А. СКАЛДИН


                СТРАНСТВИЯ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ НИКОДИМА СТАРШЕГО

                    О Скалдине и его романе (В. Крейд)

  Неудивительно ли, что один из самых острых и ярких романов, написанных в
двадцатом веке, более семидесяти лет остается практически непрочитанным, а
его автор предан забвению? Именно такая судьба постигла книгу Алексея
Скалдина - необыкновенную уже потому, что она представляет собою
завершение и эпилог всей русской дореволюционной прозы. Этот роман
увлекателен, таинствен, мистичен, независим от привычных литературных
традиций, глубок, артистичен, философичен, и, сверх всего, это последний
шаг прозы серебряного века, последняя его вершина. Но никогда не
переиздававшаяся, эта книга на протяжении лет оставалась известной лишь
малой горстке в основ-ном молчаливых ценителей.
  Все-таки следует уточнить хронологию, особенно когда речь идет о чем-то
самом первом или самом последнем. К тому же роман Алексея Дмитриевича
Скалдина содержит предсказание о "надвигающихся событиях"- Не были ли они
предсказаны постфактум? У нас есть две отправные точ-ки. Во-первых,
"Книжная летопись", которая зарегистри-ровала поступление "Странствий и
приключений Никодима Старшего" в Книжную палату между б и 13 ноября 1917
года. Во-вторых, дарственная надпись автора на экземпля-ре, который он
подарил великому поэту: "Дорогому Александру Александровичу Блоку. А.
Скалдин". Рукою Скалдина поставлена дата: 20.10.17. А в конце книги - тем
же почерком: "Адрес автора: Гороховая, З". Адрес, надо ска-зать,
примечательный - как раз напротив дома, в кото-рый по выходу книги в свет
начала вселяться только что созданная чека. Словом, роман о бесах писался
у окна с ви-дом на будущий бестиарий. Роман был закончен в 1917 году.
Буквально за несколько дней до Октябрьского переворота он был отпечатан
скромным тиражом (3000 экз.), и, види-мо, экземпляр тут же подарен Блоку,
к которому Скалдин относился с истинным, пиететом.
  Об авторе "Странствий и приключений Никодима Старшего" известно на
удивление мало- Родился он на Волге. предположительно в Тверской губернии
в семье крестьянина в 1885 году- Пятнадцатилетним подростком попал в
Пе-тербург. Устроился рассыльным в крупной коммерческой фирме.
Заинтересовался языками, научился читать по-французски, немецки,
итальянски, изучал древнегреческий и читал в подлиннике классиков, в
особенности же Эсхила. Одно время занимался в университете, но неизвестно,
когда именно и закончил ли курс обучения. Около 1910 года он стал
директором той фирмы, в которой начинал мальчи-ком на побегушках.
  К тому же времени относится сближение Скалдина с петербургскими
литературными кругами. В начале 1910 года он уже постоянный посетитель
"башни" Вяч. Иванова. Гостивший здесь в течение нескольких недель А. Белый
писал в своих мемуарах: "Из частых на башне запомнились Е. Аничков,
Бородаевский, Н. Недоброво, Скалдин. Чеботаревская, Минцлова, Юрий
Верховский, Пяст..."
  Имя Анны Рудольфовны Минцловой в этом списке обра-щает ни себя особое
внимание. Говорили, что она - антро-пософка, последовательница Штейнера.
Сама же она утвер-ждала, что не может быть последовательницей, ибо равна
Штейнеру. Как и Минцлова, вскоре ставшая духовной наставницей Вяч.
Иванова, Скалдин был мистик, и этого нельзя не иметь в виду, читая
"Странствия и приключения Никодима Старшего".. Десятые годы ознаменовались
мощ-ной волной мистицизма в России, и литература серебряного века
оказалась в известной степени причастной к подъему этой волны, ее размаху
и энергии. "Поэзия символистов, - писал редактор "Аполлона" С. Маковский,
- искала выход в мистике посвятительного знания. Она тяготела к своего
рода жречеству, не литературному только, а действенно-му. Поэты зачисляли
себя в ряды - кто масонов, кто штейнеровцев, кто мартинистов. Вячеслав
Иванов, несом-ненно, принадлежал к тайному обществу..." К эзотериче-ской
группе принадлежал и Скалдин, хотя данные, которы-ми мы располагаем, не
позволяют с несомненностью ска-зать, к какой именно.
  Скалдина связывала с Вяч. Ивановым ("наиболее куль-турным человеком в
России", по словам Бердяева) много-летняя дружба. Благодаря Иванову
Скалдин сразу же вошел как "свой" в избранные литературные круги и свел
знаком-ство со многими посетителями "башни" на Таврической улице,
сближаясь, однако, по большей части с теми, кто был от природы расположен
к поиску посвятительного знания. На А. Белого он произвел неизгладимое
впечатле-ние.
  Через два года Белый писал Блоку о необходимости сбли-жения "немногих"
москвичей и петербуржцев. "Этими не-многими считаю тебя, Вячеслава, Пяста,
Скалдина". И за-тем он добавил еще три имени с оговоркой: "Может быть,
Недоброво, может быть, Сюннерберга, Аничкова". Описы-вая свою жизнь на
"башне", А. Белый вспоминал в "Начале века", что к нему постоянно
"забегали" Пяст, Княжнин, Скалдин.
  К тому же периоду относится и знакомство с Блоком. Скалдин собирался
прочитать в Религиозно-философском обществе реферат под названием "Идея
нации". Совет общества забраковал доклад "как реакционный". Блок же был
удивлен глубиной мысли в этой рукописи Скалдина и дважды прочел доклад.
Идеи Скалдина он назвал откры-тием. И в этом для него состояло
принципиальное различие двух родов мысли. В одном случае творческий
человек, размышляя, создает нечто - пусть новое, но оно является лишь
созданием ума. Во втором случае человеческий разум открывает то, что есть.
Блок придавал значение этому различию между тем, что "открыто", и тем, что
"со-здано". Вскоре Блок писал матери: "На днях у нас очень долго просидел
Скалдин - совершенно новьш и очень инте-ресный человек".
  Тем не менее Скалдин не стал близким другом Блока, какими были на
протяжении времени Пяст или Городецкий, Евгений Иванов или Зоргенфрей. Как
и многие современни-ки, Скалдин переоценивал мистические интересы Блока,
хотя сам Блок в своих письмах, а возможно, и в разговорах со Скалдиным,
давал ему понять, что они живут в смеж-ных, но все-таки отделенных
реальностях. С большим опозданием посылая ответ на одно из писем Скалдина,
Блок признается: "Не отвечаю я Вам потому, что нахо-жусь совсем в другом
круге идей и переживаний, чем те, о которых говорит Ваше письмо, для меня
дорогое".
  Впрочем, встречи, хоть и, нечастые, продолжались, и Блок имел возможность
наблюдать рост этой незауряд-ной личности. О многом может нам сказать,
например, лаконичная запись от 15 ноября 1912 года в дневнике Блока:
  "Скалдин (полтора года не виделись) совершенно переменил-ся. Теперь это -
зрелый человек, кующий жизнь. Будет крупная фигура". Такое же впечатление
он оставлял и в других людях, с которыми готов был держаться более
открыто. Знавший его на протяжении семи лет Г. Иванов вспоминал о нем:
"Человек он был расчетливый, трудолю-бивый, положительный. Если Россия
действительно когда-нибудь будет крестьянской республикой, такие, должно
быть, будут в ней министры и по внешности, и по складу ума... Эсхил в
подлиннике - Эсхилом, но это так, посто-ронне, форма. Главное же - "свое",
с Волги, где ребята .купцов топором рубят и спасаются в скитах и продают
(вот те крест!) тухлую рыбу с барышом. Все это было собрано в С., как в
фокусе, хотя держался он европейцем, порой даже утрируя".
  Знакомство Скалдина и Г. Иванова состоялось в марте или начале апреля 1911
года. Встретились они в редакции литературного журнала "Гаудеамус", в
котором оба печа-тали свои стихи. Журнал выходил под редакцией Владими-ра
Нарбута, будущего акмеиста, друга Н. Гумилева. Средипоэтов, печатавшихся в
"Гаудеамусе", была и Ахматова. Скалдина как поэта высоко ценили в
"Гаудеамусе". "Его стихи, - писал Г. Иванов, - все хвалили, о нем самом
никто толком ничего не знал, в редакции С. показывался очень редко и
мельком".
  Скалдин фактически жил в трех отделенных друг от друга мирах: в деловом,
литературном, эзотерическом. Два последних все же соприкасались на
"башне", где Скал-дин продолжал бывать. В остальном же это были хоро-шо
отгороженные друг от друга три круга общения. С Г. Ивановым его связывали
чисто литературные инте-ресы. Когда Г. Иванов уезжал на лето из
Петербурга, связь поддерживалась перепиской. Письма хранятся в ЦГАЛИ.
Куцый отрывок одного из них вошел в "Лите-ратурное наследство". По нему
можно судить о характе-ре этой корреспонденции - откровенной, но вполне
со-средоточенной на литературе.
  Несмотря на разницу в возрасте, влияние было взаим-ным, Г. Иванов свел
Скалдина с эгофутуристами... В это время Г. Иванов переживал пору
увлечения стихами Игоря Северянина и сам состоял в кружке эгофутуристов.
Скал-дин же печатался в самых разных изданиях, видимо, пренеб-регая
всевозможными групповыми ограничениями и перего-родкамщ Его стихи
появлялись под одной обложкой вместе со стихами символистов, эгофутуристов
и акмеистов. Он печатался в "Аполлоне", "Сатириконе", "Орлах над
пропа-стью", "Альманахе муз"...
  Даже и теперь, читая его (с трудом находимый и пре-красно изданный)
сборник стихотворений, мы видим, что несколько из них достойны того, чтобы
остаться в анто-логии русского серебряного века. Его учитель в поэзии,
Вячеслав Иванов, писал в одном из своих стихотворений:
  "Открыта в песнях жизнь моя". Открыта ли она в стихах Скалдина? Лишь в
очень малой степени. Для русского соз-нания стихи поэта и его судьба
нераздельны. "Жизнь сочи-нителя, - писал Герцен, - есть драгоценный
комментарий к его сочинениям". Отнюдь не так у Скалдина-поэта и именно так
у Скалдина-прозаика. Зная хотя бы отчасти биографию Скалдина, мы гораздо
глубже можем прочесть его роман. Но, читая стихи Скалдина и желая найти
при этом "драгоценный комментарий" к его личности, мы остаемся
неудовлетворенными. Все-таки это стихи про-заика, наделенного вкусом,
знакомого с образцами мировой поэзии, изобретательного в приемах - но
стихи прозаи-ка.
  Сборник стихов Скалдина не принес ему известности. Гумилев, к критическим
выступлениям которого уже при-слушивались и союзники, и противники,
написал очень нега-тивную рецензию. Втайне она была направлена против
эстетики Вяч. Иванова, но внешне и явно и, надо сказать, справедливо,
обрушена была на Скалдина. Что же касается Вячеслава Иванова, знавшего
Скалдина дольше и лучше, то он ни в какой мере не утратил веры в него как
в талантли-вого человека. Он писал Брюсову: "Посылаю... изданную "Орами"
книжку Скалдина; надеюсь, что ты согласишься со мной, что он даровит и
делен; если же так, при случае литературно ему помоги".
  Это письмо датировано 1913 годом, когда Скалдин стал сотрудником журнала
символистов "Труды и дни". Журнал был задуман как издание для немногих.
Цель его, по словам А. Белого, состояла в том, чтобы сблизить лучших
мыс-лителей Москвы и Петербурга. Именно благодаря этому частному характеру
издания журнал сумел сохранить исключительно высокий уровень теоретической
мысли, не пытаясь популяризировать или идти на компромиссы с ши-рокой
публикой. Один из главных сотрудников этого жур-нала, Вячеслав Иванов,
любил повторять слова Генриха Гейне: "Мы издеваемся над тем, чего не
понимаем". Симво-лизм же по своей природе сродни посвятительному знанию.
Это убеждение разделял и Скалдин.
  О его литературных связях в годы перед революцией известно нам немного.
Отчасти причина тому - его образ жизни. В литературных кругах он появлялся
лишь споради-чески: 'появлялся и пропадал надолго. В какой-то, видимо,
слабой степени он был связан с Академией стиха, но не-сколько чаще его
видели на собраниях другого петербургско-го литературного кружка, так
называемого "Общества поэтов", в обиходе именуемого "Физой".
  О составе кружка некоторое понятие дают воспомина-ния Пяста: "Ряд новых
или временно отошедших от "поэ-тической работы" имен выступали в собраниях
Общества поэтов: тут бывал и проводивший в ту пору некоторое
время в Петербурге... Борис Садовской; тут стал чаще появляться А. Д.
Скалдин; тут неизменно присутствовал В. Н. Княжнин; всегда бывала
Ахматова... Понятно, Геор-гий Иванов, Георгий Адамович, М. Зенкевич, затем
кружок близко стоявших к В. Недоброво поэтов..."
Некоторое понятие о литературных связях Скалдина в эти предреволюционные
годы дают нам сведения о его участии в литературных сборниках "Война в
русской поэ-зии" и "Альманах муз", вышедший в 1916 году в издатель-стве
"Фелана", в котором через год опубликован был роман "Странствия и
приключения Никодима Старшего" (впро-чем, на титульном листе издательство
не указано - о нем мы. можем узнать из "Книжной летописи" за 1917 год).
Первый из названных альманахов был приготовлен к печати Анастасией
Чеботаревской, женой Ф. Сологуба, на кварти-ре которого по четвергам
собирался литературный Петер-бург. Скалдин бывал у Сологуба, знакомство
длилось много лет. Встретились они и после революции. Следует, между
прочим, отметить некоторый параллелизм романа Сологу-ба "Мелкий бес" и
романа Скалдина, который, перефрази-руя, можно было бы назвать "Крупный
бес"...
  Во время Октябрьского переворота Скалдин жил в Пе-трограде. Во всяком
случае, об этом свидетельствует Г. Иванов в своих кратких и очень
красочных воспоминани-ях о Скалдине. В октябре Скалдин подарил свой'роман
Блоку, указав, что дарственная надпись на книге была сделана им именно в
Петрограде. Г. Иванов встретил его в 1918 году. Это была их последняя
встреча. "Я шел по Карповке вечером. Было темно и пусто- Навстречу мне
попался человек. Шел он как-то покачиваясь. Шляпа его была на затылке.
Поравнявшись, я узнал С. Я ему очень обрадовался, он, кажется, тоже.
  - Где ты пропадал? - спросил я.
  - Все время здесь в Петербурге.
  - Что ж тебя нигде не было видно? - спросил я. Он покачал головой
неопределенно.
  - Так... где ж теперь видеться... Зайдем ко мне... Дом был очень
роскошный, но швейцара не было, лифт не действовал, электричество не
горело. Мы поднялись на третий этаж. С., не раздеваясь, вел. меня через
какие-то неосвещенные комнаты. Иногда он чиркал спичкой, видны были
зеркала, огромные вазы, картины, стекляшки ста-ринных люстр. Квартира
была, по-видимому, очень боль-шой и пышно обставленной. Холод стоял
нестерпимый. Наконец - резкая перемена температуры - камин, полный
пылающих поленьев. С. зажег свечи в большом канделябре. Я сразу узнал его
- это был тот самый канделябр...
  - Узнаешь? - спросил С. с улыбкой, точно угадав мои мысли. Он снял свое
потертое пальто. В пиджаке он имел прежний вид, разве немного похудел.-
Хочешь чаю? или вина - у меня есть.
  - Почему ты спросил "узнаешь"?
  - Так ведь ты узнал канделябр. Зачем ломаться?
  - Узнал. И раз ты сам об этом заговорил, может быть, ты теперь мне
расскажешь, что все это значило?
  - Ну, что там рассказывать,- С. помолчал,- Пока-зать тебе, если .хочешь,
могу кое-что. А рассказывать нечего. Да ты и не поймешь все равно.
  Мы выпили подогретого "Нюи". Разговор наш как-то не выходил. Поговорили о
большевиках, о том, что нет хлеба, о стихах - обо всем одинаково вяло.
  - Что же ты хочешь мне показать? - спросил я.
  - А... ты об этом? Стоит ли? Во-первых - чепуха, я убедился. Да и ты
мальчик нервный, еще испугаешься.
  - Что за страхи? Ты меня мистифицируешь! Показы-вай, раз обещал.
  - Ну, изволь. Только уговор - объяснений не требо-вать.
  С. достал из ящика бюро простую глиняную миску. По-том вышел, вернулся с
кувшином воды и налил миску до краев. Потушил все свечи. Камин ярко горел.
  - Ну. - С. взял меня крепко за локоть. - Гляди.
  - Куда?
  - В воду гляди...
  Я с недоверием стал глядеть в воду. Вода как вода. Он меня морочит. Я
хотел это сказать, но вдруг мне показа-лось, что на дне миски мелькнуло
что-то вроде золотой рыбки. С. крепче сжал мой локоть.
  - Гляди!
  Вот в воде снова что-то мелькнуло, потом, как на матовом стекле
фотографического аппарата, обрисова-лись какие-то очертания, сначала
неясно, потом отчетли-вей. .. Я вздрогнул. Это столовая С. в его старой
квартире. Стол накрыт, как в тот вечер, - золотая посуда, цветы, канделябр
с оплывшими свечами. И я стою в дверях, подхо-жу к столу, осматриваюсь,
трогаю крышку блюда...
  ...Резкий свет и все пропало. Это электрическая станция на радость (и на
беспокойство - вдруг обыск) советским гражданам включила ток. Огромная
люстра на потолке засияла всеми свечами.
  - Тес... - остановил меня С. - Помни уговор. Потерпи. Другой раз я покажу
тебе что-нибудь поинтереснее.
  Но не только "что-нибудь поинтереснее", но и самого С. мне увидеть не
удалось. Через два дня я получил от него записку: "Не приходи ко мне, у
меня на квартире засада, из Петербурга приходится удирать".
  В двадцатые годы Скалдин жил в Царском Селе, переиме-нованном в Детское.
Дошло до нашего времени несколько свидетельств о том, что он посещал
"последний царско-сельский салон", который был явным анахронизмом,
островком культуры и духовности в море жестокости, безразличия и
угнетенности. Собирались у Валентина Кри-вича, поэта, мемуариста, сына И.
Анненского. "В Аннен-ском-Кривиче прочно связались в единое целое хорошие
ли-тературные традиции, сокрушительное острословие, "ве-чера Случевского"
и ранний "Аполлон", - писал об этих вечерах один из регулярных
посетителей.- Сохранил он сочность чувств и военную выправку, - опекун
рукописных издателей, амфитрион литературных чаепитий, кладезь анекдотов и
рог сатирического изобилия, энтузиаст рос-сийского слова и верный
блюститель "заветов милой ста-рины".
  На встречах бывали жившие в Царском Ф. Сологуб, Ива-нов-Разумник,
Рождественский, Петров- Водкин, Алексей Толстой, Э. Голлербах.". Но салон
просуществовал недол-го. В один прекрасный день явился агент чека,
переписал фамилии всех посетителей и долго со скрытой угрозой допрашивал,
зачем и для чего собираются. Салон закрылся. Продолжать было бы слишком
большим риском".
  Неизвестно, что в эти годы писал Скалдин, но печа-тал - для заработка -
маленькие детские книжки. В 1929 году вышла 14-страничная для детей
младшего возраста книжка "Чего было много", в 1930-м "За рулем", в 1931-м
"Колдун и ученый". Были, кажется, и другие.
  О дальнейшей его судьбе несколько строк находим в книге Иванова-Разумника
"Тюрьмы и ссылки": "Арестованный за народнические симпатии (отец был
крестьянин) и за зна-комство со мной, Скалдин тщетно доказывал следствию,
что никаких симпатий к народничеству не питает, хотя и живет в Детском
Селе, в двух шагах от "главного идеоло-га народничества", но не был у него
полтора или два года... Скалдин отправился на пять лет в ссылку в
Алма-Ату". В другом месте в той же книге приводится и дата ареста: январь
1933 года. О последнем десятилетии его жизни совсем ничего не известно.
  Когда переиздаваемый нами роман приобретет подобаю-щую ему известность и
признание - а это непременно случится, - о Скалдине разыщут много новых
фактов. Тем более что есть где искать - например, в архивах Г. Ивано-ва и
В. Кривича. А пока приходится удовлетвориться этой, весьма краткой, однако
самой первой когда-либо написанной биографией выдающегося писателя.
  Недавно автору настоящего предисловия довелось испы-тать приятное чувство,
какое мы испытываем, найдя сотоварища или союзника по убеждениям.
Эмигрантский писатель Борис Фальков, один из немногих читавших роман
Скалдина, сказал о нем в интервью журналу "Стрелец":
  "Уверен, что книга эта отмечена гениальностью". Интер-вью заслуживает
того, чтобы процитировать его полнее:
  "...или вот замечательный писатель Скалдин. Последний, к сожалению, ничего
не говорит подавляющему большин-ству читателей. Собственно, мне тоже лишь
повезло: я его узнал благодаря чистой случайности. Его книжку я обнару-жил
в библиотеке племянницы Аскольдова... Ей уже около ста лет. Скалдин
принадлежал к кругу петербургских фило-софов, частенько заходил в дом
Аскольдова. И он, и Фло-ренский, кажется, отзывались о Скалдине с большим
пие-тетом. Аскольдов однажды выразился про Скалдина: боль-шая голова. Мое
мнение: из романа, попавшегося мне, следу-ет то же... По-моему, его
следует переиздать. "Стрелец": А где и когд