Майн Рид.
   Квартеронка
 
   © Перевод В. Курелла, Е. Шишмаревой
   Источник: Золотой век, Харьков, "ФОЛИО", 1996
 
   Глава I. ОТЕЦ ВОД
 
   ОТЕЦ ВОД! Я славлю твой могучий бег. Подобно индусу на  берегах  свя-
щенной реки, склоняю я пред тобою колена и возношу тебе хвалу!
   Но как несходны чувства, которые нас одушевляют! Индусу воды  желтого
Ганга внушают благоговейный трепет, олицетворяя  для  него  неведомое  и
страшное грядущее, во мне же твои золотистые волны будят светлые  воспо-
минания и связуют мое настоящее  с  прошлым,  когда  я  изведал  столько
счастья. Да, великая река! Я славлю тебя за то, что ты дала мне в  прош-
лом. И сердце замирает от радости, когда при мне произносят твое имя!
   Отец вод, как хорошо я знаю тебя! У твоих истоков я шутя перескакивал
через тоненькую струйку, ибо в стране тысячи озер, на вершине Hauteur de
terre, ты бежишь крохотным ручейком. На лоно вскормившего тебя  голубого
озерка спустил я берестяной челн и отдался плавному течению, устремивше-
му меня на юг.
   Я плыл мимо берегов, где на лугах зреет дикий рис, где  белая  береза
отражает в зеркале твоих вод свой серебристый стан и тени  могучих  елей
купают в твоей глади свои остроконечные вершины. Я видел, как индеец чи-
пева рассекал твои хрустальные струи в легком  каноэ,  как  лось-великан
стоял в твоей прохладной воде и стройная лань мелькала среди  прибрежной
травы. Я внимал музыке твоих берегов - крику ко-ко-ви,  гоготу  ва-ва  -
гуся, трубному гласу большого северного лебедя. Да, великая река, даже в
далеком северном крае, на твоей суровой родине, поклонялся я тебе!
 
   Все вперед и вперед плыву я, пересекая один за другим градусы, широты
и климатические пояса.
   И вот я стою на твоем берегу, там, где ты прыгаешь по  скалам  и  зо-
вешься водопадом Святого Антония и бурным, стремительным потоком прокла-
дываешь себе дорогу на юг. Как изменились твои берега!  Хвойные  деревья
исчезли, и ты нарядился в яркий, но недолговечный  убор.  Дубы,  вязы  и
клены сплетают шатром свою листву и простирают над тобой  могучие  руки.
Хотя леса твои по-прежнему тянутся без конца и края, девственной природе
приходит конец. Взор с радостью встречает приметы цивилизации, слух жад-
но ловит ее звуки. Среди поваленных деревьев стоит  бревенчатая  хижина,
живописная в своей грубой простоте, а из темной чащи леса доносится стук
топора. Над поверженными исполинами гордо  качаются  шелковистые  листья
кукурузы, и золотые ее султаны сулят богатый урожай. Из-за зеленых  крон
деревьев вдруг выглянет церковный шпиль, и молитва  возносится  к  небу,
сливаясь с рокотом твоих волн.
 
   Я снова спускаю челн на твои стремительные волны и с ликующим сердцем
плыву вперед и вперед, на юг. Я проплываю теснины, где ты с ревом проби-
ваешь себе путь, и восхищенно всматриваюсь в причудливые скалы,  которые
то отвесной стеной поднимаются ввысь, то расступаются и мягкими изгибами
вырисовываются на синеве небес. Я смотрю на нависшую  над  водой  скалу,
прозванную наядой, и на высокий утес, на округлой вершине которого в да-
лекие годы солдат-путешественник разбивал свою палатку.
   Я скольжу по зеркальной поверхности озера Пепин, любуясь его зубчаты-
ми, похожими на крепостную стену берегами.
   С волнением гляжу я на дикий утес Прыжок любви, чьи обрывистые склоны
часто отвечали эхом на веселые песни беззаботных путешественников, а од-
нажды эхо повторило скорбный напев - предсмертную песнь Веноны, красави-
цы Веноны, которая ради любви пожертвовала жизнью.
 
   Вперед несется мой челн, туда, где безграничные прерии Запада подсту-
пают к самой реке, и взор мой с радостью  скользит  по  их  вечнозеленым
просторам.
   Я замедляю ход своего челна, чтобы посмотреть на всадника с  разрисо-
ванным лицом, скачущего вдоль твоего берега на  диком  коне,  и  полюбо-
ваться на гибких дакотских девушек, купающихся в твоих хрустальных стру-
ях, а затем - снова вперед, мимо Скалистого карниза, мимо богатых рудами
берегов Галены и Дюбюка и воздушной могилы смелого рудокопа.
   Вот я достиг того места, где бурный Миссури яростно бросается на  те-
бя, как будто хочет повлечь за собою по своему пути. С утлого  суденышка
я слежу за вашим поединком. Жестокая короткая схватка, но ты побеждаешь,
и отныне твой укрощенный соперник вынужден платить  тебе  золотую  дань,
вливаясь в твое могучее русло, и ты величественно катишь свои воды  впе-
ред.
 
   Твои победоносные волны несут меня все южнее. Я вижу высокие  зеленые
курганы - единственный памятник древнего племени, некогда обитавшего  на
твоих берегах. Но сейчас передо мной встают  поселения  другого  народа.
Сверкающие на солнце колокольни и купола вздымают  в  небо  острые  свои
шпили, дворцы стоят на твоих берегах, а другие, плавучие, дворцы качают-
ся на твоих волнах. Впереди виден большой город.
   Но я не задерживаюсь здесь. Меня манит солнечный юг, и,  вновь  дове-
рившись твоему течению, я плыву дальше.
   Вот широкое, как море, устье Огайо и устье другого крупнейшего твоего
притока, знаменитой реки равнин. Как изменились твои берега! Ни нависших
скал, ни отвесных утесов. Ты прорвался сквозь сковавшие тебя горные цепи
и теперь широко и свободно прокладываешь себе путь через собственные на-
носы. Ты сам в минуту буйного разгула создал свои берега и можешь  прор-
вать их, когда тебе вздумается. Теперь леса вновь окаймляют тебя -  леса
исполинов: раскидистые платаны, высокие тюльпанные деревья,  желто-зеле-
ные тополя поднимаются уступами от самой воды. Леса стоят на твоих бере-
гах, и на своей широкой груди ты несешь остовы мертвых деревьев.
 
   Я проношусь мимо последнего твоего большого притока,  пурпурные  воды
которого лишь слегка окрашивают твои волны. Плыву вниз по твоей  дельте,
вдоль берегов, прославленных страданиями Де Сото1  и  смелыми  подвигами
Ибервиля2 и Ла Салля3.
   Тут душу мою охватывает беспредельное восхищение. Лишь человек с  ка-
менным сердцем, бесчувственный ко всему прекрасному, способен взирать на
тебя здесь, в этих южных широтах, не испытывая священного восторга.
   Сказочные картины, сменяя одна другую, как в панораме, развертываются
передо мной. Нет на земле пейзажа прекраснее. Ни Рейн с его  замками  на
скалах, ни берега древнего Средиземного моря, ни  острова  Вест-Индии  -
ничто не может сравниться с тобой. Ни в одной части света нет такой при-
роды, нигде мягкое очарование не сочетается  столь  гармонично  с  дикой
красотой. Однако взор не встречает здесь ни скал, ни даже  холмов;  лишь
темные кипарисовые чащи, опушенные серебристыми мхами, служат фоном кар-
тине, и они не уступают в величавости гранитным утесам.
   Лес уже не подходит вплотную к твоим берегам. Его давно свалил  топор
поселенца, и на смену ему пришли золотистый сахарный тростник, белоснеж-
ный хлопок и серебристый рис. Лес отступил назад и  теперь  лишь  издали
украшает картину. Я  вижу  тропические  деревья  с  широкими  блестящими
листьями - пальмы сабаль, аноны, водолюбивую ниссу, катальпу с  крупными
трубчатыми цветами, душистый стиракс и магнолию с ее восковыми лепестка-
ми. С листвой этих прекрасных туземок смешивают свою листву и сотни  чу-
десных пришельцев: апельсин, лимон и фиговое дерево, индийская сирень  и
тамаринд, оливы, мирты и бромелии, а поникшие ветви вавилонской ивы сос-
тавляют разительный контраст с прямыми  стеблями  гигантского  сахарного
тростника и копьевидными листьями высокой юкки.
   Окруженные этой  пышной  растительностью,  стоят  виллы  и  роскошные
усадьбы самой разнообразной архитектуры, столь же разнообразной,  как  и
национальности населяющих их людей, ибо на твоих берегах живут люди  са-
мых различных наций, и все они принесли тебе свою дань, украсив тебя да-
рами всемирной цивилизации.
   Прощай, отец вод!
   Хоть я не родился под этим благодатным южным небом, но  провел  здесь
долгие годы и люблю эту страну даже больше, чем свою родину. Здесь  про-
жил я дни светлой юности, возмужал и провел бурные годы зрелости, и вос-
поминания об этих годах, полных неувядаемой романтики, никогда не изгла-
дятся из моей памяти. Здесь мое сердце впервые познало Любовь  -  первую
чистую любовь. Неудивительно, что страна эта всегда будет  окружена  для
меня немеркнущим сиянием.
   Читатель, выслушай историю этой любви!
 
   Глава II. ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ В НОВОМ ОРЛЕАНЕ
 
   Как многие юнцы, вырвавшиеся из колледжа, я тяготился жизнью в  отчем
доме. Мной овладела жажда путешествий; я мечтал  увидеть  мир,  знакомый
мне пока только по книгам.
   Вскоре мне удалось осуществить мою мечту. Без всякого сожаления смот-
рел я, как холмы моей родины скрываются за темными волнами, не тревожась
о том, увижу ли я их когда-нибудь снова.
   Хоть я и вышел из стен классического колледжа, я не чувствовал  ника-
кой склонности к классическим знаниям.
   За десять лет, проведенных над напыщенными гиперболами Гомера,  одно-
образными стихами Вергилия и скучными нескромностями Горация  Фланка,  я
не проникся тем восхищением перед классической литературой, какое  испы-
тывают - или притворяются, что испытывают, - почтенные ученые  с  очками
на носу.
   Я не создан, чтобы жить в мире отвлеченных идей  или  в  мечтаниях  о
прошлом. Я люблю окружающую меня реальную жизнь. Пускай дон-кихоты изоб-
ражают трубадуров среди развалин старинных замков,  а  жеманные  барышни
посещают места, воспетые в путеводителях. Что до меня, то я равнодушен к
романтике прошлого. В современном Вильгельме Телле я вижу лишь наемника,
готового продать силу своих мускулов любому тирану, а живописный  лацца-
рони, при ближайшем знакомстве, представляется мне  обыкновенным  мелким
воришкой.
   Глядя на разрушающиеся стены Афин и развалины Рима,  я  замечаю  лишь
бесприютность и голод. Я не любитель живописной нищеты. Меня не  трогают
романтические лохмотья.
   А между тем именно жажда романтических приключений заставила меня по-
кинуть родной дом. Меня увлекало все яркое и необыкновенное, ибо я был в
том возрасте, когда человек больше всего влюблен в  романтику.  Да  я  и
сейчас не изменился. Теперь я старше, но час разочарования для меня  еще
не наступил и, думаю, никогда не наступит. В жизни много  романтического
- это не иллюзия. Романтика живет не в светских гостиных с  их  нелепыми
обычаями и глупыми церемониями; она не носит блестящих мундиров и сторо-
нится безвкусных придворных празднеств. Звезды, ордена и титулы ей  чуж-
ды. Пурпур и позолота убивают ее.
   Романтику надо искать в других местах - среди великой и могучей  при-
роды, хотя и не только там. Ее можно найти среди полей и  дубрав,  среди
скал и озер, так же как и на людных улицах больших городов.  Ибо  родина
ее в человеческих сердцах - сердцах, которые охвачены высокими  стремле-
ниями и бьются в груди у людей, жаждущих Свободы и Любви.
   Итак, я устремился не к старым классическим берегам, а в более  моло-
дые страны. В поисках романтики я отправился на запад. И я  нашел  ее  и
упивался ею под ярким небом Луизианы.
 
   В январе 18 . . года я ступил на землю Нового Света, на землю,  поли-
тую английской кровью. Любезный шкипер, который перевез нас через Атлан-
тический океан, доставил меня на берег в своей шлюпке. Я стремился  уви-
деть места, где происходили последние исторические сражения; в ту пору я
увлекался военной историей. Но мне хотелось осмотреть поле боя  в  Новом
Орлеане не из простого любопытства. Я придерживался мнения, считавшегося
в то время еретическим, что мирные люди, вынужденные взяться за  оружие,
сражаются в иных случаях не хуже наемников-профессионалов,  и  что  дли-
тельная военная муштра не служит  непременным  залогом  победы.  История
войн при поверхностном изучении как будто опровергает  это  мнение;  оно
противоречит также и свидетельствам военных. Однако  свидетельства  про-
фессионалов не имеют большого значения в этом вопросе. Разве можно найти
хоть одного военного, который не старался бы выставить свое искусство  в
самом героическом свете? Кроме того, властители  не  жалели  сил,  чтобы
ввести свои народы в заблуждение. Надо же было им найти какое-то  оправ-
дание для той чудовищной обузы, какой для нас является  "регулярная  ар-
мия".
   Мое желание увидеть поле боя на берегах Миссисипи4 имело прямое отно-
шение к интересовавшему меня вопросу. Эта военная операция служила  вес-
ким доводом в мою пользу, ибо на этом месте шесть тысяч человек, никогда
не слышавших команды: "Напра...во!", победили, разбили наголову и, можно
сказать, почти стерли с лица земли прекрасно вооруженную и обученную ар-
мию, вдвое превосходившую их числом.
   После того как я побывал на месте этой битвы, мне довелось  и  самому
участвовать во многих боях. И теорию, которую я в то время отстаивал,  я
впоследствии проверил на опыте. Вера в военную муштру - это заблуждение,
а сила регулярной армии - иллюзия.
   Через час я уже бродил по улицам Нового Орлеана, не  думая  больше  о
войне.
   Мысли мои приняли другое направление. Передо мной, словно в панораме,
развертывалась кипучая жизнь Нового Света во всей ее свежести и многооб-
разии, и, вопреки принятому мною решению nil admirari - ничему не  удив-
ляться, - я невольно с удивлением озирался вокруг.
   Одной из первых неожиданностей, поразивших меня, можно  сказать,  еще
на пороге моей жизни за океаном, было открытие, что я ни на что  не  го-
ден. Я мог сослаться на свой аттестат и сказать: "Вот доказательства мо-
ей учености - я удостоен высшей награды в колледже". Но на  что  он  мог
мне пригодиться? Те отвлеченные науки, которым меня учили, не имели  ни-
какого применения в реальной жизни. Моя логика была просто болтовней по-
пугая. Моя классическая ученость лишь загромождала мою память. И  я  был
так же плохо подготовлен к жизненной борьбе, к  труду  на  благо  своему
ближнему и самому себе, как если бы изучал китайские иероглифы.
   А вы, бездарные учителя, пичкавшие меня синтаксисом и стихосложением,
- вы, конечно, назвали бы меня неблагодарным, если бы я высказал вам все
возмущение и презрение, которое охватило меня, когда я оглянулся назад и
убедился, что десять лет жизни, проведенных под  вашей  опекой,  пропали
для меня даром, что я глубоко заблуждался, считая себя образованным  че-
ловеком, а на самом деле ровно ничего не знаю.
   Итак, с некоторым запасом денег в кармане и очень  небольшим  запасом
знаний в голове я бродил по улицам Нового  Орлеана,  удивленно  озираясь
вокруг.
   Но вот прошло полгода, а я ходил по тем же улицам уже почти без денег
в кармане, но зато изрядно пополнив запас своих знаний. За эти шесть ме-
сяцев я приобрел значительно больший жизненный опыт,  чем  за  последние
шесть лет моей жизни.
   Этот опыт обошелся мне недешево. Взятые мною в дорогу  деньги  быстро
исчезли в водовороте ресторанов, театров,  маскарадов  и  "квартеронских
балов". Немалую долю я оставил и в том банке, который называется "фарао-
ном" и не выплачивает вкладчикам ни капитала, ни процентов.
   Я даже боялся подсчитать все мои расходы. Но в конце концов я переси-
лил себя и подвел итог. Оказалось, что после оплаты счета в гостинице  у
меня остается ровно двадцать пять долларов! На двадцать пять долларов  я
должен был жить, пока напишу домой и получу ответ,  то  есть  не  меньше
трех месяцев,- ведь это было в ту пору, когда еще не знали больших  оке-
анских пароходов.
   Полгода я храбро грешил. Теперь я был полон раскаяния и хотел  испра-
виться. Я даже охотно поступил бы на службу. Но вся моя школьная премуд-
рость, которая не помогла мне сберечь кошелек, была теперь бессильна по-
полнить его вновь. Во всем этом кипучем городе я не мог найти занятия, к
которому был бы пригоден.
   Без друзей, приунывший, немного пресыщенный и довольно сильно обеспо-
коенный своим ближайшим будущим, я слонялся по улицам. С каждым  днем  у
меня оставалось все меньше знакомых. Я не встречал их больше в  увесели-
тельных заведениях, где они обычно собирались. Куда же они пропали?
   В их исчезновении не было ничего  таинственного.  Наступила  середина
июня, стояла изнурительная жара, и с каждым днем ртуть в градуснике под-
нималась все выше. Температура доходила до 100 градусов  по  Фаренгейту.
Через неделю-другую можно было ожидать ежегодного, хотя  и  нежеланного,
гостя, по прозвищу Желтый Джек, которого одинаково боялись  и  старый  и
малый. Страх перед желтой лихорадкой выгонял все высшее общество из  Но-
вого Орлеана, и оно, подобно перелетным птицам, устремлялось на север.
   Я не храбрее других. У меня не было никакого желания познакомиться  с
этим страшным болотным дьяволом, и я считал, что мне тоже лучше убраться
подобру-поздорову. Для этого стоило только сесть  на  пароход  и  отпра-
виться вверх по течению, в один из городов, куда не проникает  тропичес-
кая малярия.
   В то время одним из самых привлекательных северных  городов  считался
Сент-Луис, и я надумал отправиться туда, хотя и не  имел  представления,
на что буду там существовать, так как моих средств хватало ровно на  до-
рогу.
   Сказав себе, однако, что из двух зол надо выбирать меньшее, я  твердо
решил ехать в Сент-Луис. Итак, я собрал свои пожитки и поднялся на  борт
парохода "Красавица Запада", отходившего в далекий "Город на холмах".
 
   Глава III. "КРАСАВИЦА ЗАПАДА"
 
   В назначенное время я был на борту парохода. Но оказалось, что, пона-
деявшись на аккуратность здешних пароходов, я пришел слишком рано,  чуть
ли не за два часа до отплытия.
   Однако я не даром потратил время - я провел  его  с  пользой,  изучая
своеобразное строение судна, на которое взошел. Я сказал "своеобразное",
ибо пароходы, плававшие по Миссисипи и ее притокам, совершенно не похожи
на пароходы других стран и даже на те, что плавают  по  рекам  Восточных
штатов.
   Это чисто речные пароходы, они не могут выходить в открытое море, хо-
тя некоторые из них и осмеливаются плавать вдоль  техасского  берега  от
Мобила до Галвестона.
   Корпус у них построен так же, как и у морских судов,  но  значительно
отличается глубиной трюма. У этих судов такая мелкая осадка, что остает-
ся очень мало места для груза, а палуба поднимается всего  на  несколько
дюймов над ватерлинией. Когда же судно тяжело загружено, вода доходит до
самого фальшборта. Машинное отделение находится на нижней палубе; там же
установлены и большие чугунные паровые котлы с широкими топками, так как
эти суда ходят на дровах. Там же из-за тесноты трюма размещают и большую
часть груза; по всей палубе вокруг машин и котлов навалены кипы  хлопка,
бочки с табаком и мешки с зерном. Таков груз на судне,  идущем  вниз  по
течению. На обратном пути пароход везет уже другие товары: ящики с  раз-
личной утварью, сельскохозяйственные орудия, модную галантерею,  достав-
ленную на пароходах из Бостона, кофе в кулях из Вест-Индии, рис,  сахар,
апельсины и другие продукты тропических стран.
   На корме отведено место для беднейшей части путешественников, так на-
зываемых палубных пассажиров. Здесь вы никогда не  увидите  американцев.
Некоторые пассажиры - ирландские поденщики,  другие  -  бедные  немецкие
эмигранты, направляющиеся на отдаленный Северо-Запад,  а  в  основном  -
негры, иногда свободные, а чаще всего рабы.
   Чтобы покончить с описанием корпуса, скажу еще, что постройка судна с
такой мелкой осадкой очень разумна. Это делается  для  того,  чтобы  оно
могло идти по мелководью, весьма oбычному на этой реке, особенно в пери-
оды засухи. Вот почему чем меньше осадка, тем  лучше.  Один  капитан  на
Миссисипи, хвастаясь своим судном, уверял, что, если выпадет сильная ро-
са, он берется провести его даже через прерии.
   Если у парохода на Миссисипи лишь очень небольшая  часть  скрыта  под
водой, то можно сказать обратное о его надводной части. Представьте себе
двухэтажный дощатый дом длиною около двухсот футов, выкрашенный в  осле-
пительно белый цвет; представьте вдоль второго этажа ряд окошек с  зеле-
ными переплетами, или, в