ДО САМОЙ СУТИ

Жорж СИМЕНОН
Перевод с французского: Э. Л. Шрайбер






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


1

     Он держит стакан в руке, рассеянно поглядывая на донышко, где еще осталось немного почти бесцветного виски. Со стороны может показаться - да так оно и есть на самом деле, - что он оттягивает удовольствие допить последний глоток. Сделав наконец это, он еще с минуту смотрит на стакан. Он не решается опустить его на стойку и чуточку - на два-три сантиметра - отодвинуть от себя. Билл, бармен, немедленно уловит сигнал, хотя с виду и поглощен игрой в кости с ковбоями: он начеку, всегда начеку, особенно с таким клиентом, как Пи-Эм.
     Здорово это организовано. Все выглядит случайным, жесты ваши как нельзя более невинны, а в конечном счете можно напиться незаметно для себя и окружающих.
     В этих знаках, которые понятны посвященным в любой стране мира, есть нечто масонское.
     Что делает, например, Билл, когда Пи-Эм заказывает первый стакан или, вернее, когда эти слова то ли от скуки, то ли случайно срываются у него с губ? Он вполголоса спрашивает:
     - Двойное?
     Тон у него, скорее, утвердительный. Само собой разумеется, джентльмен не пойдет в "Монтесума-бар" пить одинарное виски. Больше того, Билл вообще не ждет, пока с ним заговорят. Вы входите, взбираетесь на высокий табурет, и Билл или любой другой бармен с понимающей улыбкой протягивает руку за бутылкой вашего любимого бурбона, виски для знатоков.
     Пи-Эм достаточно чуть-чуть подвинуть стакан, но он воздерживается, грузно соскальзывает с сиденья и направляется в туалет.
     Он не из тех, кто в субботний вечер теряет контроль над собой. А в долине немало таких, у кого на неделе не одна суббота.
     Чувствует он себя хорошо. В голове, правда, слегка шумит, шаг несколько неуверенный, но Пи-Эм убежден, что никто ничего не заметит. В туалет же он идет, чтобы посмотреться в зеркало и решить, можно ли себе позволить еще один, последний стаканчик.
     - Хэлло, Пи-Эм!
     - Хэлло, Джек...
     Парень мирно восседает на стульчаке в одной из кабинок без дверей. Как и у Пи-Эм, на голове у него ковбойская шляпа. Оба в белых рубашках, без пиджаков - так, впрочем, одеты все посетители бара, весь город. Большинство ходит с открытым воротом, но Пи-Эм - в галстуке, который не снимает даже на ранчо: он всегда любил известную строгость в одежде.
     - Уже льет?
     - Еще нет.
     - Ничего, польет, и вовсю!
     Скоро полночь. Весь вечер сверкает молния, со стороны Мексики доносятся глухие раскаты грома.
     Пи-Эм разглядывает себя в тусклом зеркале. Жирком оброс, но не слишком. Лицо желтоватое, но это из-за плохого освещения. В баре, где абажуры цветные, оно, напротив, кажется конфетно-розовым. Мешков под глазами нет. Ну так как? Выпить последний на дорожку?
     Джек, не слезая со стульчака, продолжает:
     - Сколько еще человек в игре? Я-то ставил на восьмое июня. Поторопился!
     - Я - на четвертое июля. Тоже поспешил.
     Затее уже год. До нее додумалась местная ногалесская газетка, листок, издающийся в городишке, североамериканская часть которого насчитывает едва семь тысяч жителей.
     Когда приближается время дождей и термометр неизменно стоит на 105° <По Фаренгейту (40,5° по Цельсию).>, когда асфальт плавится и люди на улицах с трудом волочат ноги, а владельцы ранчо спрашивают себя, не пора ли, как в некоторые годы, перегонять скот в Нью-Мексико или Неваду - здесь-то пастбища выгорят, - газета устраивает своего рода конкурс.
     Участники подают записки с предлагаемой датой начала дождей, и сводная таблица выставляется в витрине.
     Сейчас там осталось четыре-пять фамилий, не больше: Пи-Эм сам видел это по дороге в бар.
     - Первой, по-моему, идет какая-то женщина. Забыл, как зовут.
     Пи-Эм причесывается: он никогда не забывает сунуть в карман гребешок. Потом возвращается в бар, и Билл сразу видит, что нужно протянуть руку за бутылкой.
     Пи-Эм неизменно сидит на одном и том же месте, в конце стойки, где она делает поворот: это создает впечатление, будто он здесь председательствует. Он вообще держится несколько особняком. Те, кто наезжает сюда из долины, чаще всего сбиваются кучками, говорят в полный голос.
     Пэтрик Мартин Эшбридж запросто, хотя и уважительно пожимает на ходу руки, обменивается с каждым несколькими словами, но, в сущности, всегда остается чуточку на отшибе.
     Из чувства собственного достоинства? Пожалуй. Но еще и по склонности. Точно так же он любит в субботний вечер уходить одним из последних. Бар почти пуст. Пи-Эм хорошо тут, на своем табурете, со стаканом в руке, и Билл в перерыве между двумя клиентами обязательно подходит поболтать с ним.
     Билл поднимает голову.
     - Началось!
     Кажется, что в крышу внезапно угодил заряд дроби.
     Кто-то встает, приоткрывает входную дверь, и в уличной тьме виден тротуар, полосуемый длинными серыми штрихами дождя.
     - Ну и взбухнет теперь река!
     Надо ли Пи-Эм позволять себе последний стаканчик?
     Но мысль об этой влаге небесной подогревает его. К тому же бармен добавляет:
     - Похоже, мы несколько дней вас не увидим.
     Так бывает. Жители долины отрезаны от шоссе речкой. Большую часть года русло ее пересыхает, но стоит ливням хлынуть с мексиканских гор, как она вздувается за одну ночь, порой за час, а то и быстрее. Моста нет.
     Если вода поднялась не слишком высоко, через речку кое-как перебираются в машине или, на худой конец, верхом, когда дно слишком уж завалено камнями. Но можно и застрять дней на десять с лишним по ту сторону Санта-Крус.
     Не из-за этой ли перспективы Пи-Эм так подмывает махнуть за проволоку? Он представляет себе, как выглядит сейчас, сидя между двумя бутылками: лицо раскраснелось, зрачки расширены, глаза блестят. Пи-Эм поеживается: таким он себя не любит.
     - Кое-кому, - говорит бармен, - завтра будет трудновато возвращаться.
     Особенно ковбоям. Выбравшись субботним вечером в город, они обычно торчат там до утра.
     Пи-Эм не может задерживаться так долго. Тем хуже.
     Он все-таки махнет. Пи-Эм вытаскивает из заднего кармана брюк несколько долларов - у него всегда при себе целая пачка - и направляется к выходу, ступая куда неуверенней, чем предполагал. Но он уже смирился: стоит вбить себе в голову, что ты пьян, и от этой мысли не отделаешься. Два шага по тротуару под проливным дождем - и рубашка тут же прилипает к телу. На ощупь, чуть медленней, чем полагается, он вставляет ключ зажигания. До проволочной изгороди, разделяющей город (половина - Соединенные Штаты, половина - Мексика), не больше ста метров. Пи-Эм сбрасывает газ, тормозит.
     Рядом с машиной вырастает чей-то силуэт. Это чиновник иммиграционной службы. Документов не спрашивает.
     Очевидно, узнал водителя.
     Странное дело: даже в дождь, когда стираются все контуры, вы все равно ощущаете контраст. Миновали изгородь, проехали самую малость, и вам уже кажется, что вы попали в какой-то необычный, сомнительный, запретный мир.
     Там, где только что был Пи-Эм, все внушает спокойствие и уверенность: широкая улица, привычные витрины, чистый тротуар, бары уже закрыты, кроме двух.
     А здесь идет какая-то таинственная суетня. Под ливнем за полночь всюду снуют подозрительные фигуры, на порогах домов торчат люди, торговцы зазывают вас в лавки, где продают спиртное и сувениры. По разбитой мостовой уже катятся желтые ручьи; в каждом темном углу угадываются теплые человеческие тела, жесты, перешептывание.
     Все-таки он поедет. Не потому, что у него легко на душе: с легкой душой он никогда этого не делает. Поедет, может быть, из-за последнего стакана виски, воскресившего перед ним некие смутные образы, может быть, что вероятней, из-за дождя: с его началом на Пи-Эм как бы подуло ветром воспоминаний.
     Ехать приходится по улочкам, которые, извиваясь и петляя, взбегают на холм; чередование света и тени приобретает особый смысл, обнаженные руки делают вам знаки, женщины без опаски суются под самую машину.
     Пи-Эм знает, что всю обратную дорогу его будет подташнивать от омерзения. За баранку он возьмется так, словно боится ее выпачкать, постарается не трогать лицо руками и держать сигару не за тот конец, который суют в рот.
     Вода хлещет отовсюду. Стеклоочистители работают толчками. Когда Пи-Эм спускается с холма, из-под колес бьют фонтаны грязной воды.
     Ему хочется вымыть руки и остановиться для этого у "Подземелья" - мексиканского ресторана с колоссальным баром, куда клиентов-американцев пускают всю ночь. Но он проезжает мимо и мельком видит за окнами музыкантов в опереточных костюмах и пестрых сомбреро: они расхаживают со своими гитарами между столиков. Зайдя, придется выпить, а выпив, Пи-Эм теряет осторожность за рулем.
     К тому же у себя в долине он - помощник шерифа, как почти все приличные люди - владельцы ранчо.
     Иные, впрочем, плюют на это и гоняют машину так, что недолго без головы остаться.
     Люди не понимают одного: он - человек совестливый. Вот именно! Пи-Эм уже с минуту подбирал нужное слово. Можно бы, конечно, сказать просто - порядочный человек, но этого мало. Даже выпив, он не перестает следить за собой: например, сходил и посмотрелся в зеркало, прежде чем позволить себе последний стаканчик бурбона. Потом, правда, съездил наверх, но...
     Пи-Эм горько улыбается в темноте машины, где впервые за много месяцев дышится по-настоящему легко.
     Он себя знает. Он не то что некоторые его знакомые - те, попадая наверх, предаются самому грязному распутству.
     Интересно, Нора уже дома? Нет, маловероятно. Она наверняка выпила больше, чем он. Она никогда не показывает, что пьет. Просто поехала на бридж к Кейди, через два ранчо от их собственного. Сегодня ее свободный день. Только вот у Кейди, как и всюду, ваш стакан недолго остается пустым. А за игрой не замечаешь, сколько выпито.
     Впрочем, какое это имеет значение? Охота ему придумывать себе лишние заботы! Пи-Эм минует Ногалес. Бар Билла закрыт; стало быть, пошел второй час ночи. Они с Норой будут дома почти одновременно. Если она вернется позже него, он выпьет стакан пива: после бурбона оно освежает. Сейчас он едет недалеко от Санта-Крус, которая змеится справа, и ему слышен характерный шум, указывающий, что река уже вздулась.
     Впереди медленно тащится другая машина, но Пи-Эм не идет на обгон - боится, как бы не занесло. Между тем ему не терпится попасть домой. Чтобы выпить пива? Или из-за Норы? Нет, просто хочется вымыть руки, принять горячий душ, намылиться с ног до головы.
     Обычно на дорогу до ранчо уходит полчаса; из-за грозы и этой едва ползущей машины он тратит почти час.
     Сквозь пелену дождя он еле-еле различает белые столбы, означающие, что надо сворачивать вправо: шоссе подведено не только к его ранчо - ко многим. Через двести метров путь преграждает Санта-Крус, и фары озаряют катящуюся массу воды, которая уносит с собой обломки и мусор.
     Уровень ее еще невысок. Пи-Эм едет вброд, и машина с трудом карабкается на другой берег. Пожалуй, было самое время. Еще час-два - и больше не переберешься.
     За изгородью из колючей проволоки угадываются силуэты лошадей; перед самыми колесами дорогу перебегает игуана, желтая и как бы прозрачная.
     Справа, на порядочном удалении, завеса деревьев и за нею огни - дом Кейди. Игра, видимо, еще продолжается.
     Окна Нолендов тоже освещены, но так у них почти каждую ночь. Любопытно все-таки, что он не встретил их машин у реки. Они наверняка выжидают, чтобы вода поднялась повыше. Начало дождей пропускать не принято. Скоро, выпив, сколько им надо, они и сегодня явятся любоваться разливом.
     Он с Норой тоже, вероятно, поедет.
     Пи-Эм сворачивает влево. Тут есть проезд, хотя и скверный: эту дыру все время заделывают, а она опять образуется. Надо только ее не пропустить, потом еще раз повернуть и дальше прямо в ворота. Ворота гаража открыты. Их вообще обычно не запирают. Пи-Эм закатывает машину, затем снова возвращается - забыл выключить синие ночные лампы. Теперь домой. Он достает карманный фонарик, но не успевает осветить дорогу, как его окликают:
     - Пэт!
     Здесь никто, даже Нора, не зовет его Пэтом. К нему так не обращаются уже лет десять, нет, двадцать. Да и в те времена, когда Пи-Эм был совсем молод, он терпеть не мог этого уменьшительного имени.
     Странно: голос знакомый, а вот чей - никак не сообразить. Сердце у Пи-Эм сжимается, как в минуты большого испуга, но он еще не отдает себе отчета почему.
     Рядом кто-то есть. Из темноты выступает силуэт человека, даже не пытающегося укрыться от ливня. Нет, это не злоумышленник. Человек стоит неподвижно, опустив руки по швам. Пи-Эм чувствует в этой позе нечто смиренное и вместе с тем угрожающее, вернее, в ней есть какое-то нечеловеческое безразличие. Даже нищие в мексиканской части Ногалеса и те сейчас стараются укрыться в подъездах.
     Пи-Эм уже все понял. Это немыслимо, и тем не менее это так. Ему тоже хочется произнести имя, уменьшительное имя, но он не осмеливается и лишь испуганно води г вокруг глазами: с минуты на минуту сверкнет фарами машина Норы.
     - Как ты выбрался?
     - Мне бы поесть. Это можно?
     - Кто-нибудь в курсе?
     - Нет. Одна Эмили.
     - Ты ее видел?
     - Я заехал к ней в Лос-Анджелес.
     - И никто...
     - ..никто меня не опознал.
     Еще в дверях гаража Пи-Эм достал из кармана ключи.
     В доме две постоянные прислуги, но по воскресеньям они уходят. Дверь совсем рядом, метрах в двух-трех. По голове и плечам обоих мужчин струится вода. Пи-Эм словно прирос к месту, другой тоже выжидает - боится настаивать.
     - Как тебе удалось добраться сюда?
     - Разными способами. Эмили отдала мне всю свою наличность. Ехал автобусами. В Фениксе два дня работал в аптеке-закусочной. Потом голосовал.
     - Адрес мой взял у Эмили?
     - Да.
     - А как разыскал дом?
     - Я тебя уже пятый час жду.
     - С соседями разговаривал?
     - Не беспокойся. Ни с кем.
     - Как же ты все-таки разыскал дом?
     Дверь совсем близко, толкни рукой - и они под крышей, но он все еще не решается шагнуть вперед. А ведь знает: Нора не должна видеть, как они разговаривают под дождем, а темноте. Пи-Эм по-прежнему держит в руке фонарик, но луч его направлен в землю.
     - От Эмили я узнал, как называется твое ранчо и что находится оно в Тумакакори, между Тусоном и границей.
     - Это она надоумила тебя ехать сюда?
     - Нет. Из машины, которая меня подобрала, я вылез у бара, к северу от шоссе.
     - В баре расспрашивал обо мне?
     - Сперва попробовал тебе дозвониться, но никто не ответил.
     Пи-Эм вздрагивает. Что было бы, окажись Нора дома и возьми она трубку!
     - Тогда я спросил у хозяйки, не очень-то любезной особы, знает ли она ваше ранчо. Фамилии твоей не назвал. Словом, сделал вид, что ищу работу.
     - Что она ответила?
     - Что попробовать можно, только люди у тебя долго не задерживаются. Я пошел наугад, хотя уже стемнело. Очень есть хотелось.
     Тон у него с самого начала ровный, беззлобный, терпеливый, но и не униженный. Помедлив еще с минуту, Пи-Эм наводит ему на лицо луч фонарика.
     Чего он, собственно, ждал? Лицо как лицо: не слишком худое - черты еще не заострились, взгляд живой, на щеках никакой щетины - тревожной приметы бродяг.
     - Эмили дала мне бритву. В Тусоне, перед самым вечером, я успел привести себя в порядок.
     Как и Пи-Эм, он в белой рубашке; брюки, несмотря на дождь, выглядят вполне прилично.
     - Что думаешь делать?
     - Прежде всего - поесть. В Тусоне я остался без денег. Дурацкая история! Завернул последние несколько долларов в носовой платок и обронил. А может, просто вытащили при высадке из автобуса.
     Смешок у него сухой, короткий, незнакомый Пи-Эм.
     - Идем.
     Пи-Эм отчаянно подмывает переменить решение. Что если отвести его в конюшню, притащить туда еды и сказать, чтобы уходил ночью, пока Нора...
     - Потом переправишь меня в Мексику, Милдред с детьми уже там.
     - Где?
     - В Ногалесе. Ждут меня.
     - Ты сказал, Милдред...
     - Да.
     - Заехал к ней в Айову?
     - Нет.
     - Когда же вы договорились?
     - На свиданиях. Больше я не мог. Я должен жить с ними.
     - Но...
     - Я голоден, Пэт.
     Пи-Эм поворачивает наконец ключ в замке, и делает это тем более торопливо, что в стороне ранчо Кейди, кажется, зашумели машины.
     - Ты не женат? Эмили говорит...
     - Моя жена вернется с минуту на минуту.
     Он включает свет. За противомоскитной сеткой большой прохладный холл, дальше гостиная с просторными креслами - Пи-Эм всегда мечтал о таких.
     - Идем.
     Прежде чем проследовать на кухню, он еще раз выглядывает за дверь. Так и есть. От дома Кейди отъехали три машины, и все три направляются к реке.
     - Вот что. Не зови меня больше Пэтом.
     - А как надо?
     - Здесь я для всех Пи-Эм.
     Ему нравится, когда его так называют. Еще мальчиком он прочел, что нью-йоркские воротилы - банкиры, бизнесмены - требуют, чтобы их называли по инициалам.
     - Что ты скажешь жене?
     - Не знаю. Вернись я пораньше, я переправил бы тебя еще сегодня.
     - В Мексику?
     Гость бледнеет. Он даже забывает заглянуть в холодильник, откуда Пи-Эм извлекает пол-окорока. На полках есть и кое-что другое - пиво и эль в бутылках. Пи-Эм в свой черед испытывает замешательство и поскорее захлопывает дверцу.
     - Сейчас принесу воды. Придется подождать. Сегодня переправить тебя невозможно.
     - Почему? Там же Милдред с детьми.
     - В гостинице?
     Пи-Эм опять становится не по себе. Вдруг она зарегистрировалась под своей фамилией?
     - Нет. Ей пришлось снять комнату.
     Гость ест ветчину. Держит в руке толстый ломоть, но глотает с видимым усилием.
     - Вода прибывает. Боюсь, что на обратном пути уже не смогу перебраться через реку.
     Эх, будь у него несколько часов в запасе! Хоть час! Но вот-вот вернется Нора. И, возможно, привезет с собой приятелей, чтобы пропустить по последней. Так она часто делает.
     - Не задавай вопросов. Ты уверен, что тебя не опознали?
     - Как бы я в таком случае попал сюда?
     Это ясно. Глупо было спрашивать.
     - Здесь обо мне известно? - осведомляется гость. - Твоей жене, например?
     - Нет.
     - Так и предполагал.
     - По-твоему, лучше, если бы я ей рассказал?
     По временам голоса ожесточаются, но гость всякий раз берет себя в руки, хотя по-прежнему без малейшего оттенка униженности.
     - Ты без поклажи?
     Пожатие плечами.
     - За кого же тебя выдать? Погоди, погоди... Друг детства. Словом, старый приятель.
     - Хорошо...
     - Человек, которого я давно потерял из виду.
     - Да...
     - Самое трудное - объяснить, почему ты без машины.
     - Извини.
     - Так или иначе придется назвать причину твоего появления.
     - Знакомый...
     - Вот именно! Знакомая семья ехала в Мексику.
     А ты взял да заглянул ко мне на часок-другой.
     - Так и скажу.
     - Минутку. Твои ждут тебя в Ногалесе... Нет! Там им пришлось бы остановиться в гостинице, у них был бы адрес, значит, отсюда им можно было бы позвонить.
     Колени Пи-Эм беспокойно подрагивают, и он вслушивается в грохот ливня, пытаясь различить шум машины. Он совершенно трезв. Да и не был пьян. Однако от него, разумеется, пахнет спиртным, и он избегает приближаться к спутнику.
     - Вода прибывает. Завтра, может быть, спадет.
     В этом случае проскочим.
     - Как?
     - Там видно будет. Да не перебивай ты меня!
     - На границе, должно быть, уже получили мои приметы и фотографию. Я думал, горами...
     - В горах конные патрули.
     - Давеча ты сказал...
     - Вот и она. Называть я тебя буду... Минутку...
     Эрик. Эрик Белл.
     - Как хочешь.
     - Меня зови Пи-Эм. Запомнишь?
     - Конечно.
     - Объедки брось сюда... У нас есть комната для гостей. Ты...
     - Что?
     Вопрос, который хотел задать Пи-Эм, застревает у него в горле, а время поджимает: моторы шумят уже совсем близко.
     - Ты... С тех пор