Иннокентий Сергеев.
    Костры



     © Copyright Иннокентий А. Сергеев, 1999
     Email: bunker@softhome.net
     Date: 30 Nov 2000


1



     Костры на улицах ночного города.
     Я  иду, подбирая  с холодного,  сырого асфальта фантики и  набиваю  ими
карманы.
     Кто эти люди, что жгут костры и сжигают портреты? Я никого не ищу среди
них. Я уже давно заблудился в этом городе на этой планете.
     Немного надежды  или немного сна - разве это не  одно  и  то же? Я хочу
лишь немного  надежды,  но не найду ее здесь, и я собираю фантики, веря, что
собрав достаточное их количество, смогу  купить на них  билет,  чтобы уехать
отсюда.
     Я  знаю,  что  поезда  давно  ржавеют  в  депо. Но может быть, это  все
неважно.
     Одна надежда - что это все неважно.
     Что все  как-нибудь  само собой образуется. Или кончится,  все  наконец
кончится, и станет светло, и я буду не здесь.
     Где я тогда буду?
     Не здесь - это где? На какой планете?
     Солдаты  варят  кашу  на походных  кухнях как  в разрушенном  городе  -
солдаты, призванные защитить горожан от войны.
     От дыма першит в горле, и  трудно дышать. Но я смеюсь, потому что пьян,
и потому что мне ничего здесь не нужно.
     Девушка, что сидит у  меня на спине, обвив шею руками, смеется и  машет
рукой  людям у костров, и они приветствуют  ее и называют  по имени,- каждый
раз по-другому.
     А та,  другая, что не устанет  каждый день пересчитывать пустые бутылки
под моим столом, кто она?
     Это все тот же день,  и это все та  же  ночь,  и количество  никогда не
перейдет в качество. Разве что она уйдет от  меня, или эта девушка, наконец,
спрыгнет с моей спины, и тогда я смогу увидеть ее лицо.
     Ведь я даже не знаю, красива ли она.
     Поначалу  я  почти не чувствовал ее  веса,  а теперь мне становится все
труднее  и  труднее  сгибаться,  наклоняясь  к  асфальту,  и  делать  каждый
следующий шаг.
     За тем перекрестком  я упаду, и  она спляшет на мне лихой  танец. И эти
люди будут хлопать ей в ладоши, сидя вокруг своих костров, и подбадривать ее
криками.
     А мои фантики снова  окажутся сором. Или,  как  сказал  апостол  Павел,
дерьмом.
     Но, в отличие от дерьма, они не пахнут, и только это делает их похожими
на  деньги. А еще, кто-то  сказал мне, что на них можно будет  купить билет,
нужно только заново отстроить вокзал  и починить паровозы, но для этого тоже
нужны деньги...
     А еще...
     Я падаю.
     Я лежу  на асфальте, и  на мне сверху  лежит девушка,  которую я еще не
видел в лицо, а вокруг меня горят дымные костры.
     Я неудачно упал - кажется, у меня вывихнута лодыжка, и выбито два зуба.
А еще осколок  стекла  вонзился  мне в щеку,  но я не могу высвободить руку,
чтобы вытащить его.
     Сверху на мне что-то происходит, но я не вижу, что.
     Я  пытаюсь  подняться. Я  должен дойти  до дома,  чтобы под моим столом
стало на  одну  бутылку больше, чтобы в моей памяти стало  больше женщин,  я
должен пойти к стоматологу и вставить  новые  зубы,  когда-нибудь количество
перейдет в качество, и фантики превратятся в деньги.
     Я стаскиваю в память  образы прошлого как обезьян в  зоопарк, но кто-то
портит клетки, груз вины оказывается  неподъемным, и я снова и снова падаю и
каждый раз неудачно.
     Я пренебрег народным искусством  этого города  - падать так,  чтобы  не
ломать кости и не захлебнуться грязью. Я всегда чувствовал себя здесь чужим.
     Я поднимаюсь на ноги. Я иду.
     Я иду в кромешной тьме - никаких костров не было.
     Я  извлекаю  из щеки осколок стекла. В  детстве  мы играли  в  фантики,
воображая, что это деньги.
     Но теперь в это уже никто не верит.
     Я отстал от времени.
     Или эта женщина на моей спине и есть Время?
     Дымные  костры осенних рассветов... Безмолвие вечной зимы... Моя  нация
истекла слезами и кровью.
     Стоило вспомнить о  тяжести, как она вернулась, но теперь эта женщина,-
или уже другая?- гладит меня по голове и не смеется больше. Она сидит у меня
на плечах, и я сжимаю руками ее лодыжки.
     Она всегда за моей спиной, но мне никогда не увидеть ее, обернувшись.








2



     Ее зовут Таня, ей 25 лет, и она очень красива. Мне повезло.
     Мне везет на красивых женщин, жаль только что они уходят прежде, чем  я
успеваю затащить их в постель.
     Кроме той  одной,  которая  занята подсчетом  пустых бутылок. Но и  она
уйдет, как  только  они перестанут прибывать.  Потому  что  ей  нечего будет
больше делать там, где я живу.
     В этом городе, где холодные костры рассветов обозначают прошедшие ночи.
     Или это все та же ночь?
     Теперь  я вспомнил - я познакомился с этой девушкой на вечеринке, но  я
все еще не могу  понять,  зачем  она  притворяется  моим прошлым. У меня нет
прошлого в этом городе, ведь я пришел сюда всего на одну ночь.
     Или это ночь императора Отона, что длится дольше чем век?
     Римляне понимали в смерти больше. Или просто меньше боялись ее?
     Или это одно и то же?
     Ведь это все та же ночь, и это все те же костры.
     И историю  придумали лишь  затем, чтобы  научить нас  ненавидеть  своих
врагов?
     Что же мне делать с моей ношей? Она так сексуальна.
     Впрочем, она уже  слезла  с  моих  плеч  и теперь  идет рядом со  мной,
украдкой потирая  ягодицы. Мы давно уже прошли мимо моего подъезда и, если я
захочу вернуться до завтрака, мне придется долго идти обратной дорогой.
     Но ее это нисколько не заботит. Она весело  болтает, а  у меня слезятся
глаза  от  дыма, но она  уверяет меня,  что это аллергия  на  тополиный пух,
потому что никаких костров не было. Я все придумал, и ей было очень смешно.
     "Но ведь никакого пуха нет",- возражаю я.
     "Конечно",- говорит она и снова смеется.- "Это потому что сейчас ночь".
     У меня  нет денег отправить ее домой на  такси, и  я боюсь спросить ее,
где она живет.
     Как странно, я едва увидел ее, а уже боюсь ее потерять.
     Хотя  знаю,  что  она  все  равно уйдет -  они  все уходят, как  только
выясняется, что карманы у меня набиты фантиками, а не деньгами.
     Но если нет вокзала, и нет вокзальной кассы, то некому сказать мне, что
это не деньги, и меня обманули. Кроме этих глупых женщин.
     И я могу жить надеждой.
     Да и поезда давно заржавели и продолжают ржаветь.
     И все же,  мозги тех  облысевших  сурков,  что  спят в  своих  глиняных
склепах,  отправив с  вечера  самолеты бомбить  детей  в  далекой стране  на
Балканах,  которую  они видели по телевизору,- ведь они не могут  уснуть без
телевизора,- заржавели еще больше.
     Но может ли это быть утешением?
     Моя нация истекла кровью, а Европа все еще кровоточит.
     Кто растопит  жир их  мозгов, которые были созданы чтобы  мыслить?  Кто
разбудит их этой ночью, чтобы они вспомнили, что когда-то родились людьми!
     Или вчерашней ночью. Или завтрашней ночью. Ведь это все та же ночь.
     И Сербия - это новая Герника.
     Но  этой  девушке,  что,  весело болтая,  идет рядом  со мной,  все это
безразлично.
     И наверное, я должен стараться стать похожим на  нее, как она старается
быть похожей на мое прошлое, которого  не было, стать похожим на  отсутствие
себя самого!
     Но она - моя принцесса,  и за нее я  умру. Если бы только  она захотела
меня убить... Но она весело смеется и вспоминает общих знакомых.
     И я  думаю,  зачем я так долго  нес ее на своей  спине,  когда это  так
приятно идти с ней рядом.
     Я больше не смотрю под ноги, ведь фантики - это всего лишь фантики.
     А завтра она научит меня делать из них деньги.






3



     Она ушла.
     Она сказала, что я навожу  на нее тоску, и ей со  мной скучно,  и что я
пугаю ее, а до этого весело смеялась. Но вдруг  умолкла и сказала: "Спасибо,
что проводил".
     И я остался у подъезда.
     Нужно  было  сделать  это  самому, но  они  всегда  опережают  меня.  Я
расслабился  и вновь поверил в чудо, хотя столько раз уже обещал себе  ни во
что больше не верить.
     И в первую очередь женщинам.
     И вот я иду, и ничто не клонит меня к земле, и плечи мои свободны.
     Я  присаживаюсь  на скамейку,  но тут же встаю, чтобы проверить  задний
карман  джинсов - нет ли там денег,  ведь на фантики пиво мне не продадут. И
тогда замечаю, что на скамейке кто-то сидит.
     - Здравствуйте,- говорю я.
     Сидящий на скамейке человек молча кивает мне.
     Я продолжаю поиски. Денег нет.
     Но зато еще есть сигареты. Я могу, наконец, закурить, ведь эта девушка,
которой так  не  нравилось, когда  я  курил,  ушла  и,  наверное,  больше не
вернется.
     Сейчас она ляжет в свою постель, а за стеной ее комнаты  будут спать ее
родители, и больше она не вспомнит обо мне.
     Как это  столько  уже раз было,  и  я столько уже  раз обещал  себе  не
начинать все сначала...
     - Напрасно,- говорит человек, сидящий рядом со мной на скамейке.
     - Что?- вздрогнув, говорю я.
     - Она еще не весь мир,- говорит он.
     - Это я  знаю,- отвечаю  ему  я.- Но от этого не веселее. Остальной мир
еще хуже.
     - Это зависит от того, что вы от него ожидаете.
     - Скоро начнет светать. И будет рассвет.
     - Да. Летом ночи недолги.
     - Слишком поздно, чтобы начинать дискуссию. Давайте лучше покурим.
     - Спасибо, я не курю.
     Я смотрю на него с неприязнью.
     - И вы тоже?
     - Что?- говорит он.
     - Так озабочены своим здоровьем, что боитесь закурить сигарету?
     - Нет,- говорит он.- А впрочем, едва ли я смогу доказать вам обратное.
     Я усмехаюсь.
     - И напрасно,- говорит он.- Напрасно вы усмехаетесь. Между прочим, если
бы сейчас был день, вы бы заметили, что я намного старше вас...
     - Я слышу это и по голосу.
     - Но это еще не все.
     - А мне все  равно,-  говорю я.- Едва ли вы сможете сказать мне что-то,
что поможет мне смириться со всей той мерзостью, что творится в этом мире, и
с тем, что творится вокруг.
     - И с тем, что от вас ушла еще одна девушка?
     -  Та,  что  устроит мне сцену, когда  я вернусь  домой, ничем  не хуже
каждой из них.
     -  Пожалуй,- соглашается он.-  Но что же такого творится вокруг? Я знаю
страны, где дела обстоят еще хуже.
     - Например, в Америке?- говорю я.
     - Ах, вот вы о чем...
     -  Да.  Ведь  я  так верил  в нее, и чем она мне  ответила?  Бомбежками
Сербии? Знаете историю Игнатия Лойолы? Он  был  светским  щеголем, и вообще,
человеком далеким от религии, и знаете, что  отвратило  его от мира?  Он был
страстно влюблен в одну женщину, она же избегала  его. Он, не теряя надежды,
продолжал  ее  преследовать и  добиваться,  и вот однажды... Она  распахнула
перед  ним платье,  и  он  увидел  раковую  опухоль,  разъедающую  ее грудь.
Америка...  Или эта девушка Таня, двадцать пять лет, хочет  стать богатый  и
уехать в Италию или в Москву, или остаться здесь, неважно...
     - Зачем же вы так глупо влюбились,- говорит он.
     - Да  ну  вас!- я выбрасываю окурок и встаю  со  скамейки.- Пойду-ка  я
лучше домой.
     - Осталось только выяснить, где он, ваш дом,- говорит он.
     - Я имел в виду ночлег.
     - В таком случае, спокойной ночи,-  говорит  он.-  Встретимся завтра на
том же месте.
     - Не думайте, что так просто сможете меня смутить.
     - Вам некуда ехать,- говорит он.
     И говорит что-то еще, но, зажав уши, я бегу от него прочь.


4



     Я возвращаюсь к скамейке, но человек, сидевший на ней, исчез.
     Все бессмысленно, как если бы я напился, а я до обидного трезв. Но даже
трезвый, я не хочу возвращаться к той женщине, которая готова меня терпеть.
     Мне не нужна ее жертва.
     Я не хочу терпеть этот мир, я хочу любить его, но как мне объяснить это
тем, кто от рождения умеют лишь жрать, как слепые черви во тьме земли!
     Или любить их такими?
     Я задаю слишком много вопросов.
     Сейчас должно что-то произойти, эта ночь не может кончиться так.
     И,  конечно  же, происходит.  Я заметил, что  этот  город услужлив  как
слуга-идиот. И так же идиотичен.
     Напротив  скамейки, через улицу, на  полной скорости врезается  в столб
большая машина.
     Внезапная   тишина   и  эта  неподвижность   металла   кажутся  пугающе
торжественными.
     Я раздумываю, стоит ли мне подходить, но тут  в машине начинает кричать
женщина. Я подхожу.
     Из машины выходит мужчина.
     - Вы видели?- говорит он мне.
     - Что?
     - Этого столба здесь не было,- убежденно говорит он.- Вы свидетель.
     - Что?- снова говорю я.
     - Его здесь не было,- говорит  он и, обхватив голову руками, садится на
тротуар.
     Я  открываю дверцу машины. Женщина, сидящая на заднем сиденье, бьется в
истерике.
     Я закрываю дверцу.
     - Его здесь не было,- продолжает бессмысленно повторять мужчина.
     - Встаньте,- говорю ему я. Он не сразу, но повинуется.
     - Сейчас мы поедем  ко  мне домой.  Ничего страшного не произошло,  так
только,  слегка  помяли крыло. Мы попьем кофе  на  кухне  и вместе  встретим
рассвет. Для  меня это  будет повод избежать скандала, а вам... Да не все ли
равно!
     Едва ли он меня слышит.
     - Вы слышите меня?
     Он смотрит на меня отсутствующим взглядом.
     - Вы понимаете, о чем я говорю?
     - Его здесь не было.
     - Да, да, его здесь не было. Сейчас мы поедем и выпьем кофе.
     Женщина в машине перестала кричать, и стало тихо.
     - Вы слышите меня?
     Он кивает.
     Я обхожу машину и сажусь за руль.
     Он продолжает сидеть на тротуаре.
     - Идите, чего вы ждете?
     Он садится рядом со мной на переднее сиденье. Захлопывает дверцу.
     Я  поворачиваю  ключ  зажигания,  осторожно  сдаю  назад  и, переключив
скорость, выруливаю на проезжую часть.



5



     - Вы удачно врезались,- замечаю я.
     Он молчит. Женщина на заднем сиденье продолжает всхлипывать.
     - Да?- наконец, говорит он.
     -  Да,-  говорю  я.-  Вы могли  повредить  мотор.  А еще хуже, если  бы
разбились насмерть.
     Женщина плачет. Я оборачиваюсь, чтобы попытаться как-то утешить ее,  но
она с безумным ужасом вскрикивает - я отвернулся от дороги.
     - Да,- говорю я, вернувшись за  руль.- Чувствую,  меня ждет беспокойная
ночь.
     - Вы можете отвезти нас домой,- говорит мужчина.
     -  Ну уж нет,- решительно возражаю я.- Я не намерен менять свое решение
-  в  этом городе и так слишком много неразберихи. Никто не  знает,  что ему
делать и кем  быть, или хотя бы, кем притвориться, а между тем мир катится в
пропасть.
     - Он  из нее и не поднимался,- возражает мужчина.- А этот город не хуже
других.
     - Вы родились здесь?
     - Нет.
     - Я тоже.
     - Но он не хуже других.
     - И не лучше.
     - И не лучше,- соглашается он.
     -  Но  разве вы не  видите,  что Европа,- моя  Европа!- превращается  в
этнологический музей  под открытым небом, а правят этим балаганом  узколобые
янки, которые  только  и умеют,  что делать важный  вид,  изрекая  прописные
истины, и называть это новой наукой. И насаждать ее при помощи бомб и пушек.
     - И долларов,- добавляет он.
     - И блядских долларов,- соглашаюсь я.
     - Это всем  очевидно,- говорит он.- И  с  вашего позволения, это  тоже,
можно сказать, прописная истина. Все об этом знают.
     - И что же?- говорю я.- Вас это не тревожит?
     - Если бы меня  это могло тревожить, вы бы не затеяли этот разговор, не
так ли? Ведь вы, насколько  я понимаю,  пытаетесь отвлечь  меня от тягостных
мыслей?
     - Как зовут вашу спутницу?
     - Елена.
     - Лена,- говорю я.- Мою первую жену тоже звали Лена.
     - Да?- говорит он.
     - Да,- говорю я.- Ничего, успокоится. Скоро приедем.
     - А где вы живете?- спрашивает он.
     - Да мы бы  уже давно доехали,- отвечаю  я.-  Мы несколько раз проехали
мимо. Но я никак не могу попасть на правильную сторону улицы.
     - Не понял,- нахмурившись, говорит он.
     - Что же тут  непонятного,- нервничая, говорю я.- Мы проезжаем мимо, но
по другой стороне улицы.
     - Так вы... Это что, нельзя?
     - Что?
     - Ну, просто подъехать к подъезду.
     - Ну конечно можно,- говорю я и подъезжаю к подъезду.
     Мы выходим из машины.
     Лену мне приходится взять на руки, у  нее подкашиваются  ноги, и она не
может идти.
     Мы поднимаемся пешком на третий этаж, и, осторожно опустив Лену на пол,
я звоню в дверь.
     Ждать приходится долго.
     Наконец,   дверь   открывается,  и   из   темноты   прихожей  раздается
недовольный, так хорошо знакомый мне голос:
     - Кто это еще с тобой?
     - Минуту  терпения,- говорю я, поднимая с пола Елену и входя в с ней  в
квартиру.- Эти люди - жертвы автомобильной аварии.
     Происходит знакомство. Оказывается, моего спутника зовут Евгений.
     Женщина, с  которой я живу, встала  из постели, мы  разбудили ее, и она
смотрит на нас заспанными глазами.
     - Идите на кухню,- говорит она.- Поставьте чайник. Мне нужно одеться.
     Мы проходим на кухню.
     - Может быть, лучше кофе?- предлагаю я.
     - Я бы выпила водки,- тихо просит Елена.
     Я киваю и достаю из холодильника бутылку.
     - А вы?- спрашиваю я Евгения.
     - Я как все,- говорит он.-  Только мне еще  ехать домой, поэтому  лучше
кофе.
     - Да бросьте,- говорю я.- Никто не остановит.
     - С помятым крылом могут  и остановить,- возражает он.- А впрочем, если
вы разрешите нам переночевать у вас, то я выпью со всеми.
     - Значит, кофе,- заключаю я.
     Мы смотрим на друга и начинаем смеяться.
     Я обрываю смех, а он продолжает смеяться, и по его глазам  я  вижу, что
он не может остановиться. У него истерика.
     Я набираю  в рот воды из-под  крана и брызгаю  ему в  лицо.  Получается
плохо, но смеяться он перестает.
     - Спасибо,- говорит он.
     И тут начинает смеяться Елена.
     - Ничего,- говорит Евгений, заметив  мое  движение  в сторону мойки.- Я
сам.
     Он бьет ее наотмашь по щеке ладонью.
     Она перестает смеяться и изумленно смотрит на него. Он на всякий случай
бьет ее еще раз. Потом еще. Кажется, он вошел во  вкус. Я бью  его кулаком в
поддых, и мы все успокаиваемся.
     На кухню входит женщина, которую мы подняли из постели - ее зовут Катя.
     Она смотрит на бутылку водки на столе, потом на меня.
     - Это для гостей,- объясняю я.- Можешь выпить и ты с нами.
     -  Спасибо,- саркастическим тоном говорит она.- Без твоего разрешения я
бы не осмелилась.
     Я приношу из комнаты рюмки и наливаю всем.
     Мы выпиваем.
     Потом выпиваем еще.
     Потом  мы  с  Евгением  закуриваем  и  начинаем решать,  кому  идти  за
бутылкой.  И  тут я  вспоминаю,  что у  меня  есть  еще  одна,  спрятанная в
фортепиано - мне очень не хочется снова выходить на улицу.
     Я приношу бутылку, и мы снова пьем.
     Елена, сославшись на тяжелый вечер, уходит в комнату, и мы  остаемся на
кухне втроем.
     - Значит, так и живете?- говорит Евгений.
     - Да,- говорю я.- Так и живем. Только это не моя квартира.
     -  Это  моя  квартира,-  объясняет   Катя.-  А  зачем  я  живу  с  этим
алкоголиком, знает, наверное, только он один.
     - Я тоже не знаю,- говорю я.
     Евгений вежливо улыбается и наливает всем еще по одной.
     - Ой, нет, я не буду,- с  нарочитой решимостью говорит Катя.- Хотя, раз
уж вы уже налили...
     - Вы хоть понимаете, что происходит сейчас в мире!- говорю я.
     - Да,- говорит Евгений, поднимая свою рюмку и подавая мне мою.- Ночь.
     Катя смеется.
     - Вы такой остроумный,- говорит она.
     - Да,- скромно говорит он.
     -  Вы что,  и  правда, ничего  не понимаете, или только разыгрываете из
себя идиотов?- возмущаюсь я.
     Евгений кивает мне на мою рюмку.
     Они с Катей выпивают.
     - Ведь  это конец мира, прежнего  мира!- не сдаюсь я.- Отныне все будет
диктовать сила, закон растоптан, человеческая жизнь больше не стоит ничего!
     - Да ладно,- отмахивается Евгений.- Так всегда и было. Кто сильный, тот
всегда был и прав.
     Катя смеется