асфальте, и в резьбе по дереву
ничего не понимает, есть повод призадуматься. Пришел туда новый
человек, может, не дерево резать, а о жизни разговаривать. Нет бы
помочь мне освоиться, сразу сказали, что по дереву резать я не умею.
А я и не претендовал, честно сказал, не учился я еще этому. И сразу
услышал много интересного: талант нельзя приобрести, с ним надо
родиться, настоящий художник в необструганной доске уже видит
будущую картину, руки должны сами все делать, и даже, прямой поток
сознания на доску. Сознание, кстати, куда только не течет. И все это с
помпой, с чувством, с расстановкой. Я терпеливый и терпимый, я все
бы стерпел, но каждый считал своим долгом повторять мне это с
частотой раз в пять минут. Я ждал, не первый раз новичок, думал, со
временем все придет в норму, ко мне привыкнут... Привыкнуть то они
привыкли, да вот только, оказалось, что у них в принципе там такое
общение исповедуется, споры без аргументов о том, кто самый лучший
резчик на планете. Походил я туда и бросил.
     Бросил. Далеко полетел. Я окурок лет десять уже тренируюсь
выбрасывать, с тех пор, как переехали сюда. Тлеющая искорка
разрезает пространство темного коридора, ударяется о стекло и падает
в банку из-под кофе. Также какая-то невидимая преграда удерживает
мир от ядерного апокалипсиса, и если вдруг стеклянная стена
окажется вымыслом, и американские ракеты вместе с почвой Ирака
заденут честь России, я уже не буду сожалеть о том, что не вижу
Мишку с Артуром, зато каждая пойманная крыса будет казаться мне
невероятной удачей.
     Пора возвращаться, Нинка сейчас ужин начинает готовить,
помогу ей овощи нарезать для салата, а через пару часов снова пойду в
подъезд за рассветом.
-==Откуда что берется==-
     - А еще я читал, что в нашем правительстве уже одни инопланетяне, а
настоящих всех давно уже подменили, - сказал Семенов, бережно снимая с полочки
перед окошком четыре кружки благоухающего пива.
     - Да, не инопланетяне, - возразил ему Бабышев, - евреи одни. Точно,
смотри,
Чубайс, Черномырдин, Гайдар...
     - И этот тоже еврей? - поразился Зорин и отрыгнул всем своим
стодвадцатикилограммовым телом.
     - Точно, еврей, - отрезал Бабышев, - посмотри на его морду. И губами он
все
время чмокает.
     - А евреи все так чмокают? - с опаской спросил Зорин. Он очень уважал
своих
приятелей за эрудицию и боялся ставить их слова под сомнение.
     - Не все, но он точно еврей.
     Семенов сдул пену на летний столик, уже давно потерявший свою белизну, и с
чувством сказал:
     - А по-моему - инопланетяне. Так в одной газете написали, зачем им врать?
     Бабышев уже начал огромными глотками вливать в себя пиво и был настолько
затянут этим процессом, что не мог от него оторваться, но и оставить слова
своего
наивного друга без ответа он тоже не мог, и поэтому начал гневно мотать
головой.
     Зорин пил неторопливо и с интересом ждал продолжения дискуссии. А
Семенов вообще обходился без глотков и втягивал в себя пиво непрерывным
потоком, за что пользовался в своей среде особым уважением - нетривиальные
умения ценились.
     Первую кружку раньше всех осушил Бабышев и сразу же ринулся в бой:
     - Ты же на них посмотри. Они же все друг за дружку держаться. Только в их
среду попадешь, так они тебя враз сожрут. И хитрые. Говорит с тобой, улыбается,
вроде, друг-товарищ, а сам только и думает, как бы тебя обжулить и к себе в
Израиль
с деньгами рвануть. Мне вот скрывать нечего, у меня широкая русская душа
нараспашку. Вот он весь я! - Бабышев развел руки в стороны, открывая взорам
товарищей заляпанный и потертый пиджак с одной оторванной пуговицей, - мне
нечего скрывать, - повторил он, - и стыдится нечего. А все потому что... -
Бабышев
начал вспоминать, почему же это ему нечего стыдиться.
     - Инопланетяне тоже все друг за дружку, - вставил Семенов, а Зорин
согласно
кивнул.
     Через пару часов Бабышев, Зорин и Семенов распевали нестройным трио "... и
за борт ее бросает... ". Пятнадцать кружек пива уже находились между гаражами в
десяти метрах от пивной, это место играло роль общественного туалета для
завсегдатаев палатки, а еще пять-шесть кружек покоились в их желудках, но на
волю
пока не просились. Жизнь била ключом.
     На следующее утро Семенов проснулся в своем обычном состоянии, с
дурным настроением и больной головой. Отработанным за многие годы жестом, он
свесил руку с кровати, нащупал заранее подготовленную бутылку пива, открыл ее
об
металлическую спинку и вылил ее содержимое себе в рот. Настроение не
улучшилось, но головная боль начала стихать. Полежав несколько минут, Семенов
решил, что уже готов вставать. Это ему удалось, хотя и не без труда, он
поплелся в
ванную с целью совершить ежедневный ритуал неаккуратного сбривания
растительности с лица.
     В ванной он немного постоял перед зеркалом и потянулся к бритве, при этом
немилосердно скребя гениталии. От гениталий он плавно перешел к животу и вдруг
какое-то непривычное чувство заставило его оторвать взгляд от зеркала.
Взглянув на
живот, Семенов выронил бритву из рук и издал звук, напоминающий попытки
повешенного закричать. Весь живот был черным. Граница почернения проходила в
нескольких сантиметрах от сосков, дальше чернота спускалась вниз, исчезая под
трусами, с боков она заканчивалась в районе подмышек. Семенов в ужасе сдернул
трусы, опасаясь за свое мужское достоинство. Там было все в порядке, если не
считать черноты, которая, впрочем, не доходила даже до середины тазовой кости.
     Однако, после минутного размышления, Семенов подумал, что уже и этого
достаточно, чтобы впасть в панику. По этому поводу он выпил успокоительного,
которое он держал на крайний случай (деревенский, 76 градусов), и направился в
поликлинику.
     Всю дорогу в автобусе его била мелкая противная дрожь, и преследовала
мысль, что инопланетяне, видно, перепутали его с кем-то из правительства, или,
того
хуже, начали вторжение на Землю. Когда он вышел из автобуса, его посетила
мысль,
что, может быть, инопланетяне тут не причем, а просто он болен какой-то редкой
болезнью. Семенов начал вспоминать, не говорили ли по телевизору чего-нибудь об
эпидемиях с похожими симптомами. Вроде, не говорили. В очереди он подумал, что,
может, он чем-нибудь испачкался. Но расстегнуть рубашку, чтобы проверить это,
он
не решился. Поэтому он просто сидел и думал, что выйдет очень неловко, если
врач
ехидно спросит его: "а вы мыться не пробовали".
     Наконец, пришла его очередь. Врач производил впечатление интеллигентного и
знающего человека, каких Семенов очень уважал. Он даже подумал, что зря он так
долго не ходил в поликлинику и не познакомился с этим человеком раньше.
     - Фамилия? - вежливо спросил врач.
     В ответ Семенов протянул ему талончик.
     - Чего они тут написали? - пробормотал под нос врач, - Симонов? Семенов?
     - Семенов, - сказал Семенов, не решаясь начать разговор.
     - Подойдите поближе, чего вы в дверях то стоите. Вот стул, специально для
пациентов поставлен, садитесь, пожалуйста, - врач указал рукой на стул, и
Семенов
послушно сел на него.
     - На что жалуетесь? - продолжил врач безо всякой паузы.
     - У меня что-то с животом.
     - Боли? Стул жидкий?
     - Нет, он - черный, - сказал Семенов, и заметив, что врач начал бледнеть,
уточнил, - живот черный.
     - Снимите рубашку, - сказал врач.
     Семенов послушно снял рубашку и показал врачу живот.
     - Болит? - еще раз спросил врач.
     - Нет, - ответил ему Семенов.
     Врач подошел к Семенову и начал ощупывать его живот, постоянно
спрашивая:
     - А так? Нет. А вот здесь?
     Вдруг он принюхался:
     - Вы пьяны?!!
     - Только чтобы успокоиться, - промямлил Семенов.
     - Чтобы успокоиться, пейте валерьянку! - врач не на шутку разволновался, -
как вас зовут?
     - Семенов, - ответил Семенов.
     - Это я уже знаю. Как ваши имя и отчество?
     - Василий Петрович.
     - Так вот, Василий Петрович, вы кем работаете?
     - Электрик я на заводе.
     - И часто вы на заводе пьяный?
     - Бывает...
     - А представляете, Василий Петрович, если я вас буду пьяный лечить? Вам
это
понравиться?
     - Скажите доктор это от пьянства? - Семенов показал на живот.
     - Так, гематома, - врач потерял нить своего воспитательного повествования
и
пытался ее вновь ухватить.
     Поняв безнадежность этого занятия он вернулся к своим непосредственным
обязанностям.
     - Вы не падали в ближайшее время?
     Семенов покраснел. Трезвый то он не падал, а пьяный, разве ж вспомнишь.
     - Нет, - на всякий случай сказал он.
     Врач задумался.
     - А током вас не било.
     - Тоже нет.
     - Ушиб. Правда сильный, я такого не видел: как будто на стол упали, края у
гематомы ровные.
     - И что же делать?
     - Если не беспокоит, идите домой, заболит - придете ко мне. Через неделю
не
пройдет, опять же, ко мне.
     - Спасибо, доктор, - сказал Семенов, пятясь к дверям.
     - Вот вам больничный, вы наверное не работу опоздаете. До двух нормально?
     - Да, спасибо.
     - Не за что.
     За дверью Семенов достал из внутреннего кармана фляжку и сделал большой
глоток - пронесло. И он довольный отправился на работу.
     Туда он приехал ровно к обеденному перерыву. Бабышев и Зорин как раз
готовились к принятию пищи и распаковывали, приготовленные им женами, свертки с
бутербродами.
     - Ты где пропадал все утро? - спросил Бабышев Семенова.
     - Ко врачу ходил, - гордо ответил Семенов.
     - И с чем?
     - Ща, покажу.
     Семенов принялся расстегивать спецовку.
     - Ты чего, не здесь, - испуганно сказал Зорин, но Семенов не
останавливался.
     Перед тем как распахнуть полы, Семенов решил пощупать живот на предмет
болевых симптомов и сразу же заорал как резаный. Но не от боли. Весь живот был
покрыт одинаковыми почти круглыми пупырышками. Прикосновение руки не
ощущалось. Семенов сорвал с себя спецовку вместе с рубашкой и одновременно с
товарищами уставился на собственное тело.
     - Кранты, - выдавил из себя Бабышев, - такого я еще не видел.
     Семенова прошиб холодный пот. Теперь он был точно уверен, что
инопланетяне используют его для опытов: покров живота напоминал шкуру динозавра
из фильма "Парк Юрского периода", только пупырышки были гораздо чернее и
располагались ровными рядами.
     - Доктора! - заорал Семенов.
     - Он в отпуске,  - прошептал Зорин, - поехали в больницу.
     В этот момент друзья увидели нечто такое, отчего их глаза выкатились на
лоб:
некоторые пупырышки позеленели и из них сложились слова, которые потекли
бегущей строкой через живот Семенова.
     "Сигма-банк - самый надежный банк в России. Господа и дамы, в магазине
"Санрайз" к вашим услугам широчайший выбор товаров необходимых вам в быту.
Приходите ежедневно с 9: 00 до 20: 00. Электропоезд до Лобни проследует с
измененным расписанием в 16: 01, вместо 15: 45. Московское время 15: 00.
Температура воздуха 19 градусов..."
     У Семенова подкосились ноги, и Бабышев с Зориным подхватили его под руки.
От испуга они совершенно перестали понимать чего делают. Спортивным шагом они
дотащили его до проходной, оттуда почти бегом до метро, вызвать "скорую" или
доставить его в ближайшую больницу они не додумались, поэтому везли его в
районную поликлинику.
     На станции "Савеловская" мирно сидевший Семенов вдруг вскочил и
оттолкнул приятелей, его глаза светились пассивным безумием. Еще до того, как
Бабышев и Зорин поняли что к чему, Семенов выпрыгнул из вагона и помчался вверх
по эскалатору. Его товарищи успели только бросить на него последний взгляд
через
закрывшиеся двери.
     Пассажиры, стоящие в очередях у касс, не придали значения тому, что
человек
в спецовке стал взбираться на информационные табло, мало ли что там могло
сломаться, однако милиционер проявил интерес к происходящему. Когда он
протолкался через толпу, человек уже исчез, а тому, что стало на одно табло
больше,
он не придал значения, так как не помнил сколько их было раньше.



   Олег Каледин.
   Четыре рассказа

-==Векторное кольцо==-

     К новому году Иван готовился основательно и праздновал уже как
неделю. Ну вот, наконец то 31 декабря. Иван энергично потянулся,
сбросив с себя сонную негу и следы несильного похмелья. Вскочив с
кровати совершил при этом несколько резких приседаний и ударов
руками по воздуху. Прогнав остатки сна, с удовлетворением заметил,
что голова его легка и пуста.
     Чувство торжества наполнило его, и вспомнились ему теперь уже
не обидные нападки жены: "До нового года целая неделя, а вы с
Федькой дождаться не можете, что не вечер, то напиваетесь до
поросячьего визга". Иван торжествовал, по-мужски молчаливо. "Жене
объяснять не буду", подумал он, все одно - дура, и мужской души ей не
понять, опять с торжеством у горла подумал про себя Иван, и слезы
как-то сами по себе навернулись на опухших веках.
     Как же не пить-то перед Новым Годом? С возмущением проговорил
внутренний голос Ивана, и тут же, не дожидаясь, ответил сам себе, так
ежели не напьешься, непременно настроение плохое будет, а как же с
этаким настроением праздновать? На кухне гремела посудой жена, а
из ванной сквозь шум воды слышался писк и визг Сережки с Катькой.
И снова, слегка оправдываясь, внутренний голос констатировал - а на
этот то раз, Вань, здорово как получилось, эка голова то легкая какая,
ни одной гадкой и тяжелой мысли нет. И снова голос продолжил свой
монолог: " А жена, да что ей у нее постоянно голова пустая,
счастливая, ей и пить то нет надобности". Слушая своего адвоката
Иван все больше успокаивался и даже начинал немножко чувствовать
себя героем. Как вдруг, вспомнился прошлый Новый Год, Иван
непроизвольно поморщился. Голос не заставил себя долго ждать. Вот
видишь, Вань, прошлый-то год целую неделю до праздника по ее
просьбе трезвенником жил, ну и что из этого получилось, ничего
хорошего я тебе скажу, да ты и сам знаешь. Настроение такое
препоганое стало, а мысли то, одна другой хуже. Вспомни - вышел ты
во двор прогуляться и покурить. А тут этот М.... вдруг появился, тоже
мне искатель приключений, закурить у тебя попросил, и как дерзко
попросил, ты помнишь?! Иван вспомнил, и обида, как тогда, кровью
ударила в лицо. Голос сочувственно продолжал свой монолог: а он
рожа слюнявая, помнишь его хитрые и наглые глаза, да он просто
издевался над тобой. Что дальше плохо помнишь, Ваня, понимаю, еще
как понимаю тебя - обида захлестнула, а потому и не удержался,
констатировал голос. Поплыла пауза и Иван окунулся в переживания
что были годом раньше. И голос продолжил. А что тебе в милиции,
потом рассказали, - как ты ему врезал, не то слово, на тебя Вань
смотреть страшно было, дрался ты отчаянно, тебя от этого парня еле
еле два милиционера оторвали, а его долго в сугробе искали. А все,
Ваня, оттого, что душа у тебя тонкая, и склонная к философии а от
этого и к меланхолии. От этих, чужих, и малознакомых слов, Иван
даже вздрогнул, и почему-то подумал о белой горячке, и холодок
пробежал по спине. А голос все не унимался, вот видишь, Ваня, а кто
виноват то оказался - Ольга, что надоумила не пить, так она же, Иван,
на тебя все и свалила. А помнишь как через сутки, когда тебя
выпустили, вместо того, что бы пожалеть и посочувствовать, два дня
тебя пилила, и в прихожей тебя спать положила. Иван слушал себя и
настроение его стало затягиваться тучами. И тут же голос,
почувствовав неладное, сменил тональность. Вань, а сейчас, если бы,
этот М..... к тебе подошел, ты бы с ним ни за что драться не стал, я же
тебя знаю, улыбнулся бы ему в слюнявую харю, у тебя, Вань, улыбка в
таких случаях, ну, точь-в-точь, как у этого, ну самого..., а ну да, у Мики
Рурка. Сказал бы ему пару ласковых..., которыми сопляки весь наш
подъезд исписали, ну на крайний случай, Вань, пинка бы дал, так
мягко, почти любя, у тебя когда ты в настроении это очень красиво и
доходчиво получается. Голос явно заигрывал с портящимся
настроением Ивана. И что бы избежать этих не радующих его
воспоминаний, Иван поднялся и пошел к жене на кухню.
     Она стояла у стола спиной и всей своей позой - презрения
игнорировала его появление, что-то стуча ножом разделывала на
столе. Иван не растерявшись, взял со стола первую попавшуюся газету,
и стал искать что ни будь веселенькое, чтобы найти нейтральный
повод заговорить. Долго искать не пришлось, на второй странице
оказался астрологический прогноз, из первых строк которого Иван
сделал вывод, что наступающий год будет годом кабана. Посчитав это
очень удачным предлогом для разговора он осипшим от пьянки
голосом, заигрывающе спросил. Оленька а у нас есть в доме кабаны?
Проплыла мучительно длинная пауза, после чего жена так и не
повернувшись ответила, не знаю Ваня я в астрологии не сильна, но
точно знаю что свинья в этом доме одна.
     Ивану захотелось встать и идти, идти и идти, от навалившейся на
него обиды, невысказанности и обрушившейся на него
несправедливости, но ноги не слушались его а внутренний голос, как
всегда, в таких случаях, исчез. Значит не белая горячка, сквозь обиду,
хоть в чем-то, успокоил себя Иван. С разбитым вдребезги
настроением, словно парализованный, с трудом, вчитываясь в
астрологический прогноз, он с интересом для себя обнаружил, что
вовсе он и не кабан и уж тем более не свинья, а как оказалось дракон, а
вот его безжалостная Ольга от которой он, безответно терпел так
много обид, родилась как раз в год кабана. Кроме того, что совсем
добило его умирающее настроение, эта то что их с Ольгой связывает
векторная связь в которой он был всего лишь подчиненным, и в этот
год кабана его дракона ничего хорошего не ждало. Но сказать Ольге о
своих открытиях так и не посмел, а решил пойти прогуляться и
покурить...

-==Душа==-

     Это был чудесный день. Солнце согревало холодные камни высоких
гор. Они словно сказочные динозавры, подставившие ему свои спины
цепенели от проникавшего в них тепла. Только безродный скиталец
ветер нарушая покой, пел свою заунывную песню в одиноком ущелье о
бесконечно безжалостном времени.
     Вслушиваясь в нее, усталый путник погружался в нелегкие
воспоминания, все больше чувствуя себя ничтожной песчинкой среди
этого застывшего величия. Журчал холодный и прозрачный, как
хрусталь ручеек, и путнику было грустно. Хотелось скорее увидеть
людей и забыться от нелегких мыслей в суетном человеческом
общении. Постепенно чувство времени покидало его и он погружался в
воспоминания. Завороженный ими он не мог оторваться от шаманских
напевов ветра и собственных давно забытых мыслей и чувств. Они с
необычайной легкостью всплывали в его сознании, перемешиваясь
друг с другом словно цветные стекла в калейдоскопе, уводя его в
забытое детство. Только каменистая дорожка заботливо и неторопливо
вела его к людям. Горы жили своей незаметной и величественной
жизнью, думая о чем-то своем, непонятном человеку.
     Внезапно тропинка, что вела путника, словно испугавшись свернула
в сторону и вверх, разорвав пеструю нить воспоминаний путника.
Озираясь он поднял глаза и оказался наедине с, чем-то темным и
тревожным. Необъяснимо глубокое, тяжелое и пугающее исполинским
колоссом поднялось в его душе. Прямо перед ним ядовитым шипом
торчал среди теплых гор холодный и высокий утес. Он обрывался в
черную пропасть, голый и безжизненный, казалось бросая всем своим
видом немой вызов окружающей его жизни.
     Ядовитой иглой, нацеленной в голубую ткань неба, он тяжело
нависал над самой глубокой и мрачной пропастью. Люди не любили
гордый утес и подружившееся с ним черное - мрачное ущелье. Даже
когда работали на своих каменистых участках старались не смотреть в
их сторону. Трудно сказать когда появилась эта неприязнь и в чем ее
причина, если бы ни одна старая легенда, да несколько странных
историй и слухов, неизвестно кем и когда рассказанных в этих
спрятанных от большого мира краях. Пожилые, из местных, отводя в
сторону глаза, поговаривали о том, что мол гора эта необычная, не в
прим