Редактор-составитель: Григорий Свирский.
    Мать и мачеха


   © Copyright Григорий Свирский
   WWW: http://members.rogers.com/gsvirsky/


   Рассказы изгнанных родиной писателей






МАТЬ И МАЧЕХА

   ПРЕДИСЛОВИЕ
   Авторы, объединенные  этой книгой,  оставили  Родину  на  закате  своей
жизни. В 60, 70, 80 лет от роду. Что вдруг?
   Почему  они бросили все нажитое, оставили  друзей,  родственников  и --
бежали при первой возможности?
   "Боже,  как грустна Россия!" -- более ста лет назад сказано Александром
Сергеевичем Пушкиным.
   Что говорят об  этом  они, ветераны  войны и труда, не  связанные  ни с
политикой,   ни  с  литературой,   не   претендующие  на   обобщения,   люди
безыскусственно искренние?
   Их   рассказы  в  моей  записи,  откорректированные  и   авторизованные
участниками сборника "МАТЬ И МАЧЕХА", как бы не выходят за рамки собственной
судьбы ветеранов и  тем не менее  неожиданно  дают ярчайшее  представление о
сегодняшней России.
   "Три  года назад  можно было сказать,  что мы  живем  на полке у сытого
людоеда. Сейчас мы живем  на вулкане, -- передал из Москвы ученый-востоковед
Григорий Померанц. -- ...убежден, что события наподобие тех, какие произошли
в Закавказье, неизбежны: другого выхода нет..."
   Как пришла к этому страна, несколько десятилетий шумно, во всех газетах
и журналах, боровшаяся за мир и  дружбу между народами? Где корни застарелой
ненависти?   Слепой  жестокости?..  Что  способствовало  полному   изменению
духовной  атмосферы  в  Советском  Союзе, который превратился, по  выражению
академика Сахарова, из страны дружбы народов в страну вражды народов?..
   Когда  жители советской  страны  ощутили  первые толчки  землетрясения,
вызвавшие жертвы? В тридцатые? Сороковые годы?
   "Кто поджег бикфордов шнур"? -- спросил один из авторов этой книги.
   Эти имена в сегодняшней советской прессе названы, но  только  как имена
организаторов резни крестьянства, голода на Украине, террора 37-го года и т.
д.,  но  -- никогда! --  как запевал  и  исполнителей погромной шовинистской
политики. Ни один политический  деятель  нашего  перестроечного  времени  не
поднялся, вот уже в течение стольких лет, на высокую трибуну и не обмолвился
о  том,  как,  скажем,  десятилетиями  подвергали   дискриминации,  унижали,
выталкивали из советской страны евреев. Как бросали в лагеря или обрекали на
голод  и изгнание всех, кто осмеливался сказать хоть слово о государственном
антисемитизме,  о  стравливании партийным  аппаратом советских людей, наций,
республик. Долгое молчание идеологов настораживает...
   Эта  книга написана для тех,  кто  хотел бы понять,  исследовать истоки
нынешних "непредсказуемых"  страшных  явлений. Их  как бы не существовало...
вплоть до начала погромов, о которых узнал весь мир.
   Многому рассказанному нашими авторами можно было бы и не поверить, если
оставить в стороне, выпустить из виду главное обстоятельство, о котором иные
из них и не задумывались.
   Иосиф  Сталин  требовал  от авиаконструкторов  создать  бомбардировщик,
который  достиг бы  Америки.  Он мечтал  о таком сверхдальнем. И "ТБ-7"  был
создан. В опытном экземпляре.
   Ярый  антисталинец Никита Хрущев  почти  осуществил  сталинскую  мечту:
монтировал на Кубе ракеты с ядерным зарядом.
   Враг и могильщик Хрущева Леонид Брежнев, в свою очередь, выстроил такой
огромный атомный  подводный  флот, что  он  способен  сейчас,  не выходя  из
Лиинахамари и других  баз Кольского полуострова, испепелить половину земного
шара, в том числе обе Америки.
   При наступательной  стратегической доктрине, которой по сути столько же
лет,  сколько Русской  империи,  русский  шовинист в  государстве  -- первый
человек.
   Он  "первый среди  равных",  уточнил  Иосиф  Сталин,  как известно,  не
церемонившийся ни с первыми, ни с последними. Преодолевая проклятое наследие
царизма,  он довел  дружбу советских народов до  немыслимого совершенства --
узаконил новую паспортизацию -- по крови...
   Ныне,  по  заявлению официальных  лиц,  стратегическая доктрина  России
изменена. Она более не наступательная, а оборонительная.
   Однако  русского  шовиниста, погромщика и  врага  западной цивилизации,
по-прежнему берегут пуще глаза...  Империя, запугавшая и  весь мир, и  самое
себя, не сдается.
   "В соответствии с  какой стратегической доктриной  это  происходит?" --
все чаще спрашивают меня авторы этой книги, и не только они...
   Вот почему  наши авторы  здесь, на Западе.  И родные их,  дети, братья,
племянники, все прибывают и прибывают.
   Теперь это даже трудно назвать эмиграцией. Продолжается бегство.
   Нет, им  нелегко на гостеприимной  чужбине. Первые шаги всегда  трудны.
Тем  более не просто  тем,  кому  за  пятьдесят,  т.е. "Оver  fifty"  -- так
называется канадский  клуб эмигрантов из СССР, который стал инициатором этой
книги.
   Как  бы иные из  них  ни преуспели  на Западе, о  прошлом они забыть не
могут, тем более что прошлое напоминает им о себе каждое утро. Вот уже много
лет.
   -- Включайте  телевизор! -- позвонил  мне  один из почтенных авторов  в
шесть утра. -- В Баку вошли танки...
   --  Слышали, как разгулялись  ваши  думцы? -- только  что  прозвучал  в
трубке  язвительный  старческий фальцет. -- Охотнорядцы  ваши  думцы, черная
сотня. Вот  уже и  русских  гонят в шею  с  окраин России. Точь-в-точь,  как
"народные  избранники"  гнали евреев,  стравливали  Кавказ, убивали Чечню. А
Президент молчит как рыба. Сколько лет молчит!..
   Вот объясните мне со всей ясностью, кто же всему причина?..

   1990 г.
   Григорий СВИРСКИЙ


Михаил Острицкий. "Москва за нами!.."

   (ТРИДЦАТЬ ЛЕТ БЕСПОРОЧНОЙ СЛУЖБЫ)
   1. СУХОПУТНЫЙ ВОДОЛАЗ
   Слышали ли  вы когда-нибудь о такой  редчайшей профессии  -- сухопутный
водолаз? Странное словосочетание, не правда ли? Водолаз и суша.
   Я  был сухопутным водолазом. Мы могли бы спасти во время второй мировой
войны на речных переправах десятки и сотни тысяч солдат, но нам не позволили
этого сделать. Про нас "забыли". Увы, это так.
   Знает ли кто-нибудь об этом?
   Я  учился  в  военно-инженерном  училище  в  Ленинграде,  когда  пришла
разнарядка -- отобрать пять курсантов для специального дела. Отобрали  самых
здоровых.  И  меня  в том числе. Привезли  в  Царское село,  под Ленинградом
(тогда оно уже  называлось Детским),  поселили  на бывшей даче  фельдмаршала
Суворова. Широко жил фельдмаршал. Нас там разместилось человек 45-- 50. Дача
была на озере.  Большое озеро было у Суворова.  Глубокое. С проточной водой.
Вот, сказали, ваш объект. Будете здесь заниматься.
   Обучение началось осенью. Дни стояли холодные. Вода тем более. Градусов
7--   9...   Начали   нас   погружать   в   воду.   Специальные   скафандры,
водонепроницаемая одежда --  все  это появилось  позднее. Мы  об  этом и  не
слыхали.  Один  из нас,  правда,  где-то  читал. Кажется, у Жюль  Верна. Нас
опускали  под воду в обычном армейском  обмундировании.  Летние гимнастерки.
Зеленые  штаны.  На ногах, вместо  солдатских сапог,  тапочки.  Выдали также
теплое   белье,  оно  грело,  пока  было  сухим...   Естественно,   чтоб  не
захлебнулись, -- зажим на нос и резиновый загубник, такой сейчас у любителей
подводного плавания. Но у них кислородные баллоны большие.  А у нас  намного
меньше, к тому же с несовершенным поглотителем углекислого газа, который мог
стать причиной гибели. Ребята порой теряли сознание.
   Каждому, кто  погружался, давали в  руки  груз, чтоб его не  вынесло на
поверхность. Кирпичи свяжут или еще что. Когда  опустили меня в первый  раз,
на два-три метра -- ничего.  Когда ушел на восемь метров, страшновато. Мрак.
Ледяной холод, руки цепенеют. Вода давит нешуточно. Ногу свело, а кирпичи не
бросишь: вынесет пробкой. Привыкаешь...
   Задачи усложнялись. Нас учили переходить  под  водой  на  другой  берег
озера. С целью разведки, захвата и удержания плацдарма. Обучали  подвешивать
под водой заряды и взрывать мосты, корабли в гавани -- что придется.
   Не  знали мы, что являемся в  Красной Армии первыми подводными бойцами,
радовались только,  что нам преподают ученые из Военно-медицинской академии,
а как-то  побывал даже академик  Орбели, человек  знаменитый, на  лекции  по
физиологии  и  патологии.  Ребята  наши  были  с  образованием небольшим,  а
понимали почти что все.
   В конце  октября  подъезжает к нашему  "фельдмаршальскому озеру"  целая
кавалькада легковых  автомашин.  Смотрим  и  глазам  не  верим:  выходят  из
автомобилей Сергей Миронович Киров, самая высшая власть в Ленинграде, за ним
народный  комиссар обороны Ворошилов, затем какие-то командиры: у  некоторых
по  четыре  ромба в  петлицах.  Нас построили  для встречи, начальник курсов
доложил,  что  мы готовы выполнить приказ, и нас  без промедления по группам
опустили  под  воду. У  каждой группы  было свое задание,  одни  разведывали
берег, другие "взрывали..."
   Погода в  тот  день была отвратительной.  Когда  шел  к воде,  заметил:
начальство  ежилось  на пронизывающем ветру. На  озере рябь. А тут еще дождь
застучал. Вода тоже, надо сказать,  была неприветливой... Однако все  прошло
гладко.
   Когда мы  сгрудились  после учения  в  своей  раздевалке,  горячий  чай
прихлебываем, вдруг  вошла  к  нам вся прикатившая  группа.  Стали  выяснять
начальники, каково наше состояние. А  что  тут выяснять.  Один скрючился  на
скамейке, синий  весь.  Другой  дрожит, чай расплескивает. Конечно,  ледяная
вода свое дело сделала. Но не только она. Обстановка нервная. Проверка. Всей
жизни решенье...
   Начались  вопросы: как  долго  мы  можем  работать под водой? Насколько
быстро передвигаться? И прочее...
   И тут Сергей Миронович Киров задал наркому Ворошилову вопрос.
   -- Вот ты, когда  промерзаешь  на охоте до  костей, тоже  пьешь горячий
чай?
   --  Нет,  --  отвечает  Ворошилов,  --  я,  когда на  охоте  продрогну,
обязательно хлопну водочки.
   -- Та-ак, -- укоризненно  произнес  Киров.  -- А почему же тут никто не
подумал, что этим людям надо дать что-либо дополнительное для обогрева?
   Ворошилов переступил с ноги на ногу, ответил негромко:
   --  Да, Сергей  Миронович,  мы  тут  немножко  недодумали...  --  И  он
обратился  к начальнику Военно-медицинской академии,  которая  вела над нами
наблюдение: --  Как  же  так? Почему  не предусмотрели?  Не  улучшили  режим
питания?.. --  Выслушав оправдания комкора (три ромба  носил)  от  медицины,
сказал твердо, что, по-видимому, будет принято решение приравнять сухопутных
водолазов к подводникам, которые получают молоко, шоколад и водочку...
   Вскоре приказом по Красной Армии нас объявили инструкторами водолазного
дела.  Устроили  банкет.  Мне вручили именные часы,  правда, не  водолазные:
пропускали  воду. Прошло некоторое время,  и водолазные станции для обучения
войск появились во  всех военных округах. Начато было,  оказывается, новое и
большое  дело, и я  стал постигать,  что  нас  готовят не для обороны, а для
наступления. Как и парашютно-десантные войска, тренировавшиеся неподалеку от
нас.
   В Николаеве, на реке Буг, в Черкассах и Киеве на Днепре солдаты учились
перетягивать  по дну  легкие пушки.  Вначале сорокапятимиллиметровые.  Затем
покрупнее.  А  позднее  -- любое  оружие.  Время  не  ждало.  Война  вот-вот
начнется, а кто же не знает: реки Европы текут в радиальном направлении...
   Я понял, какая мы серьезная сила, на Киевском учении.  К нам приехал --
на  водолазную станцию на протоке Днепра в районе  Вышгорода --  командарм I
ранга Иона  Эммануилович Якир с большой  группой  высшего комсостава.  Якиру
было  тогда  лет  сорок  пять,  а  казался  молодым.  Ярким  был  человеком,
эрудированным, о нашем деле говорил так, словно сам в воду погружался.
   Задачу поставил конкретную. Идти впереди наступающих войск...
   На Киевских маневрах,  на реке Тетерев, сухопутные водолазы применялись
широко.  Мы  подготовили  бойцов;  несколько рот, около  батальона,  первыми
скрытно, когда ночной туман еще не рассеялся, вошли в реку. И когда солдаты,
в  подводных  аппаратах  с  двумя шлангами, похожие на  пришельцев с  другой
планеты, стали вдруг вырастать из воды, пограничники, охранявшие на  учениях
противоположный берег, ребята простые,  деревенские, в  ужасе побежали прочь
от реки.
   До  сих пор помню  встречу с  Якиром на нашей водолазной станции, когда
происходил  разбор  показательного  учения. Радостное  лицо  командира,  его
взволнованную речь. Разбор был подробнейшим. Ничего не забыл командарм Якир.
   Наше  обучение  было  непростым,  порой  чреватым несчастными случаями.
Как-то группа  перетягивала  по  дну якорь, за которым тянулся  канат. Когда
двигаешься  под  водой,  течение  может  отнести,  разбросать  людей.  Бойцы
держались за  канат.  Но у  каждого  над головой еще и  своя веревка, идущая
вверх,  к поплавку,  который перемещался вместе  с бойцом.  Если поплавки на
воде, движутся, значит,  все в порядке.  Пропал  поплавок  -- тревога! И вот
пропали вдруг  поплавки.  Оказалось,  якорный канат,  за  который  держались
бойцы, начал всплывать, не удержал его привязанный к нему груз. И веревки от
поплавков запутались в  нем.  Пытались  ребята  выплыть,  не могли. Это была
трагедия -- погибло целое отделение, восемь человек... Командира, у которого
случилось  это  ЧП  (чрезвычайное происшествие),  разжаловали. Горький  урок
заставил  нас  заново  продумать технику обучения  и  оснащения водолазов...
Больше потерь не было...
   В 1936 году меня наградили за успехи в деле подготовки подводных бойцов
орденом Ленина.  Тогда ордена  Ленина  давали редко, это был  праздник  всех
"сухопутных водолазов".  Мне исполнилось  лишь  двадцать пять  лет.  Будущее
казалось безоблачным...
   После войны я потратил много времени и сил, чтобы выяснить, как и когда
применялся  наш  способ  форсирования  рек,  который  резко  снижает  потери
атакующих войск. Оказалось, способ  этот не  применялся нигде. Никогда. Хотя
пришлось брать с бою и Днепр, и Сож,  и Буг, и Прут, и Западную Двину, сотни
рек России, Польши, Германии, оставляя  на переправах десятки тысяч убитых и
утонувших солдат.  Страшное дело  -- переправа под огнем. Недаром знаменитый
поэт Александр Твардовский посвятил ей в своей поэме "Василий Теркин" немало
места, начав просто и честно:


   Переправа, переправа!
   Берег левый, берег правый,
   Снег шершавый, кромка льда...
   Кому память, кому слава,
   Кому темная вода, --
   Ни приметы, ни следа...
   Почему же наш способ не  применялся? Остались бы  в живых, возможно, не
десятки, а сотни тысяч "стриженых ребят", которых оплакивает Твардовский.
   Я понял это не сразу. Не сразу поверил в злодейство...
   Сталин убил  и Кирова,  и почти всех выдающихся  полководцев Советского
Союза. Среди них и Якира.
   Вместе  с расстрелянными полководцами были отброшены и предложенные ими
новые   средства  ведения  войны,   снижавшие  потери...  Поэтому  навстречу
ураганному огню солдаты плыли,  форсируя реки, на лодках,  плотах,  бревнах.
Словно это была не вторая мировая война, а битва с татарами на реке Непрядве
или Калке. Кто думал о потерях? Горько об этом говорить. Однако так было...
   Но все это,  как  легко понять, было  позднее.  А  тогда, после первого
экзамена на "фельдмаршальском озере", в присутствии Сергея Мироновича Кирова
и наркома Ворошилова, вскоре "забывшего" почему-то о нашем опыте, вернулся я
в  свое  военное  училище  сдавать  экзамены.  Сдал  хорошо,  я  бы  сказал,
вдохновенно, и в январе 1933 года был выпущен. Командовать саперным взводом,
как ранее  предполагалось,  меня не послали. Я стал учить  в разных  городах
сухопутных водолазов...
   Еще  тут,  в  училище,  прозвучал,  фигурально  выражаясь,  тот  первый
тревожный звонок, который, казалось, не имел ко мне никакого отношения.
   Вызвал меня к себе начальник строевого отдела училища. Две шпалы у него
было. Майор  по-нынешнему. Для меня --  большой начальник. И говорит, что из
города Тирасполя, где я родился, пришла  анонимка. Письмо без подписи. В ней
говорится, что отец мой был лишен избирательных прав.
   Анонимка -- типичное явление в сталинской России, где для  того,  чтобы
погубить  человека,  не  требовались  никакие доказательства. Тогда я этого,
конечно, не понимал. Только возмутился тем, как все "вывернуто наизнанку".
   -- Ладно, --  сказал, выслушав меня майор. -- Правды ты не ищи, меня не
подводи. Не будет в твоем командирском деле этой анонимки. Не было ее, ясно?
   Через пять лет меня вдруг не  взяли  в Академию имени Фрунзе.  А должны
были  взять. Я был  единственным в  полку  кавалером  ордена  Ленина  и  все
экзамены сдал на  "отлично". Оказалось, замполит  понтонного полка  послал в
Москву донесение, что у меня есть родственники за границей.
   И опять встретился на моем  пути хороший человек. На этот  раз это  был
командир полка, в котором я служил. Приняли меня  через два года. Правда, не
в Академию имени Фрунзе, а в Военно-инженерную имени Куйбышева. Забыл я, что
земля  подо  мной  время  от времени трясется.  Анкета  у  меня  с  "родимым
пятнышком".
   Правы  ли были  анонимщики,  мои  тайные  враги,  которые  хотели  меня
погубить? Или они были просто лжецами?
   Нет, они ничего не врали, хотя подписывать свои доносы и опасались.
   У нас была большая семья. Мать умерла, когда мне  было десять лет. Отец
уехал  в  Бессарабию  вслед за  своей дочерью и моей сестрой,  которая вышла
замуж  за молдаванина. А  потом Бессарабия  стала румынской.  Отец  и сестра
оказались за границей. Отец, правда, вернулся, тайно пробрался по льду через
реку  Днестр. И  жил с  новой семьей отдельно. А  сестра  осталась  и вскоре
уехала в Аргентину вместе со своим  мужем, молдавским коммунистом,  которого
преследовала румынская тайная полиция -- сигуранца.
   Но ведь никто не разбирался в том, что мы, по сути брошенные дети, жили
отдельно и даже не хотели затем видеть отца, ушедшего к чужой женщине.
   Начали работать с тринадцати лет. Младшая сестра -- на ткацкой фабрике.
Брат тоже. Жили бедно. Сами  пробивались  в  люди. Я отправился  зайцем (без
билета) на  товарном поезде, который  вез  фрукты  из Тирасполя в Ленинград,
чтоб поступить  в военное училище. "Родственники  за границей"? Да  я-то при
чем, люди добрые!..
   Увы, в тридцать седьмом году, году сталинских процессов над Бухариным и
другими  "врагами народа",  никто  ответственности  на себя взять не  хотел.
Никто не спросил: что у тебя, красный командир, за родственники и почему они
аж за океаном? Что из того,  что  сестра  в Аргентине умерла  в 1932-м, а ты
поступаешь в 37-м! Не проходишь по анкетным данным, сказали, и все!
   По  анкете  меня, оказывается, надо было  давить,  как  чуждый элемент.
Иначе самого кадровика бы задавили -- за потерю бдительности! Так бы и было,
если бы не хорошие люди, которых после  войны стало заметно меньше. А может,
власти у них стало меньше. Но об этом позднее...



   2. "МОСКВА ЗА НАМИ!" "РОДИНА В ОПАСНОСТИ!"...


   16 октября 1941 года 332-ю Ивановскую имени Фрунзе  стрелковую дивизию,
в  которую входил и  мой саперный  батальон,  разгрузили на  окраине Москвы.
Москва  точно вымерла. Ни  людей,  ни  машин.  Ночь провели  в Чертанове, на
Кирпичном заводе,  а  утром выбросили нас на линию обороны. На юго-восток от
столицы,  между  Подольским  и  Каширским  шоссе. С целью  заминировать  все
лощины, низины,  перепады,  пологие  места, через которые могут прорваться в
Москву немецкие танки. Инструктаж  был ночью. Задачу ставил  немногословный,
крутой  генерал   Овчинников,  внешне  неказистый,  полугорбатый  человек  с
красными от  бессонницы горящими  глазами. За пять  дней  заминировать все и
вся. Ставить тысячу мин в день.
   Началась уж осенняя распутица. Грязь, холодный дождь. Сушиться негде.
   Машина за машиной  сгружали  противотанковые  мины "Ям-5"  в деревянном
корпусе. Чтоб  поставить  "Ям-5",  надо было вырывать