Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
лнечной энергии, чтобы я мог описать кибуц. В кибуцах не встают по сирене.
Каждый встает, когда ему нужно на работу. Моя смена с восьми. До работы
нужно успеть позавтракать. Я всегда беру на завтрак редьку с майонезом. В
кибуцах кормят даже лучше, чем в армии, хоть и в армии тоже кормят шикарно.
В израильской армии и в советской совершенно разный подход. Русские считают,
что чем хуже, тем лучше, раз солдаты уже выдержали несколько тяжелых войн,
то выдержат они и еще.
В Израиле на завтрак солдаты получают крутые яйца, кофе пей сколько
хочешь, девятипроцентный творог и еще кефир с бананом. А, например, в
мотострелковом полку, в котором служил я, тоже было довольно большое
подсобное хозяйство, но там держали в основном свиней. Если в Ленинградской
области, предположим в Киришах, стоит полк в две тысячи человек, то,
наверное, кормить их паштетом из гусиной печенки или клубникой со сливками
никто не станет. И разводят свиней. Свинина -- главная часть солдатского
пайка. Офицерам -- мясо, а солдатам -- сало! А есть его совершенно нельзя
даже не потому, что в полку полно мусульман и есть евреи, а потому что это
отвратительный брусок со щетиной из неопаленной гарнизонной свиньи. И кроме
самого сала есть еще щи и каша, но тоже, разумеется, на сале. А если
отказаться и от щей и от сала, то просто можно умереть с голоду. На флоте и
в авиации кормят намного лучше; правда, у подводников совершенно нет
аппетита: их там держат по полгода, не всплывая, и вылезают на свет бледные
прыщавые подростки, которые не хотят есть. Ничего, даже воблу. Но одно дело
-- мирное время! А как лучше воевать в средней полосе -- после анчоусов с
каперсами или после горохового пюре -- это еще вопрос. Все-таки после
хорошей еды человек очень расслабляется. Если, не приведи Бог, наступит
война, то теория будет проверяться на практике. Но если применять эту теорию
к ленинградскому сионизму, то, как ни странно, тощая секретарша Ван-Хувена,
называя Бориса Федоровича хорошим сионистом, была принципиально не права. То
есть я не знаю, что происходит в стольной Казани, но во всяком случае в
Ленинграде хорошими сионистами становились приверженцы именно сытой теории,
а плохими или липовыми -- исключительно приверженцы голодной. С той
оговоркой, что наше время все-таки является мирным.
Обычно в Ленинграде сионисты встречались по субботам возле синагоги, и
хорошие сионисты начинали петь "хэвэну шалом алейхем", которую придумал сам
Жаботинский, а по вечерам крутили кинофильм о герое русско-японской войны
Иосифе Трумпельдоре! А плохие сионисты собирались подозрительными группками,
брали по паре бутылок и пиво и начинали придумывать, под каким предлогом
можно заманить к себе иностранцев. И виноваты в этом отчасти были хорошие
сионисты, потому что кроме своей основной сионистской деятельности, вроде
празднования "пурима" и сбора денег на передачи Иде Нудель, в жизни
сионистов был еще очень щекотливый момент получения посылок из Нью-Йорка с
синтетическими шубами и джинсами фирмы "Врангель", правда, неходовых
размеров, на такие немыслимые жопы, что хорошо сбывать их удавалось только в
Ростове-на-Дону и в Ставропольском крае. И конечно, чем лучше и известнее
был сионист, тем больше он получал таких фирменных посылок, и плохие
сионисты испытывали естественное чувство зависти! Но если в этот день
никаких иностранцев в поле зрения не было, то плохие сионисты,
посовещавшись, отправлялись в "Тройку" или в финскую баню (сауну), где у
сионистки Гуляевой муж работал банщиком. Надо сказать, что сама эта
сионистка была очень известной в Октябрьском районе спекулянткой и ехать
никуда не хотела, а ее муж, дядя Валера, который по национальности был
татарином, собирался ехать в Америку. По статистике в Ленинграде какое-то
невероятное количество татар. Ленинград -- это город русских татар, и ничего
плохого я в этом не усматриваю! Часть из них работает дворниками и
часть--банщиками. Это их наследственные профессии. От западносибирского
ханства большинство банщиков оторвано довольно давно, но многие из них до
сих пор придерживаются мусульманской традиции. А у Гуляевых были две общие
дочки, Аллочка и Ирочка, и еще была старшая дочка Сонька от первой жены
Гуляева, которой он в свое время дал татарский "гет" и отправил ее с глаз
долой к родителям в татарскую деревню. Но саму Соньку он подверг ритуальному
татарскому обрезанию, произведенному за некоторую мзду профессиональным
моэлем Бронфманом, который обрезал, в основном, хороших сионистов, но и с
татар имел некоторый дополнительный приработок. Сонька этой операции
ничуточки не стеснялась и сидела потом за проституцию, а сейчас живет где-то
на Малой Охте, точного адреса я не помню. Пока Сонька была в лагере под
Петрозаводском, ее сын болтался в основном у какого-то старшего банщика,
основателя их рода, который воспитывал его в самом татарском духе, так что
дяде Валере приходилось покупать для внука на Сенном рынке свежую конину, и
он ее по несколько часов варил, пока Изабелла их от этого не отучила. Потому
что вкус конины действительно безобразный. И она на пятьдесят копеек дороже,
чем говядина. Пятьдесят копеек для плохого сиониста, у которого нет
накопительской жилки, это целых две кружки пива! А если вы пьете на Садовой,
то на шесть копеек сдачи вы еще можете купить пирожок с повидлом или тушеной
капустой, а с мясным фаршем за десять. Конечно, ясно, что нормальный человек
не станет брать под пиво пирожок с клубничным джемом, но пирожком с капустой
закусить можно прекрасно, если он не очень холодный.
Кстати, и закусывали хорошие сионисты и липовые сионисты тоже
совершенно по-разному. Кое-кто из самых хороших сионистов даже служил
главбухом в елисеевском гастрономе, а для
главбухов там раньше водилась и севрюга, и белуга, и колбасы разных
небесных сортов. А для плохих сионистов на прилавок выбрасывали жирную
краковскую колбасу или эти пирожки с капустой. И нажравшись этих пирожков,
они начинали набрасываться на смуглых сефардских девушек, которые с
познавательной целью приезжали в ленинградскую синагогу из Бухары и
Чимкента. То есть сефардские юноши, видимо, тоже приезжали, но юноши из
Чимкента никого на свете заинтересовать не могли. И если хорошие сионисты
набрасывались на девушек с поучительными лекциями или предлагали почитать
рукописный журнал "Евреи в СССР", то с чем на них набрасывались плохие
сионисты, вы легко можете себе представить!
Бывали истории и почище! Например, у одного плохого сиониста Б. была
одна очень хорошая знакомая, которая тоже читала эти рукописные журналы, но
вступать с ним в интимные отношения без всякой видимой причины отказывалась.
При этом она требовала, чтобы Б. взял у нее пятьдесят рублей и устроил ее в
автошколу при ДОСААФ, где инструктором был его близкий приятель по фамилии
Бурдейный. И вот Б. согласился за эту дамочку похлопотать, как потом
оказалось, зря. Потому что в эту злосчастную осень Б. действительно был
занят на работе, а после работы еще приторговывал финскими швейными
машинками. Но когда чувство долга все-таки в нем перевесило и он понес эти
деньги в автошколу при ДОСААФе, то по дороге, на Майорова, он встретил
своего бывшего одноклассника, тоже еврея, но вообще не сиониста, просто
работающего по найму в Палате мер и весов, а летом путешествующего на
байдарке. И они пошли вдвоем в плавучий ресторан "Дельфин". А цены там
приличные: водка около восьми рублей. А две бутылки -- это уже шестнадцать!
Котлеты по-киевски, то что раньше называлось "де-валяй", -- шесть пятьдесят,
и пятьдесят рублей часа за три они с этим евреем просадили. Согласитесь, что
отдавать после этого свои собственные кровные деньги на банальную взятку
было бы глупостью и гусарством. Даже если это хорошая знакомая.
А дамочка между тем занималась в автошколе уже около двух месяцев, хоть
она оказалась на редкость бестолковой. И этот инструктор Бурдейный, который
ее по блату устроил, начал открыто перед всей группой намекать, что пора бы
подбросить на учебу. Но девушка попалась из очень приличной семьи, мама у
нее давала частные уроки музыки, и она долго никаких намеков не понимала. А
когда поняла, сразу побежала жаловаться хорошим сионистам и требовала, чтобы
созвали суд чести! И те не придумали ничего лучшего, чем накляузничать в
ОВИР, пусть, дескать, Б. не дают выездной визы, потому что таким жуликам не
место на Святой земле! В ОВИРе обещали дать ответ через неделю, но потом
сказали хорошим сионистам, чтобы они разбирались сами.
И за учебу пришлось платить еще раз, потому что честь честью, а до зимы
нужно было обязательно получить водительские права и переезжать из
Ленинграда в город Петах-Тикву, что значит "врата надежды". А была уже самая
середина октября.
Глава семнадцатая
СГОВОР
Все-таки как по-разному можно остаться с глазу на глаз! Какой приятный
момент нашей жизни, например, выпить вдвоем с человеком без претензий,
который не затыкает вам рта и не разглагольствует о горнем. И какой кошмар
остаться наедине с какой-нибудь сволочью, да еще наделенной светской
властью, так что поневоле начинаешь поджимать хвост или сдабривать свой
голос унизительной порцией меда. Но хуже всего остаться наедине с человеком,
который не хороший и не плохой, вроде бы и не прямое начальство, но голос на
него поднять практически невозможно и даже, пожалуй, боязно. И
посоветоваться не с кем. Нет, хуже всего остаться с глазу на глаз с
человеком вот такой непонятной, неведомой и очень подозрительной группы
крови. Так думал рав Барух-Менахем Фишер, расхаживая взад и вперед по своему
просторному кабинету и раздумывая, с какой бы стороны разгрызть этот
чужеземный орешек.
Слушайте, милейший, -- произнес он наконец, взяв Григория
Сильвестровича за пуговицу, -- но почему же ПРАВЕДНЫЙ не дал Вам никакого
рекомендательного письма? Почему же ПРАВЕДНЫЙ не прислал мне знака?! --
Голос раввина постепенно уходил вверх. -- Почему он не прислал мне лацкана
кармана или пуговички? Почему же, агройсер менч, я обо всем этом слышу в
первый раз? Я официальное лицо, милейший, мне доверены сердца и судьбы
верующих ковенцев! Почему же я сам, господин писатель, должен принимать все
на веру?!
Он нападал на Григория Сильвестровича. Он размахивал мясистыми кулаками
перед самым его носом и вздымал их к потолку. Он бегал по комнате,
спотыкался, как прибой, о ковровую дорожку и все сильнее мял и пинал ее на
сгибах. Но через несколько минут он закашлялся, приостановился и
приготовился слушать, что ему возразят.
Но Григорий Сильвестрович ничего не отвечал и загадочно ухмылялся: ему
очень понравился рав Барух -- приезжий был тертым калачом! Психическая атака
дородного рыжего раввина никакого впечатления на него не произвела. Слушая
вполуха, доктор Барски подошел к небольшому пыльному оконцу и с интересом
стал разглядывать суетящуюся магистраль знаменитого иерусалимского квартала.
Что за чудо Меа-Шеарим в начале весны!
Черные ангелы-франты мчались навстречу друг другу, как стремительные
эскадренные миноносцы. Парочки юных сойферов траурными бабочками порхали по
узким тротуарам и, казалось, вот-вот должны были столкнуться насмерть лбами!
Шли тяжелые баржи -- ангелы-кормильцы семей с массивными гормональными
задами, за которыми едва поспевали нежные астеничные важенки в силиконовых
матросках. Как перископы подводных лодок, всплывали на поверхность очкастые
шойхеты и меламеды из окрестных ортодоксальных школ, неслись по течению
красавицы-каравеллы в напудренных шотландских париках и угловатые незамужние
канонерки с бледно-голубыми глазами и густыми пеньковыми косами! Что за
прелесть эта весна! Но вот Григорий Сильвестрович еще раз улыбнулся своим
мыслям и открыто повернулся навстречу степенному раввину.
И странное дело! Как ни различна была жизненная фабула этих людей, как
ни разнились их оттепели и заморозки, бури, прибои и отливы, но любой
человек, глядя в первый раз, как они стоят друг против друга на фоне
портретов дер митл Ковенского Гаона и ковенских крыш со сладким дубовым
дымком, подумал бы, наверное, что это два брата, два древних сказочных
рыцаря Витольда, два кентавра со шпорами, два борца "сумо", которые, еще
миг, и начнут толкаться массивными животами. И неизвестно, что могло бы еще
померещиться прохожему, а между тем, они не состояли даже в далеком
историческом родстве. И если Григорий Сильвестрович всегда выдавал себя за
Иафета, то рав Фишер был несомненным Симом. Но толкаться животами насмерть
ни Иафет, ни Сим почему-то не стали, а еще через минуту кабинет заполнился
теплым воркующим голосом Григория Сильвестровича Барски,
"толстого-барского", как называли его когда-то однокашники и друзья.
Удивительным было вот что: рав Фишер, который никому в городе в ус не
дул -- да что там в городе! - тот самый рав Фишер, который, как бегемот, как
слон, мог поставить на место любого всезнайку и еще утереть ему нос лихой
арамейской фразой, а когда речь заходила о "краеугольном камне", то могучий
ковенец всегда успевал подумать, что речь идет именно о нем, -- так вот этот
рав Барух-Менахем Фишер на несколько минут вдруг абсолютно стушевался, чего
с ним за всю жизнь практически никогда не случалось. Он вдруг заметил, что
сидит, как проситель, на самом краешке своего великолепного кресла, но как
оказался в нем, начисто не помнит! Так что приходилось думать о высших
силах, в существовании которых рав Фишер и так ни капельки не сомневался.
От слов этого чугунного гостя голова рава Фишера начинала ходить
ходуном. Ему самому понятно было, что Григорий Сильвестрович именно
захлопотался в Европе, и в Израиль ему было вовремя не выбраться. И что
портфель с письмом был украден или бесследно исчез -- в это тоже можно было
поверить. Ну а уж что у ПРАВЕДНОГО идет седьмой (юбилейный) год, что Великий
Гаон покоится, никого не принимает, не звонит по телефону и не отвечает на
письма -- рав Фишер знал сам лучше, чем кто-либо другой. Потому что о
ешивской казне сегодня можно было вспоминать, только сощурив один глаз и
поморщившись. И понятно, что в юбилейный год ни о каких повторных
рекомендациях от Великого Гаона и речи быть не могло!
Фишер по инерции продолжал задавать вопросы, но пора было уже давать
задний ход и решать, как же из этой ситуации достойно выпутываться самому.
Не поверить посланнику Великого Гаона -- значило не поверить самому
ПРАВЕДНОМУ! И если этот уважаемый человек к тому же божится, что он сможет
гарантировать продвижение рава Фишера вверх на ковенском престоле, то
несомненно стоило и рискнуть. Волшебный голос Григория Сильвестровича еще
продолжал виться в ешивских стенах, еще он продолжал старательно объяснять,
как необходима будет типография "Шалома" для приближения нобелевского
торжества, а рав Барух-Менахем Фишер уже отчетливо понял, что ему, увы,
ничего не поделать и придется рискнуть.
"Лучшая наша сотрудница безвылазно сидит в Нью-Джерси, и если Великий
Гаон хоть на один час снизойдет, если ПРАВЕДНЫЙ хоть на один миг позволит
себе вернуться к земному -- все нужные свидетельства лягут, Борис Нахумович,
к вам на стол! -- по-свойски, по-российски сказал доктор Барски. -- Мне же
головы не сносить. И Нобель торопит!"
-- Скажите, милейший, -- перебил его, вдруг очнувшись, рав Фишер.
"Нахумовича" он решил на всякий случай пропустить мимо ушей, -- о каких
деньгах пойдет речь, если я решу согласиться на ваш план?
-- Вы получаете Нобелевскую премию целиком, и за русских -- по головам,
плюс транспортные расходы. Оплатите его банковские долги, чтобы его раньше
времени не посадили, и с премии дадите пять тысяч. Нечего его баловать!
Пусть пишет. Поэт должен быть бедным!
-- Сколько же могут дать за эту премию?
-- Когда как. Когда сто тысяч, а когда и все двести.
-- Слушайте, милейший, неужели то, что пишет уважаемый Менделевич,
может стоить так дорого?! -- с сомнением в голосе пробормотал рав Фишер. --
Это ведь громадная сумма!
-- Да вам-то что за разница, стоит или не стоит. Это же поэзия, а не
баклажаны. Раз платят -- значит стоит. А пока составим общую смету и
представим ее высокому начальству.
Фишер в задумчивости покачал головой и поглубже устроился в кресле.
Определенно стоило рискнуть.
-- И перестаньте вы серьезно относиться к их гиюрам! Вы же трезвый
человек. Еврей не может перестать быть евреем и стать китайцем или
французом! Я тоже, может быть, искренне хочу стать французом! И точно так же
русский -- никогда не перестанет быть русским! Это Азия -- Восток! Вы еще с
ними хлебнете. А если "Национальное бюро" усилит контроль за укрывателями?!
Снизьте им на пару пунктов индекс и проводите их всех до самолета. И голова
не будет болеть! Неужели же мне нужно вас учить. А о судьбе парочки дорогих
вам людей мы сможем поговорить особо!
"Еее, -- протянул мысленно Фишер, -- еее!"
Да, -- повторил он вслух по-русски. -- Я согласен, милейший! Давайте
сначала устроим смотр тем, о ком мы будем говорить особо.
Глава восемнадцатая
УКАЗ 512
-кедни миксйерве с ацил еигурд и ялиарзИ енаджарГ..."
,17 ежин мос
,вецубик хиксйеваккам иманелч ясеищюялвя ен ,аремон огонтимил еищюеми
ен
-зИ юиротиррет ьтуникоп икорс еыннасипдерп в ынжлод
."ялиар
Глава девятнадцатая
КАНДИДАТЫ
Учебный день кончился, но -- невиданное дело -- из ешивы никто не ушел!
А ведь никому не было сказано ни единого слова. Так велико было напряжение в
воздухе, что никто не переглянулся, никто не спрятал улыбки! Как будто бы
каждый день кто-то из постигших спускался вниз в рабочий цех! Правда,
руководитель ешивы рав Фишер, открывая ежегодно эту мастерскую, говорил
коротенькую речь о том, что означает для всего нееврейского мира их работа,
но чтобы сам Шкловец сел за общий верстак -- такого никто из исполняющих
припомнить не мог. Но вот он уселся, подлил себе в стаканчик кошерного
синтетического клея и наметил первую стенку.
Сверху слышны были знакомые грузные шаги Фишера и все исполняющие
сидели с насупленными и притихшими лицами. Особенного заработка сегодня быть
не могло, хотя платил за эти коробочки для тфиллинов рав Фишер в принципе
неплохо:
за маленькие платили по двадцать восемь агурот, а за большие, восемь на
восемь, на лоб, платили даже больше. Не напрягаясь, исполняющий мог сделать
штук по десять в час, а некоторые михайловцы, посноровистее, клеили и все
двадцать. Если, конечно, обед был не слишком тяжелым и не начинало клонить
ко сну. Сегодня на обед был суп с клецками и индюшатина с овощным гарниром,
а на третье дали по хорошей груше, но настроение у исполняющих было
тревожным, и никто из них не наелся. И Шкловец позвонил и велел приготовить
всем чай. Раньше, в более либеральные времена, по вечерам тоже давали чай,
но рав Фишер привез с собой из Америки нового машгиаха по имени Пинхас
Вульф, и обстановка в ешиве сразу стала строже. "Кончать разговоры!
Занятия!" -- раздавался в коридоре визгливый голос, от которого стыла кровь.
Вульф был человек поразительной учености! Впечатление от нового
машгиаха