Николай Старилов.
    Рассказы

Свободный поиск
Алкаш
Травма
Осенний семестр
Собрание
Самый трудный день
С утра до ночи



    Николай Старилов.
    Свободный поиск


     © Copyright Николай Старилов
     Email: nicstar@online.ru
     WWW: http//webcenter.ru/~nicstar/
     Date: 08 Oct 2001


     Повесть



1

     Алексей долго не  мог  демобилизоваться  из  армии. Его  не  отпускали,
предлагали учиться, было предложение перейти в органы госбезопасности, но он
настоял на  своем, и в  конце  мая сорок шестого года он  вышел из вагона на
перрон   Белорусского   вокзала,   с  беспомощной,  но   счастливой  улыбкой
вглядываясь  в вокзальную сутолоку, не находя знакомых  лиц. Потом через шум
толпы к  нему пробился  голос матери, и, не разбирая дороги, он  бросился  к
ней, увидел поседевшего отца в генеральском мундире.
     Поцеловав маму он улыбнулся и поднес руку к фуражке:
     -  Товарищ  генерал,  майор  запаса  Никольский прибыл  в  ваше  полное
распоряжение.
     Отец мгновение смотрел  на  него,  узнавая и  не узнавая  родного сына,
потом притянул к себе и прошептал:
     - Нет уж, Алешенька, это не для тебя, хоть у тебя орденов и больше, чем
у меня и Миши вместе взятых. Поступай-ка теперь в свое  полное распоряжение,
малыш.
     Отец  неожиданно, может быть  неожиданно и  для самого себя, назвал его
детским прозвищем, и от этого или от всего, что Алексей почувствовал сейчас,
быть может  именно в  это мгновение он по-настоящему почувствовал, что война
не только кончилась, но и осталась для него позади навсегда, он почувствовал
как впервые  за многие годы с кровью и тысячами смертей прошедших перед ним,
теперь, когда ему  и тем,  кто  был  рядом с ним  уже не  грозило и не могло
грозить ничего, кроме жизни, у него на глаза наворачиваются слезы.
     На следующий  же  день  он  пошел в институт. Пошел не  снимая погон  и
орденов,  хотя и не любил  пускать пыль  в глаза, но прежде всего ему самому
после пяти лет разлуки хотелось, чтобы первое посещение храма того божества,
которому  он  поклонялся с  детских  лет  прошло торжественно.  Кроме  того,
несмотря  на то, что он знал, что фронтовикам даны преимущества, а ему  надо
даже не поступать в институт,  а всего лишь восстановиться на третьем курсе,
все-таки в душе жила смутная тревога - а вдруг, мало ли что - все  жe прошло
столько лет, да и война уже год как кончилась.
     Вахтерша  пристально  посмотрела  на  его  регалии, спросила не так как
других - что, мол, тебе надо? - а с желанием помочь фронтовику:
     - Вы к кому?
     -  Мне нужно восстановиться  в  институте, так что я, видимо, в деканат
художественного факультета, - охотно  ответил Алексеи, хотя понимал, что эта
пожилая женщина, спрашивающая его с искренним участием  ничего не понимает в
институтских делах.
     - А, учились здесь, стало быть. Не забыли как пройти?
     - Нет.
     - Ну, тогда, счастливо.
     В коридорах, в отличие от предвоенных лет было ощутимо больше  женского
пола. Очень серьезные  и  уверенные в себе и  своем таланте девушки  шли кто
налегке, кто  с огромными  планшетами, и  почти каждая  из них  с  интересом
оглядывала молодого майора, обвешанного орденами.
     Вдруг из какой-то  двери  выскочила еще одна  девушка, зыркнула глазами
по-боевому и вцепилась Алексею в рукав кителя.
     - Товарищ, вы позировать! Александр Петрович ждет! Идите быстрее!
     В ее речи не было ни одного вопросительного  знака, он был явно не в ее
стиле.
     Растерявшийся  Алексей  неуверенно  попытался вытянуть  свои  рукав  из
цепких лапок этой девчонки.
     - Маша, успокойся, что ты пристала к человеку, это совсем не он.
     - Ой, не может быть, Ксения Николаевна! Простите, пожалуйста,
     товарищ майор!
     Маша исчезла, а Алексей повернулся к странно знакомому голосу.
     - Алеша!
     - Ксения?!
     - А мы думали... ведь уже год прошел, а о тебе ни слуху, ни духу.
     - Думали,  что  погиб?  Нет,  я, как  видишь, живой. Меня все никак  не
демобилизовывали, в академию  посылали  учиться... Извини, это все потом,  а
вот  тебя я  не ожидал, честно  говоря,  увидеть.  Ты знаешь, я летом  сорок
второго звонил тебе и понял так...
     -  А мама и правда думала, что я погибла. Я  была на окопных работах  -
бомбежка, потом немцы, все разбежались, отбилась от своих. Два месяца  домой
добиралась на перекладных  - с машины на поезд, а больше все на своих двоих.
Повезло...  Ну, мои похождения малоинтересны, а судя  по твоему  иконостасу,
как  говорите вы, фронтовики, видишь, я уже успела набраться ваших словечек,
ты  можешь целый роман о себе  написать.  Ну,  это  потом,  когда  известный
скульптор Никольский будет писать мемуары, на склоне лет.
     -  Не один  роман, Ксюша, много романов, целую  библиотеку. Но, как  ты
правильно сказала, это потом. А сейчас мне, чтобы стать когда-нибудь хотя бы
просто  скульптором, нужно  найти  деканат  и  узнать  каким образом я смогу
восстановиться в институте.
     - Неужели ты забыл, где деканат?
     - Нет.
     - Все-таки пойдем вместе, я тебя провожу, а кроме того, я ведь все-таки
преподаватель, член дружного коллектива наставников таких неоперившихся пока
юнцов,  как  ты, -  засмеялась  Ксения, с  удовольствием глядя на выразившее
сложную гамму чувств лицо Алексея.
     А  он действительно  был меньше удивлен тем,  что Ксения жива - в войну
многих хоронили, и не по одному разу, чем тем, что она теперь преподаватель,
тот  человек,  перед  которым  Алексей  привык  себя  чувствовать  маленьким
неумехой.
     - И ты, что же - учишь? - туповато спросил он.
     - Да,  учу,  в  том числе и таких сиятельных  орденоносцев, с  которыми
когда-то училась на одном курсе.
     - Ну, я-то у тебя точно учиться не буду.
     -  Это  почему  же?  Я ведь закончила  институт,  пока  вы  воевали,  -
обиделась Ксения.
     -  Ты не обижайся, Ксень, а? Так как-то вырвалось. А учиться я все же у
тебя не буду.
     -  Узнаю  Никольского.  Все  такой же упрямый  как  бес. Никуда  ты  не
денешься.  Будешь еще за мной с  зачеткой ходить, и я может  быть, по старой
дружбе, соизволю поставить тебе "удовлетворительно".
     - Не части, Ксюш. Мы уже пришли. Ты не заходи со мной.
     - Я не с тобой, просто мне нужно по своим делам.
     - Даже, если очень нужно, зайди потом, хорошо? По старой дружбе.
     Ксения  обиделась по-настоящему, молча повернулась и пошла прочь, гордо
вскинув голову.
     Алексей усмехнулся.
     - Ксения, у тебя телефон прежний?
     - Нет, а что?
     -  Хотелось бы встретиться  с ребятами... теми,  что  остались.  Ксения
пожала плечами.
     - Ну, ладно, запиши.
     - А почему у тебя теперь другой телефон? Переехали?
     - Нет, мама живет там же. А я, когда вышла замуж, переехала.
     - Не нарваться бы на мужа, а то еще подумает, что любовник звонит.
     - Не нарвешься, не бойся. Мы разошлись.
     - А он куда же делся?
     -  Уехал. Живет в  Ленинграде, завел  новую семью,  теперь  это просто.
Женского поголовья навалом, а мужского не хватает. Еще будут вопросы?
     - Угу. Он кто?
     - Что ты имеешь в виду?
     - Профессию.
     - Художник, конечно.
     - Даже "конечно"? Я его не знаю?
     - Нет.
     - Подумать только,  Ксения, ты - преподаватель, была замужем, развелась
- а я как был студентом  третьего курса,  так им и  остался, хотя прошло уже
пять лет.
     -  Ты не  прибедняйся,  а вообще это  не  только твоя беда. Вы никак не
можете понять, что действительно прошли пять лет. Пять. Лет. Прошли.
     - Поймем, Ксень, мы все поймем... А может быть действительно, не поймем
никогда. Ну, ладно, иди. Я тебе позвоню.
     - Слушаюсь, товарищ майор,- Алексей рассмеялся, сказал ей:
     -  Солдат  из тебя  аховый, рядовой  Соснова,  -  и  открыл  дверь. Все
оказалось  намного  проще,  чем  он думал. Ему пришлось  всего лишь написать
заявление  о  восстановлении на третьем  курсе  художественного  факультета.
Декан  тут  же наложил  резолюцию,  и  он опять  стал  студентом. С  первого
сентября  он мог приступать к  занятиям.  А до сентября еще  было целых  три
месяца. Ну, что  ж, он заслужил этот  отдых. Впрочем, он знал, что на долгое
ничегонеделание его не хватит.  За  пять  лет его руки  так истосковались по
работе, что он готов был рисовать и лепить по двадцать четыре часа в сутки.
     Вечером он позвонил Ксении.
     - Я переговорила  с ребятами, мы решили устроить в субботу прием в твою
честь.
     - Есть. Хорошо было бы, если бы ты еще сказала свой адрес.
     - Записывай.
     - Я больше привык запоминать.
     - Не будь вредным.
     - Постараюсь, Ксюш.
     Память его  не подвела, и все же ему пришлось поблуждать, пока он нашел
в  глубине  улицы  старинный   шестиэтажный  дом,  скрытый  листвой  вековых
деревьев.
     Среди  доброго  десятка звонков коммунальной  квартиры, Алексей  как ни
старался не смог найти фамилию Ксении. Тогда он позвонил наугад. Послышались
шаги и женский голос спросил:
     - Кто там?
     - Мне Ксению Николаевну.
     - Звоните Кирилловым.
     Алексей нажал кнопку с надписью "Д.Г. Кириллов". Ксения, не  спрашивая,
распахнула дверь.
     - Это  ты звонил? Извини, Алешенька, я  забыла тебе  сказать, а Евгения
Семеновна, конечно, не могла меня позвать, ведь это так трудно...
     - Да  ладно,  Ксюш,  перестань.  Значит  ты  теперь Кириллова? - сказал
Алексей, передавая ей сумку с вином и продуктами.
     - Нет, просто табличку все забываю сменить.
     Идя вслед за ней по длинному, загроможденному старой мебелью, какими-то
тазами,  велосипедами, корытами и  еще  бог знает  чем коридору, освещенному
тусклой  лампочкой, которая висела  здесь,  наверное еще  с  дореволюционных
времен, Алексей спросил:
     - Наши уже собрались?
     - Да, только ты не пугайся, просто не все смогли придти. Хотя, конечно,
нас  теперь меньше... Ну,  успеем еще об этом  поговорить. И  об этом и  обо
всем.
     Перед дверью в комнату Ксении Алексей невольно остановился на мгновение
и вошел в нее как в холодную воду.
     В просторной  комнате  за круглым  столом,  стоящим  посредине,  сидели
одиннадцать человек, из них только трое мужчин.
     Он с трудом узнал в  них Павла Чупрунова, постаревшего и погрузневшего,
со шрамом, пересекавшим высокий  лоб, Семена Богданова, поседевшего целиком,
как лунь, - у него не осталось ни одного прежнего черного как  смоль волоса,
война  выбелила все  начисто. Василий  Гонцов  почти  не изменился, но когда
после секундной заминки, во время которой они смотрели на него, а Алексей на
них, Вася встал, то подходил он к нему с черной палочкой, а сопровождал  его
характерный, знакомый Алексею еще по госпиталю, скрип протеза.
     Они были в  гражданских  костюмах, но с наградами. Их  было  не  так уж
много у них, хотя  война не пощадила  никого, и  Алексею стало вдруг стыдно,
что он  не догадался снять мундир.  Зачем это все, эти награды, здесь? Разве
друзья  ценятся по количеству орденов? Уж он-то знал, что не всегда,  далеко
не всегда на войне правильно оценивался каждый подвиг.
     Они увидели  его помрачневшее лицо, но уже подошли к  нему. То, что для
него сейчас было внове,  для  них уже было привычно, и, смеясь, они обнимали
его и хлопали по  спине. Несмотря на звание и награды, он пока еще оставался
для них прежним Алешкой Никольским, и сейчас для него это было главным.
     Девчонки почти  не  изменились,  разве  что  стали взрослее и, пожалуй,
похорошели, все, даже те, что не отличались раньше красотой, по крайней мере
на его вкус.
     Они  засиделись  до  темноты,  вспоминая  довоенную студенческую жизнь,
рассказывая каждый о своей войне, поминая не вернувшихся ребят.
     Хотя дни в  это время  уже были длинными, когда они  вышли на улицу над
городом висела пузатая белая луна, в свете которой терялись звезды.
     Мужчины  закурили.  Алексей, прикуривая, посмотрел  на  луну,  и  вдруг
почему-то вспомнил почти такую же ночь три года назад, только тогда она была
безлунная.
     Зарево гаснущего солнца переплеталось  со скрученными пухлыми облаками,
лениво висевшими над ровной и высокой у горизонта землей.
     Алексей лежал в траве на холме, в километре от передовой, и видел сразу
и закат и, не замолкавшую  никогда  передовую, но сейчас он уже не  думал  о
том,  как лучше перейти ее и  не любовался закатом  -  весь будущий  переход
через линию фронта за те дни, что шла подготовка к нему выкристаллизовался у
него в  памяти  и  это  лениво-небрежное  глядение издалека  сейчас могло бы
добавить  что-то только художнику, а  не  разведчику, но  эта  его прошедшая
работа и предстоящая разведка уйдя сейчас куда-то вглубь него, уже стала его
нынешней  сутью  и не  давала впитывать в себя краски  уходящего солнца.  Он
вспоминал то, что произошло три дня назад.
     Его  вызвал  начальник  разведки  дивизии  майор  Косарев. На  попутном
"студебеккере"  Алексей  доехал  до развилки  дорог,  от  которой  до штаба,
расположившегося  в лесу  было всего метров  двести, но пока он  их  прошел,
появившиеся из кустов часовне дважды проверили его документы.
     В самом штабе документы предъявлять не пришлось -  Косарев поджидал его
сидя на снарядной ящике рядом со своей землянкой.
     Помахивая ощипанной веткой майор предложил:
     -  Давайте, капитан,  пройдемся. Побеседуем, так  сказать,  подальше от
лишних глаз и ушей.
     Когда  они  вышли  на  обочину  дороги  и мимо них  стали  проноситься,
поднимая шлейфы пыли грузовики, Косарев сказал:
     - Немцы готовят большое наступление. Нас об этом ориентировали. В общем
установлена схема их будущего наступления и  сроки.  Я повторяю  -  в общем.
Конкретных фактов, данных о том, что замышляет противник, например, в полосе
нашей дивизии  мы не имеем.  За  месяц мы  перебросили... несколько групп...
неудачно,   вы  об   этом   знаете,  и   прояснить  обстановку  не  удалось.
Предположительно,  только  предположительно,  установлено,  что  перед  нами
появились какие-то новые  части. Пока  нам  приходится строить свою  оборону
вслепую и, хотя немец сейчас не тот, что в сорок первом, и мы совсем другие,
это   очень   и  очень  плохо.   Кое-кто   из   нас   начал  опять  страдать
шапкозакидательством... У меня  такое  ощущение, капитан, что  мы  стоим  на
направлении их главного удара, но подтвердить или опровергнуть это я пока не
в состоянии. Это у меня какое-то чутье старого разведчика, насколько я помню
оно меня еще не подводило, но его, как говорится, к делу не пришьешь.
     Алексей  шел рядом с ним, внимательно  слушал его размышления,  ожидая,
когда  Косарев перейдет к главному - в чем будет состоять боевое задание его
группы.
     Как будто отвечая на его невысказанный вопрос, майор сказал:
     -  Задание  ваше  на  этот раз будет не совсем обычным. Просто "язык" -
рядовой  или фельдфебель, годившийся при  позиционной войне,  нас сейчас  не
устроит - нужен  офицер, желательно  штабной и обязательно нужны оперативные
документы.  И "язык" и  документы  должны быть из  вновь прибывших  немецких
частей. Конечно  те  части,  что уже  давно  стоят  перед нами,  тоже  будут
наступать, но их  мы  более  или менее знаем,  сейчас самое главное - узнать
какие части  прибыли, где они будут введены в  дело, какими силами  и когда.
Короче говоря,  Алексей  Иванович,  вам нужно найти  "то, неизвестно что"  и
доставить сюда. Таково в  общих чертах  задание вашей группе. Подробный план
перехода линии  фронта  мы с  вами еще обсудим,  но я  подчеркиваю  - только
перехода,  потому  что  дальше, в случае успеха  на  этом первом  этапе, вам
придется  все решать  самому, на месте. Мы  вам  ничем не можем  помочь,  вы
будете вести свободный поиск.
     За полгода работы во  фронтовой  разведке, Алексей четыре раза ходил за
"языком",  но  каждый раз  дело ограничивалось первой линией окопов. Один из
этих поисков закончился  полной неудачей - они не смогли взять "языка", а из
семи человек,  ушедших с  ним, вернулось только четверо,  в другой  раз  они
вернулись без потерь, но и без  "языка", два остальных -  первый и последний
были  удачными,  к  его старым  наградам  добавились новые  ордена  и звание
капитана.
     Работа разведчика  - жестокое и  отчаянное  занятие  и нельзя  сказать,
чтобы оно было по нутру Алексею, но  его желания не спрашивали, когда кто-то
где-то решил, что дальше он будет воевать в войсковой разведке, а с приказом
не  поспоришь, кроме того, он хоть и не  был фаталистом,  но считал, что  не
стоит мельтешить и убегать от судьбы - пуля на войне везде тебя сможет найти
- он сам не раз был свидетелем тому как  гибли  люди, которые,  казалось бы,
находились в полной  безопасности, и в  конце концов,  погибнуть можно  даже
переходя  улицу,  везде  все  зависит   прежде   всего  от   тебя,  хотя   и
обстоятельства не сбросить со счетов.
     Он вернулся из штаба дивизии когда уже стемнело.
     Перед входом  в землянку  он постоял,  посмотрел зачем-то на звезды и с
удовлетворением отметил, что  ночь безлунная, достал из  трофейного кожаного
портсигара немецкую сигарету и неторопливо закурил, снова  и снова перебирая
свою  разведроту.  За  последний  месяц  ее  состав  сократился почти вдвое.
Косарев с ним мог бы  не говорить  об  этом так уклончиво - ему ли не  знать
потери в своей роте.
     С  каждой новой неудачей  он понимал,  что рано или поздно, но придется
идти ему, хотя  начальник разведки  дивизии до сегодняшнего дня не  разрешал
ему возглавить группу.
     По правилам и собственному разумению ему нужно отобрать  самых лучших и
самых надежных. Но ведь в его  роте других и не было. И в те группы  он тоже
вместе с командирами тех групп  отбирал  лучших из лучших. Но  для  кого они
были лучшими или чем лучше других? А они не вернулись.
     Ничего пока не  решив для себя, но зная, что должен решить, он  вошел в
землянку разведроты.
     Никто из ребят не спал, хотя почти все лежали на нарах.
     Миронов пиликал на губной гармошке.
     Еще не видя,  что  вошел командир, Панчулидзе  лениво сказал, не отводя
взгляда от бревен наката землянки:
     - Мирон, не пили по душе.
     Увидев  Алексея,  Миронов быстро  сунул  гармошку  в  карман  и  встал,
приветствуя командира. В  глазах его гуляла легкая  улыбка, которой он будто
спрашивал:
     - Ну, что, идти?
     Остальные тоже сделали движения как будто хотели встать. Алексей сделал
вид, что поверил им и проворчал, садясь к столу:
     -  Лежите уж, -  подумал мгновение  и добавил,  -  Скоро  будет большая
работа.
     Он  больше ничего не сказал,  но  как-то так незаметно получилось,  что
сразу все восемнадцать человек оказались вокруг стола.
     -  Нам  предстоит  свободный  поиск,  которым  никто  из  нас  пока  не
занимался. В группу возьму четырех человек, остальные будут обеспечивать нам
проход.
     Алексей сам еще не  знал,  кого возьмет, но сказав это, понял, что если
он не назовет сейчас тех, кто пойдет с ним, вся  его  немногочисленная, даже
для  разведки,  рота ночью  не  будет  спать  - неопределенность хуже  всего
беспокоит   человека,  а  идти   через  линию  фронта  с  издерганными,   не
отдохнувшими людьми,  это  считай  наполовину  загубленное дело.  Да  и  что
тянуть. Все бывалые, опытные разведчики, кое-кто, несмотря на короткую жизнь
разведчика, воевал в разведке дольше него самого. Да и вообще Алексей больше
доверял в таких  делах интуиции, а не тщательному взвешиванию качеств - душу
человека  не  взвесишь  даже  на  аптекарских  весах  и через  микроскоп  не
рассмотришь, не то что через анкету. Это можно сделать только сердцем, а как
каждый из них владеет оружием, на что способен - Алексей знал точно.
     - Со  мной пойдут Миронов, Бобков, Карпушин, Панчулидзе. А сейчас  всем
спать.
     Он еще немного посидел у них, потом пошел в свою командирскую землянку,
где  его  ординарец  - пожилой солдат Федченко  из  хозвзвода наверняка  уже
пригото