и навел на  двух
служителей, которые несли жокея. Затем положил бинокль в футляр и  повесил
на ремне через плечо.
   - У них разбивается по меньшей мере один жокей в год, - тихо сказал он.
- Ничего удивительного для подобного спорта. Я подвезу вас домой.
   - Скажите, а этот парень мертв? - спросил Ричардсон.
   - Он состарился и слишком долго занимался этим  делом,  -  ответил  ему
Смит.
   - Бог ты мой! - глядя вниз на  дорожку,  сказал  Ричардсон.  -  А  я-то
расстроился из-за того, что не успел на него поставить. Вот  это  была  бы
ставка, - сказал он с детской миной на лице, - ставка на мертвого жокея!
   Барбер начал спускаться к выходу.
   - Я с вами, - сказал Ричардсон. - Сегодня у меня такой невезучий день.
   Все трое спускались с трибуны молча. Внизу люди собирались  кучками,  и
вокруг слышался странный шум, который становился все громче по мере  того,
как новость передавали из уст в уста.
   Когда они подошли к машине, Барбер  сел  на  заднее  сиденье,  позволив
Ричардсону сесть рядом со Смитом впереди. Ему хотелось хоть чуточку побыть
одному.
   Смит ехал медленно и молчал. Даже  Ричардсон  нарушил  молчание  только
раз.
   - Что за нелепая смерть, - сказал он, - в каком-то  паршивом  заявочном
заезде.
   Барбер забился в угол, наполовину прикрыв глаза и не глядя  вокруг.  Он
продолжал вспоминать, как служители подняли жокея во второй раз. Поставить
на эту лошадь предложил Смит, подумал он и, плотно  закрыв  глаза,  увидел
карты, разложенные на кровати в  его  номере.  Средиземное  море.  Морские
просторы. Ему вспомнился запах гари. Худший из всех. Запах вашей  мечты  в
войну. Запах раскаленного металла и тлеющей резины. Ставка Смита.
   - Приехали, - объявил Смит.
   Барбер открыл глаза. Они остановились на  углу  тупика,  где  находился
вход в отель. Барбер вышел из машины.
   - Подожди, Берти, - сказал он, - я хочу тебе кое-что отдать.
   Смит посмотрел на него вопросительно.
   - Разве это к спеху, Ллойд? - спросил он.
   - Да. Я мигом вернусь.
   Барбер поднялся к себе в номер.  Все  карты  были  сложены  стопкой  на
комоде, кроме одной, которая лежала раскрытая рядом. Подходы к Мальте.  Он
быстро ее сложил, сунул все карты в плотный конверт и спустился к  машине.
Смит стоял у машины и курил, нервно придерживая шляпу  рукой,  потому  что
поднялся ветер, который гнал опавшие листья по мостовой.
   - Возьми, Берти, - сказал Барбер, протягивая ему конверт.
   Смит не взял конверт.
   - Надеюсь, вы понимаете, что делаете? - сказал он.
   - Конечно.
   Смит и тут не взял конверт.
   - Мне не к спеху, - мягко сказал он. - Почему бы вам не подержать их  у
себя еще денек?
   - Спасибо, нет.
   Смит  молча  смотрел  на  Барбера.  На  улице   только   что   зажглись
люминесцентные фонари, излучая неприятный бело-голубой свет, и мягкое лицо
Смита, на которое падала тень от шикарной шляпы, выглядело припудренным, а
красивые глаза были темными и плоскими под пышными ресницами.
   - Только потому, что у препятствия упал жокей... - начал было Смит.
   - Возьми, - повторил Барбер, - или я выброшу их в водосток.
   Смит повел плечами. Он протянул руку и взял конверт.
   - Второго такого шанса у вас никогда не будет.
   - Спокойной ночи, Джимми. - Барбер нагнулся, обращаясь  к  озадаченному
Ричардсону, который сидел в машине и  следил  за  их  беседой.  -  Большой
привет Морин.
   - Слушай, Ллойд, - сказал Ричардсон, собираясь выйти  из  машины,  -  а
почему бы нам не выпить? Морин ждет меня домой не раньше чем через час.  И
я подумал, может, пройдемся по нашим старым местам и...
   - Извини, - сказал Барбер, которому  больше  всего  на  свете  хотелось
побыть одному. - У меня свидание. Как-нибудь в другой раз.
   Смит повернулся и задумчиво посмотрел на Ричардсона.
   - У вашего друга всегда свидания. Парень пользуется успехом. Я и сам не
против выпить, мистер Ричардсон. Вы окажете мне честь, если присоединитесь
ко мне.
   - Ну что ж, - неуверенно произнес Ричардсон. - Я живу в стороне  ратуши
и...
   - Это мне по пути, - приветливо улыбаясь, ответил Смит.
   Ричардсон опять уселся на своем сиденье. Смит тоже хотел было  сесть  в
машину. Но остановился и поднял глаза на Барбера.
   - Кажется, я ошибся в вас, Ллойд? - презрительно сказал он.
   - Да, - ответил Барбер. - Я старею. И не хочу слишком долго  заниматься
этим делом.
   Смит хихикнул и сел в машину. Они не попрощались за руку. Он  захлопнул
дверцу, и Барбер следил глазами, как машина рванула от тротуара - так, что
таксист, ехавший сзади, едва  успел  налечь  на  тормоза,  чтобы  избежать
столкновения.
   Барбер  смотрел,  как  большая  черная  машина  понеслась   по   улице,
освещенной  неприятным  бело-голубым  светом.  Потом  вернулся  в   отель,
поднялся к себе в номер и лег на кровать, потому что после  скачек  всегда
чувствовал себя разбитым.
   Час спустя он встал. Ополоснул лицо холодной водой, чтобы  окончательно
проснуться, но даже после этого чувствовал апатию и  пустоту.  Он  не  был
голоден и не хотел пить. И продолжал думать о мертвом жокее в  испачканной
землей шелковой блузе. Ему никого не хотелось видеть. Он  надел  пальто  и
вышел, возненавидев свою комнату в  тот  момент,  когда  закрыл  за  собою
дверь.
   Он медленно брел к площади Этуаль. Была  сырая  ночь,  и  с  реки  плыл
туман, и улицы были почти безлюдны, потому  что  все  сидели  по  домам  и
ужинали. Он не смотрел ни на одну из освещенных витрин, потому  что  долго
еще не собирался ничего покупать. Он прошел мимо нескольких кинотеатров  с
неоновыми вывесками в плывущем тумане. В фильме, думал  он,  сейчас  герой
летел бы в Африку. Он будет не раз на грани провала в Египте,  но  избежит
ловушку в пустыне и вовремя прикончит нескольких  темнокожих  на  взлетной
полосе. И, конечно же, над Средиземным  морем  у  него  забарахлит  мотор,
волны будут доставать до крыльев, и самолет в конце концов затонет, но сам
он не особенно пострадает, разве что  отделается  фотогеничным  шрамом  на
лбу. И, конечно же, он успеет выловить ящик. А еще окажется, что  он  либо
служащий министерства финансов,  либо  агент  британской  разведки,  и  он
никогда не усомнился бы в своей удаче, и у него никогда не сдали бы нервы,
и в финале картины у него не останется в кармане каких-то несколько  тысяч
франков. Если же это высокохудожественный фильм, то над  холмами  стелился
бы  густой  туман,  и  самолет  стал  бы  кружить  и  кружить,  безнадежно
заблудившись, пока у него, наконец, не иссякнет горючее и герой не  рухнет
на землю среди горящих обломков.  Однако  при  всех  своих  увечьях,  едва
держась на ногах, он попытается спасти  ящик,  но  не  сможет  сдвинуть  с
места, и в конце концов пламя заставит его  отступить,  и  он  прильнет  к
дереву,  и  с  почерневшим  от  дыма  лицом  разразится  безумным  смехом,
наблюдая, как  горят  самолет  и  деньги,  чтобы  показать  всю  тщетность
человеческих желаний и алчности.
   Барбер мрачно улыбался,  стоя  перед  огромными  афишами  кинотеатра  и
прокручивая сценарии. "В кино это получается гораздо лучше, - думал он.  -
Там приключения переживают герои приключений".
   Он свернул с Елисейских полей и медленно пошел без  определенной  цели,
пытаясь решить, поесть ли ему или сначала выпить. Почти  автоматически  он
подошел к "Плаза-Атене". За те две недели, пока Смит  его  обхаживал,  они
встречались тут, в Английском баре, почти что каждый вечер.
   Барбер вошел в отель и спустился в Английский бар. И тут увидел Смита и
Ричардсона, которые сидели в углу зала.
   Барбер улыбнулся. "Ну, Берти-бой, а ты времени  даром  не  теряешь",  -
подумал он. Подойдя к стойке, он заказал себе виски.
   - Пятьдесят боевых вылетов, - донеслись до его слуха слова  Ричардсона.
У Джимми был громкий голос, который гулко разносился  повсюду.  -  Африка,
Сицилия, Италия, Юго...
   В этот момент Смит увидел Барбера. Он холодно кивнул ему,  без  всякого
намека на приглашение. Ричардсон повернулся  в  своем  кресле  и  смущенно
улыбнулся Барберу, покраснев, как человек,  которого  застали  с  девушкой
друга.
   Барбер им помахал. Он задумался, а не следует  ли  ему  подойти,  сесть
рядом и попытаться отговорить Ричардсона от этого  дела.  Он  наблюдал  за
ними двумя, пытаясь понять, что они думают друг о друге. Или, точнее,  что
Смит думает о Ричардсоне, потому что с Джимми  все  было  однозначно:  кто
ставил ему выпивку, тот становился ему другом по гроб жизни. При всем том,
через что он прошел - война, женитьба, рождение детей, жизнь на чужбине  -
Джимми так никогда и не подозревал, что кто-нибудь  может  его  невзлюбить
или  постараться  причинить  ему  зло.  Если  вы  принимали  Джимми,   это
называлось доверчивостью. Если он вам докучал, это называлось глупостью.
   Барбер внимательно наблюдал за лицом Смита. Теперь он  достаточно  знал
его, чтобы многое сказать о том, что скрывается  за  красивыми  глазами  и
бледным, припудренным лицом. Вот сейчас Барбер  мог  сказать,  что  Джимми
Ричардсон осточертел Смиту и он хочет от него отделаться.
   Улыбаясь  самому  себе,  он  продолжал   тянуть   свое   виски.   Берту
потребовалось всего около часа, подумал Барбер, чтобы, глядя в эти  пустые
глаза, слушая этот гулкий бесцветный голос, решить, что Джимми  совсем  не
тот человек, который смог бы  перевезти  небольшой  ящик  с  пятифунтовыми
купюрами из Каира в Канны.
   Барбер быстро допил виски и вышел из бара раньше, чем Смит и  Ричардсон
встали из-за столика. Этим вечером ему было совершенно нечего  делать,  но
не хотелось оказаться за ужином в обществе Джимми и Морин Ричардсон.


   С тех пор  прошло  почти  два  месяца,  и  никто  не  слышал  о  Джимми
Ричардсоне вот уже тридцать два дня.
   Потратив чуть ли не полдня на поиски, Барбер так и  не  напал  на  след
Берта Смита. Его не было ни в ресторанах, ни на бегах, ни в художественных
салонах или парикмахерской,  сауне,  барах.  И  никто  не  видал  его  уже
несколько недель.
   Было около восьми вечера, когда Барбер пришел в  Английский  бар  отеля
"Плаза-Атене". Он промок от  ходьбы  под  дождем  и  устал,  и  его  туфли
намокли, и он чувствовал, что у него начинается простуда. Он оглядел бар -
тут было почти пусто. Решив побаловать себя и  с  сожалением  вспоминая  о
деньгах, потраченных за целый день на такси, он заказал виски.
   Барбер потягивал виски в этом спокойном баре, снова и снова возвращаясь
к мысли: "Я должен был предупредить Джимми". Но  что  он  мог  сказать?  И
Джимми не стал бы его слушать. Все  же  он  должен  был  сказать:  "Плохие
предзнаменования, Джимми, ступай-ка домой... Я видел, как самолет  упал  у
четвертого препятствия... Я видел, как египтяне несли труп по  вытоптанной
траве... Я видел, как карты и шелк обагрились кровью".
   "Я чертовски просчитался, - с горечью думал Барбер, - когда был уверен,
что Джимми Ричардсон слишком глуп,  и  поэтому  ему  не  предложили  таких
денег, а Берт Смит слишком умен, чтобы его подрядить".
   Он ничего не сказал из того, что обязан был сказать, и  это  обернулось
горем для молодой женщины, оставшейся без мужа, без денег  и  умоляющей  о
помощи, которая теперь может быть лишь  запоздалой.  Без  денег  -  Джимми
Ричардсон был слишком глуп, чтобы попросить аванс.
   Он вспомнил, как выглядели Джимми и Морин, улыбающиеся, и возбужденные,
и по-юношески значительные, когда стояли рядом  с  полковником  Самнерсом,
командиром авиаполка, на их свадьбе в  Шривпорте.  Вспомнил,  как  самолет
Джимми чуть не разбился над Сицилией.  Вспомнил  лицо  Джимми,  когда  тот
садился в Фоджо с горящим мотором. Вспомнил, как Джимми пьяно орал песни в
одном из баров Неаполя. Вспомнил, как на следующий день  после  приезда  в
Париж Джимми заявил: "Парень, этот город создан для меня. Европа у меня  в
крови".
   Допив виски, Барбер расплатился и медленно  поднялся  по  лестнице.  Он
зашел в телефонную будку, позвонил к себе в отель, чтобы узнать,  кто  его
спрашивал.
   - Мадам Ричардсон звонила вам весь день, начиная  с  четырех  часов,  -
ответил старик на коммутаторе. - Она просила вас позвонить ей.
   - Хорошо, спасибо, - сказал Барбер и хотел было повесить трубку.
   - Минутку, минутку, - раздраженно сказал  старик.  -  Она  звонила  час
назад предупредить, что собирается уходить, и просила передать,  что  если
вы вернетесь до девяти, хорошо бы вы пришли в бар отеля  "Беллмен"  -  она
будет там.
   - Спасибо, Генри, - сказал Барбер. - Если она  случайно  позвонит  еще,
скажи, что я уже направляюсь туда.
   Он вышел из отеля и шел медленно, хотя  дождь  так  и  не  прекратился.
"Беллмен"  находился  рядом,  и  он  не  торопился  встретиться  с   Морин
Ричардсон.
   Подойдя к "Беллмену", он постоял в нерешительности, прежде  чем  войти,
чувствуя, что слишком устал для этой встречи с Морин, и  сожалея,  что  ее
нельзя отложить хотя бы до завтра. Он вздохнул и толкнул дверь.
   Это  был  небольшой  бар,  заполненный  солидными  и   хорошо   одетыми
мужчинами, которые проводили тут время за  аперитивом,  прежде  чем  пойти
ужинать. И тут он увидел Морин. Она сидела в  углу,  вполоборота  к  залу,
перекинув свое поношенное пальто через спинку стула. Она была за  столиком
одна, а рядом на подставке стояла бутылка с шампанским в ведерке.
   Барбер прошел к ней, раздраженный видом шампанского. "Вот  на  что  она
ухнула мои пять тысяч, - с досадой подумал он. - В наши дни  женщины  тоже
посходили с ума".
   Он поклонился и поцеловал Морин в  лоб.  Она  нервно  вскочила,  потом,
увидев, что это он, улыбнулась.
   - О, Ллойд, -  как-то  странно  зашептала  она,  и,  тесно  прижавшись,
поцеловала его. От нее сильно пахло шампанским, и, похоже, она была пьяна.
- Ллойд, Ллойд... - произнесла она, чуть отодвинувшись от него и держа  за
обе руки. Ее глаза были полны слез, а губы дрожали.
   - Я пришел, как только мне передали, - сказал  Ллойд  нарочито  деловым
тоном,  опасаясь,  что  Морин  закатит   истерику   на   глазах   у   всех
присутствующих в баре.
   Она продолжала стоять, шевеля губами  и  сжимая  его  руки  своими.  Он
смущенно опустил на них глаза. Они по-прежнему были огрубевшими,  а  ногти
обломанные, но на ее пальце сияло огромное  бело-голубое  кольцо.  Его  не
было, когда она приходила к нему в отель, и он знал, что никогда раньше не
видал ее с таким кольцом. Он  поднял  глаза  и  почти  испуганно  подумал;
"Какого черта она затеяла? В какое дело замешана сама?"
   И тут он увидел Джимми. Тот пробирался к ним между столиков.  Его  лицо
расплылось в улыбке. Он  выглядел  похудевшим  и  сильно  загорел,  словно
только что вернулся после месячного отпуска на южном пляже.
   - Привет, мальчик, - сказал Джимми, и его голос гулко разнесся по бару,
перекрывая шум разговоров. - А я сейчас только опять тебе звонил.
   - Он вернулся домой. Он  вернулся  сегодня  в  четыре  часа,  Ллойд,  -
сказала Морин и плюхнулась на стул.
   Что бы там ни случилось еще сегодня после четырех, было ясно одно - она
сидела тут и пила шампанское. Она не выпускала одну руку  Барбера,  подняв
на своего мужа изумленные глаза.
   Джимми хлопнул Барбера по спине и крепко пожал ему руку.
   - Ллойд, - произнес он, - добрый старина Ллойд. Гарсон! -  закричал  он
на весь зал. - Еще бокал!  Снимай  пальто.  Садись,  садись,  -  велел  он
Барберу.
   Ллойд снял пальто и медленно опустился на стул.
   - Со счастливым возвращением домой, - спокойно сказал Барбер.
   Он высморкался. Простуда уже давала себя знать.
   - Перво-наперво, - сказал Джимми, - у меня кое-что для тебя есть. -  Он
широким жестом запустил руку в карман, извлек пачку десятитысячных банкнот
в три дюйма толщиной и отделил от нее одну. - Морин мне все рассказала,  -
серьезно начал он. - Ты чертовски хороший друг. У тебя  найдется  сдача  с
десяти тысяч?
   - Не думаю, - ответил Барбер, - скорее всего нет.
   - Гарсон, - обратился Джимми к официанту, который ставил третий  бокал.
-  Разбейте  на  две  по  пять,  пожалуйста.  Французский  прононс  Джимми
заставлял вздрагивать даже американцев.
   Джимми аккуратненько разлил шампанское в три бокала. Он поднял  свой  и
чокнулся сначала с Барбером, потом с Морин. Морин продолжала  смотреть  на
него так, словно увидела впервые и больше уже не надеялась увидеть  ничего
столь удивительного за всю жизнь.
   - За преступление! - сказал Джимми и подмигнул.  При  этом  он  скорчил
физиономию, какая бывает у шаловливого ребенка, которому трудно  совладать
с лицом.
   Морин захихикала.
   Они выпили. Шампанское было превосходным.
   - Сегодня ты ужинаешь с нами,  -  объявил  Джимми.  -  Ужин  по  случаю
победы. Мы будем втроем. Только Красотка, я и ты, потому что, если  бы  не
ты... И тут он торжественно положил руку Барберу на плечо.
   - Да, - сказал Барбер. У него застыли  ноги,  сырые  брюки  прилипли  к
мокрым носкам, и ему пришлось опять высморкаться.
   - Красотка показала тебе свое кольцо? - спросил Джимми.
   - Да, - ответил Барбер.
   - Она получила его только в шесть часов, - сказал Джимми.
   Морин вытянула руку и залюбовалась кольцом. И снова захихикала.
   - Я знаю место, где можно отведать фазана, и тебе подадут лучшее вино в
Париже, и...
   Официант вернулся и протянул Джимми две пятитысячные бумажки.
   У Барбера промелькнула мысль, а сколько они могут весить.
   - Если ты когда-нибудь окажешься на мели, - сказал  Джимми,  протягивая
ему одну купюру, - то знаешь, к кому прийти, правда?
   - Да, - подтвердил Барбер и сунул бумажку в карман.
   Он начал чихать и десять минут спустя извинился, выразив сожаление, что
не может просидеть весь вечер с такой  простудой.  Оба,  Джимми  и  Морин,
пытались уговорить его остаться, на что он мог ответить только одно -  что
вдвоем им будет лучше.
   Он допил второй бокал шампанского, пообещал  не  исчезать  и  вышел  из
бара, чувствуя, что его пальцы застыли в мокрой обуви. Он  был  голоден  и
обожал фазана, и, в сущности, его простуда была не  такой  уж  и  сильной,
даже если из носа и текло все время. Но он знал, что не усидит целую  ночь
между Морин и Джимми Ричардсон, наблюдая, как они все время  смотрят  друг
на друга.
   Он вернулся в свой отель пешком, потому что отныне с такси он  завязал,
и уселся на край кровати прямо в пальто,  не  включая  света.  "Лучше  мне
отсюда податься, - думал он, вытирая мокрый нос тыльной стороной ладони. -
Этот континент не для меня".



В ПЛЕНУ У БЕССОННИЦЫ

     Кэхилл вошел  в тихий  дом,  бесшумно  прикрыв за собой дверь.  Повесив
шляпу и пальто, с удовольствием втянул сырой  ночной запах, исходящий от его
одежды;  сразу  заметил  записку  на  телефонном  столике  и  тут  же  узнал
старательный, корявый  почерк  горничной  -- он  всегда его забавлял, стоило
лишь увидеть.
     "Вам звонил мистер Ривз,-- прочитал  он.-- Ему нужно поговорить с вами.
Он говорит, что это очень важно".
     Кэхилл направился к телефону, стоявшему под  большим зеркалом; взглянул
на  ходу на часы:  уже второй  час ночи, поздно беспокоить кого-то звонками.
Можно подождать до  утра -- не горит.  Он  разглядывал себя в  мутном стекле
зеркала, с удовлетворением отмечая, что лицо  у него, как  и прежде,  худое,
моложавое  и  глаза, несмотря  на три стакана,  осушенные во  время  встречи
вечером,  не  налились  кровью.  Вот только седина  на висках становится все
заметнее и морщины  под глазами  никуда не  пропадают. Подумал, меланхолично
вздохнув: "Да, стареем, стареем..."
     Выключив в холле  свет, поднялся  наверх.  Крупный, грузный мужчина, он
довольно  грациозно,  легко поднимался  по устланной мягким ковром  лестнице
своего дома.  Приятно  прикасаться к  отполированной глади поручня,  вдыхать
сложные,  стойкие ароматы  жилого помещения,  притихшего  в  чуткой  тишине:
лимонный   запах  полировки  для  мебели,   осеннее  благоухание  хризантем,
доносящееся из гостиной, тонкие духи жены, разливающиеся по всему дому.
     Проходя мимо