Иннокентий Сергеев
   Марта. Игра в куклы

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Иннокентий А. Сергеев, 1998
     Email: bunker@softhome.net
     Date: 30 Nov 2000
---------------------------------------------------------------


1



     Я живу в Кенигсберге, это мой город, здесь я родился, и называю его так
не потому,  что следую в этом своим убеждениям и готов спорить со всеми, кто
со мной не согласен, а  просто потому,  что так уж я его называю.  По-моему,
город  нарекается именем  лишь  однажды  и  навсегда. Но  если  кто-то хочет
называть этот  город иначе, пожалуйста, я не против. В  имени Кенигсберг нет
ничего, что делало бы его лучше или хуже какого-нибудь другого имени.
     Да  наверное,  и  о самом городе можно сказать то же:  он  не  лучше и,
пожалуй,  не  хуже  других  городов.  Его  историю можно,  конечно,  назвать
необычной, но не менее необычную историю  имеют и другие города. Да  и что в
ней такого  уж необычного?  Люди всегда строили города, разрушали их, теряли
свои и захватывали чужие, отстраивали их заново и перестраивали, что же  тут
необычного? Как  и  другие  города  Европы,  он  видел  и  средневековье,  и
ренессанс,  и  эпоху  буржуазии,  он  пережил  эпидемии  чумы  и  пожары,  и
наполеоновские войны,  и  бомбардировки Второй  Мировой,  переходил из рук в
руки, перестраивался и разрастался. Как и другие города, он - часть истории,
а явления заурядные в историю вообще попадают редко или вовсе не попадают, а
потому всякая крупица истории по-своему необычна и даже  уникальна,  так что
же.
     Нет, право, я не нахожу ничего такого, что делало бы мой город явлением
выдающимся, и  не  могу  понять, что  так  привлекает в нем тех, кто  вдруг,
однажды и впервые попав сюда, видят в  нем  свою  судьбу и  остаются  здесь,
уезжают из мест, где они прежде жили... Пройдитесь по мозаичным мостовым его
улиц - может быть, увидев малиновый цвет этих яблонь, эту  сирень и каштаны,
эти трамваи и  черепичные крыши, услышав мягкий шелест этих древних деревьев
и истошные  крики чаек  у здания биржи над рекой, имя  которой  Прегель,  вы
поймете и увидите что-то, чего не вижу и не понимаю я?
     Что до  меня, то я  живу здесь потому только,  что  здесь  я родился, и
вернулся сюда лишь потому, что ничего такого не нашел в других городах, ради
чего стоило бы  там остаться  и жить, к  чему  стоило бы  стремиться, сделав
достижение этого целью и смыслом своей жизни. Или искать счастья на чужбине,
в иной земле среди  иных народов? Но какое счастье?  И  как искать его, если
даже не  имеешь о нем  ни малейшего представления, и не все ли равно в таком
случае, где его искать?  Или стремиться  к целям  заведомо  ложным,  заранее
полагая   себя  человеком   посредственным?   Но  я  никогда  не  мнил  себя
посредственным человеком, отнюдь.  Я полагал себя  человеком необыкновенным,
не  зная,  впрочем,  в чем  же,  собственно,  состояла моя необыкновенность,
человеком, которому уготована судьба необычная, которой я не ведал еще.
     Я мог бы сказать о себе, что я обычный необычный человек.
     Мы в  чем-то  схожи с  моим  городом,  не правда ли?  Так  вот же, я  и
вернулся сюда.



     Я жил ожиданием и готовил себя к тому, что однажды... Однажды жизнь моя
переменится.  Не  то  чтобы   я  полагал  сегодняшний  день  несущественным,
напротив, я  жадно вслушивался  в этот  мир  и  изучал  его,  я много читал,
пробовал что-то писать, рисовал...  понимая,  однако, что  все это  - своего
рода духовные упражнения, не  более того. Я должен был всегда быть  в форме,
будучи готовым к тому чтобы встретить свою судьбу.
     О  нет,  я совсем не  был глуп,  этакий  умный человек без определенных
занятий.
     Я  жил ожиданием чуда и фантазировал, каким оно будет,  или  какой  она
будет, потому что, наверное, это  будет женщина;  ведь именно женщины делают
нас мужчинами - теми, кем  мы должны  были стать  и  стали, или не стали, но
могли  бы стать... Так написано в  книгах,  а еще в них  написано, что время
никогда и никого не  ждет, даже  тех, кто живет ожиданием. Оно и не ждало. И
конечно,  все было  не так гладко,  как я об  этом  рассказываю, случались и
срывы, и приступы  бесконечной тоски, и метания, пустота и депрессия, и даже
попытки самоубийства, но стоит ли теперь вспоминать об этом.
     Что-то происходило  все эти  годы, я  жил,  окончил  институт, вернулся
сюда, вскоре  женился, устроился на работу, развелся... Потом прошло еще три
года,  и  тоже   что-то   происходило...  появлялись  и  исчезали  знакомые,
увлечения, были какие-то  женщины,  попойки, какие-то поездки  на чьи-нибудь
дачи, но мимолетно, в стране происходили какие-то политические и,  наверное,
вполне исторические события, но все это  было где-то  там, далеко, как у нас
говорят, "в России". Здесь все это было неважно.
     Я жил ожиданием.



     Когда  вот так,  очень долго ждешь чего-то, и вдруг это происходит,  то
даже  не  сразу  понимаешь, что  произошло.  Все случилось  как-то уж  очень
просто,  почти неприметно, словно  бы даже буднично. Я ехал в чьей-то машине
по  городу,-  в  этот  момент  мы  поворачивали  с  Московского  проспекта к
грязно-серой коробке  гостиницы  "Калининград",- и просто  от нечего делать,
почти машинально, проверив кармашек чехла  переднего  сиденья,  я достал  из
него  журнал.  Машину, в которой  я  ехал,  незадолго  до  этого  пригнал из
Германии  парень,  который сидел теперь за рулем,  и  каким-то образом  этот
журнал оказался  в кармашке чехла.  Журнал  был  немецкий, и, не умея ничего
прочитать,   я  стал   просматривать  фотографии,   равнодушно  перелистывая
страницы. И тогда я увидел ее.
     Мой взгляд задержался на этом снимке разве что на секунду, но, долистав
журнал до конца, я, вместо того чтобы тут же засунуть его обратно, почему-то
снова раскрыл его на странице, где был  этот снимок.  На  нем была женщина с
длинными  распущенными  волосами.  Снимок  был небольшой  и даже  не  вполне
четкий, что показалось мне  несколько странным. Ее лицо... Впрочем, я ничего
еще  не  понял.  Только,  выходя  из  машины, спросил: "Можно я  возьму этот
журнал?"
     - А что это?- спросил хозяин машины,- звали его, кажется, Игорь.
     Я пожал плечами.
     - Какой-то журнал. Он был в заднем кармашке.
     - Дай-ка посмотреть,- сказал он.
     Я отдал ему журнал. Он посмотрел и вернул его мне.
     - Да забирай,- сказал он.- Наверное, немец сунул, который продавал, или
просто так оставил. Забирай, конечно.
     И я забрал его.
     Приехав домой, я бросил  его  на диван и тут же уехал в магазин, потому
что у меня кончились сигареты, но я уже знал, почему я забрал этот журнал.
     Я начал догадываться.



     Потом  я  снова  и снова  смотрел на нее  и, наконец,  понял,  что  это
случилось. Так долго я готовил себя к этому, и вдруг оказался как будто даже
не готов и обескуражен.
     Жизнь моя отныне совершенно  переменилась, а я еще даже не  знаю, какой
она  теперь  будет.  Все изменилось так  быстро,  и больше  я не  смогу жить
прежней жизнью, как если  бы этой женщины не  было, ведь  теперь она есть! И
что же мне делать?
     И кто она, как ее имя? Ах, почему я не умею читать  по-немецки! Я  знаю
английский,  когда-то   увлекался  латынью,  пробовал  изучать  итальянский,
французский, но ни разу не  брался за немецкий, так  что у меня даже словаря
нет. Впрочем, это  неважно. Попрошу  кого-нибудь  перевести. Завтра. Сегодня
уже поздно, все спят...
     Но кого попросить? Среди моих знакомых, кажется, нет никого, кто мог бы
помочь. Что же делать?
     В возбуждении я расхаживал по квартире, потом подумал: "Надо что-нибудь
выпить". Выпил немного водки,- у меня оставалось в холодильнике,-  и чуточку
успокоился. Конечно, сегодня уже поздно, а  завтра кто-нибудь переведет мне,
и я все буду  знать,  и незачем сейчас пытаться разгадать эти слова, которые
для  меня  не больше чем набор  букв,  половину из  которых я  не умею  даже
прочесть,  а может, и все.  Кто его знает, как  они это произносят, и  какая
разница...  А если  она немка? Нужно  будет  выучить  немецкий.  Надо  будет
поехать в Германию,  нужны деньги...  Все это не о том,  и вообще,  рано еще
думать  об этом,  ведь я  еще ничего толком не знаю... Господи, что же  это,
Господи, свершилось, Господи!..



     Прошла  ночь.  Уснуть  я  смог  только  здорово  напившись.   Это  было
невыносимо  томительно  -  все  понимать  и  ничего  еще  не  знать  толком.
Проснувшись,  я  первым делом схватил журнал и удостоверился, что  снимок на
месте.
     Я наспех позавтракал,  думая только  о  том, кто же  переведет мне этот
текст.  И вдруг меня  осенило,  что  можно  просто заказать  перевод. Я взял
последние номера рекламных газет и стал обзванивать фирмы. Потом собрался и,
взяв  журнал, отправился по адресу. Через два  с чем-то часа  у меня уже был
перевод. Я решил не читать его, пока  не приеду  домой, и  правильно сделал,
потому что, прочитав его, вести машину я бы, наверное, уже не смог.



     Эта   женщина   на  снимке  сделана  из  силикона.  Такие  производятся
американской  фирмой  и стоят  5000  долларов. Ее можно заказать  по  почте,
указав требуемый цвет волос, глаз, тип лица, ну и все такое...
     Это была  катастрофа. Собственно,  жизнь  моя, только  вчера начавшись,
вдруг разом и кончилась. Все. Вот и все.
     Вот и конец истории под названием "моя жизнь".
     Что же, я родился по ошибке, так что ли? Но этого не может быть, так не
бывает, нет! Но что же тогда?



     Я вышел на улицу.
     Была осень, октябрь месяц, деревья стояли  в убранстве. Ветра  почти не
было,  светило  солнце,  и оно  казалось  каким-то  нездешним,  едва  ли  не
случайным здесь, в этот день, в пустыне холодного бледно-голубого неба.
     Я купил в киоске пол-литровую банку крепкого пива и выпил ее. Потом еще
одну.  Потом я  долго сидел  в каком-то дворе на стволе  поваленного дерева,
глядя в это  бледное небо над крышами, без движений, без мыслей, без ничего.
Какая-то женщина выглянула из окна и что-то крикнула, но не  мне,  а кому-то
другому. Я поднял голову и посмотрел на нее, а она  захлопнула форточку, и я
очнулся.
     Я вернулся домой, прихватив по дороге бутылку водки.
     Не  разуваясь  и  не  заходя в  комнату,  прошел на кухню, сел  и  стал
смотреть, как темнеет за окном во дворе.
     Потом встал, взял чашку, открыл бутылку и стал пить.
     Потом врубил музыку, стал ходить по квартире и что-то орать. Потом меня
рвало. Потом началась истерика.
     Перед глазами все прыгало, но  я  упрямо уговаривал себя, что надо  еще
выпить, и смеялся, хлопая себя по щекам. Ужасно, что я все это помню.
     Утром я, наконец, уснул, сидя на кафельном полу в туалете.



     Когда я проснулся, был день. Я  еще не знал, что буду делать. Мне  было
плохо - я слишком много курил вчера.
     Озарение  пришло постепенно.  Я открыл настежь окно на  кухне и сидел в
куртке, тихонько покачиваясь на табуретке, слушал, как поворачивают с кольца
трамваи, как дребезжат, въезжая на брусчатку автобусы и машины, а солнце уже
скрылось, и наступили  сумерки. Я представил себе осенний лес, мимо которого
я  еду  на электричке, потом море  и песчаные дюны,  потом снова этот лес  и
какую-то  пустынную  площадь, вымощенную брусчаткой, со  старыми телефонными
будками, краска на которых уже облупилась, и вдруг все стало для меня ясно.
     Так и стоит перед моим мысленным взором эта картинка - голубое небо над
красными   телефонными  будками,  телеграфные  столбы  с  проводами,  старая
брусчатка безлюдной площади  и  желтая листва осенних деревьев...  Словно бы
это что-то объясняет.
     Я куплю ее.
     Пока не знаю,  что дальше, но я куплю ее. Нужно будет собрать деньги  и
сделать заказ. А будет ли она живой, или нет, теперь это зависит от меня.
     Ну конечно, она живая, ведь я люблю ее!



     И  не случайно все  произошло  именно так.  Потому что это и  есть  моя
судьба, она не  похожа на другие судьбы, и моя любовь, она  совсем иная, и я
никогда не  смогу пройти с  моей любимой по улице, так что же. Столько людей
ходят по улицам со своими женами или просто подругами и даже не счастливы, и
у меня  была  жена, и я  ходил с  ней по улицам, заходил в магазины, сидел в
гостях, в театре и на концертах, и не был счастлив. И вот теперь я знаю свою
судьбу. Так пусть же она свершится!
     Отныне у меня нет  иной  жизни, как нет у меня иной любви, и эта жизнь,
она вся  впереди. И она  всегда  будет  со  мной.  Мне  просто  повезло  - я
дождался.



     Так кончился этот день, первый день моей новой жизни.
     А на следующий день я начал поиски денег.
     Надо было занять  у кого-нибудь. Но  под что? Ведь будут расспросы. Как
под  что?  Под покупку машины. На машину  могут и дать, ведь  она становится
залогом  того,   что  деньги  я   верну.  Когда-нибудь.  Интересно,  сколько
понадобится времени, чтобы рассчитаться, даже без учета процентов? Хорошо бы
взять  без процентов, как-нибудь по-дружески, хотя это и не главное. В любом
случае,  занимать придется по-дружески, а иначе таких  денег просто никто не
даст.  Значит,  придется  дружить. Не так,  как раньше,  когда я  общался  с
друзьями и знакомыми  лишь тогда,  когда мне  самому этого хотелось. А когда
мне этого не хотелось, я  ни с кем не общался.  Я вел себя с людьми  так или
иначе, но всегда по собственной прихоти, потому что они  ничего  по существу
не  значили  для меня,  и вот теперь  они вдруг понадобились  мне, и  я  иду
просить у  них деньги, и нужно добыть эти деньги непременно, и  я добуду их,
но теперь все будет совсем иначе, и я уже не волен общаться или не общаться,
дружить или не дружить, слышать или не слышать.
     Я мог жить в  замкнутом пространстве, населенном лишь одним  человеком,
имя которого -  "Я Сам", когда я  жил ожиданием своей судьбы,  и  бежать  от
людских голосов, чтобы они невзначай не заглушили того единственного голоса,
который я должен  был однажды услышать.  Когда же это случилось, я больше не
волен был  жить так,  и ничто в  моей жизни уже не  могло  остаться прежним,
потому что это была уже новая жизнь, совсем иная, ее не  было прежде, и вот,
она есть.
     Отныне я не принадлежал себе больше.



     Я  увеличил журнальный снимок на ксероксе и,  наклеив на кусок картона,
повесил  на стену  напротив  дивана.  Теперь  он всегда был передо мной,  ее
портрет,  и засыпая, я  прощался с ней, а  просыпаясь,  говорил  ей: "Доброе
утро!" И улыбался, и она улыбалась мне. Я разговаривал с ней, уже называя ее
Мартой, обещал, что скоро, уже  совсем скоро  я  все сделаю.  И даже когда я
уходил из дома и  не видел перед собой  ее лицо, она незримо  присутствовала
рядом, и я ощущал ее присутствие.



     Она  прилетела рейсом из Копенгагена. Я опускаю подробности того, как я
переводил деньги, - оказалось, что  это не так  просто,  и  нужно переводить
деньги частями, но все это были уже мелочи. В тот вечер, когда я разложил на
полу перед Мартой эти деньги  - пятьдесят  купюр по сто долларов,- я уже мог
праздновать  победу. И  отпраздновал  - купил шампанское,  хотя я редко  пью
шампанское и,  вообще, вино, предпочитая ему  водку, купил торт,  хотя  я не
люблю сладкого, но праздник есть праздник, и у него свои правила и ритуалы.
     В  тот декабрьский день мне  позвонили  на работу с  таможни  аэропорта
"Храброво" и сообщили, что на мое имя пришел груз, и  я могу получить его по
прохождении таможенных формальностей.  Я сказал: "Конечно",- сел в машину  и
приехал  в аэропорт, где,  едва  сдерживая волнение, заполнил все положенные
бумаги и уплатил деньги.



     Потом мы ехали в  город, Марта и я. Она сидела на заднем сиденье,- ящик
не поместился в машину, и мне пришлось извлечь ее из него, а она была совсем
голой, в  одном только кружевном белье. Конечно, следовало подумать об  этом
заранее  и попросить у  кого-нибудь верхний багажник, но о чем-нибудь всегда
забываешь подумать, всего не предусмотришь. Так мы и ехали - я вел машину, а
она сидела на заднем сиденье, и навстречу нам летел коридор темных деревьев.
     Город  встречал  нас,  ни  о чем не  догадываясь и не  зная.  Что ж, мы
победили, и можно было снова идти за шампанским.
     Теперь  я каждый год буду отмечать  этот  день - 20 декабря 1997 года,-
день, когда я внес ее на руках в свой дом.



     Бедняжка,  она была  совсем голая, а  я не  знал  даже,  как определяют
размер женской  одежды,  а  ведь  был  когда-то  женат...  Стал  спрашивать,
узнавать. Потом  отправился по  магазинам. Она должна была быть одета во все
самое  лучшее.  А что сейчас модно?  Вот  интересно, что  сейчас  модно? Или
купить платье классического покроя? Или в стиле рококо, а где его взять? Или
свитер и  трикотажную юбку?  Она  не могла сказать, нравится ей  или нет эта
одежда или та, и я очень нервничал.
     Что-то я  все-таки купил, на первое время,  пока не  узнаю ее ближе, во
что  она  любит быть одета.  Это  потом  уже  мы вместе  листали  журналы  с
выкройками,  и  я показывал  ей  модели и уже знал  точно,  что ей  нравится
больше, что меньше, а что и вовсе не нравится.
     Я  подсчитал,  что  выгоднее  купить  машинку  и  шить  самому.  Так  я
превратился в портного, а теперь уже и в модельера.
     Первой   вещью,   которую  я  сшил  для   нее,  была  длинная  юбка  из
темно-зеленого шифона. Получилась она у меня здорово, но промучился  я с ней
почти неделю. Потом дело пошло быстрее.



     Конечно,  пришлось объяснять, куда делись деньги, ведь, занимая  их,  я
говорил, что собираюсь купить  новую машину. Теперь мне пришлось  объяснить,
что  машину я  разбил по  дороге, такая вот невезуха, и  хорошо еще, что  не
успел  продать свой "фольксваген",  и что  отделался так  легко - подумаешь,
пара ушибов, которые даже не видны под одеждой.  Так что ни машины, ни денег
теперь  у меня  нет,  но  я особо не  огорчаюсь,  дело житейское,  деньги я,
конечно, верну... И зачем нам приходится столько врать!
     Все недоумевали, как можно  было ухитриться так сильно разбить машину,-
не получив при этом  ни единой  травмы,- чтобы бросить ее на дороге, даже не
попытавшись отбуксировать ее домой и поставить в  сервис.  Уговаривали  меня
поехать на  место  аварии,  предлагали помощь, от  которой я как можно более
вежливо, но тем не менее, категорично отказался. По моей версии, разбил я ее
в Германии, ехать туда далеко, да и незачем, и я не поеду.
     Вероятно, на мой счет  тут же  был  сделан  вывод, что я просто дурак и
недотепа,  и денег  мне в  долг давать нельзя,  но  мне  все  это  было  уже
безразлично.
     Неправдоподобность моей  версии была почти очевидна, но я  настаивал на
ней,  и  скоро  все  отступились. Надо было, наверное,  придумать что-нибудь
поинтереснее,  какую-нибудь  холодящую  кровь  историю  с ночным  нападением
бандитов, но я не  подумал  об  этом заранее и сказал  первое, что  пришло в
голову.
     Оказалось,   что  я   о   многом  не  подумал  заранее.   Но  всего  не
предусмотришь, к тому же, все это было теперь уже неважно.



     А потом  мне неожиданно  предложили  работу, это  было уже  перед самым
Новым  Годом.  Позвонил мой приятель Эдик и  сказал, что Саша,- тот самый, у
которого я занял деньги,- просил передать мне, что одним его знакомым  нужен
человек с машиной, и место вроде бы неплохое, только нужно позвонить срочно,
лучше  прямо сейчас.  Я сказал: "Спасибо",-  и  записал телефон. А на другой
день позвонил Саша и поинтересовался, позвонил ли я уже по этому телефону. Я
сказал, что нет еще, но сегодня  же обязательно позвоню. Он нервничал, и его
можно было понять, ведь теперь, при отсутствии  машины, на которую я занимал
у него  деньги, мой долг как бы лишался  залога, а ведь он  догадывался  или
знал по слухам,  что зарабатываю я не очень-то много, и все шло к тому,  что
денег своих