мы не можем его куда-нибудь сплавить?
   - Нет, - сказала Кристина. - Мы его не можем сплавить.
   - Еще не родился такой человек, от которого нельзя было бы  избавиться,
- сказал Беддоуз. - Ты ему объясняешь, что твой  старый  друг  только  что
вернулся из пустыни, что он едва не умер там от дизентерии и едва не погиб
в религиозных войнах, что он нуждается в утешении, что ты должна  привести
в порядок его расшатавшиеся нервы и т.д. и т.п.
   Кристина, улыбаясь, покачала головой.
   - Прости, но из этого ничего не получится.
   - Хочешь, я это сделаю? - спросил Беддоуз. - Как  мужчина  с  мужчиной.
Слушайте, старина, мы все люди взрослые, публика цивилизованная...  Ну,  в
таком духе.
   - Нет, - сказала Кристина.
   -  Почему  нет?  -  спросил  Беддоуз,  понимая,   что   нарушает   свое
собственное, давно и ревностно соблюдаемое правило ни о чем не просить.  -
Почему мы не можем этого сделать?
   - Потому что я не хочу, - сказала Кристина.
   - Вот оно что, - сказал Беддоуз. - Стало быть, ветер переменился.
   - Да, - мягко ответила Кристина. - В какой-то  степени  переменился.  А
пообедать мы можем все вместе. Втроем. Он очень хороший человек.  Он  тебе
понравится.
   - Когда я возвращаюсь в Париж, - сказал Беддоуз, - мне в  первый  вечер
мужчины вообще не нравятся.
   Они помолчали,  и  Беддоуз  вспомнил,  сколько  раз,  бывало,  Кристина
отвечала по телефону: "О'кэй, это, конечно, грешно,  но  я  его  спроважу.
Значит, встретимся в восемь". И, сидя напротив нее, трудно было  поверить,
что она не скажет этого ни сейчас, ни через минуту, потому что она так же,
как и раньше, смотрела на него, так же, как и раньше, дотрагивалась до его
руки, потому что, кажется, ничего не переменилось.
   - Два месяца - долгий срок, а? - спросил Беддоуз. - Особенно в Париже.
   - Нет, - сказала Кристина. - Это совсем не долгий срок,  ни  в  Париже,
нигде.
   - Хелло, Кристина. - Высокий, светловолосый, плотного сложения  молодой
человек стоял возле стола, держа шляпу в руках, и улыбался.  -  Видишь,  я
нашел это кафе. - Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
   Беддоуз встал.
   - Джек, - сказала Кристина, - это Уолтер Беддоуз. А это  Джон  Хейслип.
Доктор Хейслип.
   Мужчины пожали друг другу руки.
   - Он хирург, - сказала Кристина, пока Хейслип отдавал  пальто  и  шляпу
служителю и усаживался  рядом  с  ней.  -  Его  в  прошлом  году  чуть  не
сфотографировали для "Лайфа", он что-то  такое  там  придумал  с  почками.
Через тридцать лет он будет жутко знаменит.
   Хейслип хмыкнул. Он был большой, спокойный, уверенный  в  себе,  в  нем
было что-то от спортсмена, и, вероятно, он выглядел  моложе,  чем  был  на
самом деле. Беддоуз с первого взгляда понял, как этот человек относится  к
Кристине. Тут Хейслип и не пытался ничего утаить.
   - Что будете пить, доктор? - спросил Беддоуз.
   - Лимонад, с вашего разрешения.
   -  Un  citron  presse  [один  раз  лимонад  (фр.)],  -  сказал  Беддоуз
официанту. Он с любопытством покосился на Кристину, но лицо ее  ничего  не
выражало.
   - Джек не пьет, - сказала Кристина. - Он  говорит,  что  люди,  которые
зарабатывают себе на жизнь тем, что вспарывают  животы  другим  людям,  не
имеют права пить.
   - Когда я выйду на пенсию, - сказал Хейслип весело, - я это  наверстаю,
я буду пить так, что руки у меня будут дрожать, как листья на ветру. -  Он
повернулся к Беддоузу. Нетрудно было  заметить,  что  оторвать  взгляд  от
Кристины ему стоило больших усилий.  -  Как  провели  время  в  Египте?  -
спросил он.
   - О-о, - удивленно протянул Беддоуз, - вы знаете, что я был в Египте?
   - Кристина мне все о вас рассказала, - ответил Хейслип.
   - Я поклялся страшной клятвой, что, как  только  вернусь  в  Париж,  на
месяц забуду, что на свете есть такая страна, - сказал Беддоуз.
   Хейслип засмеялся, смех у него был басовитый и легкий, а в лице  только
добродушие и ни следа неловкости.
   - Я очень хорошо вас понимаю, - сказал он. - Мне иногда  точно  так  же
хочется забыть о своей больнице.
   - А где ваша больница? - спросил Беддоуз.
   - В Сиэтле, - быстро ответила за него Кристина.
   - И давно вы в Париже? - тут  Беддоуз  заметил,  как  Кристина  бросила
взгляд в его сторону.
   - Три недели, - сказал Хейслип. Он отвернулся от Беддоуза и снова  стал
смотреть на Кристину, словно только в этом положении ему могло быть хорошо
и спокойно. - И только представить себе, как все может измениться  за  три
недели. Господи  боже  мой!  -  он  похлопал  Кристину  по  руке  и  снова
засмеялся. - Еще неделя - и назад, в больницу.
   - Вы здесь по делам или просто  так?  -  сам  того  не  желая,  Беддоуз
начинал тянуть резину разговора, который неизбежно ведут друг с другом все
американцы, впервые встречаясь за границей.
   - То и другое понемножку, - сказал Хейслип. - Меня пригласили  сюда  на
съезд хирургов, а  уж  по  собственной  инициативе  я  осмотрел  несколько
больниц.
   - И что вы можете сказать о  французской  медицине  теперь,  когда  вам
удалось кое-что посмотреть? - спросил Беддоуз; следователь, который  сидел
внутри, автоматически задавал вопросы за него.
   - Как вам сказать, - Хейслип на мгновение  с  трудом  отвел  взгляд  от
Кристины. - Они здесь работают совсем иначе, чем мы. По  интуиции.  У  них
нет нашего оборудования и наших денег на исследовательскую работу, так что
им приходится рассчитывать только на свою проницательность и  интуицию,  -
он усмехнулся. - Но если вы чувствуете себя неважно,  мистер  Беддоуз,  вы
смело можете им довериться. Они ничем не хуже всех прочих.
   - Я чувствую себя прекрасно, - сказал Беддоуз и тут же  сообразил,  что
трудно было сказать что-нибудь более идиотское. От этих разговоров Беддоуз
начинал чувствовать себя не в своей  тарелке,  но  не  от  того,  что  они
говорили, а от того, как этот человек смотрел на Кристину -  преданно,  во
все глаза, словно растворяясь в этом взгляде. Наступила пауза,  и  Беддоуз
почувствовал, что, если он сам не вставит  слово,  они  могут  молчать  до
бесконечности.
   - Вы хоть побродили по Парижу? - нашел он не  самый  удачный  выход  из
положения.
   - Только по  Парижу,  и  то  мало,  -  сказал  Хейслип.  -  А  я  бы  с
удовольствием съездил сейчас на юг. В Сен-Поль-де-Ванс. Кристина только  о
нем и говорит. Подозреваю, что это настолько не похоже на  Сиэтл,  что  об
этом можно только мечтать, и при всем том - водопровод и человеческая еда.
Вы ведь там бывали, не правда ли, мистер Беддоуз?
   - Бывал, - сказал Беддоуз.
   - Кристина мне рассказывала, - сказал Хейслип. - О,  благодарю  вас,  -
обратился он к официанту, который поставил перед ним лимонад.
   Беддоуз внимательно посмотрел на Кристину. Ранней осенью они провели  в
этом городе целую неделю вместе;  интересно,  что  именно  она  рассказала
своему доктору?
   - Мы отправимся туда в следующий приезд, - сказал Хейслип.
   - Угу, - сказал Беддоуз, отметив про себя это "мы" и любопытствуя, кого
под этим "мы"  подразумевает  Хейслип.  -  И  скоро  вы  собираетесь  сюда
приехать?
   - Через три года. - Хейслип аккуратно извлек кубики льда из лимонада  и
положил их на блюдце. - Я думаю, что  раз  в  три  года  я  могу  выкроить
полтора месяца, Летом люди не так  часто  болеют.  -  Он  встал.  -  Прошу
прощения, - сказал он, - но мне надо позвонить в несколько мест.
   - Вниз по лестнице и направо, - сказала Кристина. - Там  есть  женщина,
которая говорит по-английски, она тебя соединит.
   - Кристина не доверяет моему французскому, - засмеялся Хейслип.  -  Она
утверждает, что это уникальный случай, когда знакомство с  романсами  Пюже
оказало влияние на французский язык. -  Он  двинулся  было  к  выходу,  но
остановился. - Я искренне надеюсь, мистер Беддоуз,  что  вы  пообедаете  с
нами.
   - Как вам сказать, я в принципе договорился кое с кем  встретиться.  Но
посмотрим, может, мне и удастся отвязаться.
   - И  прекрасно.  -  Хейслип  на  ходу  мгновенно  прислонился  к  плечу
Кристины,   словно   хотел   незаметно   получить   дополнительный   заряд
уверенности, и, лавируя между столиками, двинулся к выходу.
   Беддоуз неприязненно смотрел ему вслед и думал: "Ну что ж,  по  крайней
мере я хоть внешне дам ему десять очков  вперед".  Потом  он  обернулся  к
Кристине. Кристина с отсутствующим  видом  гоняла  ложкой  чаинки  по  дну
чашки.
   - Поэтому и волосы длиннее и цвет у них свой, - сказал Беддоуз.
   - Да, поэтому, - Кристина продолжала размешивать чаинки в чашке.
   - И лак для ногтей.
   - И лак для ногтей.
   - И чай.
   - И чай.
   - А что ты ему рассказывала о Сен-Поль-де-Ванс?
   - Все.
   - Оторвись ты от этой чашки, черт бы ее побрал.
   Кристина  медленно  отложила  ложку  и  подняла  голову.  Глаза  у  нее
блестели, но бог их знает, отчего они блестели, а рот был плотно  сжат,  и
это, видимо, стоило ей немалых усилий.
   - Что значит все, что ты хочешь этим сказать? - настаивал Беддоуз.
   - Все - значит все.
   - Зачем?
   - Затем, что мне не нужно ничего от него скрывать.
   - Сколько времени вы знакомы?
   - Ты же слышал - три недели. Один мой приятель в Нью-Йорке попросил его
зайти меня проведать.
   Кристина посмотрела ему прямо в глаза.
   - На будущей неделе я выйду за него замуж, а потом вернусь вместе с ним
в Сиэтл.
   - А через три года летом приедешь сюда  на  шесть  недель,  потому  что
летом люди не так часто болеют.
   - Вот именно.
   - И тебе это нравится?
   - Да.
   - По-моему, ты сказала это слишком вызывающе.
   - Не надо выпендриваться, - сказала Кристина хрипло. - С  этим  кончено
раз и навсегда.
   - Официант! Виски мне принесите! - крикнул Беддоуз по-английски. Он  на
мгновение забыл, где находится. - Ты тоже, - обратился он  к  Кристине,  -
выпей что-нибудь, ради бога.
   - Чаю, - сказала Кристина.
   - Слушаюсь, мадам, - сказал официант и удалился.
   - Я хочу задать тебе несколько вопросов, - сказал Беддоуз.
   - Задавай.
   - Я могу рассчитывать на откровенность?
   - Да.
   Беддоуз набрал в себя побольше воздуху и  посмотрел  в  окно.  Какой-то
человек в дождевике неторопливо шел мимо, он читал газету и качал при этом
головой.
   -  Ладно,  -  сказал  Беддоуз,  -  так  что  ты  в  нем  нашла   такого
замечательного?
   - И как я, по-твоему,  должна  ответить  на  этот  вопрос?  -  спросила
Кристина. - Он мягкий, хороший  человек,  он  приносит  людям  пользу.  Ты
можешь что-нибудь по этому поводу возразить?
   - И это все?
   - И он любит меня. - Она произнесла это глухо. За все  время,  что  они
были вместе, Беддоуз ни разу не слышал от нее  этого  слова.  -  Он  любит
меня, - повторила Кристина бесцветным голосом.
   - Это я видел, - сказал Беддоуз. - Безумно.
   - Безумно, - сказала Кристина.
   - А теперь позволь задать тебе еще один вопрос, - сказал Беддоуз. -  Ты
хотела бы сейчас встать из-за стола и уйти отсюда со мной?
   Кристина отодвинула от  себя  чашку  и  задумчиво  поворачивала  ее  из
стороны в сторону.
   - Да, - сказала она.
   - Но ты не уйдешь, - сказал Беддоуз.
   - Не уйду.
   - Почему?
   - Давай поговорим о чем-нибудь другом, - сказала Кристина.  -  Куда  ты
собираешься поехать в следующий раз? В Кению? В Бонн? В Токио?
   - Так почему нет?
   - Потому что я устала от таких, как ты, - сказала Кристина отчетливо. -
От корреспондентов, от пилотов, от многообещающих молодых  государственных
деятелей. Я устала от блестящих молодых людей, которые  постоянно  куда-то
уезжают описывать революцию, подписывать договор или умирать на  войне.  Я
устала от аэропортов и от  провожаний.  Я  устала  от  того,  что  мне  не
положено плакать, пока самолет не взлетит, устала мчаться со всех  ног  по
первому звонку, устала днем и ночью подходить к телефону. Я устала от всех
этих избалованных и хмельных  международных  душек.  Я  устала  сидеть  за
обеденным столом с мужчинами, с которыми я была близка, и ворковать  с  их
гречанками. Устала от того, что меня передают из рук в руки, устала любить
больше, чем любят меня. Я ответила на твой вопрос?
   - Более или  менее,  -  сказал  Беддоуз.  Его  удивляло,  что  люди  за
соседними столиками еще не начали обращать на них внимание.
   - Когда ты улетел в Египет, - продолжала Кристина, не понижая голоса, -
я приняла решение.  Я  стояла  возле  проволочной  ограды,  смотрела,  как
заправляют огромные самолеты,  смотрела  на  огни,  а  потом  я  перестала
плакать и решила: в следующий раз улетать буду я, и  пусть  кто-то  другой
мучается возле этой ограды.
   - И ты нашла этого другого?
   - Да, нашла, - просто сказала Кристина.  -  Но  я  не  хочу,  чтобы  он
мучился.
   Беддоуз наклонился и взял ее руки в свои. Они безвольно  лежали  в  его
ладонях.
   - Крис... - сказал он.
   Она смотрела в окно. За толстым оконным  стеклом  сгущались  сумерки  и
загорались огни, она сидела силуэтом на фоне  этих  огней,  чистая,  юная,
неумолимая. Он смотрел  на  нее,  и  беспорядочные  воспоминания  лезли  в
голову: первая их встреча и другие первые встречи с Другими  девушками,  и
еще как она лежала рядом с ним ранним утром  под  лучами  осеннего  солнца
всего каких-нибудь три месяца  назад,  когда  это  солнце  вплывало  в  их
комнату в маленьком отеле на юге, а из окна были видны  коричневые  Нижние
Альпы и далекое  море.  Держа  ее  руки  в  своих,  узнавая  прикосновение
маленьких, как будто детских пальцев, он почувствовал,  что  если  сейчас,
сию минуту он сумеет заставить ее обернуться, все будет по-другому.
   - Крис... - шепнул он.
   Но она не повернула головы.
   - Пиши мне в Сиэтл, - сказала она, не сводя глаз с запотевшего  стекла,
в котором  отражались,  искажались  и  множились  огни  кафе  и  ресторана
напротив.
   Беддоуз выпустил ее руки. Она не убрала их, руки  лежали  на  столе,  и
блеклый лак ногтей тускло отражался на  покрытой  пятнами  деревянной  его
поверхности. Беддоуз встал.
   - Лучше я пойду, - сказал он. Говорить было трудно, собственный  голос,
который он слышал словно издалека,  звучал  как-то  странно.  "Господи,  -
подумал он, - я старею, того и гляди я начну плакать в ресторанах". - Я не
хочу ждать, пока он принесет  счет,  -  сказал  Беддоуз.  -  Скажи  своему
приятелю, что я, к сожалению, не могу с вами  вместе  пообедать  и  что  я
приношу ему свои извинения за то, что ушел не расплатившись.
   - Это пустяки, - ровным  голосом  сказала  Кристина,  -  он  будет  рад
заплатить.
   Беддоуз наклонился, поцеловал ее сначала в одну щеку, потом в другую.
   - Прощай, - сказал  он,  и  ему  показалось,  что  он  сумел  при  этом
улыбнуться. - На французский манер.
   Он быстро оделся и вышел на улицу. Он прошел мимо конторы  авиакомпании
и,  повернув  за  угол,  вышел  на  бульвар,  где  за  полчаса   до   него
промаршировали ветераны. Ничего не видя, как слепой, он дошел до Арки, там
возле  могилы  и  Вечного  огня  в  вечернем  тумане  поблескивали  листья
лаврового венка.
   Он знал, что в эту ночь ему лучше не быть одному, что надо  куда-нибудь
зайти, кому-нибудь позвонить и кого-нибудь пригласить пообедать. Но он шел
мимо одной, второй,  третьей  телефонной  будки,  и  хотя  всякий  раз  он
замедлял шаг, но так никуда и не вошел. Потому что во всем городе не  было
человека, которого он хотел бы видеть в этот вечер.



    Ирвин Шоу.
    Круг света

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. - А.Симонов.
   В кн: "Ирвин Шоу. Богач, бедняк". М., "Правда", 1987.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 14 March 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   По земле стелился туман, и на каждом спуске свет фар утыкался в  жидкий
молочный суп. Был первый час ночи -  ни  одной  встречной  машины,  они  в
одиночестве мчались вверх по холму, по узкой дороге, ведущей к дому. Между
главным шоссе и домом Виллардов на этой дороге стояло еще четыре дома,  но
во всех четырех было темно.
   На переднем сиденье сидели втроем:  Мартин,  сестра  и  ее  муж.  Линда
включила радио и в такт оркестру тихо напевала:  "Сейчас  -  не  время,  и
здесь - не место...".
   Джон Виллард удобно устроился за  рулем,  он  только  поддавал  газу  и
улыбался, когда Линда наклонялась к его уху и преувеличенно страстно,  как
певица в ночном баре, тянула: "Но ваше ди-ивное лицо...".
   - Осторожней, - сказал Виллард, - вы щекочете ухо водителю!
   - Последний год, - подхватил  Мартин,  -  из-за  такого  вот  щекотания
несчастных  случаев  произошло  больше,  чем  от  пьянства,   национальных
праздников и неисправных тормозов.
   - Кто это сказал? - набросилась на него Линда.
   - Это широко известный статистический факт.
   - А какое мне дело, - сказала Линда, - если это водительское ухо сводит
меня с ума!
   Виллард засмеялся.
   - Эй, солдатик, чтоб я  больше  не  видела  у  вас  этой  самодовольной
физиономии, - сказала Линда.
   Виллард снова засмеялся, а Линда опять запела, прислонившись затылком к
руке Мартина, лицо ее в раме темных рассыпавшихся по плечам волос казалось
веселым и молодым в неярком свете приборного щитка.
   "Дай бог, - подумал Мартин, искоса поглядывая на сестру, - чтобы  через
десять лет после свадьбы я с женой возвращался под утро из города в  таком
же настроении".
   Мартин прилетел из  Калифорнии  сегодня  под  вечер,  следом  за  своей
телеграммой, где сообщалось, что он уволился с работы и едет в  Европу,  а
по дороге заглянет к ним, если они обещают ему угол и не дадут  умереть  с
голоду. Линда встретила его в аэропорту; ему показалось,  что  за  те  два
года, что они не виделись, она совершенно не изменилась;  они  заехали  за
Виллардом в контору и все  вместе  отпраздновали  приезд  Мартина:  сперва
выпили, потом прекрасно пообедали да еще позволили себе по  такому  случаю
бутылку шикарного вина. Дело было в пятницу, и, поскольку Вилларду не надо
было завтра идти на работу, они отправились в ночной клуб, где  девушка  в
белом платье пела французские песни. Мартин и Виллард по очереди танцевали
с Линдой, и Линда сказала: "Ну, как все чудно вышло! А ведь предупреди  ты
меня заранее, я бы стала искать тебе партнершу на этот вечер, и  нас  было
бы четверо, и все  пошло  бы  прахом.  Двое  на  двое  -  что  может  быть
ужаснее?".
   Мартин был на семь лет моложе Линды, и она  любила  его  больше  других
братьев. Пока Мартин был в колледже, он  проводил  с  Линдой  и  Виллардом
каждое лето, участвовал во всех их вечеринках как лишний кавалер, играл  с
Виллардом в теннис и подвергал, по  мнению  Линды,  смертельной  опасности
жизнь их маленьких сыновей, обучая их обоих  нырять,  плавать,  ездить  на
велосипеде, играть в бейсбол и падать с деревьев.
   Машина проехала мимо заросших зеленью каменных ворот.
   - Нет, - сказала Линда, - два года - это слишком долго. И как нам  жить
без тебя, пока ты будешь в Европе?
   - А вы приезжайте меня навестить, - предложил Мартин.
   - Вы только послушайте, что он говорит, - сказала Линда.
   - Вечером - на самолет, и утром вы уже там.
   - Ты что, знаешь кого-нибудь, кто хочет нас прокатить задаром? Нам  еще
десять лет рассчитываться за  эти  владения.  -  Она  показала  на  темные
заросли за окном машины.
   - Тут  очень  мило,  -  через  запотевшее  стекло  Мартин  взглянул  на
промокший до черноты лес, - настоящая глушь.
   - Да уж, цивилизацией здесь не пахнет, - сказала  Линда,  -  семнадцать
акров таких зарослей, что ни пройти, ни проехать.
   - Разве нельзя расчистить часть земли под что-нибудь стоящее?
   - А налоги? - откликнулся Виллард, поворачивая  из  леса  на  кольцевую
дорожку перед большим кирпичным  особняком  с  белыми  колоннами,  который
возник из пелены тумана.
   Внизу света не было, только на втором этаже занавешенное окно было чуть
светлей  остальных,  и  в  темноте  дом   казался   особенно   большим   и
внушительным.
   -  Линда,  надо  обязательно  хоть  одну  лампочку  у  входа  оставлять
зажж