енной, - сказал Виллард.
   - Это все  новая  служанка,  -  сказала  Линда,  -  она  помешалась  на
экономии, сколько ни говорю ей об этом - все без толку.
   Виллард остановил машину,  Мартин  прихватил  свой  чемодан  с  заднего
сиденья, и они вышли.
   - Обрати внимание на эту изысканную архитектуру, - сказала Линда, когда
они поднимались по ступенькам среди колонн, - призрак Древней Греции.
   - И все-таки ты сначала войди внутрь, - заметил Виллард, отворяя  дверь
и зажигая свет, - увидишь - игра стоит свеч. А что  до  участка,  так  для
ребят это просто клад.
   - И еще одно очень важное преимущество,  -  добавила  Линда,  сбрасывая
пальто  на  спинку  кресла  в  прихожей,  оклеенной  бумажными  обоями,  -
телевизор здесь ни одной станции толком не принимает.
   Они прошли в гостиную, Линда зажгла светильники, а Виллард  налил  всем
виски, чтобы Мартину не скучно было продолжать восхищаться их домом.
   Гостиная была большая, просторная и славная, с  разными  картинками,  в
беспорядке развешанными по стенам, с ворохами книжек,  журналов  и  разных
полубесполезных мелочей, каждая из которых была чуть-чуть, а не на  месте.
Мартин  оглядел  комнату  и  улыбнулся:  во  всем  чувствовался   немножко
безалаберный и веселый нрав сестры - в яркой окраске стен, в суматохе ваз,
цветов и антикварных безделушек, в самом духе уютного беспорядка,  который
и сейчас царил в комнате, хотя был час ночи и весь вечер в комнате не было
ни души.
   Линда сбросила туфли и, поджав ноги,  пристроилась  в  уголке  огромной
тахты; двумя руками она держала стакан с виски и глядела на обоих  мужчин;
ее уже клонило ко сну, но она никак не хотела, чтобы этот вечер кончался.
   - Слушай, Мартин, серьезно: ты что, в самом деле не  сможешь  пожить  у
нас хотя бы недельку?
   - В понедельник я должен быть в Бостоне, - сказал Мартин,  -  оттуда  в
среду самолетом - в Париж.
   - Мальчишки будут выть от досады, - сказала Линда. -  Впрочем,  у  тебя
еще будет время передумать: в субботу и воскресенье мы приглашены  на  три
вечеринки, и я надеюсь, что ты там кого-нибудь себе найдешь.
   - Какое счастье, что мне надо  загодя  быть  в  Бостоне,  -  рассмеялся
Мартин. - Приду в себя до отлета.
   Линда поболтала виски в стакане.
   - Джон, - сказала она, -  зачем  откладывать,  давай  прочтем  ему  эту
нотацию сразу.
   - Знаешь, поздно уже, Линда. - Виллард был слегка сконфужен.
   - Что это еще за  нотация?  -  подозрительно  спросил  Мартин,  заранее
ощетиниваясь, как и положено младшему брату.
   - Ну, одним словом, когда от тебя пришла  телеграмма,  Линда  и  я,  мы
подсчитали... Слушай, после того, как ты кончил колледж, ты уходишь уже  с
третьего места - так ведь?
   - С четвертого, - сказал Мартин.
   - Сначала ты работал в Нью-Йорке. Потом в Чикаго, в Калифорнии.  Теперь
Европа. - Виллард говорил, исполняя свой долг  родственника,  друга,  долг
добропорядочного гражданина, проработавшего пятнадцать  лет  в  той  самой
конторе, в которую он поступил. Закончив юридический колледж. - Ты уже  не
мальчик, хватит летать с места на место, это...
   - Ты слишком круто забираешь, -  сказала  Линда;  она  с  беспокойством
следила, как гаснет улыбка на лице Мартина, как он постукивает пальцами по
стакану с виски, - прямо ректор Массачусетского технологического в актовый
день или генерал Паттон перед войсками, - не надо так. - Она повернулась к
Мартину. - Видишь ли, разговор у нас был вот о чем: представь себе, что  в
один прекрасный день ты вдруг обнаружишь, что тебе уже тридцать,  а  жизнь
проходит мимо...
   - А может быть, это ты сама обнаружила, что тебе уже тридцать  и  жизнь
проходит мимо? - ухмыльнулся Виллард.
   - Утекает,  сочится,  как  песок  между  пальцев,  -  сказала  Линда  и
состроила такую забавную гримасу, что лицо Мартина снова расцвело.
   - Но это на самом деле очень важно, - Линда снова  стала  серьезной.  -
Человек с приятной внешностью может  всю  жизнь  прокрутиться,  ничего  не
делая. Особенно во Франции.
   - Я недостаточно хорошо знаю французский, чтобы прокрутиться, ничего не
делая, - сказал Мартин весело. Он встал, ткнул сестру пальцем в макушку  и
направился к низенькому столику возле самого окна,  который  служил  здесь
баром, - добавить в виски льда.
   - Понимаешь, Мартин, - снова заговорила Линда, - мы решили просто  тебя
предупредить - тактично, ненавязчиво. Мы не хотели...
   - Слушайте, - сказал Мартин, не отводя глаз от окна,  -  вы  гостей  не
ждете?
   - Гостей? - изумился Виллард. - В такой час?
   - Там какой-то человек, он смотрит сюда, - Мартин  вытянул  шею,  чтобы
разглядеть угол дома. - А к балкону приставлена лестница... Так, теперь он
слез...
   - Лестница! - Линда вскочила с тахты. - Там дети! - и она бросилась  из
комнаты наверх. Мужчины рванулись за ней.
   В холле возле дверей  детской  горела  лампочка,  свет  ее  проникал  в
комнату, и Мартин разглядел две кроватки и мирно  посапывающих  мальчишек.
Из полуоткрытой двери соседней комнаты слышался мерный храп служанки.  Дав
Линде и Вилларду время убедиться, что  с  детьми  все  в  порядке,  Мартин
направился к окнам. Окна были открыты, но  дорогу  на  балкон  преграждали
жалюзи, опущенные до самого пола и  закрытые  на  крючок.  Мартин  откинул
крючок и вышел на балкон. Балкон опирался  на  Колонны  главного  входа  и
тянулся вдоль всего фасада. Ночь была сырая и темная, туман еще сгустился,
свет из окон первого этажа отражался в  лужах  и  мешал  смотреть.  Мартин
подошел  к  перилам  и,  перевесившись,  стал  всматриваться  в   темноту.
Откуда-то сбоку из-за стены донесся шорох, Мартин глянул туда.  На  черном
фоне древесных стволов быстро удалялось расплывчатое белое  пятно.  Мартин
повернулся и ринулся через комнату мальчиков, на ходу шепнув Вилларду: "Он
внизу. С той стороны".
   Мартин мчался вниз, прыгая через три ступеньки, за ним мчался  Виллард.
Мартин  распахнул  входную  дверь,  прогромыхал  по   гальке,   устилавшей
подъездную аллею, и, минуя лестницу у балкона, бросился за  угол.  Виллард
успел на ходу прихватить в нижнем холле фонарик, но фонарик был слабый,  и
луч его бессмысленно тыкался то в мокрый склон, поросший густой травой, то
в чащу кустов и деревьев, где скрылся незваный гость.
   Уже без особой надежды  на  успех  Мартин  и  Виллард  некоторое  время
продирались сквозь эти заросли, царапаясь о кусты, вспахивая кучи  мокрых,
набухших, как губка, прошлогодних листьев и резко поводя лучом то в  одну,
то в другую сторону. Они двигались молча, злоба кипела в них,  и  попадись
им сейчас тот человек, ему бы от них не уйти, разве что он был бы вооружен
и готов на все. Но они никого не нашли и ничего больше не услышали.
   Прошло еще минут пять, и Виллард сдался.
   - Это все без толку, - сказал он. - Пошли назад.
   В молчании они повернули к дому. Подойдя к лужайке, они увидели  Линду:
жалюзи в детской были подняты, и свет, падающий на балкон,  выхватывал  ее
из темноты. Перегнувшись через перила,  Линда  все  отталкивала  лестницу,
пока, наконец, лестница, покачнувшись, не свалилась на землю.
   - Нашли? - окликнула она Мартина и Вилларда.
   - Нет, - сказал Виллард.
   - В доме все на месте, - сказала Линда. - Он даже не  попал  внутрь.  А
лестница эта - наша. Садовник днем лазил и, наверное, забыл ее здесь.
   - Иди домой, замерзнешь на балконе, - сказал Виллард.
   Мартин и Виллард в последний раз  окинули  взглядом  темную  лужайку  и
неясные очертания стеной стоящего за ней леса. Они подождали,  пока  Линда
уйдет с балкона и закроет жалюзи. Потом вошли в дом. Мартин остался внизу,
а Виллард поднялся наверх, еще раз взглянуть на детей.
   Гостиная уже не казалась Мартину такой веселой и уютной, как раньше.
   Когда Виллард с Линдой спустились вниз,  Мартин  стоял  у  окна,  через
которое он заметил лестницу и человека на лужайке.
   - Надо же быть таким идиотом! "Вы  гостей  не  ждете?"  -  он  горестно
помотал головой. - Это ночью-то!
   - Ну что с тебя взять, ты же только что из Калифорнии, - сказала Линда.
   Они засмеялись, и сразу стало легче на душе. Виллард долил всем виски.
   - Мне бы притвориться, что я его не заметил, - сказал Мартин. -  Отойти
от окна как ни в чем не бывало, выйти через боковую дверь...
   - Такие сообразительные люди бывают только в кино, - сказал Виллард.  -
А в нормальной жизни они спрашивают: "А не ждете ли вы гостей?"
   - Но знаете, что интересно, - сказал Мартин, припоминая, - мне кажется,
если бы я еще раз столкнулся с  этим  типом,  я  бы  его  узнал.  Ведь,  в
сущности, он был от меня в пяти шагах и свет из окна падал прямо на него.
   - Похож он был на преступника? - опросила Линда.
   - Кто в час ночи не похож на преступника?
   - Я позвоню в полицию, расскажу им,  что  тут  у  нас  произошло,  -  и
Виллард направился в холл, к телефону.
   - Погоди, Джонни, - Линда протянула руку  и  остановила  его.  -  Лучше
утром. А то ты позвонишь, они примчатся и всю ночь не дадут нам спать.
   - Но нельзя же сидеть сложа руки, - возмутился Виллард, -  и  смотреть,
как какие-то люди безнаказанно взбираются по лестницам и  ломятся  в  твой
дом.
   - Я не вижу проку в этом звонке, - сказала Линда. - Сегодня они его все
равно не поймают.
   - Что верно, то верно, - заметил Мартин.
   - Зато они непременно  полезут  наверх  осматривать  детскую,  разбудят
мальчиков, напугают их... - Линда говорила  сбивчиво  и  нервно.  До  этой
минуты она держалась молодцом, но теперь наступила реакция, она  была  вся
как на иголках и ни сидеть, ни разговаривать  спокойно  уже  не  могла.  -
Зачем все это нужно? - продолжала она. - Ты не должен быть таким упрямым!
   - Кто упрямый? - изумился Виллард. - Я сказал  только,  что  хорошо  бы
вызвать полицию. Я что, на этом настаивал? Мартин, скажи хоть ты!
   - Ну, как сказать... -  начал  Мартин  рассудительно,  желая  задобрить
сестру. - По-моему...
   Но Линда не дала ему договорить.
   - В конце концов он же ничего не сделал!  Заглянул  в  окно,  только  и
всего. И не спать целую ночь из-за того,  что  кому-то  взбрело  в  голову
заглянуть к вам в окно, - по-моему, это глупо. Я вообще готова поклясться,
что это был не грабитель...
   - То есть как? - возмутился Виллард.
   -  А  что  ему  здесь  грабить?  Драгоценностей  у  меня  нет,  а  моей
единственной шубе уже семь лет от роду, и ни один вор, если он  в  здравом
уме...
   - Тогда что же он все-таки делал на этой проклятой лестнице? -  спросил
Виллард.
   - Может быть, он просто-напросто охотник подглядывать в чужие  окна,  -
предположила Линда.
   - Просто-напросто! - Виллард залпом проглотил свое  виски.  -  Если  ты
ходишь целый день в чем мать родила, не задергивая при этом штор...
   - Ну не будь таким ханжой, - сказала Линда. -  Кто  меня  здесь  видит,
кроме бурундуков?
   - Здесь! Если бы только здесь!  А  то  где  бы  мы  ни  жили.  Ох,  эти
современные женщины! - Он с горестным видом повернулся к  Мартину.  -  Вот
женишься - сам увидишь: половину времени ты будешь  бегать  и  задергивать
шторы, если ты, конечно, не хочешь, чтобы вся Америка любовалась тем,  как
твоя жена одевается и раздевается.
   - Не ханжи, Джон, - Линда повысила голос. - Ну кому в этой глуши  может
прийти в голову...
   - Мне, - сказал Виллард, - и  этому  типу  с  лестницей  тоже,  видимо,
пришло в голову.
   - Кто знает, что у него было на уме? Ладно, я  сдаюсь.  С  сегодняшнего
дня начинаю задергивать все шторы до единой. Но все равно это ужасно.  Так
жить в своем собственном доме. Как в тюрьме.
   - Изредка накидывать на себя халат - это, ей-богу, не значит жить как в
тюрьме, - заметил Виллард.
   - Джон, - произнесла Линда колючим голосом, - у тебя ужасная  привычка:
ты становишься ханжой в самые решительные моменты жизни.
   - Дети, дети, - вмешался Мартин, - у меня сегодня выходной.
   - Извини, - сразу оборвал спор Виллард, а Линда принужденно засмеялась.
   - Вам бы собаку купить, - сказал Мартин.
   - Он терпеть не может собак. Он предпочитает жить в склепе, -  и  Линда
принялась гасить лампы в гостиной.
   С тем все и разошлись по своим спальням, оставив для общего спокойствия
свет в нижнем холле, хотя можно было поручиться, что бродяга, кто бы он ни
был и с какой бы целью ни приходил, сегодня ночью не вернется.


   Утром Виллард  позвонил  в  полицию,  и  они  обещали  приехать.  Линде
пришлось изобрести подходящий предлог, чтобы увести мальчишек из дому,  во
всяком случае,  до  самого  обеда:  увидят  полицейских,  начнут  задавать
вопросы, а в результате перестанут чувствовать себя в безопасности в своем
собственном доме - ей этого ужасно не хотелось. Но вытащить детей из  дому
оказалось нелегкой задачей, они ни за что не желали расставаться с дядей и
никак не могли понять, почему Мартин не может провести утро вместе с ними,
а он  не  мог  им  признаться,  что  ему  нужно  дождаться  полицейских  и
попытаться описать внешность бродяги, который крался к их окну, когда  они
спали.
   Однако к тому времени, когда приехала полицейская машина, детей в  доме
уже не было. Двое полицейских не спеша  обошли  участок,  профессиональным
глазом окинули лестницу, балкон и заросли и все записали в свои  книжечки.
Когда они  спросили  Мартина  о  внешности  этого  человека,  он  сам  был
несколько смущен туманностью своего описания; у него  возникло  неприятное
ощущение, что его рассказ полицейских разочаровал.
   - Я ни на минуту не сомневаюсь, что если бы я увидел его еще раз, я  бы
непременно его опознал, - говорил Мартин, - но в  его  внешности  не  было
ничего такого, за что можно уцепиться,  то  есть,  ну,  вы  понимаете,  ни
большого шрама, ни повязки на глазу, ни сломанного носа, ничего такого...
   - Ну, а возраст? - спросил старший из полицейских.
   - Что-нибудь средних лет, сержант, -  сказал  Мартин,  -  где-то  между
тридцатью и сорока пятью, пожалуй, так.
   Виллард улыбнулся, Мартину показалось, что и сержант  Мэдден  с  трудом
сдерживает улыбку.
   - Вы понимаете, что я хочу сказать, - заторопился Мартин, - от и до.
   - Цвет лица? Что вы можете сказать об этом? - спросил Мэдден.
   - Понимаете, при таком освещении, да еще в тумане...  -  Мартин  умолк,
перебирая в памяти вчерашние впечатления. - Он был очень бледен.
   - Он был лысый? - спросил Мэдден,  сделав  в  своей  книжечке  какую-то
пометку. - Или у него была большая шевелюра?
   И снова Мартин засомневался:
   - На нем, пожалуй, была какая-то шляпа.
   - Какая шляпа?
   Мартин пожал плечами.
   - Шляпа как шляпа.
   - Может быть, кепка? - подсказал Мэдден.
   - Нет, нет, не кепка. Шляпа.
   - А какой он был из себя? - методически  дознавался  Мэдден,  записывая
каждое слово. - Высокий, приземистый или какой?
   Мартин в замешательстве покачал головой.
   - Вы знаете, боюсь, что от меня вам будет  мало  проку.  Он  стоял  под
самым окном, вон там, и свет падал на него сверху, и... и я даже не берусь
вам  сказать...  Но  так,  по  впечатлению,   он   был   скорее   плотного
телосложения.
   - У вас есть какие-нибудь  предположения,  кто  бы  это  мог  быть,  а,
сержант? - спросил Виллард.
   Полицейские понимающе переглянулись.
   - Видите ли, мистер Виллард, - сказал Мэдден, - в любом  городе  всегда
найдется два-три любителя шляться по ночам.  Проверим,  у  нас  тут  возле
банка строят новый торговый центр,  а  рабочих  привезли  из  Нью-Хэйвена.
Разные, очень разные там попадаются  люди.  -  Он  явно  не  доверял  этим
чужакам из Нью-Хэйвена. Мэдден закрыл свою книжечку и спрятал ее в карман.
- Если что-нибудь выяснится, мы дадим вам знать.
   - Если бы я увидел его снова, я узнал бы  его  непременно,  -  повторил
Мартин, пытаясь реабилитировать себя в глазах полицейских.
   - Если у нас возникнут какие-нибудь подозрения, мы  тогда  вызовем  вас
взглянуть на задержанных, - сказал Мэдден.
   - Завтра вечером меня уже не будет. Я улетаю во Францию.
   Полицейские снова переглянулись; их суровые  взгляды  не  оставляли  ни
малейших  сомнений  в  том,  что  они  думают  о  некоторых   американских
гражданах,  которые,  являясь  свидетелями  преступления,  позволяют  себе
улетать во Францию.
   - Что ж, поглядим, что тут можно сделать, - сказал Мэдден  мрачно,  без
всякого оптимизма.
   Мартин и Виллард долго смотрели вслед полицейской машине, пока  она  не
скрылась из виду.
   - Знаешь, забавно, - сказал Виллард, -  до  чего  запросто  полицейский
может заставить тебя почувствовать, что ты кругом виноват.
   Они вернулись в дом, и Виллард пошел звонить Линде, что все в  порядке,
полицейские уехали и можно везти мальчишек домой.


   В тот же день они были приглашены к одним друзьям на коктейль, а  потом
к другим друзьям на обед, и Линда поначалу  сказала,  что  она  никуда  не
пойдет, что ей даже подумать страшно, как это она оставит  детей  одних  в
доме после того,  что  произошло.  Виллард  в  ответ  поинтересовался,  не
собирается ли она сидеть дома все вечера напролет, пока детям  не  стукнет
двадцать. И добавил, что кто бы ни был этот человек, но напугали  его  как
следует и он теперь постарается держаться от их дома на самом почтительном
расстоянии. Тут Линда решила, что он  прав,  но  сначала  она  должна  все
рассказать служанке. Было бы бессовестно вот так уйти и оставить  служанку
в полном неведении. Но, предупредила она мужа, весьма возможно, что  после
этого служанка соберет свои вещички и уйдет. А служанка у них была  не  из
спокойных, ей было уже немало лет, и работала она в их  доме  меньше  двух
месяцев. С тем Линда и отправилась на кухню, а Виллард стал  прохаживаться
по гостиной, нервно вздрагивая на каждом шагу.
   - Больше всего не выношу искать новых служанок, - пояснил он Мартину. -
С тех пор, как мы сюда въехали, эта уже шестая.
   Но  Линда  появилась  из  кухни  сияющая  и  объявила,  что   служанка,
оказывается, вовсе не такая психопатка, как казалось, и  что  новость  она
восприняла довольно спокойно.
   - Она слишком стара, чтобы на  нее  кто-нибудь  покусился,  -  пояснила
Линда, - и она успела привязаться к детям, так что она остается.
   Виллард унес лестницу в гараж, гараж запер, проследил за тем, чтобы и в
детской, и в комнате Линды, и в его собственной комнате, и даже в соседней
с ними ванной все жалюзи были заперты изнутри, потому что все эти  комнаты
выходили на  тот  самый  балкон,  к  которому  не  далее  как  вчера  была
приставлена та самая лестница.


   Коктейль был как две капли  воды  похож  на  тысячу  других  коктейлей,
проходивших в  этот  субботний  вечер  повсюду,  в  радиусе  ста  миль  от
Нью-Йорка; Виллард и Линда рассказали о своем бродяге, а Мартину  пришлось
описывать,  как  он  выглядел,  при  этом  снова,  как  и  в  разговоре  с
полицейскими, он усомнился в своей умственной  полноценности  -  очень  уж
туманным и приблизительным выглядело его описание.
   - Шляпа у него была надвинута на глаза, а лицо  было  какое-то  пустое,
без выражения, и бледное, я об этом сказал сержанту,  и  напряженное...  -
Еще не успев договорить, Мартин поймал себя на том, что к облику  человека
за окном, возникшему  из  ночного  тумана,  добавилась  новая  черта,  что
напряженность, которую он  ощутил  в  этом  человеке,  новая  подробность,
извлеченная из недр памяти, что черты  этого  лица,  которое  он  пытается
вспомнить,  он  упрощает  и  огрубляет  так,  что   они   превращаются   в
обозначение, в символ, в некий расовый  признак  этого  опасного  видения,
пристально   взирающего   из   темноты   промозглого   леса   на   хрупкую
незащищенность уютного кружка света.
   Рассказ гостя Виллардов навел всех на разговор о грабителях, бродягах и
похитителях детей.
   - ...И тут вдруг он видит этого малого; тот стоит на стеклянной крыше и
глядит на него во все глаза, а дело-то летом, и ход на крышу  открыт,  это
все на 23-й Западной, и мой дружок лезет на крышу, гонится  по  крышам  за
тем малым, загоняет его