Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Сейфулина Л.. Виринея -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  -
Л. Сейфуллина. ВИРИНЕЯ. I. На сорок девятом году жизни Савелия Магару растревожил бог. Сразу, хваткой за сердце нежданной. В нехороший полночный час проснулась баба Савельева, глянула кругом по избе и охнула испуганно: - Что-й-то ты, Савелий? Лик у тебя больно темен. Я и то проснулась, чисто в бок кто толкнул. Гляжу: и свет в избе не в час, и тебя на крова- ти нет. Чего ты? Животом заскучал, что ли?.. Аль еще как занедужил? Вон тамо-ка, на божнице, вода свяченая... Савелий глянул сурово из-под лохматых бровей потемневшими серыми гла- зами, широкой рыжей бородой повел, передохнул так, что большие крепко сбитые плечи всколыхнулись. Прервал глухо: - Не мешай! Виденье мне сейчас было. Неизвестного имя и какого перед богом чину - мученичьего ли, али преподобинского - не знаю, угодник мне явился... Стоит вот тут, будто, у стола и кличет сердито: Савелий Егоров Магара! Хил и росточку малого, немудрящий такой, а голос - ничего. Голо- сом на земского схож. Я со сну-то спервоначалу и не разобрал, что от бо- га это. Думал по земному делу расход. Тишком себе в бороду изругался крепко: что ты, думаю, пралик тебя зашиби, как это на меня земского на- несло? А внутре-то уж чую, что не земский. Чисто лед по кишкам, захоло- дал снутра, и по коже прямо пупырями дрожь. Не столько самые слова, сколько обилие этих слов испугало старуху. Неохотлив он на разговоры, тяжелый у Магары язык. А тут вон как высказы- вает. - А-а-ах, мамыньки! Свят, свят, свят! Владыко, царь небесный, госпо- ди!.. Слышь-ка, а може-то не угодник, а Стрепишихи-мордовки навод. Чело- век ты перед богом не заслужоный, не молитвенник. С чего к тебе угодник затрудится пойдет? Помолись да прочитай молитву хорошу. Вот: "Да воск- реснет бог, и расточатся"... Савелий цыкнул сердито: - Не верещи поганым бабьим языком! Тише ты! Молодых в передней горни- це разбудишь. А это дело тайное пока. Тебе сказал потому, что с тобой все грехи мои вместе нажиты. Угодник, тебе говорю. Богово имя поминал и приказал мне молиться с натугой, старательно. Бог в меня перстом ткнул. С того и холод внутре. Три раза виденье было. Старуха заахала, кофтенку накинула, платком голову прикрыла и закрес- тилась часто, испуганно: - Божа матушка, троеручица! Господи, батюшко! Свят, свят!.. - Погоди, не мешай! Не лезь бабьей плотью вперед, не погань мою мо- литву. Сичас сам молиться зачну. Встал, тяжело согнул большое тело, упал на колени и бил поклоны до солнца восхода. С той ночи и повредился сердцем мужик. Оно и раньше у Магары тяжелое было. Глаз редко веселый был и смеяться не умел. Гмыкал глухо в короткий веселости миг. А года в три раз накатывало: вином по долгому сроку заши- бался. Во хмелю буйствовал. Крутил, ломал, бабу и детей своих жестоким боем бил. Старшей дочери слух перешиб. Так и осталась на одно ухо глу- хая, да пугливая. Часом заговаривается вроде дурочки. Но отводил срок и остальное время правильно жил. Люди уважали за крепость хозяйственную, за добычливость. А теперь совсем по-другому все поворотил. Большое хо- зяйство на зятя, за младшей дочерью в дом взятого, бросил. Глядя поверх головы зятевой, сказал ему веско и строго: - Ты меня теперь по хозяйству не замай. Как хочешь верти. Хочь еще копи, наживай, хочь по ветру развей, коль кишка не вытянет. А мне теперь не то указано! Молитву строгую и пост должен справлять, в грех меня не вводи с расспросами. Дочерям, в другие села замуж отданным, дали весть. Они спешно с мужьями приехали. Баб в избу набилось, не продохнешь. Судить, рядить, ахать принялись. Савелий грозно ногой топнул, закричал сердитым зыком и ушел из избы. За селом землянку себе сложил. Зимой в ней молился, а ле- том на камне под горой. Пропитанье скудное, по его приказу, семья ему носила. В нижней Акгыровке сперва дивились, а потом почитать Магару стали. Главное дело, и перед богом хорошо: замолит за своих-то однодеревенцев, и перед людьми лестно. Первый угодник из мордовско-русской части деревни Акгыровской. В округе люди богом зашибались и до Магары. Но больше сек- танты да кержаки до веры лютые. На горе, в той же Акгыровке. А нижняя Акгыровка насчет крестин, венчанья, похорон, во грехах исповеди исполня- ла, что требовалось, но с прохладцей. Без ретивости. Курайгинского при- хода были, за пятнадцать верст село. И рекой без моста отделено. Свою церковь не поставили, а в кержацкую моленную на гору не пойдешь. Когда река мешала, когда по крестьянскому делу недосуг. В церковь не попадали подолгу. Курайгинский поп с амвона в строгом проповедном слове баб акгы- ровских на весь приход ославил: - Молитву очистительную после родов не на сороковой день, как по ус- таву положено, а ко вторым родинам приезжают брать. Так и ходила нижняя Акгыровка по богову делу в последнем счету. А тут вдруг сразу: старатель перед богом свой. И в соседние волости далеко о Магаре слух прошел. С каждым годом в молитвенном деле он все больше ук- реплялся. На третьем году молитвы, когда на камне от коленок Савельевых даже отметины углубленьем обозначились, стал ему бог в виденьях во вся- ких являться. Предсказывать Магара начал. Один раз в село в праздник пришел, на улице старикам объявил: - Небо трясется! Вам не видать, а мне открыто. Народу больно много на земле развелось: дышат и трясут. Виденье мне было: колготит народ, на подводах на многих куды-то едет, пехом друг за дружкой тянет, с бабами, с ребятами, с барахлишком со своим. А царь белый, русский, нашинской, сидит на престоле, ногами о пол сердито стучит. Не иначе, война будет, чтоб отбавить народ. И вот через два на третье лето предсказанье Магары вспомнили акгыров- цы. Отыграла заря багровым огнем, указав тем цветом ветер на завтрашний день. Но темень ночная в тихости расползалась над землей. Плыла прохлада от реки. Тянула с собой на деревню дымок костров приречных жителей, на воле сготовивших летний свой ужин. Пахло во дворах парным молоком, све- жим сеном и дегтем от колес. Народ с вечерней разминкой готовился лечь на покой. Замирали в постепенных переходах от шумливого дня к затиханью в ночи звуки во дворах и избах. Вдруг, вздымая по улице тяжелую на подъем вечернюю пыль и яростный собачий лай, проскакал на маленькой за- паренной лошаденке длинноногий мужик. На скаку он махал палкой с красным лоскутком. Старостиха со двора увидала. За мужем в избу кинулась: - Ай-да скорей! С красным лоскутом верховой из волости. Стало, за рекрутами. Господи, батюшка, что это нежданно-негаданно... Всю ночь беспокоился народ в низине и на горе у кержаков. К старости- ной избе, в нижней Акгырке, фонарей нанесли. Колыханье слабых огней в густой июльской темноте было беспомощным и тревожным. Мигали в окнах лампы и светцы непривычные в летние ночи в избах. Светил жар неурочно затопленных бабами печей. По деревне ширился, нарастая, разноголосый шум. Визгливый бабий крик, терпкое причитанье старух, заливистый плач перепуганных суматохой детей, глухие возгласы стариков и крепкая брань молодых мужиков. Кержаки на горе к конторе, где жил инженер с постройки железной доро- ги, сбились. У него по проволоке разговор через трубку на стене был. Разъяснял: - Германия получит достойное возмездие! Оч-чень скоро получит! А в нижней части расспросить было некого. Школа с заколоченными став- нями стояла, - учитель на лето уехал. Староста, сдабривая крепким перцем ругательных слов неохотливую медлительную возню свою, шарил в сундуке. Служебную бляху искал. Старостиха тонким жалобным голосом, со всхлипом, нарочного кривогла- зого расспрашивала: - А с кем война-то? Далеко ль угонют? Кривоглазый, почесывая запотевшую спину, отвечал неопределенно: - Ровно с Ерманией, а хорошень не разобрал. Некогда было! Старшина сам меня с крыльца толконул, чтоб без роздыху гнал. Видишь, дело-то ка- кое повернулось: чтоб завтра к полдням в город призывники нашинские. А до городу двести верст. Ни то к полдням, и к ночи не поспеть. Хоть при- каз и на подставных подводах везти. Ну, наши мужицки каки подводы! Да еще в летню пору, в рабочую! - Где поспеть! В волость-то тольки-только могут к завтрему, к полдню. - Ну, так и норовят. Но чтоб в волость обязательно! - И с роду не видано, не слыхано: без проводин перед царской службой, без разгулки. И завыла горьким голосом: - Сыночек ты мой, Митенька! Роженый, хоженый, да куды тебя забирают в ночну пору чижолую? Да на кого ж ты спокинешь супругу молоду-у свою и наследничка своего - дите малое? Сестер, братьев, отца-батюшку и мене, родительницу твою горьку-ую... Страстное, короткое рыдание прервало старухин, тягучий, по обычаю, плач. Настасья билась головой в грудь Митрия, вцепившись пальцами в его опущенные плечи. Митрий смешно поводил шеей, будто теснил воротник. Ста- рался оторвать бабьи руки и нарочито сердитым голосом унимал: - Отцепись! Завы-ыли! Чего раньше смерти отпеваете? Ну-к, собирай на стол. Печь-то выстывает. Айда-те, пеките чего там затеяли! Староста с натугой поднялся от сундука, поглядел на сына замутневшими глазами и буркнул: - Буде, бабы! Айда, давай выпивку. Там сколь-то было? На царску служ- бу с песнями, с гульбой провожать, а у нас один вой. Но ни песен, ни гульбы в эти проводины не было. Уходили без удалости, без храбрящего хмеля царской водочки. Кабака казенного в селе нет, а у шинкарок на всю деревню мал запас оказался. Не дал буйного в напасти ве- селья. Из печек, не в час затопленных, тоже не сладки подорожники вышли. Бабы в горькой слезе стряпали, плохо доглядывали. Солнце встало, подводы со дворов двинулись. Народ на улицу высыпал. Появился в деревне Магара. В длинной домотканной рубахе до колен, в ста- рых грязных портах. Встряхивал сердито блеклой рыжиной волос с мутной сединкой, шел с подводами сбоку. Далеко по дороге надрывный бабий вой стоял. Старик Федот бадожком по дороге стучал, шел рядом с Магарой. Го- ворил ближним на подводах: - Поди, не на долго война! Ничего не слыхать было. Про стары войны загодя слух приходил. Солдатов с этакой спешкой не сбирали. Это так, по- ди, для нутреннего усмирения под царя. Не войте, бабы, как я смекаю, скоро мужики воротятся! А Магара зычным голосом, далеко слышно по подводам, объявил: - На долго война! Народу хресьянского много в русском царстве разве- лось, земли не хватат! Пока весь лишок царь не переведет, война не кон- чится. II. И опять по слову по Магариному вышло. Вторая пашня подходит, а здоро- вые мужики царевым делом маются. В своих хозяйствах бабы, старики, из молодых только телом неправильные, да чужаки нанятые. Которые из богатых откупались-было, но позабирали и их. Хоть не на самую войну, а все от дому. Повитухе Мокеихе акгыровские бабы позавидовали. Вернулся к ней сын по весне. Невысок, узкоплеч, щеки в обтяжку, перхает часто, как давится. А все свой мужик, для хозяйства как никак старается. И не то, что без ру- ки, без ноги. Хиловат, а без видимого повреждения. Низенькая, пухлая бабка Фекла, соседка Мокеихина, часто, вытирая рукой ласковые слюнявые губы, говорила ей слащаво через плетень: - И жить тебе, бабка, только бога благодарить. Сын пришел целехонек, и слуху нет, что заберут. А уж всех позабирали, всех! Старики остались, да совсем трухлявые. Твой-то еще хорошо пыжится. И кралю вон каку без венца заполучил. Ничего, значит еще сок в мужике живет! А то из наших деревенских молодого-то и не увидишь. Все седые, да недоросточки. Когда рази эти казенные жеребцы, анжинеры, дороги постройщики, пройдут, аль пленные, астрийцы эти хилявые. А нашинских соколиков нет. Не-ет! В дру- гих деревнях хучь подранки крепкие, а у нас тоже наперечет. Васька-то, сказывают, на дорогу нанялси? Ай так, на раз взялси за дело? Мокеиха, снимая старенькие порты с плетня, неохотно ответила: - На раз. С бумагой какой-то в участок пошел. В избу поторопилась уйти. Знала и боялась, что на Вирку-молодуху со- седка разговор переведет. Не охота покор людской слушать. Забурлила в степных логах вода. Не берет конь дорогу. Но по холмам есть для пешеходов узкие ненадежные тропочки. Польстился Васька на хоро- шую плату. Письмо от инженера с постройки в участок за восемь верст по- нес. Десятку инженер посулил. Деньги у господ не лежат тишком в кармане, легко шевелятся. Не то что мужичьи несворотные. Очень просто, к десятке еще и прибавит чернявый этот барин. Как начали дорогу строить, вся окру- га от них пользуется. Но что-то больно долго Васьки домой нет. Инженеру, видно, и впрямь дело срочное. Сам на Васькин двор пришел. Мокеиха в окно увидела, из избы навстречу выбежала. Поклонилась искательно в пояс и пе- вучим голосом спросила: - Поди, из-за моего из-за сына потревожились? Ах, ты, господи батюш- ка! Забота вам, видать... По нашей по улице в эдаку грязищу ходить и му- жику-то не охота. Вот грех-то: нету еще его, нет! Уж не гневайтесь! Инженер хмыкнул и форменную фуражку досадливо на голове подвигал. Старуха еще ласковей успокаивать принялась: - Он скоро... Вот, вот вывернется! Он у меня шустрый, зря валандаться не станет. Мигом обернет! Ноженьки-то молодые, резвые. Инженер прикусил черный ус, помедлил и сердито сказал: - Не скажу, чтоб очень резвые. Или утром долго проспал? Если б вышел на рассвете, как обещал, так уж вернулся бы. - И ни-ни, ни нишеньки, никак не проспал. И не сумлевайтесь, право слово, не проспал. Ране петухов вышел. Как можно проспать, коли хорошему человеку посулился? И уже искренней, голосом посуше, погрубей добавила: - Сам, поди, обернуться торопится: издрог, измок и не емши. Василий не только ответ от начальника участка, еще табаку должен при- нести. Инженеру очень хотелось курить, а ни табаку, ни папирос нет. В этой дыре и купить нельзя. Поэтому он злее, чем хотел, старуху оборвал: - Как придет, немедленно пусть ко мне. И осекся. Женщина во двор вошла. Измельчал народ. Красивость женская стала мелка и лукава. От одежды, от старанья зависит. А эта и в узких для нее, линялых обносках городских сановита. Безразличный на них со старухой взгляд кинула. У инженера этот взгляд больших, но не круглых, с жаркой золотинкой, глаз странно в сердце отдался. Точно давно его глаза встретить такой вот взгляд желали. Сразу и надолго, с удивительной щемя- щей радостью запомнил легкую смугловатость, румянец редкой, неяркой краски, губы такие же неяркие, будто не целованные, строгость четких бровей и тускловатую рыжинку коричневых гладких волос. Ноги со двора не пошли. Замялся. Нерешительно, почти смущенно, сказал: - Я, пожалуй, у вас подожду. Вероятно, он скоро придет. Старуха неохотно отозвалась: - А как желаете! Дело-то уж к ночи, должен прийти. Из избы опять та женщина вышла. Полное ведро помоев вынесла. Сказала недружелюбно: - Посторонись, барин, оболью. Старуха спохватилась: - Ну, дак в избу нето пожалуйте. Не красно у нас, да чего же на дво- ре-то стоять? Айда-те, заходите. Чувствовал, что лучше бы уйти, но безвольно за старухой в жилище во- шел. Негромко и с запинкой спросил: - А это что же... Дочь ваша, что ль? Старуха поджала губы. Сказала сухо: - Сынова баба. И, не сдержав злобной горечи, добавила: - Невенчанная. Так держим. Антипа кержака слыхали? Его племянница. Из такого-то дому, на нашу хилость позарилась. К Ваське сбежала. В городу без закону три года валандались. Нынче только недели две как сюда обер- нули. Срамоту-то свою к матери в дом принесли. Теперь может и обзаконят- ся, а сейчас от людей нехорошо. От роду не слыхивала, чтобы в семье в нашей такой срам разводился. Побаски тут всякие про нее, про Вирку-то. Я к тому, что, поди, и вы слыхали? Добрая-то слава лежит, а дурная-то ни то бежит, летом летит. И спохватилась: - Айда-те, проходите, вот тут садитесь. Фартуком смахнула что-то со скамейки перед столом в переднем углу. Шершавой рукой по деревянному чистому столу провела. Унылыми глазами всю тесную низенькую избенку обвела. Прибрана, а все для господина неподхо- дяще. Вздохнула и отошла к сторонке. Инженер сел. Ему хотелось еще расспросить, но стеснялся. Мусолил вялые фразы о дружной весне, расспра- шивал неумело и непонятно о хозяйстве. В глаза обидно лезла деревянная с засаленным лоскутным одеялом кровать. Неужели та строгобровая на ней спит?.. И не одна... Опять встревожился, когда вошла. Почему-то счел не- обходимым пояснить: - Хочу у вас подождать, пока ответ принесут. Я вам не помешаю? Криво, неласково усмехнулась: - Скамейку не просидите, поди. А нам какая помеха? Сняла с полки грубый шерстяной чулок, села спокойно к окну и приня- лась вязать. Старуха работать при важном госте не решалась. Сидела, сло- жив на коленях стесненные праздностью руки. Инженер барабанил пальцами по столу. Ужасно неудобно и стеснительно это молчанье. Кашлянул и неуве- ренно спросил молодую: - Вы не здешняя, кажется? Я не знаю вашего имени... Она посмотрела искоса и засмеялась. От блеска белых зубов, от ясности открытой улыбки юней и проще лицо стало. А у инженера на лице отсветом глуповато-радостное восхищенье. - По-кержацки зовут: Виринея. У нас свои святцы. Чтой-то вы, барин, до меня больно с антиресом? Ты с мамонькой поговори. Она жила дольше и разговору у ей больше. А лучше шли бы вы домой, в чисту горницу, чем в нашем закутке дух наш мужичий нюхать. Принесет Василий что надо, мы к вам доставим. И с новой, чуть лукавой, усмешкой добавила: - Я принесу. - Да, да, пожалуйста. Я за беспокойство заплачу. А то, действительно, долго, пожалуй, ждать. Я далеко живу. Там, на горе. Но вы уж, пожалуйс- та, потрудитесь. Ваш муж, вероятно, вернется усталый, ну так вы, или кто... Пожалуйста, уж принесите, или пришлите. Старался говорить просто, голосом строгим, но глаза волненье и обиду выдавали. Слово "муж" с запинкой выговорил. Виринея учуяла. Бросила ко- сой взгляд на старуху, потом сухо инженеру сказала: - Кто ни на есть, а пакет доставим. Не на даровщинку, - знамо, запло- тите. Эй, погодите-ка! В окно Василия увидела. - Притащился! Чуть ноженьки волокет. Сейчас отдадим, что принес. К двери пошла. На ходу оглянулась и сказала строго: - За эдакую ходьбу и без доставки прибавить надо. Другой и за чет- вертную бы не пошел. Шутка ли, по склизкому берегу да по студеной во- де... Инженер торопливо бумажник вынул, но Вирка ушла из избы. Старухе су- нул пятнадцать рублей. Та назад даже подалась. До испуга обрадовалась. Залепетала льстиво и тоненьким голосом: - Уж мы вам вдругорядь когда расстараемся. Заслужим уж... Покорно благодарим. Когда надо, только кликните. Стояла и кланялась. А сердце к сыну тянуло. Уходил бы барин скорей. Сын, посиневший, издроглый, вошел. И сразу на припечку опустился. Долго в нудном кашле корчился. Меж кашлем невнятно выговорил: - За-адрог. Ви-ирка, отдай барину... Вот пакет, а вот еще... Подмочил немного, в воду осту-у-пился. Затомился новым приступом кашля. С натугой мокроту в кулак выбил. Ин- женер на него не смотрел. Только, когда вошел, худобу и тусклость его с бессознательным успокоеньем отметил. Когда посылал, и не поглядел, что за человек. А сейчас увидел. Мокрый сверток от Виринеи с улыбкой принял: - Ну, ничего. Что ж, трудно по такой дороге сберечь. Тут табак, его просушить можно, а гильзы у меня еще в запасе есть. Ну, письмо тоже раз- берем, немного смазалось написанное, но, к счастью, немного. Спасибо, спасибо! Виринея бровью повела: - Это за табаком в такую дорогу человека гоняли? Покачала головой: - Ну, и нетер

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору