Наталья Соколова.
   Пришедший оттуда

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Тысяча счастливых шагов". М., "Советский писатель", 1965.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДОМА, В СЕМЬЕ

   Кто же не знает, что детей приобретают в магазинах?  Это  общеизвестно.
Но я и не подозревал, что маленький плоский ключик, если его повернуть два
раза, может привести к таким... Но лучше буду рассказывать по порядку.


   Мы были женаты с Майкой уже три года, когда соседская  девочка  Любаша,
круглолицая, степенная, хозяйственная, чинно постучалась к нам в дверь  и,
войдя, сказала деловитой скороговоркой:
   - Надо бы вам завести ребеночка. А то мне совершенно не с  кем  играть,
вы же знаете, дядя Юра. - И, оживившись, добавила: - Я буду его  купать  в
большом зеленом тазу. И промокать ему полотенцем спинку...
   У нее все было продумано до мелочей.
   Мы с Майкой переглянулись. Это  был  голос  общественного  мнения.  Так
думала   квартира   -   наша   большая,   безалаберная,   шумно-крикливая,
доброжелательная коммунальная квартира, которая по всякому  вопросу  имела
свою точку зрения.
   Любаша уселась в углу на коврике и стала играть  моими  шахматами  (это
разрешалось). Она играла в  "экскурсию":  пешки  шли  куда-то  парами  под
надзором королевы, повышенной в чине  и  получившей  на  этот  раз  звание
воспитательницы. Другая королева изображала светофор, а кони  были  такси.
Они должны были трястись и фырчать у светофора, но не умели это  делать  -
за них тряслась и фырчала сама Любаша.
   Я вернулся к своим делам. Мне нужно было  подготовиться  к  завтрашнему
семинару, продумать, как лучше  вложить  в  студенческие  головы  довольно
сложный материал.  "Если  X1,  X2...  Хn  суть  результаты  n  независимых
наблюдений случайной величины Е..."
   - Юр!
   - М?
   - Ты занят?
   - Мгм.
   Майка забралась с ногами на диван-кровать,  которую  мы  не  так  давно
купили, свернулась  в  клубок,  как  она  умеет,  положила  подбородок  на
блестящие шелковые колени. Затихла.
   "Случайные величины указанного типа  являются  дискретными,  тогда  как
другие..."
   - Если уж покупать ребенка, - как ни в чем не бывало зажурчала Майка, -
то лучше всего в "Детском мире", на четвертом этаже. Там большой выбор.  А
вот на Юго-Западе, говорят, очень  много  молодоженов  и  на  детей  такой
спрос, ого! -  Она  сделала  круглые  глаза  и  взъерошила  свою  короткую
мальчишескую стрижку, которая, надо признаться, ей очень шла.  -  С  шести
утра, говорят, становятся.
   - Тах-тибидах-тах-тах!
   Ничего особенного. Это неожиданно затарахтели Любашины  автомашины.  На
то они и автомашины, чтобы тарахтеть.
   Я как-то впервые обратил внимание, какой у Любаши приятный,  аппетитный
затылок - светлые волосы разделены на пробор и подтянуты куда-то кверху, к
ушам, где на очень коротких толстых тугих косицах сидят большие капроновые
банты; пробор розовый, ровный-ровный, идет  до  самого  темечка,  а  внизу
выбилось несколько коротких  волосков  и  закручиваются  себе  золотистыми
колечками... Очень славно!
   А интересно,  какой  затылок  будет  у  моего  мальчика?  Того  самого,
которого мы купим в "Детском мире", на четвертом этаже? Хотя  у  маленьких
затылки, кажется, совсем голые, как  будто  облысевшие  -  это  у  них  от
лежания, они все  время  ерзают  затылком  по  подушке,  вот  волосенки  и
стираются.
   - Майка!
   - М? - Она обхватила руками свои длинные стройные ноги и тоже  смотрела
на Любашин затылок.
   - Какой у нее...
   - Мгм.
   "Деля последнее равенство на n, мы получаем для частот соотношение:

   m/n = n(i)/n + n(j)/n + ...

   Майкина мама (а следовательно, моя теща) позвала меня на кухню  вертеть
ручку мясорубки - у нее от этого  "сердце  заходится".  А  заодно  немного
поучила уму-разуму.
   - То твоя аспирантура была, то  Майкин  техникум.  Пора,  пора!  Совсем
заучились. Пользуйтесь, пока мы с отцом живы-здоровы, тут же под рукой, за
соседней стеной, можем вам помочь выращивать девочку...
   - Девочку? - переспросил я настороженно.
   - Ну да, конечно. А ты думал? И не косись очками своими  большущими,  я
ведь не студент, не испугаюсь. Нам парень ни к чему! Требуется внучка. Где
мои старшие? Ищи свищи, в Алма-Ате, в Омске. Нет, хватит с меня  мальчишек
выращивать, Это не себе, это для общества. А я  как  посмотрю  на  Любашу,
когда она куклины носочки стирает...
   Кругом стояли хозяйки, делали свое дело. Их спины  выражали  молчаливое
одобрение.


   Детей продавали в большом  светлом  зале  с  многочисленными  гранеными
колоннами,  прилавками  и  закоулками,  с  высоким  купольным   прозрачным
потолком на новейшего пластиката - видно было голубое небо, торопились  по
своим делам облака, а тени от облаков медленно  проплывали  по  паркетному
полу, по граненым колоннам, по прилавкам.
   Полки до самого  верха  были  загромождены  коробками.  Коробки  стояли
стоймя,  в  каждой  -  ребенок,  затянутый  поблескивающим  целлофаном,  с
закрытыми глазами, с опущенными вдоль тела руками, поставленный в профиль,
так что видна только его левая щечка, только левый висок. Тысячи  коробок,
тысячи детей, повернутых в профиль, таких похожих и таких разных... Каждая
коробка была перетянута лентой, голубой (если мальчик) или  розовой  (если
девочка), завязанной пышным бантом.
   У всех прилавков толпились покупатели, кассы строчили без  умолку,  как
пулеметы в жестоком бою, контролеры запаковывали коробки,  обкручивали  их
шпагатом, клубки шпагата безостановочно вращались и таяли на  глазах.  Все
время на автокарах и ручных  тележках  подвозили  новые  и  новые  штабеля
коробок, в каждой - ребенок, голыш в  коротенькой  распашонке,  видна  его
левая пухлая щечка  с  полоской  тени  от  длинных  ресниц,  левое  плечо,
выглядывающее из-за пышного банта, левая  опущенная  рука  с  перетяжками,
чуть согнутая в локте. Раздавались выкрики:
   - Дайте артикул М-190-бис! Скорее, в пятую секцию...
   - Рижских не надо, у нас еще есть.
   - Девочки кончаются. Касса,  девочек  больше  не  выбивайте!  Отпустим,
которые с чеками, а потом...
   Мы пришли вчетвером - я,  Майка,  теща  и  Майкин  младший  брат  Гоша,
десятиклассник.
   Теща, в тяжелой шубе с каракулевым воротником, в пуховом платке,  сразу
скисла:
   - Ой, сердце заходится...
   Стала расстегиваться, обмахиваться газеткой.
   - Как хотите, а я на воздух пойду... Подожду вас у выхода.  Вы  уж  тут
как-нибудь сами. Вон хвосты какие...
   Майка стала ее урезонивать:
   - Мама! Надо же выбрать как следует. Юра, он близорукий.  А  я  сколько
раз покупала чулки со спущенными петлями, помнишь? Не умею  рассматривать,
придираться. Купим какую-нибудь не такую девочку...
   - Де-воч-ку? - Теща, очень красная, затертая  и  затиснутая  в  людском
потоке, развернулась на 180 градусов, застопорив этот поток. - Кто выдумал
девочку? Только мальчишку. Я к парням привыкла, умею с ними...  У  меня  и
рука как-то по ним прилажена. - Она легонько, но со знанием дела  хлопнула
Гошу по затылку. - И потом отец наотрез сказал: "Никаких девочек. От одной
Майки такой дух одеколонный по всему дому, что задохнешься!" А уж раз отец
сказал...
   И она уплыла от нас на эскалаторе,  отдуваясь,  с  откинутым  на  плечи
пуховым платком, мотая клеенчатой хозяйственной сумкой.
   Мы с Майкой переглянулись:
   - М?
   - Да-а...
   - Пошли, - сказал Гоша решительно. - Сами справимся, подумаешь.
   Мы стали к какому-то захудалому прилавку в дальнем  конце  зала  -  тут
очередь была поменьше. "Я больше  не  отпускаю.  Закрываюсь  на  обед!"  -
закричала продавщица с дрожащими  перламутровыми  сережками.  "Вы  уж  нам
отпустите, а потом..." Коробки  загромоздили  весь  узкий  прилавок.  "Вам
мальчика? Сортность? Наименование модели? Смотрели нашу витрину у  входа?"
Она  действовала  и  говорила   необыкновенно   быстро,   эта   энергичная
продавщица.  "Понимаю,  что  вы  хотите.  Размер  33,  полнота   6.   Могу
предложить..." Подумать было некогда, события развивались скоропалительно.
Меня охватило обычное интеллигентское смущение - неудобно морочить голову,
человек работает, занят.
   - Майка, ну давай этого... Толстый, здоровячок.
   - Глаза зеленоватые. - Она озабоченно  прикусила  губу.  -  А  мы  ведь
решили: голубые.
   Продавщица оборотной стороной карандаша совершенно спокойно  приподняла
веко толстого малыша.
   - Цвет морской воды. Очень берут. Многие специально спрашивают.
   - И волосы... - Майка обводила глазами верхние полки.  -  Я  хотела  бы
волосы совсем светлые, почти белые, ну, лунные. Знаете, как мед  бывает  -
старый, липовый. Деревенские такие волосики, ровные, блестящие... Вот  как
у этого, - она ткнула пальцем куда-то в угол. - Покажите нам этого. Именно
такие волосы... Да, да! Только он у вас плохенький.
   Ребеночек действительно был неважный. Бледноват, а  потом  уж  чересчур
курносый.  Мне  показалось,  что  он  просто  небрежно  сделан.  Рядом   с
роскошными, хорошо раскрашенными, цветущими детьми, которых нам показывали
сначала, этот выглядел полинявшим.
   Майка уперлась - она хочет только такие волосы. Льняные!
   - Льняные кончились, -  резко  бросила  продавщица,  дрожа  негодующими
сережками и убирая коробки. Она, видно, очень торопилась  обедать.  -  Вот
только этот... Хотите - берите. Или становитесь к другому прилавку.
   Становиться наново? Длиннющие очереди пересекали в разных  направлениях
обширный зал, шумя и волнуясь, жарко дыша  распахнутыми  шубами.  Небо  за
высоким прозрачным куполом уже немного померкло, посерело,  утратило  свою
пронзительную  голубизну.  Внизу  ждала  теща.  Мне  надо   было   сегодня
просмотреть еще двадцать пять контрольных работ заочников...
   - А он вроде посмеивается,  -  сказал  Гоша,  приглядываясь.  -  Хитрый
пацан, по-моему. Подрастет, во дворе себя в обиду не даст.
   - Ямочка! - наставительно произнесла продавщица.
   Она дотронулась оборотной стороной карандаша до виска мальчика.
   - Ямочка на виске  -  это  редко  бывает.  -  Действительно,  там  была
какая-то вмятинка, небольшая ложбинка. - А когда  он  еще  засмеется,  вот
увидите...
   Ямочка решила дело.  "Я  за!"  -  крикнул  Гоша,  проникшись  внезапной
симпатией к невзрачному мальчику. "Ну, пусть", -  бросила  усталая  Майка.
"Выпишите", - сказал я веско, как полагается отцу семейства.
   Теща ждала нас на ступеньках, в обществе таких  же,  как  она,  пожилых
женщин. Шел  животрепещущий  разговор:  "Растишь  его,  растишь,  а  потом
приходит какая-то..." Теща с трудом оторвалась от приятной компании.
   - Мама, у него прелестные волосики, - храбро начала Майка, демонстрируя
коробку.
   - Он посмеивается, чес-слово!
   - Он? - теща охнула. - Я  же  говорила:  внучку.  И  отец  тоже...  Все
по-своему, не хотите ни с кем  считаться.  Больно  ученые!  -  Повернулась
спиной, сердито зашагала вниз по ступенькам. - Я  к  нему  и  не  подойду,
выращивайте сами.


   Был конец месяца. Тестя мы почти не видели.
   В семье так и говорили:
   - У папы конец месяца. Не стоит его ждать с обедом.
   Гоша проходил на  отцовском  заводе  практику  от  школы.  Насколько  я
понимаю, болтался где-то в малярном  цеху,  подносил  ведерки  с  краской.
Хвастался по этому случаю нестерпимо!
   - Наш завод отхватил знамя совнархоза. Высокая культура производства...
Работаем ритмично. О браке наши и думать забыли.
   Но когда вплотную вставал вопрос об отце, Гоша поджимал хвост.
   - Да, понимаешь, мама... эти самые пироги по случаю  ребенка...  Лучше,
понимаешь, их перенести на начало месяца. Тогда безусловно отец сможет.  А
то тридцать первое число... ну, сама понимаешь...
   Тесть работал мастером на  сборке  и  в  конце  месяца,  как  он  любил
говорить, отдувался за грехи своих дорогих соседушек - механических цехов.
Ведь собирать, как известно,  можно  только  тогда,  когда  есть  из  чего
собирать.
   Ребенка он увидел, помнится, уже на второй день. Ловко, со знанием дела
взял его на  руки  (у  меня  так  не  получалось),  безбоязненно  поправил
съехавший на сторону чепчик.
   - Да-а. Я, правда, больше хотел девчушку. Но раз  старуха  решила...  -
Отогнул угол одеяла.  -  А  ну-ка,  развернем  тебя,  голубчик.  А  ну-ка,
посмотрим, есть  ли  у  тебя  ручки-ножки...  коленочки...  всякие  прочие
подробности. Надо пересчитать пальцы, Математик, - это уже  относилось  ко
мне, - чтобы в сумме было ровно двадцать. Сумеешь?
   Мальчик позволял  себя  ворочать,  лежал  смирный,  тихий,  не  подавал
голоса. Дело в том, что он еще не совсем вошел в жизнь. Вошел,  но  только
наполовину. Почему? Сейчас объясню.
   В книжечке, которая носила странное название "Инструкция к пользованию"
и которую я тщательно изучал, было  написано  следующее:  "Данный  ребенок
проверен ОТК предприятия и в соответствии с ГОСТ  8088-56  и  действующими
техническими условиями признан годным. При покупке ребенка  проверьте  его
комплектность и исправность, правильность заполнения магазином паспорта на
ребенка, а  также  наличие  инструкции  и  ключа  пластмассового  розового
размером 1,5 см x 0,5 см. Ключ  вставлен  в  прорезь  на  поясничной  ямке
ребенка и не мешает ему находиться в, лежачем положении, поскольку  нашими
конструкторами  создана  головка  ключа  особой  уплощенной  формы.  После
первого  полного  оборота  ключа   автоматически   вводятся   в   действие
кровообращение,  сознание,  зрение,   слух,   тело   ребенка   приобретает
нормальную  температуру,  начинается  прием  пищи,   процесс   пищеварения
(система А); но голос и способность к  движению  конечностей  подключаются
только после второго  полного  оборота  (система  Б);  впоследствии  ключ,
ставший ненужным, рассасывается, саморастворяется в теле ребенка".
   А дальше было сказано так: "Рекомендуем потребителю сделать один полный
оборот ключа и затем в течение нескольких дней понаблюдать, безотказно  ли
действуют механизмы системы А. Просим сообщить ваш  отзыв  о  нашей  новой
модели".
   Свято следуя инструкции, мы с Майкой повернули ключ один раз. Ребеночек
ожил, задышал, потеплел. Он пил из бутылки с наконечником, которую мы  ему
тыкали, поднимал и опускал ресницы, водил глазами, но не  мог  схватить  в
кулак погремушку или  начать  вопить  (о  последнем,  пожалуй,  не  стоило
особенно сожалеть). Как его ни поверни - в таком положении он и оставался.
   - М-да, - сказал тесть, перекладывая ребенка на  живот,  кверху  попкой
(попка была красная, мягкая, в рытвинах) и разглядывая ключ  с  уплощенной
головкой. - Все новшества. Что ж,  понятное  дело,  техника  не  стоит  на
месте. Но не люблю я, когда в конструкции наверчено, намудрено... -  Он  с
сомнением покачал головой. - Проще-то оно лучше.
   Теща ушла в воспоминания. Раньше безо всяких этих ключей. Хлоп по  заду
ладошкой - он  как  заорет.  И  готов,  вошел  в  жизнь.  Вот  когда  Гошу
покупали...
   - Хватит голенького держать, - спохватилась она. - Еще продует.
   Тесть подвел итог:
   - Красоты в нем, прямо скажем, особой нет. Но любить все  равно  будем,
чего уж. Новенький человек, свежее пополнение.
   - Мы, папа, из-за ямочек на  висках,  -  сунулась  Майка.  -  Мы  когда
выбирали...
   - Да ямочка-то одна, - спокойно сказал тесть.
   И верно: ямочка была только на левом виске. На том самом, который можно
было видеть, когда ребенок в коробке. На правом ее не было.
   - Я же говорила, - это включилась теща.
   И пошло!


   Нас все жалели.
   Прямо об этом не говорили. Но это было понятно без слов.
   Приходили, добросовестно улыбались, старались выдавить из  себя  что-то
приятное, хоть какой-нибудь завалящий комплимент.
   - Он похож на Павла Первого, - сказала интеллигентная  соседка  Ад  ель
Марковна, пожилая стенографистка. -  Тоже  курносый,  и  эта  бледность...
Голубоватая такая,  аристократическая.  Как  на  портретах  восемнадцатого
века.
   Майку навестили девочки, которые работали вместе с ней в библиотеке.
   - Лобик у него круглый,  приятный.  -  Больше,  видимо,  не  нашли  что
похвалить.
   Как будто бывает лобик квадратный.
   Пришел мой приятель Денис, с которым  мы  вместе  кончали  университет.
Вручил Майке пакет с апельсинами, поздравил с новорожденным.
   - Да, вот оно,  уравнение  с  одним  неизвестным.  -  Долго  стоял  над
кроваткой. - Никогда не знаешь, что, собственно, тебя ожидает...
   Любаша, когда заходила поиграть с мальчиком, иначе не называла его  как
"мой бедненький". Тещу каждый раз передергивало.
   Как-то  вечером  собрались  у  нас  друзья  тестя.  Выпили  чин  чином,
закусили, поговорили о заводских делах. А насчет ребенка рассудили так:
   - Да знаете... со временем будет человек как человек. Не  в  киноактеры
же ему идти, верно? Все обойдется.
   Глаза у нашего мальчика были маленькие,  тускловатые,  невыразительные,
нос напоминал задранную рубанком и так и оставшуюся торчать стружку, белые
ресницы и брови казались недокрашенными.  Но  особенно  нехорошо  обстояло
дело с ножками. Короткие, полные, они решительно не  хотели  выпрямляться,
все подгибались, круглились. Строго говоря, ножек у него совсем  не  было.
То есть от туловища до  коленок  еще  кое-что  было,  -  правда,  широкое,
короткое, складчатое; а уж ниже колен шла просто какая-то  ерунда,  что-то
совсем  несоразмерное,  несоответствующее  -  так,  почти  что  ничего.  И
кончалось  все  это  маленькими  розовыми  ступнями,  вывернутыми  внутрь,
мягкими, точно ладошки у  обезьяны.  И  сколько  мы  ни  разглаживали,  ни
распрямляли ножки - все равно они не становились от этого ни  длиннее,  ни
прямее, опять закручивались, образуя геометрическую  фигуру,  напоминающую
по форме крендель.
   А  тут,  как  назло,  теща  не   уставала   рассказывать   о   каких-то
необыкновенно удачно выбранных детях.  Девочка,  глаза  как  блюдца,  губы
бантиком, локоны до плеч, даже на улице все оборачиваются. Ну конечно,  не
сразу купили, не первую попавшуюся  взяли,  ходили  недели  две...  завели
знакомства... им из-под прилавка...
   - К черту знакомства! -  кричал  я  противным,  тонким,  неубедительным
голосом, багровея и срывая очки. - К  дьяволу  из-под  прилавка!  Пора  бы
отвыкнуть... Противно!
   В такие минуты я чувствовал  себя  слабым,  незащищенным,  беспомощным.
Другие умеют позаботиться о семье, все уладить, сделать,  достать,  а  вот
я...
   И чем острее было это чувство, тем громче я кричал,  чтоб  заглушить  в
себе  противную  дрожь  слабости,  перестать  ее  ощущать.  И  тем  глубже
зарывался потом в свои формулы, спасительные математические глубины,  куда
не проникал шум  обыденной  жизни.  За  письменным  столом  я  был  всегда
большим, сильным, уверенным в себе и все умел устроить как надо.


   Поздним вечером зал  универмага,  подсвеченный  прожекторами,  выглядел
по-иному, чем днем:  торжественнее  и  в  то  же  время  серьезнее.  Даже,
пожалуй, мрачнее. Казалось,  теперь  в  нем  было  еще  больше  переходов,
закутков и закоулков,  отгороженных  резкими  тенями.  Над  самым  куполом
лежало низкое темное небо с яркими точками звезд.
   Теща повторяла:
   - Правильно.  Чем  раньше,  тем  лучше.  А  то  ведь  к  ребенку  можно
привязаться... привыкнуть. Нет, уж раз решили, значит, решили.
   Она несла коробку, перевязанную шпагатом.
   Полки, заставленные коробками с детьми, наверху терялись  в  полумраке.
Иногда луч прожектора вырывал белое пятно детского профиля, завиток волос,
полоску крутого лба с бликом света на нем.
   Дети дремали, как будто набираясь сил, -  ведь  им  предстояли  большие
дела. Им предстояло жить. Кто знает, который из них - будущий Лобачевский?
Будущий Пушкин? Будущий Маркс?
   Продавщица отослала нас к товароведу.
   Товаровед пригласил заведующего секцией.
   Заведующий, с  хорошо  отполированн