Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Шоу Ирвин. Рассказы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  - 140  - 141  - 142  - 143  - 144  - 145  - 146  - 147  -
я в размерах, потрепанная фигура,-- уставившись невидящим взглядом в грязную, всю в пятнах стену над кроватью. -- Ты слышал? -- наконец вымолвил он. -- Слышал. -- Армия,-- тихо констатировал он.-- Если со мной должно произойти что-то приятное, обязательно вмешивается армия. В фуражке, съежившись на стуле, он размышлял, очевидно, об объявлении войны в 1939 году, о военной катастрофе в Бельгии менее чем год спустя; горестно покачал головой, сделал большой, долгий глоток, процедил сквозь зубы: -- Французское время, черт бы его побрал! Я долил виски в его стакан. -- Как же это я опростоволосился? -- сокрушался он.-- Ведь давно воюю... -- Что произошло? -- поинтересовался я, надеясь, что рассказ поможет ему прийти наконец в себя. -- Ничего.-- Он фыркнул.-- Пришел я к ней пять минут пятого. Уоткинс догнал меня за квартал от ее дома. Ты видел эти цветы? -- Да, видел. -- Как предусмотрительно с его стороны, не находишь? -- Да, конечно. -- Она готовила канапе1 для гостей, с сардинами,-- все пальцы в масле. -- Рассердилась? -- Не совсем так... Рассказываю, что случилось,-- хохочет! Так, что я стал уже опасаться, как бы не задохнулась. Никогда в жизни не слышал у женщины такого хохота. -- Ладно, Ронни,-- мне не хотелось бередить его рану,-- расскажешь как-нибудь в другой раз. Ронни упрямо замотал головой. -- Нет-нет, сейчас! Наконец, сладила с диким приступом хохота, поцеловала меня в лоб. "Что поделаешь, дорогой, против судьбы не попрешь. Останемся хорошими друзьями" -- вот ее слова. Ну что сказать на это? Налил я себе виски, и сидели мы молча. -- Потом попросила меня помочь ей с бутербродами,-- вдруг снова заговорил Ронни.-- Открывал пару банок тушенки -- порезал палец.-- И протянул мне правую руку: противный, зазубренный порез, с запекшейся кровью.-- Вот сколько крови потерял за всю эту проклятую войну -- просто смешно. Ее друзья явились раньше -- в четыре пятнадцать. Сожрали все, до последней корки! Пришлось открывать еще три банки тушенки. Поглощали бутерброды, а сами все осуждали американскую армию. Эмиль тоже пришел раньше -- в четыре тридцать пять. Ронни называл время точно, как заправский машинист. -- Его средневик выиграл,-- с горечью сообщил он, как будто это последнее событие ему труднее всего вынести.-- Нокаутом в первом раунде. Эмиль выпил три стакана виски подряд -- отмечал победу своего любимца -- и все похлопывал меня по спине, называл "mon petit Anglais" и пытался продемонстрировать передо мной, как проходил бой. "Три удара левой, "mon petit Anglais", быстрые, как молнии, и все в нюхалку, и прямой правой -- прямо в челюсть! Это похуже снаряда. Его противник не мог прийти в себя целых десять минут". Эмиль, в хорошем расположении духа, даже позволил Виржини попрощаться со мной наедине в прихожей.-- Ронни с трудом улыбнулся.-- Она измазала мне маслом от сардин всю форму. И еще поделилась со мной кое-какой информацией: что испытывает угрызения совести, ей не по себе и пришло время поговорить откровенно. При этом как-то странно себя вела: мне все время казалось -- с трудом сдерживается, чтобы снова не расхохотаться. Сказала, что знакома с Эмилем с тридцать седьмого года, что не жила в семье с пятнадцати лет -- семья ее в Ницце, они никогда и не бывали в Париже. А Эмиль никогда не был в Сопротивлении -- я узнал об этом от ее друзей. Всю войну занимался контрабандой масла из Нормандии. Ронни медленно, как будто это доставляло ему острую боль, поднялся со стула, словно человек, у которого ноют все кости. -- Мне нужно уйти. Мне просто нужно сейчас уйти.-- Повернувшись ко мне, долго в упор глядел на меня, мрачно о чем-то размышляя, потом объявил каким-то таинственным тоном: -- Не удивляйся ничему, что бы ты обо мне ни услышал.-- И, еле передвигаясь, удалился,-- казалось, кости отказывались повиноваться ему под упитанной плотью -- куда девалась воинская выправка. Я слышал, как он вошел в свой номер, как скрипнули пружины, когда он всем своим весом бросился на кровать. На следующий день я заметил в Ронни перемену. Где бы он ни появился, от него исходил сильный запах особой, сладкой туалетной воды; у него появилась привычка засовывать в рукав носовой платок. И ходить он стал как-то странно -- семенить маленькими шажками,-- а в речи вдруг появилась шепелявость, что, несомненно, не могло не раздражать, особенно в человеке, который, судя по его внешности, мог командовать полком. Встреч со мной он теперь избегал; кончились долгие дружеские, приятные беседы у меня в номере. Когда я приглашал его пообедать вместе, начинал как-то нервно хихикать и утверждал, что никак не может, так как все эти дни ужасно занят. Неделю спустя ко мне зашел английский медик -- унылый, седеющий капитан, специалист, как выяснилось, по психическим расстройствам и случаям боевой усталости. -- Скажите, лейтенант, не могли бы вы мне помочь? -- спросил он, после того как я ему сообщил, что знаком с Ронни почти год.-- Меня очень интересует ваш друг, лейтенант Биддел. -- А что с ним? -- осторожно поинтересовался я, удивляясь, почему Ронни ничего мне не сообщил. -- Пока я до конца не уверен... Вам не приходилось замечать в нем некоторые странности? Что скажете?.. -- Ну...-- начал я, затрудняясь ответить на вопрос, который явно мог причинить неприятности Ронни,-- кто знает? А почему вы спрашиваете? В чем дело? -- На этой неделе лейтенант Биддел три или даже четыре раза приходил ко мне с совершенно необычной жалобой... самой необычной.-- Капитан, видимо, колебался, стоит ли продолжать, но потом призвал на помощь всю свою отвагу.-- Какой смысл в недомолвках? Он считает, что ему следует навсегда уволиться со службы. -- Что такое? -- изумился я. -- Заявляет, что совсем недавно обнаружил... ну... мы с вами взрослые люди, незачем ходить вокруг да около. Не в первый раз слышим подобные жалобы, особенно во время войны, когда люди вырваны из обычной, нормальной жизни и лишены женского общества на долгие годы.-- Он помолчал.-- Буду с вами откровенен: лейтенант Биддел утверждает, что в настоящее время... чувствует непреодолимое влечение... к мужчинам. -- Ах,-- вздохнул я,-- бедняга Ронни! Так вот в чем дело! Эта туалетная вода, носовой платочек в рукаве... -- Внешние признаки все это подтверждают, конечно -- духи, манера речи и так далее. Но он мне никак не кажется таким типом, хотя в моей практике многое приходилось видеть, так что удивляться ничему не приходится... вы понимаете. В любом случае, по его словам, он сильно опасается, что если и в дальнейшем останется в военной среде... то будет окончательно соблазнен и ему придется совершить... такой акт, больше не таясь. А этот шаг с его стороны, несомненно, приведет к нежелательным для него серьезным последствиям. Поговорил я с приятелями офицерами, конечно, как можно тактичнее, и с его шофером, и все они, кажется, были крайне удивлены моими словами. Слышал, что вы с ним самые близкие друзья, поэтому пришел к вам, надеясь, что вы проясните мне возникшую ситуацию. -- Ну...-- я колебался: в какое-то мгновение подумал, не рассказать ли всю его историю, но не решился (может, Ронни в самом деле пора уйти из армии),-- я замечал лишь незначительные признаки время от времени.-- И добавил для большей откровенности: -- По-моему, он сильно истощен войной. Капитан кивнул. -- А кто нет? -- мрачно произнес он и, пожав мне руку, вышел. На следующий день без всякого предварительного предупреждения мы получили приказ немедленно эвакуироваться из Парижа. В это же время Ронни был отозван из нашей части и переведен в Париж, где, как я полагал, врачу удобнее завершить медицинское обследование. Больше я Ронни не видел и не был в Париже до окончания войны. Когда я туда вернулся, его там уже не оказалось. Слышал, что, несмотря на все, что с ним случилось, его из армии не уволили, хотя он и просил об этом. Кто-то сообщил мне, что Ронни отправили для дальнейшего прохождения службы назад, в Англию. Однако сказано это было с некоторой долей неуверенности, а я, конечно, не мог провести то единственное расследование, которое многое прояснило бы для меня, не компрометируя при этом Ронни. Нет, это просто невозможно. Меня отправили на родину, в Америку, прямиком, не через Лондон, и много лет время от времени я печально вспоминал о своем друге, размышляя не без сожаления о том, как сложилась его жизнь в Лондоне в мирное время, и не судил его строго. Не только суточные барражирования в небе или нахождение в боевом строю бесконечными месяцами без отпуска подавляет волю в крепких мужчинах, отбивая охоту продолжать в том же духе. На войне бывают и другие потери, отнюдь не от артиллерийского или ружейного огня. Когда я время от времени встречал мужчину, который шепелявил и одевался слишком крикливо, то начинал задумываться: вероятно, в прошлом, в момент, когда в его жизни наступил кризис, все для него обернулось бы по-другому, стоило кому-то приехать на полчаса раньше или позже. Ронни поцеловал невесту у алтаря. Оба, повернувшись, последовали вдоль прохода между скамеек, а вслед им неслась музыка -- все громче, все слышнее. Вот он поравнялся со мной, крепкий, как бык, с красной, торжествующей, светящейся нежностью физиономией, и подмигнул мне. Я сделал то же в ответ, радуясь: "Разве все это не мило? Не так уж плохо все обернулось с сорок четвертого". Когда новобрачные выходили из церкви, я подумал: как бы мне получить фамилию и адрес его психиатра -- порекомендовал бы одному-двум приятелям. ОТЪЕЗД ИЗ ДОМА, ПРИЕЗД ДОМОЙ Констанс сидела как на иголках на своем маленьком стуле в каюте первого класса, время от времени делая глоточки из фужера с шампанским, которое прислал ей Марк. Его вызвали куда-то из города, и он не смог прийти проводить ее, но зато прислал бутылку шампанского. Вообще-то она шампанское не любила, но, коли прислали, куда девать -- не выбрасывать же; ничего не остается другого, нужно пить. Отец ее стоял перед иллюминатором и тоже пил. Судя по кислому выражению лица, и ему шампанское не нравится, а может, лишь эта марка и этого урожая или потому, что подарок Марка. Но не исключено, что дело вовсе не в шампанском, а просто отец беспокоится за нее. Констанс знала -- у нее сейчас печальный вид; попыталась даже изменить выражение лица, сделать его более веселым; зато, когда она печальна, выглядит куда моложе, совсем ребенком -- не старше шестнадцати-семнадцати. И что ни делай в эту минуту со своим лицом, к каким ухищрениям ни прибегай, все равно оно становится мрачнее. Поскорее бы раздался пароходный гудок и отец сошел с трапа... -- Наверно, там, во Франции, ты будешь злоупотреблять этим вином,-- предположил он. -- Я не намерена долго оставаться во Франции. Найду себе место поспокойнее. Голос прозвучал как у избалованного ребенка, отвечающего из детской,-- плаксиво, завывающе, озлобленно. Констанс попыталась улыбнуться отцу. Последние несколько недель между ними то и дело вспыхивали ссоры, и скрытая враждебность вот-вот грозила выплеснуться наружу. Все это она воспринимала болезненно, и вот теперь, за десять минут до отплытия, ей захотелось восстановить прежние, не такие напряженные отношения, насколько это возможно. Поэтому она и попробовала улыбнуться, но тут же поняла, что улыбка вышла холодной, притворной и даже кокетливой. Отец отвернулся и рассеянно глядел через иллюминатор на пристань с тентом. Шел дождь, задувал холодный ветер; матросы на пирсе с самым жалким видом ожидали команды "Отдать концы!". -- Предстоит тяжелая ночь, море неспокойно,-- промолвил отец.-- Ты захватила с собой драмамин? Как только она услыхала слово "драмамин", прежняя враждебность к ней вернулась. Надо же, в такой ответственный момент! -- Мне он не понадобится! -- резко ответила она и сделала большой глоток шампанского. Судя по этикетке, оно безупречно, как и все подарки Марка, но кислое, как уксус. Отец снова повернулся к ней, улыбнулся, а она озлобленно подумала: "В последний раз ему сойдет с рук, что помыкает мной!" Стоит перед ней -- крепко сбитый, здоровый, самоуверенный, моложавый -- и, по-видимому, забавляется про себя. А что, если она вот сейчас встанет и сойдет на берег с этого драгоценного парохода,-- интересно, как ему эта выходка понравится? -- Как я тебе завидую! -- заговорил отец.-- Кто бы меня отправил в Европу, когда мне было всего двадцать... "Двадцать", "двадцать",-- мысленно повторила Констанс.-- Вечно одна и та же песня". -- Пожалуйста, папа, прекрати все это, прошу тебя! Ну вот я здесь, на пароходе, я уезжаю, все в порядке, но только не нужно этих разговоров о зависти. Пощади меня! -- Всякий раз, как только я напоминаю, что тебе двадцать,-- мягко возразил отец,-- ты принимаешь это в штыки, словно я тебя оскорбляю. И опять улыбнулся, довольный, что он так восприимчив, так хорошо понимает дочь,-- не из тех отцов, чьи дети безвозвратно покидают их, погружаясь в глубины таинственного современного мира. -- Давай не будем спорить,-- откликнулась Констанс глухим, низким голосом. Как только представлялась возможность, она всегда прибегала к этому трюку. Иногда из-за такого низкого, басистого голоса ее принимали по телефону за сорокалетнюю пожившую даму или даже за мужчину. -- Повеселись как следует,-- напутствовал ее отец.-- Обязательно посети все самые приятные места. Захочешь остаться подольше -- дай мне знать. Может, я тоже приеду и мы вместе проведем несколько недель. -- Ровно через три месяца с этого дня мой пароход войдет в эту гавань,-- твердо заявила Констанс. -- Как угодно, дорогая моя. Когда он ее так называл, "дорогая моя", она понимала, что он просто шутит. Но здесь, в этой отвратительной маленькой каюте, в такую дурную погоду, когда пароход уже готов к отплытию и из соседней каюты доносятся громкие возгласы прощания и веселый смех,-- это невыносимо. Будь она в лучших отношениях с отцом, всплакнула бы. Раздался протяжный гудок -- приглашение провожающим сойти на берег. Отец подошел к ней, поцеловал, прижал ее к себе, удержав, может быть, чуть дольше, чем обычно, но и она старалась быть с ним помягче. Потом он с очень серьезным видом произнес: -- Вот увидишь, ровно через три месяца ты будешь благодарить меня за это. Констанс оттолкнула его, разгневанная такой несносной самоуверенностью. Обоим было прискорбно, что они, когда-то такие близкие друг другу, теперь перестали быть друзьями. -- До свидания,-- выдавила она обычным, не низким голосом.-- Слышишь гудок? Прощай! Взяв шляпу и похлопав дочь по плечу, он направился к двери -- но отнюдь не расстроенный. Постояв там в нерешительности несколько мгновений, оказался в коридоре и смешался с толпой провожающих, дружно устремившейся к трапу, а с него -- на берег. Убедившись, что отец в самом деле ее оставил, Констанс постояла на палубе, под ледяным, кусающимся, порывистым дождем, наблюдая, как буксиры тащат судно на середину течения. Пароход медленно пошел в гавань, а оттуда -- в открытое море. Она вся дрожала от холода на морозном воздухе и, похваливая себя за проявленное величие духа, думала: "Ну вот, я приближаюсь к континенту, с которым меня ничто не связывает..." * * * Констанс крепче прижалась к перекладине подъемника,-- он уже приближался к серединной отметке на горе. Еще раз убедилась, что лыжи точно скользят по проложенной колее, выехала на ровный участок утрамбованного снега, где выстроилась небольшая очередь лыжников, спустившихся с вершины сюда, только до середины, и теперь ожидавших момента, чтобы ухватиться за свободный крюк и снова забраться наверх. На этой черте Констанс всегда трусила: если держишься за одну перекладину, а вторая свободна и первый в очереди лыжник ухватится за нее рядом с тобой, подъемник резко усилит тягу -- ничего не стоит потерять равновесие и упасть. Какой-то мужчина ждет места рядом с ней,-- она сразу вся напряглась, стремясь не утратить женской грациозности, выпрямилась, чтобы достойно встретить напарника. Тот сделал все ловко, без резких движений, и они двое легко проскользили мимо ожидающих своей очереди. Констанс отдавала себе отчет, что он сбоку поглядывает на нее, но в этот момент нужна особая осторожность -- только вперед, себе под ноги и не верти зря головой. -- А я вас знаю,-- сообщил он во время благополучного подъема на вершину.-- Вы та самая очень серьезная американка. Впервые Констанс взглянула на него: лицо, коричневое от загара, как у каждого заправского лыжника, но щеки все равно по-детски розоватые, видимо от прилива крови. -- А вы,-- ответила она, стараясь не нарушать традиции (здесь, в горах, все без всяких церемоний общались друг с другом),-- тот самый веселый англичанин. -- Вы правы, но лишь наполовину,-- улыбнулся он.-- Нет, по крайней мере, на треть -- это точно! Зовут его Притчард, это она знала -- слышала, как обращались в отеле; слышала даже отзыв о нем лыжного инструктора: "Такой бесшабашный -- слишком самоуверен! Для высокой скорости техники не хватает". Бросив на него еще один взгляд, Констанс решила: и впрямь бесшабашный. И нос длинный -- такой никогда хорошо не получается на фотографиях, но в общем ничего, сойдет, особенно на продолговатом, тонком лице. Лет двадцать пять -- двадцать шесть, не больше, прикинула она. Притчард прижался грудью к перекладине, не держась за нее руками, снял перчатки, вытащил из одного кармана (их много) пачку сигарет, предложил Констанс: -- Дешевые, "Плейерс",-- не обессудьте. -- Нет, спасибо,-- поблагодарила она, почему-то уверенная: стоит ей попытаться прикурить сигарету -- обязательно выпустит из рук перекладину подъемника и упадет. Наклонившись и сложив чашечкой ладони, он зажег сигарету. Струйка дыма взмыла вверх у него перед глазами. Говорят, что люди с такими длинными, тонкими руками нервные, легко расстраиваются. Высокий, стройный, на нем, заметила Констанс, потертые лыжные штаны, красный свитер и шарф в клетку -- вид истинного денди, который посмеивается над собой. Легко скользит на лыжах, сразу видно -- один из тех лыжников, которые не боятся никаких падений. -- Почему я ни разу не видел вас в баре? -- Он бросил спичку на снег и снова натянул перчатки. -- Потому что я не пью.-- Констанс слегка погрешила против истины. -- У них там есть кока-кола: ведь Швейцария -- это сорок девятый штат Америки1. -- Я не люблю кока-колу. -- Знаете, ведь Швейцария когда-то была одной из передовых колоний Великобритании.-- Он широко улыбнулся.-- Но, увы, мы потеряли ее вместе с Индией. До войны все эти горы были усыпаны англичанами, как эдельвейсами. Чтобы отыскать среди них хоть одного швейцарца в лыжный сезон с первого января по тридцать первое марта, пришлось бы прибегать к помощи ищеек. -- А где вы были до войны? -- поинтересовалась Констанс, не скрывая интереса.

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  - 140  - 141  - 142  - 143  - 144  - 145  - 146  - 147  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору