ой  оболочке  передавали  ток  высокого  напряжения  в
контрольно-распределительный  центр  на   окраине   поселка.   В   большой
квадратной комнате было светло, как  днем.  У  распределительных  щитов  с
бесчисленными измерительными и контрольными приборами,  переключателями  и
сигнальными устройствами стояли  техники  и  монтировали  запутанную  сеть
медных проводов и шин.
   Неутомимый Бракк все время был на ногах. Измеритель  радиации,  который
должен  был  регистрировать  проникающее  наружу  радиоактивное  излучение
атомной батареи, находился под его  личным  контролем.  Ежедневно  брались
пробы воздуха. Кроме того,  воздух  засасывало  специальное  устройство  и
прогоняло  его  через  фильтр,  который  тоже  каждые  сутки   подвергался
исследованию на радиоактивность.
   Бракк и инженер Бер, руководивший монтажом электростанции,  направились
к пульту, с которого осуществлялось управление всеми  шестью  излучателями
искусственного солнца, разбросанными по острову. Там их встретил Шетли,  и
они обменялись крепкими рукопожатиями.
   - Все о'кей! - сказал Шетли, указывая на большой пульт. - Остались лишь
кое-какие  мелочи,  доделки.  Сегодня  мы  закончили  монтаж   излучателей
направленных лучей.
   Шетли вынул  из  шкафа  карту  острова  и  развернул  на  столе.  Шесть
излучателей были обозначены красными прямоугольниками, от которых отходили
толстые линии, соединявшиеся посредине острова.
   Он выпрямился и добавил:
   - Еще несколько дней, и над островом засияет холодное, но яркое солнце.
Оно будет не только давать свет, но  и  служить  науке.  Мы  сможем  вести
спектроскопические наблюдения за верхними слоями атмосферы.
   - Будем надеяться, что все наши замыслы исполнятся, - промолвил Бер.  -
Если хорошая погода продержится еще хотя бы два дня, нам удастся проложить
часть  кабелей  по  поверхности  и  пустить  электростанцию.  В  следующий
понедельник, самое позднее в среду, у нас будет достаточно энергии,  чтобы
зажечь искусственное солнце.


   Два часа спустя над островом разразилась снежная буря, хотя метеорологи
предсказывали только усиление ветра. Работать на  открытом  воздухе  стало
невозможно. Температура упала до минус 38 градусов. Ветер, достигший  силы
урагана, свистел и выл. Кристаллические блестки носились между постройками
и, оседая, покрывали все толстой белой пеленой. Иногда  с  моря  доносился
чудовищный гром и треск - это шторм ломал ледяные поля.
   Автоматически  включился   передатчик   метеорологической   информации,
посылая данные береговым станциям.  Радист  уже  несколько  минут  пытался
восстановить связь с канадским самолетом, который час  спустя  должен  был
приземлиться на острове. Через короткие промежутки он  настойчиво  посылал
позывные,  но  безуспешно:  ответа  не  было.  Радист  взглянул  на  экран
локатора, нажал кнопку регулятора и увеличил обзор. Изображение на  экране
было нечетким, словно буран размывал его. Радист  снова  и  снова  вызывал
самолет, сообщал метеосводку, предлагая немедленно изменить курс и  лететь
обратно. Он надеялся,  что  его  услышат.  Может  быть  просто  испортился
передатчик и они не могут ответить?
   Прошел еще час. Буран свирепствовал с  прежней  силой.  Радист  доложил
руководству научной станции на острове, что канадский самолет не прибыл  в
назначенное время.
   Вскоре после этого на  радиостанцию  пришел  датчанин  Барре,  ведавший
спасательной службой. Радист протянул ему журнал, в котором было  записано
последнее сообщение с борта самолета, время, когда  оно  было  принято,  и
координаты самолета в этот момент.
   - Береговые станции также потеряли связь с самолетом, - добавил он. - О
его посадке никто не сообщал.
   Барре подошел к карте, где красными линиями были  обозначены  воздушные
трассы, ведущие к острову. На борту шесть ученых и два журналиста. Что там
случилось? Вынужденная посадка?! - Лицо Барре приняло  жесткое  выражение.
Спасательная  операция  в   такой   буран,   когда   нельзя   использовать
вертолеты!.. Остается еще надежда,  что,  приняв  предупреждение,  самолет
вернулся на материк, ответить же не смог из-за поломки передатчика.  Барре
сел и прислушался к легкому треску и шипению, раздававшемуся из приемника.
Он был настроен на постоянную  волну  для  приема  международных  сигналов
бедствия.
   -  Самолет  давно  уже  должен  был  достичь  материка,  -  сказал  он,
поворачиваясь к Барре.  -  Теперь  можно  рассчитывать  только  на  сигнал
бедствия.
   Датчанин кивнул. Где искать самолет? Придерживался ли он прежнего курса
или  отклонился  от  него?  Судя  по  последним  координатам,  он  шел  по
установленной трассе и находился примерно в  600  километрах  от  острова.
Сколько времени может еще продлиться буран -  несколько  часов  или  дней?
Пассивное ожидание выводило его из себя. Нужно что-то предпринять. Но  что
и как? Направить на  поиски  спасательный  самолет  -  значит  подвергнуть
опасности и других людей. Незачем выходить из помещения, чтобы  убедиться,
что буря не ослабевает.
   Барре  снял  трубку  и  вызвал   метеорологическую   станцию.   Никаких
перспектив...  продолжает  усиливаться...  сильный  снегопад.  Перед   его
мысленным взором возникли обломки самолета...
   Руководитель островной научной станции вторично вызвал радиста.
   - Пока ничего! - ответил тот. - Сигналов  бедствия  не  поступало.  Нет
сведений и о посадке.
   Если они и спаслись, подумал Барре, то теперь замерзнут. Он прислушался
к завыванию ветра. Минус 38, ледяные иглы в воздухе! Тот, кто  не  пережил
этого сам, не может представить, что такое буран! Скорость ветра - до  140
километров в час. Шторм гонит перед собой массы льда и снега, сокрушая все
на своем пути.
   Его  раздумья  прервала  морзянка.  Барре  и  радист  насторожились   и
уставились на медленно двигавшуюся  белую  бумажную  ленту.  Из  приемника
раздался международный сигнал бедствия. Телеграфный  аппарат  зафиксировал
его в виде точек и  черточек.  SОS!..  Сигнал  повторялся  через  короткие
промежутки.
   - Пропавший самолет! - взволнованно воскликнул датчанин. Радист кивнул.
   - Да, это канадцы.
   "Почему они не указывают координаты? - недоумевал Барре. - Может  быть,
самолет разбился и они располагают только аварийной  рацией  для  передачи
сигнала бедствия?" Судя по регулярности, с  которой  появлялись  на  ленте
знаки азбуки Морзе, это было именно так.
   Радист, словно подслушав мысли Барре, сказал то же самое вслух.
   - Надо сейчас же запеленговать  передатчик,  -  предложил  он.  Ввел  в
действие пеленгатор, чтобы установить направление,  с  которого  поступают
сигналы. Потом наладил связь с советской радиостанцией на острове Врангеля
- она тоже приняла сигнал бедствия.
   Вернувшись к себе, Барре нанес данные  пеленга  на  оперативную  карту.
Оказалось, что передатчик находится почти в  160  километрах  от  острова.
Снова и снова звучали в эфире призывы о помощи.
   В то время как радист нажимал на ключ в надежде, что терпящие  бедствие
услышат его, Барре сидел у себя и вел один телефонный разговор за  другим.
Это был человек быстрых решений,  он  мало  говорил,  но  без  промедления
действовал.  Много  лет  проработал  он  в  спасательной  службе,  и   ему
приходилось не раз руководить крупными операциями. В  такой  шторм  нельзя
послать вертолеты. Значит, остаются только вездеходы-амфибии -  "Геркулес"
и "Дельфин".
   Барре снова взялся за трубку, дал указание подготовить вездеходы.
   "160  километров  пути",  -  подумал   Барре   и   придвинул   к   себе
аэрофотоснимки, охватывающие район вокруг острова радиусом 100 километров.
Хотя снимки были сделаны всего три недели назад, они почти ничего  ему  не
сказали. Белая пустыня давно изменила свое лицо -  ледяной  покров  океана
жил и дышал как живой организм, не ведая покоя.
   Барре  отправился  в   гараж   вездеходов.   На   них   уже   погрузили
продовольствие и  медикаменты.  Радисты  проверяли  рации.  Барре  обсудил
детали операции с  водителями  -  сибиряком  и  канадцем.  Через  час  ему
доложили, что обе машины готовы. Барре, тоже решивший  ехать,  натянул  на
себя  обогреваемый  электрическим   током   меховой   комбинезон.   Семеро
участников спасательной экспедиции  обменялись  рукопожатиями  с  учеными,
собравшимися в гараже, и заняли места в  вездеходах.  Открылись  двери,  и
буран с ревом ворвался  в  гараж.  Заработали  турбинные  приводы,  и  два
чудовища из стали и небьющегося стекла поползли на своих гусеницах,  легко
преодолевая метровые заносы.
   Команда каждого вездехода состояла из  водителя,  механика  и  радиста.
Барре находился на "Геркулесе", шедшем немного впереди "Дельфина".
   Вездеходы взяли  курс,  который  указывала  им  работавшая  на  острове
радиостанция. Бледный свет полярного дня, еще более хмурого из-за  бурана,
освещал безмолвную  ширь.  Вездеходы  двигались  на  большой  скорости  по
сравнительно ровному ледяному полю.  Команда  почти  не  чувствовала,  как
машины карабкались на мелкие торосы или ломали их. Гондола из прочного как
броня небьющегося стекла все время оставалась в горизонтальном  положении,
даже если гусеницы работали в разных плоскостях.
   Семь километров остались позади, когда  указатель  трещин  обнаружил  в
десяти метрах от вездехода первое большое препятствие - трещину.  Раздался
предупредительный сигнал, и в тот же  миг  вездеход  остановился.  Механик
прочел на шкале измерительного прибора ширину и глубину трещины.
   - Проходима, - сказал он.
   "Геркулес" двинулся дальше  и  медленно  переполз  через  трещину.  Как
показывали контрольные приборы, спасатели шли точно  по  заданному  курсу.
Водитель снова прибавил скорость,  так  что  снег  высоко  взлетал  из-под
гусениц.
   Буран все еще пел свою дикую песню, казалось, что он  решил  заморозить
всех  теплокровных.  Наружный  термометр  показывал  минус  40,  но  люди,
находившиеся в гондоле, не ощущали холода. Они сидели в удобных креслах из
пенорезины, и только легкое ритмичное покачивание напоминало им о том, что
они едут. Теперь на экране  локатора,  возмещавшем  отсутствие  видимости,
показались мощные заструги и огромные снежные заносы, тянувшиеся  один  за
другим. Ни те, ни другие не были непреодолимыми  препятствиями,  они  лишь
вынуждали замедлять ход.
   Барре нагнулся к радисту, державшему связь с островом, и  спросил  его,
принимают ли там сигналы бедствия.
   - Сейчас нет, - ответил радист. - Несколько минут назад  остров  принял
какие-то отдельные искаженные звуки, но скорее  всего  их  породил  буран.
Ветер несет заряженные электричеством снежинки, и, когда они  разряжаются,
возникают помехи, делающие прием невозможным.
   Барре вспомнились смельчаки, пытавшиеся достичь  полюсов  земли.  В  те
времена еще не было радио, и им приходилось рассчитывать только  на  себя.
Целыми месяцами пробирались они на собачьих упряжках по  ледяной  пустыне,
терпя нечеловеческие лишения.
   Уже в 325 году до нашей эры  грек  Пифей  достиг  полярного  круга,  во
всяком случае, вернувшись на родину, он рассказывал о  таких  местах,  где
день и ночь продолжаются месяцами. На карте  мира,  составленной  Клавдием
Птолемеем, уже были обозначены Исландия и Ютландия.
   Далекие белые  просторы  не  давали  покоя  человечеству.  Прежде  люди
пускались в далекие путешествия на Север в поисках сокровищ. В  дальнейшем
стремились освоить северный путь для торговли с Китаем и Индией, ибо  путь
вокруг Африки был долог  и  опасен.  Вновь  и  вновь  смелые,  бесстрашные
исследователи проникали на своих суденышках в арктические широты. Вместе с
ними отправлялись в путь и  торгаши,  авантюристы,  отбросы  человеческого
общества, искавшие наживы. Позднее полярные области стали  исследовать  на
воздушных шарах, дирижаблях, самолетах. И человек  узнавал  все  больше  о
стране вечных льдов. Советские  первооткрыватели  месяцами  дрейфовали  на
льдинах и, преодолевая  невероятные  трудности,  добывали  ценные  научные
данные, нужные всему человечеству.
   Мысли Барре были прерваны голосом  механика.  Дорогу  снова  преградила
трещина. "Геркулес" и "Дельфин" остановились. Трещина,  шириной  метров  в
тридцать тянулась на несколько километров вправо и влево. Обход ее  вызвал
бы потерю драгоценного времени, поэтому решено было трещину форсировать.
   Механик нажал рычаг, и  гондола  опустилась,  почти  легла  на  лед,  а
гусеницы с турбоприводами поднялись вверх.  "Геркулес"  медленно  двинулся
вперед и достиг края трещины. Рывок - и машина  сползла  в  воду.  Во  все
стороны  полетели  брызги.  В  кормовой  части  гондолы  заработал   винт,
приводимый в действие вспомогательным двигателем,  и  вездеход  пошел  как
моторная лодка.
   На другой стороне трещины ледяная стена круто поднималась вверх.
   - Незачем долго искать удобного места для подъема, - сказал механик.  -
Самое лучшее - создать наклонную плоскость, расплавив лед.
   Водитель и Барре согласились  с  ним.  "Геркулес"  подошел  к  ледяному
барьеру. Глыбы льда, словно отрезанные  ножом,  поднимались  из  воды.  Из
сопел, расположенных в передней части гондолы, вылетели струи  плавильного
порошка. Над барьером поднялись клубы пара.
   Опытный механик действовал со знанием дела. Через несколько минут  путь
вездеходу был открыт. Снова заработали турбоприводы, гусеницы  опустились,
траки вгрызлись в лед, гондола  поднялась  из  воды.  Вскоре  и  "Дельфин"
оказался на твердом льду и обе машины двинулись вперед.
   Они шли уже шесть часов, а буран продолжал бушевать. И  все-таки  Барре
был рад, что ввел в действие вездеходы. Да и что еще оставалось делать - в
такой  ураган  в  воздухе  не  удержался  бы  ни  один  вертолет.  Правда,
турбовинтовому самолету не страшна любая погода.  Но  садиться  при  такой
видимости на коварный лед... нет, на такой риск он бы не пошел.
   Радиостанция острова держала с вездеходами  непрерывную  связь.  Оттуда
все время запрашивали их координаты, корректировали направление. Радист  с
"Геркулеса" доложил Барре, что снова принял  сигналы  бедствия  аварийного
передатчика. Теперь их слышали и на острове.
   Барре вспомнил роман из жизни полярников, который прочел несколько  лет
назад. Чего  только  там  не  было  нагорожено!  Таинственная  и  страшная
пустыня, кошмары полярной ночи, никогда  не  утихающие  бури,  космический
холод. Словом, страна ужаса и смерти. Конечно, думал Барре, район полюса -
это не коралловые острова  южных  морей.  Случаются  и  бураны,  бывают  и
жестокие холода. Вот как сейчас! Но зато нигде  так  не  радуешься,  когда
выдастся добрая погодка. И полярные ночи не так уж страшны. Мрак разгоняет
луна, снег под ней искрится и, кажется, сам испускает свечение. А северное
сияние! Таких красок нигде не увидишь. Летом же - полное безветрие, солнце
греет так, что впору загорать. И про белых медведей в романе были написаны
глупости. Арктический бродяга почти не нападает на людей  -  разве  что  в
него выстрелят или он вообразит, что его преследуют. Правда,  в  последнем
случае лучше с ним не связываться, от его  когтистой  лапы  хоть  кому  не
поздоровится.
   Барре все еще улыбался, вспоминая роман, когда  сильный  толчок  вернул
его к действительности. Под машинами  заходил  лед.  Началась  подвижка  и
сжатие льда. Машинам и людям  грозила  опасность.  Куда  ни  глянь,  зияли
трещины, вырастали отвесные стены. Зазубренные льдины со скрежетом терлись
одна о другую. Величавая  музыка  Арктики.  Теперь  вездеходам  оставалось
одно: найти безопасный путь, и как можно скорее. Сжимающиеся льды способны
расплющить машины, как комок глины.
   Вездеход резко взял вправо, но лед стал ломаться и впереди,  и  позади.
Пришлось лавировать с величайшей осторожностью, уклоняться от сближавшихся
льдин, пересекать разводья, которые расширялись с каждой  секундой.  Позже
никто не мог сказать, как долго продолжалась борьба.
   Постепенно  подвижка  льда  прекратилась.  Усталые   люди   мечтали   о
нескольких минутах отдыха, но никто не сказал об  этом  ни  слова.  И  так
потеряно слишком много времени! Надо продолжать поиски. Механики пришли на
смену измученным водителям и повели машины вперед. Наконец они  нашли  то,
что искали.
   Канадский самолет вынужден был сесть на лед из-за аварии двигателя. При
посадке была повреждена кабина, сломались плоскости,  но  люди  отделались
синяками и ушибами.


   Буран бушевал четыре дня и четыре ночи. И утих лишь на пятые сутки.  На
остров опустилась тишина. Воздух снова стал прозрачен, и в  полдень  южная
часть серо-голубого неба окрасилась в красноватый цвет. Луна лила холодный
пепельный свет.
   Возобновились работы на открытом воздухе. Пришлось  расчищать  огромные
снежные заносы, восстанавливать радиосвязь.
   Во второй половине дня прибыл советский  самолет  с  продовольствием  и
почтой.
   Бракк давно не писал жене и, поглощенный работой, почти не думал о ней,
но, когда он увидел самолет, ему страстно захотелось получить от Веры хоть
несколько строк. Вечером, вернувшись наконец в  свою  комнату,  он  увидел
письмо. У него радостно забилось сердце -  конверт  был  надписан  изящным
почерком Веры. Даже не сняв  унты,  он  бросился  в  кресло  и  распечатал
письмо.
   Но то, что она писала  ему,  наполнило  его  тревогой.  Бракк  вспомнил
вечер, когда Вера без него ушла на концерт.
   Пожалуй, тогда в первый раз после женитьбы  он  был  всерьез  озабочен.
Разумеется, от него не укрылось, что  Вера  что-то  утаивает.  Зачем  было
пускаться в эту игру с телефоном, которую он  так  легко  разгадал?  Такой
спектакль мог понадобиться, только если ее ждал кто-то  другой.  Наверняка
это был Хегер. Ему даже хотелось самому убедиться в своих  подозрениях,  и
он готов был бежать в концертный зал. На это он, однако, не решился.
   Охваченный тоской и сомнениями, ходил он  по  комнатам.  Подошел  к  ее
письменному столу и увидел журнал. Машинально листая его, он наткнулся  на
критическую статью, посвященную работе жены. Бракк многое тогда передумал.
Корил себя за невнимание к ее творчеству, за то, что ни разу  не  спросил,
как ей работается.
   Она скрыла от него свою неудачу. Почему? Он утешал себя тем,  что  Вера
не хотела обременять его, зная, как он занят.
   Он вспомнил свои бесконечные опыты, ночные бдения за письменным  столом
и поразился терпению, с каким Вера переносила все это.
   В тот вечер, вернувшись с концерта, Вера была молчалива. На его вопросы
отвечала  односложно,  и  Бракк,  уже   готовый   разувериться   в   своих
подозрениях, снова замкнулся. А между тем приближалось  время  отъезда  на
остров. Они так и не  поговорили  и  через  несколько  дней  расстались  в
тягостном молчании.
   На острове его снова захватила работа, он с головой ушел в нее. Он  так
и не собрался написать жене хорошее, откровенное письмо. И вот  сейчас  он
читал:
   "Ты никогда не поймешь,  что  женщине  гораздо  тяжелее,  чем  мужчине,
оставаться одной так долго, - писала она. - Ты  прячешься  за  своей,  ах,
какой важной, деятельностью и удивляешься, случайно узнав  о  том,  что  и
жене твоей приходится сталкиваться с  трудностями  в  собственной  работе.
Может ли быть счастливым такой союз?"
   Письмо Веры глубоко взволновало его. Он  никогда  не  предполагал,  что
трещина в их отношениях, возникшая в тот памятный вечер,  в  конце  концов
превратится в пропасть. Им надо как можно скорее увидеться! Бракк  схватил
ручку и начал писать Вере. Теперь он находил  нужные  слова.  В  последних
числах месяца он сможет взять отпуск. Пусть, ради всего  святого,  она  не
совершает никаких необдуманных поступков, пока они не поговорят обо  всем,
что им мешает.
   Он писал ей о своем глубоком уважении, о своей любви и  тоске  по  ней,
заклинал  подождать  еще  немного.  Скоро  он  выполнит  трудное  задание,
приведшее его на остров, и снова будет с ней.
   Пока он в тревоге и волнении писал письмо,  над  островом  зажгло