Том Стоппард

   АРКАДИЯ

   Пьеса в двух действиях

   Перевод с английского Ольги Варшавер

   Действующие лица
   (в порядке появления на сцене)
   ТОМАСИНА КАВЕРЛИ, тринадцать, позже шестнадцать лет.
   СЕПТИМУС ХОДЖ,  ее домашний учитель, двадцать два года, позже двад-
цать пять лет.
   ДЖЕЛАБИ, дворецкий, среднего возраста.
   ЭЗРА ЧЕЙТЕР, поэт, тридцать один год.
   РИЧАРД НОУКС,  специалист по ландшафтной архитектуре, среднего воз-
раста.
   ЛЕДИ КРУМ, около тридцати пяти лет.
   КАПИТАН БРАЙС, офицер Королевского флота, около тридцати пяти лет.
   ХАННА ДЖАРВИС, писательница, под сорок.
   ХЛОЯ КАВЕРЛИ, восемнадцать лет.
   БЕРНАРД СОЛОУЭЙ, профессор, под сорок.
   ВАЛЕНТАЙН КАВЕРЛИ, между двадцатью пятью и тридцатью.
   ГАС КАВЕРЛИ, пятнадцать лет.
   ОГАСТЕС КАВЕРЛИ, пятнадцать лет.
   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
   Сцена первая
   Апрель 1809 года.  Огромный загородный дом в графстве  Дербишир.  В
современных путеводителях наверняка отметили бы его историческую и ху-
дожественную ценность.
   Комната, выходящая в парк.  На заднем плане высокие,  красивые  ок-
на-двери без занавесок. Показывать пейзаж за окнами нет необходимости.
Мы постепенно узна„м,  что дом стоит в парке,  типичном для Англии тех
времен. Можно дать намек: свет, небо, ощущение пространства.
   Середину комнаты занимает огромный стол,  вокруг - стулья с прямыми
жесткими спинками.  Комната тем не менее выглядит пустоватой.  Картину
дополняет  одна лишь конторка - не то для черчения,  не то для чтения.
Ныне вся эта мебель представляла бы явный интерес для  коллекционеров,
но здесь, на голом дощатом полу, она выглядит не музейной экспозицией,
а обыкновенной обстановкой учебной комнаты начала прошлого века.  Если
и чувствуется некое изящество,  то скорее архитектурное,  а впечатляет
только необъятность помещения. В боковых стенах - по двери. Они закры-
ты.  Открыта  лишь  одна стеклянная дверь,  ведущая в парк,  где царит
светлое, но не солнечное утро.
   На сцене двое.  Каждый занят своим делом - среди книг, бумаг, гуси-
ных перьев и чернильниц.  Ученица - Томасина Каверли,  тринадцати лет.
Учитель - Септимус Ходж,  двадцати двух лет.  Перед ними - по книге. У
нее - тонкий учебник элементарной математики.  У него - толстый, нове-
хонький,  большого формата том с застежками: кичливое подарочное изда-
ние.  Разнообразные бумаги Септимуса хранятся в твердой папке, которая
завязывается ленточками, дабы ничего не потерялось.
   У Септимуса есть черепашка,  настолько сонно-медлительная, что слу-
жит пресс-папье.
   На столе, кроме того, лежат стопки книг и старинный теодолит.
   Томасина. Септимус, что такое карнальное объятие?
   Септимус. Карнальное объятие есть обхватывание руками мясной туши.
   Томасина. И все?
   Септимус. Нет...  конкретнее - бараньей лопатки,  оленьей ноги, ди-
чи... caro, carnis... женской плоти...
   Томасина. Это грех?
   Септимус. Необязательно, миледи. Но в случае, когда карнальное объ-
ятие греховно,  - это плотский грех,  QED. Мы, если помните, встречали
слово caro в "Галльской войне". "Бритты жили на молоке и мясе" - "lac-
te et carne vivunt".  Жаль, вы не поняли корня и семя пало на каменис-
тую почву.
   Томасина. Как семя Онана, да, Септимус?
   Септимус. Верно. Он обучал латыни жену своего брата, но в итоге она
ничуть не поумнела. Миледи, мне казалось, вы ищете доказательство пос-
ледней теоремы Ферма?
   Томасина. Это чересчур сложно. Лучше покажи, как ее доказывать.
   Септимус. Потому я вас и попросил, что доказательства никто не зна-
ет.  Теорема занимает умы последние полтора столетия,  и я рассчитывал
занять ею ваш ум хотя бы ненадолго - пока я прочитаю сочинение  госпо-
дина Чейтера. Он возносит хвалу любви. Но стихи столь нелепы и несооб-
разны, что я предпочел бы не отвлекаться.
   Томасина. Наш господин Чейтер? Он написал стихи?
   Септимус. Да.  И даже полагает себя пиитом.  Но, боюсь, в вашей ал-
гебре куда больше карнального, чем в сочинении "Ложе Эроса".
   Томасина. Карнальное  было  не  в алгебре.  Я слышала,  как Джелаби
рассказывал кухарке,  что госпожу Чейтер застали в бельведере  в  кар-
нальном объятии.
   Септимус (помолчав).  Неужели?  А с кем?  Джелаби не обмолвился - с
кем?
   Томасина озадаченно хмурится: она не поняла вопроса.
   Томасина. Что значит "с кем"?
   Септимус. Ах,  ну да...  Не с кем,  а с чем!.. Тьфу, чушь какая-то.
Кто же, интересно, принес на хвосте эту новость?
   Томасина. Господин Ноукс.
   Септимус. Ноукс?!
   Томасина. Да,  папин архитектор. Он как раз обмеривал сад. Глянул в
подзорную трубу на бельведер и видит: госпожа Чейтер в карнальном объ-
ятии.
   Септимус. И господин Ноукс донес дворецкому?
   Томасина. Нет.  Господин  Ноукс донес господину Чейтеру.  А Джелаби
узнал от кучера,  потому что господин Ноукс разговаривал с  господином
Чейтером возле конюшни.
   Септимус. ...  где господин Чейтер,  несомненно,  помогал выгребать
навоз.
   Томасина. Септимус! Ты о чем?!
   Септимус. Таким образом,  пока об этом знают творец парковых красот
господин Ноукс,  а также кучер,  дворецкий, кухарка и, разумеется, сам
пиит, муж госпожи Чейтер.
   Томасина. Еще Артур, он тогда чистил серебро. И мальчишка-сапожник.
А теперь и ты.
   Септимус. Понятно. Так что он еще говорил?
   Томасина. Кто? Ноукс?
   Септимус. Не Ноукс. Джелаби. Вы же слышали рассказ Джелаби.
   Томасина. А кухарка на него сразу зашикала и не дала ничего расска-
зать.  Она-то помнила,  что я рядом, - сама разрешила мне перед уроком
доесть вчерашний пирог с крольчатиной.  А Джелаби меня просто не заме-
тил.  Знаешь,  Септимус, по-моему, ты что-то недоговариваешь. Все-таки
бельведер - это бельведер, а не кладовка с мясными тушами.
   Септимус. Я и не утверждал, что определение исчерпывающее.
   Томасина. Так, может, карнальное объятие означает поцелуй?
   Септимус. Означает.
   Томасина. И кто-то обхватывал руками саму госпожу Чейтер?
   Септимус. Весьма вероятно. Возвращаясь к последней теореме Ферма...
   Томасина. Так я и думала! Надеюсь, тебе стыдно?
   Септимус. Мне? Помилуйте, миледи! За что?
   Томасина. Кто растолкует мне незнакомые слова? Кто, если не ты?
   Септимус. Ах вот... Ну да, разумеется, мне очень стыдно. Карнальное
объятие - это процесс совокупления, когда мужской половой орган прони-
кает  в  женский  половой  орган  с целью продолжения рода и получения
плотского наслаждения.  В противоположность  этому  последняя  теорема
Ферма утверждает, что когда x, y и z являются целыми числами, то сумма
возведенных в энную степень x и y никогда не равняется возведенному  в
энную степень z, если n больше двух.
   Пауза.
   Томасина. Брррр!!!
   Септимус. Брр не брр, но такова теорема.
   Томасина. Отвратительно  и совершенно непонятно.  Когда я вырасту и
начну заниматься этим сама, буду вспоминать тебя каждый раз.
   Септимус. Весьма признателен, миледи, весьма признателен. А госпожа
Чейтер спускалась утром к завтраку?
   Томасина. Нет. Расскажи еще о совокуплении.
   Септимус. Вот о совокуплении добавить нечего.
   Томасина. Это то же, что любовь?
   Септимус. Гораздо лучше.
   (Одна из боковых дверей ведет в музыкальную комнату. Но сейчас отк-
рывается не она, а та, что напротив, и входит дворецкий Джелаби.) Дже-
лаби, у меня урок.
   Джелаби. Простите,  господин Ходж,  но господин Чейтер просил пере-
дать вам письмо незамедлительно.
   Септимус. Ладно, давайте. (Забирает письмо.) Спасибо. (Затем, чтобы
дворецкий поскорее вышел, повторяет.) Спасибо, Джелаби.
   Джелаби (настойчиво). Господин Чейтер велел мне прийти с ответом.
   Септимус. С ответом?  (Вскрывает письмо. Конверта как такового нет,
но послание сложено,  обернуто в чистую бумагу и запечатано.  Септимус
небрежно  отбрасывает обертку и пробегает глазами письмо.) Что ж,  мой
ответ таков:  по обыкновению и долгу службы - на коей я нахожусь у его
сиятельства  - до без четверти двенадцать я занят обучением дочери его
сиятельства. Как только я закончу - и если господин Чейтер к тому вре-
мени  не  раздумает  - буду всецело к его услугам в...  (заглядывает в
письмо) оружейной комнате.
   Джелаби. Спасибо, сэр, я так и передам.
   Септимус складывает письмо и помещает
   его между страниц "Ложа Эроса".
   Томасина. Джелаби, что сегодня на обед?
   Джелаби. Вареный окорок с капустой, миледи, и рисовый пудинг.
   Томасина. У-у, какая дрянь.
   Джелаби выходит.
   Септимус. Что ж,  с господином  Ноуксом  все  ясно.  Он  мнит  себя
джентльменом,  философом-эстетом, кудесником, которому подвластны горы
и озера,  а под сенью дерев ведет себя как  самый  настоящий  ползучий
гад.
   Томасина. Септимус,  представь,  ты  кладешь в рисовый пудинг ложку
варенья и размешиваешь.  Получаются такие розовые спирали, как след от
метеора в атласе по астрономии.  Но если помешать в обратном направле-
нии, снова в варенье они не превратятся. Пудингу совершенно все равно,
в  какую сторону ты крутишь,  он розовеет и розовеет - как ни в чем не
бывало. Правда, странно?
   Септимус. Ничуть.
   Томасина. А по-моему,  странно. РАЗмешать не значит РАЗделить. Нао-
борот, все смешивается.
   Септимус. Так  же  и время - вспять его не повернуть.  А коли так -
надо двигаться вперед и вперед,  смешивать  и  смешиваться,  превращая
старый хаос в новый, снова и снова, и так без конца. Чтобы пудинг стал
абсолютно, неоспоримо и безвозвратно розовым. Вот и весь сказ. Это на-
зывают  свободой воли или самоопределением.  (Он поднимает черепашку и
переносит ее на несколько дюймов, точно она - его пресс-папье - посме-
ла  отползти  по своим делам с бумаг,  которые призвана удерживать.) А
ну-ка, сидеть!
   Томасина. Септимус, как ты думаешь, Бог - ньютонианец?
   Септимус. Итонианец?  Выпускник Итона?  Боюсь,  что  так.  Впрочем,
справьтесь у вашего братца. Пускай подаст запрос в палату лордов.
   Томасина. Нет  же,  Септимус,  ты  не расслышал!  Ньютонианец!  Как
по-твоему, я первая до этого додумалась?
   Септимус. Нет.
   Томасина. Но я же еще ничего не объяснила!
   Септимус. "Если все - от самой далекой планеты до мельчайшего атома
в  нашем  мозгу - поступает согласно ньютонову закону движения,  в чем
состоит свобода воли?" Так?
   Томасина. Нет, не так.
   Септимус. "В чем состоит промысел Божий?"
   Томасина. Опять не так.
   Септимус. "Что есть грех?"
   Томасина (презрительно). Да нет же!
   Септимус. Ну хорошо, слушаю.
   Томасина. Если остановить каждый атом,  определить его положение  и
направление его движения и постигнуть все события, которые не произош-
ли благодаря этой остановке, то можно - очень-очень хорошо зная алгеб-
ру - вывести формулу будущего. Конечно, сделать это по-настоящему ни у
кого ума не хватит, но формула такая наверняка существует.
   Септимус (помолчав).  Верно. (Еще пауза.) Верно, и, насколько я по-
нимаю,  вы действительно додумались до этого первая. (Помолчав, с уси-
лием.) На полях своей "Арифметики" Ферма написал, что он нашел превос-
ходное доказательство теоремы,  но поля слишком узки, и оно не помеща-
ется. Записку нашли уже после его смерти, и с этого дня...
   Томасина. А-а! Тогда все понятно!
   Септимус. Не чересчур ли вы самонадеянны?
   (Дверь внезапно и несколько резко открывается. Входит Чейтер.)
   Господин Чейтер!  Вам,  должно быть,  неточно передали мой ответ. Я
буду свободен без четверти двенадцать - если это вас устроит.
   Чейтер. Не устроит! Мое дело безотлагательно, сэр!
   Септимус. В  таком случае вы,  вероятно,  заручились поддержкой его
сиятельства лорда Крума,  и он также считает, что ваше дело важнее об-
разования его дочери?
   Чейтер. Не заручился. Но, если угодно, я договорюсь.
   Септимус (помолчав). Миледи, прошу вас удалиться в музыкальную ком-
нату. Вместе с Ферма. Найдете доказательство теоремы - получите лишнюю
ложку варенья.
   Томасина. Увы,  Септимус, ее не докажешь. Он оставил записку на по-
лях, чтобы свести вас всех с ума. Пошутил.
   Томасина выходит.
   Септимус. Итак, сэр, в чем состоит столь безотлагательное дело?
   Чейтер. Полагаю, вы и сами знаете. Вы оскорбили мою жену.
   Септимус. Оскорбил? Полноте! Это не в моей натуре, не в моих прави-
лах, и, наконец, я восхищен госпожой Чейтер и это решительно не позво-
ляет мне ее оскорблять.
   Чейтер. Наслышан о вашем восхищении,  сэр!  Вы оскорбили мою жену в
бельведере вчера вечером!
   Септимус. Ошибаетесь. В бельведере происходило нечто иное. Я совер-
шал с вашей женой акт любви, а отнюдь не оскорблял ее. Она сама попро-
сила об этой встрече,  у меня и записка сохранилась, поищу, если угод-
но.  Может,  какой-то подлец осмелился заявить,  что я не удовлетворил
просьбу дамы и не пришел на свидание? Клянусь, сэр, - это гнусный пок-
леп!
   Чейтер. А вы - гнусный развратник! Готовы погубить репутацию женщи-
ны из-за собственной низости и трусости!  Но со мной это не пройдет! Я
вызываю вас, сэр!
   Септимус. Чейтер! Чейтер, Чейтер! Мой милый, любезный друг!
   Чейтер. Не смейте называть меня другом! Я требую сатисфакции! Удов-
летворения!
   Септимус. Сперва  госпожа  Чейтер требует удовлетворения,  теперь -
вы...  Не могу же я,  в самом деле, удовлетворять семейство Чейтеров с
утра до ночи! Что до репутации вашей жены - она незыблема. Ее ничем не
погубить!
   Чейтер. Негодяй!
   Септимус. Поверьте, это чистая правда. Госпожа Чейтер полна живости
и очарования,  голос ее мелодичен, шаг легок, она - олицетворение всех
прелестей,  которые общество столь высоко ценит в существах ее пола, -
и  все  же  главная и самая известная ее прелесть состоит в постоянной
готовности.  Готовности столь жаркой и влажной,  что даже в  январе  в
этих тайниках можно выращивать тропические орхидеи.
   Чейтер. Идите к черту,  Ходж!  Я не намерен это слушать!  Вы будете
драться или нет?
   Септимус (твердо и бесповоротно). Нет! В этом мире существуют всего
два-три  первоклассных поэта,  и я не хочу убивать одного из них из-за
откровенных поз,  которые некто подсмотрел в бельведере.  А  репутацию
этой  женщины не защитить даже отряду вооруженных до зубов мушкетеров,
приставленных стеречь ее денно и нощно.
   Чейтер. Ха!  Я - первоклассный?! Вы всерьез? Кто же остальные? Ваше
мнение?..  А,  черт!  Нет,  не надо,  Ходж! Не заговаривайте мне зубы,
льстец! Так вы и в самом деле так считаете?
   Септимус. Считаю.  То же я ответил бы Мильтону - будь он жив. Кроме
отзыва о жене, разумеется...
   Чейтер. Ну а среди живых? Господин Саути?
   Септимус. В Саути я бы всадил пулю не раздумывая.
   Чейтер (печально кивая). Да-да, он уже не тот... Меня восхищал "Та-
лаба", но "Мэдок"!.. (хихикает) Господи спаси! Впрочем, мы отвлеклись,
а  дело безотлагательно.  Итак,  вы воспользовались прелестями госпожи
Чейтер.  Это плохо. Но еще хуже, что все вокруг - от конюха до посудо-
мойки...
   Септимус. Какого черта? Или вы не слышали, что я сказал?
   Чейтер. Слышал,  сэр.  И слова ваши - не скрою - мне приятны. Видит
Бог,  истинный талант не ценят по достоинству,  если носитель  его  не
отирается  среди  писак  и литературных поденщиков,  не входит в свиту
Джеффри , не обивает пороги "Эдинбургского..."
   Септимус. Дорогой Чейтер - увы! - они судят о поэте по месту, отве-
денному ему за столом лорда Холланда!
   Чейтер. Вы  правы!  Как вы правы!  И как бы я хотел узнать имя того
мерзавца!  Представляете,  он высмеял мою драму в стихах "Индианка" на
страницах "Забав Пиккадилли".
   Септимус. Высмеял  "Индианку"?  Я  храню  ее под подушкой и достаю,
когда меня мучает бессонница! Это лучший лекарь!
   Чейтер (довольно).  Вот видите! А какой-то прохвост обозвал ее "Ин-
дейкой"  и  написал,  что не скормил бы ее даже своему псу!  Что ее не
спасут ни гарнир, ни подлива, ни ореховая начинка. Госпожа Чейтер про-
читала и залилась слезами,  сэр. И не подпускала меня к себе целых две
недели! О! Это напомнило мне о цели моего визита...
   Септимус. Новая поэма несомненно увековечит ваше имя!
   Чейтер. Вопрос не в этом!
   Септимус. Здесь и вопроса нет!  Что стоят происки жалкой литератур-
ной  клики  в сравнении с мнением всей читающей публики?  "Ложу Эроса"
обеспечен триумф.
   Чейтер. Такова ваша оценка?
   Септимус. Таково мое намерение.
   Чейтер. Намерение?  Как - намерение? Какое намерение? Ничего не по-
нимаю...
   Септимус. Видите ли, мне прислали один из пробных оттисков. Присла-
ли на рецензию,  но я намерен опубликовать не рецензию,  а нечто боль-
шее. Пора наконец установить ваше первенство в английской литературе.
   Чейтер. Да? Ну, что ж... Конечно... Это очень... А вы уже написали?
   Септимус (с едким сарказмом). Еще нет.
   Чейтер. А-а... И сколько времени потребуется?..
   Септимус. Для столь значительной статьи необходимо: во-первых, вни-
мательно перечитать вашу книгу, обе книги, несколько раз, вкупе с про-
изведениями  других  современных авторов - дабы всем воздать по заслу-
гам. Я работаю с текстами, делаю выписки, прихожу к определенным выво-
дам, а затем, когда все готово и душа моя и мысли пребывают в спокойс-
твии и согласии...
   Чейтер (проницательно).  А госпожа Чейтер знала об этом перед  тем,
как она... как вы...
   Септимус. Весьма вероятно.
   Чейтер (торжествующе).  Ни за чем не постоит! Все для меня сделает!
Теперь-то вы поняли эту любящую натуру?!  Вот это женщина! Вот это же-
на!
   Септимус. Потому я и не хочу делать ее вдовой.
   Чейтер. Капитан Брайс говорил в точности то же самое!
   Септимус. Капитан Брайс?
   Чейтер. Господин Ходж! С нетерпением жду рецензии! Позвольте надпи-
сать ваш экземпляр! Так, чем бы?.. А, вот перо леди Томасины...
   Септимус. Так вы познакомились с лордом и  леди  Крум,  потому  что
стрелялись с братом ее сиятельства?
   Чейтер. Нет!  Все оказалось наветом,  сэр, уткой! Но благодаря этой
счастливой ошибке мне покровительствует теперь брат  графини,  капитан
флота  Его  Величества.  Не уверен,  кстати,  что сам господин Вальтер
Скотт может похвастаться столь высокими связями.  Зато  я  -  почетный
гость в поместье Сидли-парк.
   Септимус. Что ж, сэр, вы получили прекрасную сатисфакцию.
   Чейтер окунает перо в чернильницу и принимается
   подписывать книгу.  Появляется Ноукс.  В руках у него рулоны черте-
жей. Чейтер пишет, не поднимая головы. Ноукс
   замечает двоих у стола. Он в замешательстве.
   Ноукс. Ой! Простите...
   Септимус. А!  Господин Ноукс! Любитель мерзостей земных! Мой отваж-
ный соглядатай! Где же ваша подзорная труба?
   Ноукс. Прошу покорно... я думал, ее сиятельство... простите...
   В полнейшем  смятении  он пятится к двери,  где его настигает голос
Чейтера. Чейтер выразительно и громко читает дарственную надпись.
   Чейтер. "Моему щедрому другу Септимусу Ходжу,  который всегда готов
отдать все лучшее, - от автора, Эзры Чейтера. Сидли-парк, Дербишир, 10
апреля 1809 года". (Передает книгу Септимусу.) Вот, сэр, сможете пока-
зывать внукам!
   Септимус. О, я не заслуживаю столь лестных слов! Верно, Ноукс?
   Их беседу  прерывает  появление за стеклянными дверями,  ведущими в
сад,  леди Крум и капитана Эдварда Брайса, офицера Королевского флота.
Говорить леди Крум начинает еще снаружи.
   Леди Крум.  Ах, нет! Только не бельведер! (Она входит в сопровожде-
нии Брайса.  В руках у него альбом в кожаном переплете.) Господин  Но-
укс! Что я слышу?
   Брайс. И не только бельведер!  И до лодочного павильона добрался, и
до китайского мостика, и до кустов акации, и...
   Чейтер. Клянусь Богом, сэр! Это невозможно!
   Брайс. Спроси господина Ноукса.
   Септимус. Господин Ноукс, это чудовищно!
   Леди Крум. Рада услышать возражения именно от вас, господин Ходж.
   Томасина (приоткрыв дверь из музыкальной комнаты). Теперь мне можно
вернуться?
   Септимус (пытаясь прикрыть дверь). Еще не пора...
   Леди Крум.  Пусть останется.  Дурной пример отвратит лучше, чем сто
назиданий.
   Брайс кладет альбом на конторку и открывает его. Это работы Ноукса,
который, судя по всему, является ревностным почи