Он снял свой бушлат и отдал его матери. Альф отправился на кухню и вернулся с подносом, уставленным стаканами. - Господи! - изумился Уолтер. - Я-то думал, ты без ноги! Он совершенно забыл, что мать писала ему об Альфе. Но брат, похоже, только и ждал этого момента. Он задрал штанину. - Очень мило, - сказал Моска. - Здорово тебя починили, Альф. - Черт побери! - пробурчал Альф. - Хотел бы я, чтобы у меня таких две было - ни тебе грибков, ни тебе вросших ногтей... - Точно! - Моска похлопал брата по плечу и улыбнулся. - Он одел протез специально к твоему приезду, Уолтер, - сказала мать. - Вообще-то дома он его не надевает, хотя и знает, что я не могу видеть его одноногого. Альф поднял свой стакан. - За героя-победителя! - провозгласил он и с улыбкой повернулся к Глории. - И за девушку, которая его ждала. - За нашу семью, - сказала Глория. - За моих детей, - сказала мать прочувствованно. И обвела взглядом всех, включая и Глорию. Все вопросительно посмотрели на Моску. - Давайте-ка сначала выпьем по первой, а потом я что-нибудь придумаю. Все засмеялись и выпили до дна. - Ну а теперь ужинать, - сказала мать. - Альф, помоги мне накрыть на стол. - И они ушли на кухню. Моска сел в кресло. - Ну и долгое же это было путешествие, - сказал он. Глория подошла к камину и сняла с полочки фотографию Моски. Стоя к нему спиной, она сказала: - Я приходила сюда каждую неделю и всякий раз смотрела на эту фотографию. Помогала твоей матери готовить ужин, мы ели все вместе, а потом садились здесь, глядели на эту фотографию и говорили о тебе. И так каждую неделю в течение трех лет - словно приходили на кладбище. Но вот ты вернулся, и на ней ты совсем на себя не похож. Моска встал и подошел к Глории. Положив ей руки на плечи, он взглянул на фотографию и сразу не мог понять, отчего она его так раздражает. Голова откинута назад - он специально встал так, чтобы были видны черные и белые диагональные нашивки на рукаве. Лицо смеющееся, совсем юное, с наивным, беззаботным выражением. Мундир сидит как влитой. Стоя под палящим южным солнцем, он, подобно тысячам других солдат, позирует для памятной фотографии. - Что за идиотская улыбочка! - сказал Моска. - Не издевайся над ним! Ведь все эти три года у нас только и была эта фотография. - Она помолчала. - Ах, Уолтер, знал бы ты, как мы плакали над ней иногда, когда ты подолгу не писал, когда до нас доходили слухи о потопленном транспортном корабле или о крупном сражении. В день высадки мы не пошли в церковь. Твоя мать сидела на кушетке, а я не отходила от радиоприемника. Так мы и сидели весь день. Я не пошла на работу. Я все настраивала радио на разные станции. Как только одна станция переставала передавать новости, я находила другую. Но там повторяли все то же самое. А мать сидела, сжимая платок в руке, но не плакала. В ту ночь я спала здесь, в твоей комнате, в твоей кровати, и взяла с собой эту фотографию. Я поставила ее на тумбочку и пожелала тебе доброй ночи, а потом мне приснилось, что тебя нет в живых. Но вот ты вернулся, Уолтер Моска, живой и здоровый, и ты совсем не похож на этого парня с фотографии. - Она хотела улыбнуться, но заплакала. Моска смутился. Он нежно поцеловал Глорию. - Три года - немалый срок, - сказал он. И подумал: "В день высадки я был в каком-то английском городке и пил. Я пил с малышкой-блондинкой, которая уверяла меня, что впервые в жизни пьет виски, а потом уверяла, что впервые в жизни легла в постель с мужчиной. Так я отмечал день высадки - причем самым большим праздником для меня было то, что я не участвовал в операции". Его так и подмывало рассказать Глории всю правду - что в тот день он не думал ни о них, ни о том, о чем они сами тогда думали... Но только заметил: - Мне просто не нравится эта фотография... И еще не понравилось, что, когда я вошел, ты сказала, будто я совсем не изменился. - А разве не забавно, - сказала Глория, - что, когда ты вошел, ты выглядел совсем как на этой картинке. Но потом я присмотрелась к твоему лицу повнимательнее и поняла, что мне это только показалось и ты прямо на глазах меняешься. Мать крикнула им из кухни: - Все готово! - И они пошли в столовую. На столе стояли все его любимые блюда: свежий ростбиф, жареная картошка, зеленый салат и здоровенный кусок желтоватого сыра. Скатерть была ослепительно белая, и, только покончив с едой, он заметил, что около его тарелки лежит не тронутая им салфетка. Все было хорошо, но не так, как он об этом мечтал. - Ну что, - спросил Альф, - сильно отличается от солдатской шамовки, а, Уолтер? - Еще бы! - сказал Моска. Он достал из нагрудного кармана короткую толстенькую сигару и уже собрался раскурить ее, как вдруг заметил, что все - и мать, и Глория, и Альф - смотрят на него с нескрываемым удивлением. Он ухмыльнулся и сказал: - Теперь я совсем большой мальчик, - и закурил, получив удовольствие от их недоумения. И тут все сидящие за столом разразились хохотом. И стало ясно, что вся неловкость, вся непривычность обстановки, вызванная его возвращением домой, исчезла окончательно. Их удивление и доследовавшее затем веселье по поводу того, что он так просто вытащил из кармана сигару, разрушило последний невидимый барьер, разделявший их. Они отправились в гостиную. Обе женщины обхватили Моску за талию, а Альф взял поднос с виски и джинджер-элем. Женщины сели на софе поближе к Моске, Альф передал им наполненные стаканы, а сам опустился в кресло напротив. Напольная лампа отбрасывала на стены мягкий желтоватый свет. Альф сказал шутливо-официальным тоном: - А теперь слушайте историю Уолтера Моски. Моска выпил. - Сначала подарки, - объявил он и подошел к голубой спортивной сумке, все еще валявшейся на полу. Он достал оттуда три завернутые в коричневую бумагу коробочки и вручил каждому. Пока они разворачивали свои коробочки, он налил себе еще стаканчик. - О боже! - воскликнул Альф. - Что это такое, черт побери? - Он держал в руке четыре длинных металлических цилиндрика. Моска расхохотался: - Это лучшие в мире сигары. Сделаны по спецзаказу Германа Геринга. Глория раскрыла свою коробочку и задохнулась от восхищения. В черной бархатной коробочке лежало кольцо. В центре кольца св

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору