сидели  ни  о  чем  не
говорили. Пришел Борис и увидел печку.
     - Обновка? - спросил  он  как-то  бесцветно,  даже  не  давая  повода
хорошенько похвастаться.
     - Наследство от аргентинского дяди, сегодня по почте пришло.
     - Т-тогда можно чайничик у вас поставить? Если дядя не против.
     Я думаю, что никакой дядя не против, и чайник принесли  и  поставили.
Молча и сосредоточенно глядя на него мы стали ждать результата.
     - Медленно греет, - "генерал-эксперт" небрежно покачал головой. - Вот
у меня дома была печка...
     - К которой только поднесешь, а уже из чайника пар валит, - продолжил
за него Леня.
     - Ну, дурак ты, - злобно рыкнул Юра в ответ. - Ты много понимаешь.
     Я передумал педлагать ему покупать свою печку: ну что, действительно,
с дурака возьмешь? Вырастет - поумнеет.
     - Ты, Юра скажи лучше чего ты в армию пошел? Не открутили, что ли?  -
продолжая наслаждаться жареным, решил его переключить,  пусть  треплет  на
свою любимую тему.
     - Нет! Что я - Дурак?
     - А что - нет? - опять влез Леня.
     - Сам - дурак! У меня и брат и двоюродный  в  армии  были,  и  оба  в
морпехе. Если бы я от армухи вилять стал, мне бы ноги повыдергивали...
     - Может и надо было! - опять Леня, черт его дери!  Но  доля  рпады  в
словах имеется.
     -  Ай,  ты  -  дурак!  -  Юра  махнул  на   него,   продемонстрировав
спокойствием, что и он может быть нормальным. - Я в армуху за  два  месяца
до дня рождения попал, мне еще и восемнадцати не было. Мне только  в  июле
исполнялось, а я в мае ушел. Просился в морпех, и в военкомате помогли.  В
учебку я в Севастополе попал. Первые два месяца еще маленький,  так  никто
не трогал. А потом началось. У нас сержантская школа  была,  я  там  шесть
месяцев болтался. Деды пристали: "Иди стирай носки", ну я им: "Да ты  что,
дурак!". Ну и летал на кулаках. Потом под конец я уже  своим  стал,  -  он
помолчал. Может хотел еще чего придумать.
     - А я в армию не пошел,  -  пренебрежительно  вставил  Леня.  -  Дали
пятьсот бэков, да и все. Зачем мне эта армия? Что я там не видел?
     - То-то ты и такой дурак, - Юра прервал его подавляющим голосом.
     - Ну и я, вот, в армии не был, - вызывающе посмотрел на него Боря.
     - Значит тоже дурак, - в сердцах ответил Юра.
     - А-а, только ты - умный, - Борис понимающе покачал головой.
     - Конечно! А ты - кандидат, а дурак дураком!
     От этой сцены я с самого начала покатывался, давя в  кашле  смех,  но
под конец прорвало  и,  поддержанный  всеми  остальными,  кроме  Юры,  уже
смеялся в голос, пока из глаз не полились слезы. Их взаимные  перепалки  с
выяснениями, кто глупей, становились бесплатным цирком в нашей азюлянтской
скуке. Юра, как ни в чем не бывало, продолжал.
     - Потом я попал в часть. Там же в Севастополе. Ходили на кораблях или
в казармах упражнялись. У меня целое отделение было...
     - Бедное отделение... - фыркнул Боря.
     - Да иди ты. Однажды вышли в рейс, а в море я старшим по кухне был.
     - О меню и качестве блюд можно только догадываться...
     - Если бы тебе, Боря дали готовить,  то  точно  все  поумирали  бы  с
голода. Ну так вот, в море ко мне лейтеха подходит и  говорит,  что,  мол,
доставить к ужину спиртного. Ну я - что? Приказ есть приказ.  Весь  спирт,
что на судне был, выжрали в первый день, и где достать  -  не  ясно.  Зову
одного зеленого и ему приказ: "Доставь литр спирта через  полчаса,  или  я
тобой сегодня офицеров и накормлю и напою." Он знает, что со мной говорить
не о чем. Уходит. Через полчаса смотрю, а он несет бутыль. У меня  аж  все
похолодело. "Где взял?" - я  ему.  А  он  говорит,  что  пошел,  раздолбал
главный компас,  благо  темно  было  и  оттуда  весь  спирт  вылил.  Я  аж
подпрыгнул: ну и идиот! Напоили, короче, офицерье спиртом, я и себе отлил.
На следующее утро просыпаемся, капитан смотрит на компас, а  там  -  черти
что. Где мы, никто не знает. Поймали каких-то рыбаков, спросили...
     - Ну и горазд ты трепать,  -  покачал  головой  Леня.  -  А  куда  вы
плавали?
     - Плавает только говно, а мы  ходили.  В  Черное  море.  Были  у  нас
однажды маневры, совместные с американцами, так  у  них  подготовочка  так
себе, - он махнул рукой, может на Америку. - Мы, когда на берегу были, так
нас гоняли здорово, физическую... У меня всегда проблема была...
     - Это мы знаем: трепал много!
     - Ой, ну ты и вправду дурак, Леня, - Юра вздохнул. - Отжиматься я  не
мог. Ну не умел я. Так деды посреди начи поднимут и гонят отжиматься. Потм
я накачался.
     - А офицеры как?
     - А как  офицеры?  Как  идиоты.  Было,  конечно  пару  ничего,  но  в
основном... - он махнул рукой. - А прапора вообще...
     - Между прочим, - вклинился Борис, - я читал, что здесь, в  Германии,
если отдадут приказ, то подчиненный обязан выполнить, а потом может  сразу
идти, брать бумагу и жаловться  на  начальника,  и  жалобу  рассмотрят,  и
скорее даже в пользу подчиненного.
     - Ха! Так ты и у нас можешь жаловаться,  -  Юра  усмехнулся.  -  Тебя
пошлют, да и все.
     Вот уж поистине, говорят, что армия - школа жизни. Но  посмотришь  на
таких выпускников, как Юра, и поступать туда не захочется. У каждого своя,
эта школа, главное не то, как она называется, а то, чему научился. Иным на
пользу она не идет точно...


     После чая каждый отправился по  своим  делам,  или  точнее  к  своему
безделью. Я прилег почитаь книгу, Юра с Леней  двинулись  дрыхнуть,  Борис
оделся и ушел.
     Пройдя лагерные ворота, бодрым шагом тренированного в ходьбе человека
он повернул на маленькую тропинку. Место, куда лежал путь,  ему  было  уже
хорошо известно. Он направлялся туда не впервые. Вокруг стоял зимний  лес.
Нынешняя погода скорее походила на среднюю русскую осень. Но  ни  она,  ни
лес Борю явно не волновали. Взгляд  устремлен  прямо  перед  собой,  мысли
медленно возвращают его в прошлое. Он думает о том, как приехал сюда,  как
увиделся со своими знакомыми. Те сами лишь пару месяцев в Германии  и  ему
помочь не могли, а стеснять людей он не хотел. Поиски работы с ночевками в
спальнике ничего не принесли. Поняв, что деваться некуда,  терять  нечего,
он укрепил сердце и пришел сдаваться на азюль. По счастью услышал разговор
русских о лагере и с радостью ухватился за шанс продержаться до  весны.  А
там... Там и видно будет.
     Попав в Минбрюх, Борис почуствоал себя в раю. Теплая комната с мягкой
постелью, ежедневная еда, которой можно насытиться и даже  по  его  мнению
переесть, - все это было пределом совершенства, о коем даже  мечтать  было
страшно всего месяц назад. Обеденной порции вполне хватало на целый день и
консервы с сырками можно сохранить на потом, на черный день нового голода.
     Хоть и собирался в начале Боря в азюле  только  перезимовать,  однако
сейчас его мысли неожиданно потекли иначе.  Больше  и  больше  убеждал  он
себя, что  можно  привезти  жену  с  дочкой,  попытаться  пожить  здесь  и
подольше. Никогда и не мечтал  он  о  заграничном  паспорте,  а  теперь...
Размышляя обо всем этом он не мог принять решение. Никогда не  представлял
себе скромный пахарь даже себе непонятной  науки,  что  будет  он  жить  в
загранице. Появившаяся преспектива и тянула и пугала.
     Весь в тяжелых раздумьях, стремился он сейчас  в  аэропорт,  шумевший
всего в десятке километров от лагеря.  К  яркому,  гомонливому,  столь  не
похожему на лагерное болото месту  манит  много  причин.  Побывав  там  от
безделия пару раз, Боря  пристрастился  к  шуму  толпы,  блеску  огней,  а
главное - аэропорт оказался нескончаемым источником курева.  Целые  залежи
бычков всех сигаретных марок, какие только бывают на свете, ждали его там.
Тратиться на табак позволить себе нельзя, но и не  курить  не  получается:
переживания за все, за что только можно переживать, каждую минуту  сжимают
нервы. Еще из дома, из Полтавы был предусмотрительно доставлен специальный
мундштук, в который можно вставлять окурок, не боясь заразиться. И сейчас,
пока  никакого  паспорта  нет  вблизи,  вооруженный  инструментом  и   еще
бесценным опытом собирания, спешит Боря в аэропорт, как на работу.
     За дверью пищала губная гармошка. Человек из Турции, вымучивающий  из
нее звуки, делал это по  моим  наблюдениям  двадцать  три  часа  в  сутки,
прерываясь лишь на  время  принятия  пищи.  В  любом  случае,  засыпаем  и
просыпаемся мы под мелодии турецкого фольклера.
     Из двери напротив слышно, как ругается  русская  семья.  Она  умоляет
мужа, чтобы он не ходил наружу и не оставлял ее одну.  Этот  концерт  тоже
длится сутками, правда с редкими перерывами.
     Забежали какие-то афганцы, вечно желающие чего-то.  Я  на  них  добро
посмотрел, они ушли. В сущности, они не плохие,  но  уж  очень  достаючие.
Раньше пуще нынешнего вынимали душу, своими приходами. Потом я их  отучил.
В определенный ситуациях умею сделать приветливое лицо таким, что у  гостя
во второй раз всякое желание отпадет к посещениям, и он два раза подумает,
прежде чем зайти.
     Я лежал и хотел паспорта. Очень  сложно  объяснить,  что  это  значит
конкретно. Это не так чтобы навязчивая  идея,  во  всяком  случае  не  для
больницы. Просто лежишь себе и хочешь. Я даже не  мечтаю,  как  некоторые,
типа "вот будет у меня паспорт,  тогда  я..."  Нет.  Однако  его  хочется.
Лежишь и хочешь...
     Время близилось к вечеру и мои  нудные  размышления  прервал  стук  в
дверь, возвестивший о начале новых событий. Пришел Филипп.
     - Говорят, у вас, ребятки,  обновки,  -  бодро  и  заранее  одобряюще
спросил он.
     - Имеются, - я согласно кивнул.
     - У меня, понимаете проблема. Арабы наши еду  сварганить  задумали  и
печку с кастрюлей заняли. А я супчику хотел, у меня лучок, консерва.
     Никаких видимых причин отвергнуть легкий ужин мы не нашли.
     - Ну неси. У нас картошка есть.
     Сговорившись сделать вечерю в обстановке  тайны,  мы  не  афишировали
свои намерения нашим коллегам из  тридцать  третьего.  Через  полчаса  суп
варился, разнося приятный запах. Мы забавляли себя легким трепом о  том  о
сем.
     Красная от помидора жижа лениво побулькивала. Еще минут пять и  нужно
уже разливать по тарелкам. Мы напряженно пытались приблизить этот  момент,
гипнотизируя суп, как дверь задрожала от ударов,  потом  открылась.  Вошли
наши еще не очень старые, но уже успевшие  порядком  поднадоесть  знакомые
Юра с Леней.
     - Ну, что у нас сегодня на ужин, - из Юриных  уст  прозвучал  обычный
нахальный вопрос.
     - Святой дух у тебя сегодня на ужин,  -  уже  с  неподдельной  злобой
сказал я и в отчаянии стукнул кулаком по столу. - Скажи мне, вы  что,  еду
чуете?
     - А как же? - Леня довольной и глупой физиономией уставился на  меня.
Пришлось налить и им.
     - Где Борис? - поинтересовался я.
     - Борода пошел в аэропорт. Там сегодня бычки выбрасывают.
     Вечернее солнце бросало последние  лучи.  Кому-то  в  голову  залезла
мысль пойти для разнообразия погулять полчаса, проветриться. Сразу  метрах
в пятидесяти от лагеря  расположился  небольшой  но  красивый  пруд.  Сюда
съезжались по вечерам и выходным немцы со всех  окрестностей.  Сегодня,  в
субботу собралось большое количество народа, и мы медленно  прохаживались,
рассматривая стоящие вокруг машины. Разговор пошел про автомобили, меня от
него тошнило.
     - Мне Опель "Калибра" нравится, - сообщил  нам  Юра  так  спокойно  и
уверенно, будто мы шли сейчас его покупать. - Я себе куплю обязательно! Он
крутой! Красный такой! Ух, не машина, а чудо.
     - Зачем твою "Калибру"? Она же двухдверная. Что в ней проку? - вторил
ему Леня. - Вот я себе "Гольф" куплю.
     Разговор традиционный и повторяется несколько раз в день. Даже мне он
успел осточертеть, а они перемалывали в который раз и явно тащились на это
получая этакое мазохистское удовольствие.
     - А что ты купишь? - спросил у меня Юра с горящими в экстазе глазами,
ожидая, что я затребую себе тоже "Калибру".
     - Если мне что и надо будет, то машину, на которую  денег  хватит,  -
охладил я его надежды.
     - Нет, я только "Калибру"  возьму,  -  с  серьезной  уверенностью  он
мотнул головой.
     - Ну молодец. В человеке ценно постоянство.
     Прямо  здесь,  на   паркплатце,   где   мы   прогуливались,   заметно
контрастируя с другими марками, стоял здоровый желто-коричневый Форд,  лет
двенадцать назад бывший новым.  Рядом  с  ним  слонялись  и  рассматривали
окружающих мужчина и женщина,  явно  немцы.  Спутать  немца  и  иностранца
никогда нельзя. Здесь, в Германии, они -  хозяева,  в  их  лицах  светится
уверенность в своем превосходстве.  У  русских  в  России  на  лицах  тоже
написано, что они там хозяева, но вот довольны ли они этим? А что касается
иностранцев, то они, сколько в стране  не  прожили,  все  равно  останутся
иностранцами.
     Вот эти самые немцы, точнее не  все  возможные  немцы,  а  лишь  два,
бесспорно, достойных представителя, крутились здесь и явно чего-то искали.
Мы поровнялись с ними, и мужчина неуверенно спросил на английском:
     - Извините, вы из этого лагеря?
     Я оказался наиболее сильным в английском из нас троих  и  потому  вел
переговоры, переводя парням.
     - Из лагеря.
     - У меня к вам предложение, - бодро сообщил он.
     Жизнь учит с осторожностью относиться к любым предложениям незнакомых
людей, но выслушать их, по-моему, никогда не  мешает.  Я  кивнул  головой:
мол, выкладывай.
     - У меня есть  эта  машина,  -  он  указал  на  Форд,  -  я  хочу  ее
кому-нибудь подарить.
     Я перевел сказанное Юре с Леней, но  от  себя  добавил,  что,  видно,
здесь что-то не так. Леня сомнительно сморщился, но  Юра  уже  горел,  как
фитиль и должен был вот-вот взорваться.
     - Да ты что?!! Нужно брать срочно!!! - кричал он. - Она  же  ездит!!!
Давай, берем!
     - А у тебя деньги на ней ездить есть? - резонно охладил я его.
     - Да есть, есть, - отмахиваясь от  меня  раздраженно  перебил  он.  -
Давай, берем!
     Я перевел немцам, что коллега совсем с  ума  сошел  и  машину  берет.
Мужик довольно посмеялся и говорит, что теперь и напишем купчую. Затем Юра
может вступать во владение. Он достал откуда-то большой желтый лист бумаги
и разорвал его пополам. Попросив у Юры документ, он стал писать. Закончив,
протянул документ мне. Там на немецком языке значилось, что "Господин (или
Херр, как это здесь принято) Харут продал господину (или херру) Крабчикову
(фамилия Юры) машину Форд за пятьдесят дойч марок. Я  удивленно  посмотрел
на мужика, но он замахал руками и сказал, что просто так принято писать, а
денег не надо. Юра расписался, расписался  и  мужичек.  Потом  он  пожелал
всего хорошего и, помахав рукой, укатил на новеньком "Пассате".
     Юра торжественно открыл дверь машины и широким жестом  пригласил  нас
усаживаться. У него был сейчас вид, будто он лопнет от гордости за  самого
себя: "Вот какой я крутой - пошел, два слова сказал,  и  нате  вам:  целый
Мерседес в кармане."
     - Остынь, - говорю я ему. - Твоя телега не известно еще  ездит  ли...
Ты бы мужика попросил сначала показать.
     - Не надо! Ездит! - упрямый, как осел твердил Юра.
     - Крабчиков, а ты водить - то  умеешь?  -  осторожно  поинтересовался
Леня, немного прищурившись с сомнением.
     - Да я в ралли участвовал! Я одной рукой могу! - пыжился  чудак,  как
петух.
     - А без рук можешь, Крабчиков? - посмеиваясь продолжал Леня.
     - И без рук могу! А ты никак не можешь!
     - Ну ты за меня не волнуйся особо.
     Короче, попрепиравшись уселись мы  в  тарантаску.  Юра  ее  завел,  и
машина тронулась. Проехали чуть по дороге вперед, развернулись. Потом Леня
попросил тоже поездить.  Вел  он  хорошо.  Пока  суть  да  дело,  стемнело
окончательно.  Мы  вернулись   к   лагерю.   Гуляющие   уже   разьехались.
Остановивмашину, Юра вдруг спросил, повернувшись ко мне:
     - А ты хочешь поводить?
     Я неопределенно пожал плечами:
     - Может и хочу, но не умею.
     - Ну, садись, я тебя научу, - он покровительственно похлопал меня  по
плечу.
     Научит, так научит. Я устроился за рулем, обняв его ладонями.
     - Смотри, - начал учить Юра. - Вот  педали,  вот  ручка  переключения
передач, вот поворотник. Поворачивай ключ, выжми сцепление, первая,  потом
потихоньку отпускай сцепление и жми газ! Давай!
     Я дал. Повернул ключ,  нажал  сцепление,  первая  и  на  газ.  Машина
рявкнула и, чихнув  два  раза  от  смеха  на  меня,  заткнулась.  Пришлось
повторить. И вторая и третья попытка оказались похожими. Юра  кричал,  как
резаная свинья, что я ничего не понимаю. Леня хохотал до упада. Я пообещал
Юре, что, если он не замолчит, то  отберу  у  него  бумажку  и  высажу  из
машины. На четвертый раз эта тачка наконец завелась и поехала. Машина  шла
с маленькой скоростью. Я был доволен и медленно поворачивал руль. Юра  был
доволен в пять раз больше, так как считал событие  своей  заслугой.  Минут
через  несколько  надоело,  и  мой  инструктор  по  вождению  скомандовал:
"Тормози". Я повернул руль и направил Форд в специальный закуток, где  ему
и предстояло стоять. Этот загончик заканчивалсь  небольшим,  под  полметра
деревянным  забором,  за   которым   чернела   пустошь.   Авто   неуклонно
приближалось к этому заборчику, моя голова была занята мыслями о том,  как
его затормозить.
     - Тормози!!! -  нечеловеческим  голосом  возопил  Юра,  но  уже  было
слишком поздно. Мы врезались в препятствие, сломав  его.  Машина  заглохла
сама.
     - Идиот!!! - верещал Юра. - Идиот!!! Я же сказал тебе - тормози!!!
     - Сам идиот!!! - закричал я ему в ответ,  -  ты  мне  рассказал,  как
заводить, а как тормозить? Как тормозить, ты рассказал!!!
     - Педалью, дурак!!!
     - Сам дурак!!! Какой педалью?
     Леня,  сидящий  сзади,  умирал  со  смеху,  скорчившись  от  припадка
веселья. Юра разражался бранью, а я подключился к Лене  и  хохотал.  Через
пару минут, прийдя в себя от бурных эмоций, мы вернулись в лагерь.
     Юра шел по коридору с видом павлина, который имея старый  потрепанный
хвост, считает его лучшим в мире. Казалось, что он шел и искал повод  всем
встречным рассказать о таком удачном, умопомрачительном  приобретении.  Но
ни  турки,  ни  югославы,  ни  индусы  не  проявили  должного  интереса  к
происходящему. Увидев шедшего по корридору Разу - одного из  дружественных
афганцев, Юра быстрым шагом подошел к нему и спросил:
     - Ну, Раза, как дела?
     - Ничего, - ответил тот, не чуствуя подвоха.
     - Чем занимаешься? Как здоровье?
     - Ничем. А ты чем?
     - Да вот, хожу, - Юра сделал неопределенный жест. -  Скажи,  Раза,  -
как бы между прочим поинтересоволся он, - у тебя есть машина?
     - Машина? - удивленно посмотрел тот. - Да нет, нету. А чего тебе?
     - Да ничего. Я вот тут машину  купил.  -  Сообщил  Юра,  делая  такой
голос, будто он покупает машину каждый день, и  это  ему  не  радость,  не
тяжесть, а обычное дело.  Полностью  удачно  сыграть  у  него  все  же  не
получилось, и голос предательски дрожал от возбуждения.
     - Машину? - Раза спросил заинтересованным голосом и добавил.  -  Форд
желтый.
     - Да. А ты откуда знаешь? - удивленно уставился на него Юра.
     - Так мужик там всем предлагал, но  на  ней  ТЮФ  закончился,  ездить
нельзя.
     Юра весь побелел и его голос по ребячески задрожал.
     - Почему нельзя ездить? Я ездил и ничего.
     - Ничего, пока полиция тебя не поймала.
     - А... мне наплевать на полицию, - Юра, как обиженный  петушок  пошел
дальше.
     Вечером я рассказывал Кате в лицах все происшедшее, и она хохотала до
упаду. То, что Юра дурак, было давно и всем понятно, но зачем  это  каждый
раз подчеркивать?
     Зачем немец подарил Юре машину? Очень просто. Есть в  Германии  такая
хитрая штука, и называется она ТЮФ. Означает это что-то  типа  техосмотра,
который каждая машина должна проходить раз в пару лет. Если все в порядке,
то катайся еще, а нет, так нужно чинить. По закону ма