теряя последнюю
надежду.
     Молча вся  компания  вошла в соседнюю комнату.  Там был тот  же ужасный
беспорядок, полный разгром, но не было следа братьев Калониусов.  Вся группа
вернулась назад,  в  гостиную. Лавджой  прошел в своей кабинет в итальянском
стиле.
     --   Они  захватили  с   собой  все   мое  теплое  белье,--  беспомощно
констатировал он.
     -- Хорошо,-- сказал директор Свенкер.-- Теперь перейдем к случившемуся.
Перед вами -- альтернатива: либо вы  предстаете перед судом, перед сирийской
Фемидой,  либо  даете все необходимые гарантии,  остаетесь в нашем  городе и
начинаете отрабатывать причиненный всем ущерб. Выплатите  все, до последнего
пенни, независимо от того, сколько лет вам придется потратить на это.
     --  Сколько,   по-вашему,--   обратился  директор   к  полицейскому   с
пистолетом,-- ему предстоит отсидеть за решеткой?
     -- Минимум тридцать лет,-- не задумываясь, ответил полицейский.
     -- Хорошо, я заплачу,-- пообещал Лавджой.
     До  трех тридцати  дня  проходила  запись  всех  предъявляемых  к  нему
претензий, и этот список  постоянно  рос,-- вазы, серебряная утварь,  ковры,
бифштексы,  вина,  постельное  белье,  "мостовые"   лампы,  столики,  чучело
обезьянки,  книги. Еще пятьдесят фунтов, которые украл Карлтон из настенного
сейфа, и плюс  десять  фунтов,  выделенных  ему  директором на  приобретение
парика. В общем, общая сумма достигла громадной для него цифры -- 347 фунтов
27 шиллингов. Учитывая уровень сегодняшней зарплаты, притом если есть только
два раза  в  день, то,  как вычислил  Лавджой, ему придется выплачивать свой
долг  лет  семь.  Только после  этого  его уволят, и  он сможет  вернуться в
Америку.
     Он подписал счет сразу за все оптом, и для его официального  оформления
был вызван адвокат, что увеличило  сумму  его долга  еще на тридцать фунтов,
всего  -- 377,27. Полицейский с пистолетом угостил его сигарой, и вскоре все
ушли. Он  остался  один в  своем разрушенном  доме, глядя  на обломки  своей
разбитой жизни.
     Он выглянул в  окно. Директор школы Свенкер, подняв на руки неподвижное
тело Карлтона, так и не пришедшего в себя от удара, понес его домой.
     Лавджой  сел,  тяжело   вздохнул.   Он  зажег  сигару,  подаренную  ему
полицейским, и молча уставился на валявшиеся кругом пустые бутылки.
     Месяцы шли своим чередом, сменяя друг дружку, и теперь  этот чудовищный
эпизод  в  его  жизни  стал казаться ему внезапно обрушившейся на него карой
Господней,  бессмысленной неприятностью, типа  чумы, очищением через зло,  и
все это  совершалось само собой, неподвластное воле человека.  Волосы у него
отросли, и  он продал  свой парик, потеряв  на  продаже полтора  фунта, и за
исключением    непродолжительного    напугавшего   его   переживания   из-за
разыгравшегося  воображения  Айрины,  вдруг  решившей,   что  она  беременна
двойней,  жизнь  Лавджоя  шла  как  и  прежде,  хотя  теперь  ежедневно  ему
приходилось сталкиваться с горькой нищетой, и  он  понимал, что освобождение
от ее хватки на горле придет не скоро, может, ему придется страдать до этого
так же долго, как и библейскому Иакову.
     К тому времени, когда Лавджой наконец стал расчесывать  свои волосы, он
почти совсем забыл о калифорнийцах с их велосипедами.
     Но вот однажды...
     Он  читал "Семь столпов мудрости", ту сцену, когда  Лоуренс  Аравийский
оказался в  руках свирепых  турок,  когда вдруг откуда-то  издалека  до него
донесся громкий крик.
     Кто-то кричал, называя его по имени. Он отложил книгу в сторону.
     --  Стэнфорд,  Стэнфорд,--  неуверенный голос этого  человека дрожал,--
Стэн...
     --  Нет, не может  быть.--  Он встал,  чувствуя,  как его верхняя  губа
задирается кверху, обнажая зубы для атавистического рычания.
     -- Стэнфорд,-- снова раздался этот голос.
     Он быстро сбежал вниз по лестнице,  ноги у него  подкашивались. Там, на
главной дороге, он увидел странный  караван.  Верхом на осле, покачиваясь из
стороны  в сторону от нестерпимой жары, голода,  жажды  и изнеможения, сидел
Сен  Клер Калониус.  Его с обеих сторон поддерживали крепкие люди.  Глаза  у
него запали, губы, без кровинки, побледнели. А сзади на таком же осле, точно
в таком же состоянии сидел его брат, Ролан Калониус.
     -- Вот этого подобрал в пустыне,--  сказал ближайший к Лавджою погонщик
мулов.--  Он  лежал  там.  Почти без  признаков  жизни. А  этого,-- он ткнул
большим  пальцем в  Ролана,-- вытащил  со дна колодца,  он уже чуть концы не
отдал.
     Сен Клер окинул его диким взглядом.
     -- Стэнфорд, старичок...-- хрипло  прошептал он, еле шевеля  треснутыми
губами.-- Я просто  в восторге. Увидимся, как  только мы выйдем из больницы.
Старичок...
     Сердце у Лавджоя упало от жалости к нему, на глазах выступили слезы. Он
неуверенной походкой подошел к Ролану.
     --  Стэнфорд, старичок,-- Ролан, протянув свою высохшую руку,  взял его
за плечо.-- Как я рад видеть тебя. Надеюсь, увидимся, как я только выйду  из
больницы.-- Наклонившись  к нему,  покачиваясь на спине мула, словно пьяный,
он прошептал ему на ухо:-- Прошу тебя, сделай мне одолжение...
     -- Ни за что,-- твердо сказал Лавджой,-- даже за миллион фунтов.
     -- Нет, все же  сделай.  Этот сукин сын бросил меня  в колодец. Я этого
ему никогда не прощу. Стэнфорд, старичок, ступай в город и купи там для меня
самый большой, самый острый нож, какой только сможешь  там найти, с большим,
дюймов пять,  лезвием. Оставь  его в шкафу у себя, в твоем  доме. В  верхнем
ящике. Как  только мы выйдем из больницы... Он  не  успеет сделать и шага --
полосну  по горлу...-- Он издал какой-то  страшный, убийственный  звук.--  Я
покажу этому сукину сыну, как бросать  меня в колодец... Стэнфорд, старичок,
нечего зря качать головой...
     Неожиданно Лавджой перестал качать головой. Его глаза вдруг загорелись,
словно в трансе, но вскоре блеск пропал.
     -- Я  ничего  не смогу для вас купить,--  сказал он.--  У  меня нет  ни
пенни.
     Ролан,  словно пьяный, стал  шарить в своих карманах и, вытащив  оттуда
целую пригоршню смятых купюр, вложил их в ладонь Лавджоя.
     --  Деньги -- это не главное...-- Он  потерял сознание, и  два  крепыша
вовремя  подхватили  его  под  руки.  Лавджой аккуратно  запихнул  деньги  в
бумажник и подошел к Сен Клеру.
     --  Может,  я  чем-то  могу  помочь  вам?  -- спросил  он ясным, слегка
дрожащим голосом.
     -- Ты можешь  сделать для меня только одно,-- сказал Сен Клер неистово,
словно сумасшедший,  озираясь  по  сторонам.--  Лишь  одно, старичок... Этот
сукин сын Ролан  думает, что я его бросил в колодец. Он хочет меня убить. Но
еще никому не удавалось это сделать.-- Он порылся  в карманах, выудил оттуда
пригоршню смятых купюр, устало огляделся.-- Ступай в город, старичок,-- тихо
сказал он,-- и купи для меня пистолет сорок пятого калибра и  магазин к нему
с семью  патронами. Положи  его  в ящик, где раньше ты хранил  бутылки виски
"Джонни  Уокер". В верхний ящик. Когда мы  выйдем из больницы...  этот сукин
сын не успеет сделать и шага. Семь пуль вгоню в него, как одну.
     Стэнфорд с серьезным видом положил и его деньги в бумажник.
     -- Послушай, Стэнфорд,-- сказал Сен Клер, наклонившись  к нему и опасно
свесившись с мула.-- Ты сделаешь для меня такую мелочь, сделаешь?..
     -- С большим удовольствием,-- ответил он.
     -- Добрый  старый Стэн...-- В это мгновение  он отключился, и два дюжих
погонщика вовремя подхватили его. Караван направился к больнице.
     Лавджой долго стоял, покуда с улицы не исчезли все мулы, и потом быстро
зашагал в город. Он купил там самый лучший, самый острый нож с выскакивающим
лезвием и  превосходный  новый с  иголочки револьвер сорок  пятого калибра и
магазин с несколькими патронами.
     У него  после этих покупок осталось еще немало  денег. Он купил  на них
три бутылки "Джонни Уокера".
     Вернувшись домой,  он  освободил  верхний ящик  в  шкафу, положил  туда
револьвер и нож рядышком. Затем намазал куском мыла как следует пазы,  чтобы
его можно было легко вытащить даже в большой спешке.
     Потом  сел и стал  ждать, когда братья Калониусы выйдут из больницы. Он
налил  себе   виски  в  большой  стакан.  Сделав   внушительный  глоток,  он
ухмыльнулся.


КРУГ СВЕТА

     По земле  низко стелился  туман, и как  только машина ныряла в выбоину,
свет от фар выхватывал впереди мешанину молочного цвета. Было уже около часа
ночи, и других  машин на  дороге  не  было.  Они  петляли  по узкой  дороге,
поднимаясь к стоявшему на холме дому.  Между главным шоссе и домом Уиллардов
стояли только четыре дома, и во всех было темно.
     Они сидели на переднем сиденье. Мартин и его сестра Линда  с мужем. Она
включила радиоприемник и  тихо, под  аккомпанемент оркестра напевала: "Не то
время, не то место..."
     Джон Уиллард, удобно устроившись на месте водителя, быстро гнал машину,
улыбаясь,  когда  Линда,  наклонившись,  напевала  эту  песню  ему  на  ухо,
вышучивая  страстную  манеру  исполнения,  характерную  для  певиц в  ночных
клубах: "Но ваше дивное лицо..."
     --  Поосторожнее,--  предупредил ее Уиллард.--  Не забывай, ты щекочешь
ухо водителя.
     -- Известно ли вам,-- вмешался в их разговор Мартин,-- что за последний
год на  дорогах  произошло гораздо  больше аварий  из-за  того, что пассажир
щекотал ухо водителя, чем от езды в нетрезвом виде, неисправности тормозов и
безрассудного поведения во время общенациональных праздников?
     -- Кто тебе сказал такое? -- спросила Линда агрессивным тоном.
     -- Это всем известная статистика,-- ответил Мартин.
     --  Плевала я  на  твою статистику,--  сказала возмущенная  Линда.--  Я
просто с ума схожу по ушку водителя.
     Уиллард фыркнул.
     -- Ну-ка убери эту снисходительную улыбочку,  "солдатик",-- проговорила
Линда.
     Уиллард  снова  довольно  фыркнул,  а  Линда, склонив голову  на  плечо
Мартина,  вновь вернулась  к своей песенке, намереваясь непременно допеть ее
до конца. На  ее  веселое,  молодое  лицо,  обрамленное распущенными черными
волосами, падал слабый свет от приборной доски.
     "Лет  через  десять  после  того,   как  я  женюсь,--  подумал  Мартин,
поглядывая  искоса на  сестру,--  хочется  надеяться,  и мы  с  женой  будем
испытывать  то  же,  что  и   они,  когда  будем  возвращаться  домой  после
проведенного в городе вечера".
     Мартин приехал  из Калифорнии  сегодня  вечером. Перед этим  он прислал
телеграмму,  сообщая  в ней  о том, что бросает  работу и едет  в Европу,  и
спрашивал не может  ли  рассчитывать во время этого  транзита  на постель  и
сносную  еду. Линда  встретила  его  в  аэропорту,  и  она,  по его  мнению,
нисколько не изменилась за два года  их разлуки.  Они заехали к Уилларду  на
работу,  пропустили  с  ним по паре  стаканчиков,  как  следует  пообедали и
добавили потом бутылку  дорогого вина, чтобы  отметить  приезд Мартина. Была
пятница, и Уилларду не нужно было идти на работу на следующий  день, поэтому
они  отправились  в  ночной  клуб,  где  послушали  певицу  в  белом платье,
исполнявшую французские песенки. Мартин с Уиллардом по очереди приглашали на
танец Линду, а она все время только повторяла: ну разве  здесь не мило? Если
бы ты только  предупредил меня заранее,  я  бы  обязательно нашла  для  тебя
девушку,  и тогда мы веселились бы вчетвером,  и  вечер не  был бы испорчен.
Тебе не нравится цифра четыре?
     Мартин, ее любимый брат, был на семь лет моложе Линды.  Когда он учился
в колледже, то обычно проводил летние каникулы в компании Линды с Уиллардом,
играя роль третьего лишнего  на вечеринках, сражаясь на теннисной площадке с
ее мужем  и постоянно подвергая опасности жизнь их двух  маленьких  сыновей,
когда обучал их плаванию и нырянию,  езде на велосипеде, демонстрировал, как
нужно  правильно ловить  баскетбольный мяч, и  без ущерба для себя  падать с
высокого дерева.
     -- Боже мой,-- сказала Линда, когда автомобиль проскочил через заросшие
каменные ворота,--  два  года -- это очень большой  срок, Мартин. Что  же мы
будем делать без тебя, когда ты уедешь в Европу?
     -- Ничего. Приезжайте ко мне, увидимся,-- предложил Мартин.
     -- Вы только посмотрите на него,-- вздохнула Линда.
     -- А что здесь особенного? Всего одна ночь на самолете.
     --  Может, ты  знаешь  такого  человека, который организует  тебе такой
перелет бесплатно? -- Она махнула рукой в сторону  темного леса.-- Покуда мы
все выплатим за эти чудовищные акры, пройдет лет десять, никак не меньше.
     --  Здесь  очень  приятно,-- сказал  Мартин, пытаясь разглядеть  сквозь
пелену тумана  темный мокрый лес.-- По-настоящему чувствуешь,  что  ты  -- в
деревне.
     -- Куда там,-- сказала Линда.-- Ты только представь  себе -- семнадцать
акров непроходимого подлеска.
     --  Разве  нельзя  расчистить  хотя  бы  часть,-- спросил  Мартин,--  и
посадить что-нибудь на этом участке?
     -- А  налоги? -- коротко бросил  Уиллард, вырываясь из  лесу на  крутую
дорожку перед  большим кирпичным домом  с белыми  колоннами, выплывающим  из
туманного плена.
     Внизу, на  первом этаже света не было,  только из зашторенного  окна на
верхнем  пробивалось  бледное свечение. Весь  дом был погружен  в  кромешную
темноту, и это не могло не производить мрачного впечатления.
     -- По крайней  мере, Линда, можно  было оставить хотя бы одну  лампочку
над входом,-- упрекнул ее Уиллард.
     --  Это  все новая горничная,-- оправдывалась Линда.-- Сколько раз я ей
говорила, но все без толку, она просто  какая-то  дьяволица, свихнувшаяся на
экономии.
     Уиллард остановился, и все они вышли из  машины. Мартин взял свою сумку
с заднего сиденья.
     --  Обратите внимание на эту  изысканную архитектуру,-- сказала  Линда,
когда они, поднявшись по ступенькам крыльца между колонн, подошли к  входной
двери.-- Отдаленное, бледное, как привидение, сходство с греческой.
     --  Погодите, вы  еще  не  видели,  что там внутри,--  сказал  Уиллард,
открывая перед ними  двери и включая свет.-- Ради этого можно примириться со
всем остальным. К тому же здесь  на  участке возле дома  очень удобно играть
детишкам.
     -- Но у этого дома есть еще одно достоинство,--  сказала Линда,  снимая
пальто и бросая его на спинку стула в оклеенной обоями передней.
     Они прошли в гостиную, Линда включила там все лампы, Уильям разлил всем
по стаканчикам виски,-- с выпивкой Мартину будет легче восхищаться их домом.
Гостиная -- большая, приятная для  глаза, просторная комната, с беспорядочно
развешанными  на  стенах  картинами,  с  кучами разбросанных  повсюду  книг,
журналов и  другими едва ли полезными предметами, которые тоже лежали не  на
своих   местах.   Мартин  улыбался,  глядя  на  все  это.  Как  ему  знакома
безалаберность  сестры,  ее  беззаботное  пристрастие  к  ярким  краскам,  к
изобилию всевозможных  ваз  и вазочек,  к  цветам, античным безделушкам. Вся
комната предстала перед ним в час  ночи  в своем обычном, удобном для хозяев
беспорядке. Весь  вечер в доме царила  мертвая тишина, так  как здесь  до их
приезда не было ни души.
     Линда, сняв туфли, сидела, положив ноги на  угол большой кушетки, держа
обеими руками стаканчик с  виски. Мужчины  сидели напротив, чувствуя, как их
одолевает сон,  но  все  же они боролись с ним, так как  им пока не хотелось
завершать эту ночь, отмеченную дружеской встречей.
     -- Послушай, Мартин,-- сказала  Линда,-- ты на самом деле не останешься
с нами хотя бы на неделю?
     -- Мне нужно быть в понедельник в Бостоне,-- ответил Мартин.-- И оттуда
я вылетаю в Париж через день, в среду.
     --  Мальчики просто  не  вынесут такого разочарования,--  убеждала  его
Линда.-- Может, ты на этот уик-энд  подцепишь  кого-нибудь  и изменишь  свои
планы? Мы приглашены сразу на три вечеринки.
     Мартин засмеялся.
     -- Мне повезло с поездкой в Бостон,-- ответил он.-- Я  там смогу прийти
в себя.
     Линда крутила виски в стаканчике.
     --  Джон,--  обратилась она к мужу,--  как ты  считаешь,  можно в столь
поздний час прочитать ему нотацию, а?
     -- Уже ужасно поздно, Линда, и ты прекрасно знаешь об этом,-- отозвался
Уиллард, чувствуя себя неловко.
     -- Какую еще нотацию? -- подозрительно спросил Мартин, заранее чувствуя
отведенную ему роль младшего брата.
     -- Видишь ли,-- начал  Уиллард,-- после того,  как мы получили  от тебя
телеграмму, мы с тобой поговорили по телефону и  начали размышлять с Линдой,
складывая  все воедино.--  По-моему, это твоя третья работа после  окончания
колледжа?
     -- Четвертая,-- поправил его Мартин.
     -- Первая была  в  Нью-Йорке,--  продолжал Уиллард, исполняя свой  долг
перед  свояком, перед  другом, долг уважающего  себя  солидного  гражданина,
который  вот  уже  пятнадцать  лет  после  окончания  юридического  колледжа
работает  в  одной  и той  же  фирме.--  Потом  работа  в  Чикаго.  Потом  в
Калифорнии. И  вот теперь  --  Европа.  Ты ведь  давно  уже  не  мальчик,  и
определенная стабильность в жизни могла бы...
     -- Ладно, не слишком  напирай  на  него,-- сжалилась над братом  Линда,
видя, как  его  лицо  становится все  более  непроницаемым.  Он молча сидел,
слушая их и вертя в руках свой  стаканчик.-- Не стоит вести себя так, словно
ты  обращаешься с  речью  по  поводу  начала  учебного года в Массачусетском
технологическом  институте, или, как генерал  Паттон,--  с  призывом к своим
войскам.   Мы   между  собой  говорили   только  о  том,--  продолжала  она,
поворачиваясь  теперь  к Мартину,--  что  в один прекрасный  день  ты  вдруг
осознаешь, что тебе уже тридцать, и жизнь проходит мимо...
     --  Ну а  ты, ты сама обнаружила, что  тебе уже  тридцать и  твоя жизнь
проходит мимо? -- широко улыбнулся ей Мартин.
     --  Да, сыплется  как  песок между пальцами,--  хихикнула  она,  и лицо
Мартина вновь стало таким же открытым, как прежде.
     -- Но все  же это -- очень  важный вопрос,-- сказала Линда,  на сей раз
вполне серьезно,-- как просто таким смазливым парням, как ты, превратиться в
бродяг. Особенно там, во Франции.
     -- Я не слишком хорошо знаю французский, поэтому  никак  не смогу стать
бродягой,-- озорно возразил ей Мартин. Он встал,  погладил сестру по волосам
и  подошел к низенькому столику, служившему им баром, чтобы бросить еще пару
кубиков льда в свой стаканчик.
     -- Чего мы  добиваемся,  Мартин,-- сказала она,--  мы добиваемся только
одного,-- разумно предостеречь тебя, только и всего. Мы не хотим...
     -- Послушайте,-- сказал  Мартин,  выглядывая в  окно,--  вы  что, ждете
гостей?
     -- Гостей?  -- недоуменно  переспросил Джон.-- Каких  гостей?  В  такой
поздний час?
     -- Вон там стоит какой-то человек и старается заглянуть к вам,-- сказал
Мартин.  Он  вытянул  шею, пытаясь  взглянуть за угол  дома.--  К тому  же к
балкону приставлена лестница... Ну вот, теперь он исчез...
     -- Лестница! -- резко  вскочила на ноги Линда.-- Дети! -- Она бросилась
вон из гостиной, вверх по лестнице, за ней помчались мужчины.
     В холле  перед  детской горела  лампочка, и Мартин увидал двух малышей,
которые  спокойно спали в своих  кроватках, у  противоположных стен спальни.
Через  полуприкрытую дверь  в соседнюю комнату до  них доносился ровный храп
горничной. Линда с Уиллардом убедились, что с детьми все в  порядке.  Мартин
обследовал  окна. Они были распахнуты настежь,  но вход с балкона был закрыт
ставнями. Никто их не потревожил, все крючки были на местах. Мартин, откинув
крючки, открыл ставни, вышел на балкон, который возвышался над входом в дом,
поддерживаемый двумя колоннами на  крыльце.  Какая темная, сырая ночь. Туман
все сгущался, а свет из окон первого этажа, отражаясь во мгле, едва достигал
балкона.  Мартин,  подойдя вплотную  к  перилам, посмотрел  вниз.  Откуда-то
слева, ближе к дому, послышался  неопределенный звук,  и он посмотрел в этом
направлении.  Он  увидел какое-то  белое,  размытое  пятно,  которое  быстро
дви