- Здесь нет необходимого количества и разнообразия
энергий, которое ему необходимо.
     Я задумалась, Майкл тоже.
     - И что нам делать?
     - Может быть, они правы?
     - Пуф, а ты как думаешь?
     Он стал прозрачным и молчал, только тепло в ладонях
говорило о том, что он здесь.
     - Пуф?
     - Я боюсь, что они не будут любить меня. И вы тоже
разлюбите.
     - От того, что нас не будет рядом с тобой, мы не
перестанем любить тебя.
     - Значит, я смогу вернуться, когда подрасту?
     - Если ты потом захочешь вернуться.
     Он уткнулся мне в ладони и всхлипнул.
     - Ну вот, Ты еще совсем маленький. Тебе действительно
нужно домой.
     - До свидания, мы будем ждать тебя.
     - Что такое "до свидания"?
     - Это значит, что мы еще встретимся.
     Пуф, прощаясь, прикоснулся к Майклу, ко мне, потом
направился к висевшим поодаль облакам. Они слились в одно и
исчезли. Ощущения тепла в ладонях пропало. Всегда грустно
расставаться с друзьями, даже такими странными. Я обвела взглядом
комнату и увидела свою книжку. А что если? Открыв ее, я не смогла
удержаться?
     - Майкл, смотри.
     На абсолютно черном фоне двигались четыре облачка. Одно
замедлило свой ход, и казалось, посмотрело прямо на нас.
     - Олле, что это?
     - Это Пуф с родственниками возвращается домой.
     - Нет, что это за устройство?
     - Это мое персональное зеркало связи. Оно показывает,
что происходит с близкими мне людьми и, как оказалось,
существами.
     - Мы сможем видеть его?
     - Да, но не чаще раза в неделю. Оно долго накапливает
энергию.
     - Как ты думаешь, он вернется?
     - Да, детские впечатления самые сильные.
     - А мы?
     - Можно считать, что я поправилась.
     Мы вышли на улицу. Какое звездное небо. Где-то там находится
Пуф.



   Елизавета Михайличенко.
   Иногда я стараюсь быть...

-==ИНОГДА Я СТАРАЮСЬ БЫТЬ...==-
-==Выходя на песок.==-
      Иногда я стараюсь быть доброй. Получается вяло. Сил хватает только быть.
Черты моего лица всего лишь набросок способного мастера. Неявны, общи.
Состояние потерянного дома, преследующее меня всегда, уже сменилось
монотонной тоской по дому, теперь, когда уже ясно, что я существо бездомное
и не способное на пристанище. Невоплотимость любви трогает значительно меньше,
даже практически не трогает, особенно по сравнению с лучшими годами жизни. Это
табу, оставшееся им и по сегодня, хотя уже давно не болит. Табу вообще не
болят, особенно если есть опыт детства в диктатуре, или что-то вроде этого.
Лучшие годы жизни - это где-то в районе юности, судя по схожести суждений
окружающих. Не хотела бы я снова.
      Может быть, я совершенно нормальна и повторяю одно из множества
человеческих воплощений. Тогда я не скажу ничего особенного, но каждому
было бы приятно, или привычно, заглянуть в зеркало. Я имею в виду узнавание.
А может быть и нет.
     Во всяком случае одно отличие очевидно, скорее даже отсутствие. У меня
нет чувства юмора, вернее даже иронии. А вернее - то, что я называю этими
определениями не совпадает с общепринятым. Это уже понятно и однозначно,
потому что проверено на конкретных ситуациях, часто очень неприятных - кому
приятно, когда оказываешься в центре внимания - когда смех абстрактный
переходит в конкретный и направленный на тебя, потому что ты выпала из
общего течения общения, потому что ты не понимаешь, не врубаешься, до тебя
не доходит и не допирает, а притворяться нет уже ни сил, ни желания. Да и
смысла. Все уже знают и ждут. Кажется, на меня уже даже приглашают. Наверное,
это только кажется.
      Я нарочно не напишу сколько мне лет. Один мужчина сказал, что лучшие
мои годы уже прошли, а в его устах это диагноз. Я бы сказала иначе - я ощущаю
последние лучшие годы. Как ощущаю... А как чувствуешь последнюю влагу моря,
выходя на песок.
      Семейное положение мое стандартно.
      Стандартность - это самое больное, то, чего бежала всегда и к чему
неизменно приходила - люди, мысли. Поступки, даже если мотивация казалась
неповторимой. В конце-концов человек физичен, и это накладывает стандартные
телодвижения как в пространстве, так и во времени. Ситуации разрешаются
несколькими вариантами, если есть возможность выбора, но и выбор не спасает,
ибо он всего лишь вариант стандарта.
     Тогда я попыталась искать проявления и копила их, как скупой рыцарь.
Отклонения от стандарта, при этом я не касаюсь болезненных проявлений,
патология еще более стандартна, чем норма, ибо классифицирована, изучена и
пришпилена булавкой в соответствующих разделах, но отклонения от стандарта
встречались редко и лишь частично. Красота же альтернативных решений
была недоступна тем, с кем сводила меня жизнь и судьба. Я страдала от этого
и продолжаю не смотря на опыт.
     Поступки мои никогда не выделялись.
     Жизь моя начиналась в провинции и не предвещала счастья, потому что
была затеряна среди многих детских девочкиных воплощений, пришедшихся на
середину двадцатого века. Социальные предпосылки были мелки, а
духовные не брались в расчет. Девочка была здорова, ленива, избалована,
тиха, очаровательна. Умница в школе и поздний ребенок дома. Умела врать
по телефону, что папы нет. Мечтала быть Атосом и понимала, что невозможно -
то есть критичность мешала полету воображения уже тогда, а в школе и подобных
заведениях утвердилась и вошла в привычку. Понимала, что удобнее быть
Д`Артаньяном. А еще приятнее - Ришелье.
     Но я уже не пишу о себе, эти слабые характеристики - они совсем другого
человека рисуют. Ее, Сюзанну. Зинку - чтоб не задавалась и не понимала как
повезло ей, что родители интуитивно почувствовали значение имени для судьбы,
или наоборот. Отец Сюзанны был ремесленник по художественной части, но любил
Сезанна непонятной нездешней и неразделенной /в плане собственного воплощения
в отблеске привязанности/. Отсюда и Зинка, ненавидящая Сезанна - раз,
родителей - два /по причине сбагривания бабушке по боковой линии/, Родину - три
/по причине ее поганости, как таковой/ и вареный лук, в том числе как образ
жизни. Но эти искорки определений снова не принадлежат мне, это скорее
осколки автопортрета, ставшие неактуальными с годами, но помогающие понять.
     Господи, как лень мне писать диалоги - их было очень много диалогов,
разной степени банальности, даже блестящие были иногда, но разве в этом суть.
Суть в совпадении двух девочек в провинции в заданное непонятно зачем время,
но все это при полном отсутствии действия, во всяком случае достойного
хотя бы провинциальных подмостков. В этом, конечно, такая щемящая и узнаваемая
трагедия большинства посредственных судеб, что достаточно всего лишь намека,
и то - деликатно, потому что для чего?
     Поражающая меня невесомость существования была для Сюзанны естественна и
банальна, а я тянулась именно к этому, потому что, хоть и объясняла вслух
происходящее куриностью ее мозгов, втайне мучилась возможностью лишь внешнего
повторения. Ей хронически везло, суке. За это я делала вид, что ее люблю.
     Поступки ее были ярки и естественны, хотя я всегда подозревала,
что в этом должна быть какая-то тайная работа, завершающаяся во внешнем
мире. И все мои нелепые и как бы случайные вопросы, не к месту и времени,
злящие или льстящие, все они имели целью одно - убедиться, что кажущаяся
неповторимость существования действительно умело выстроена, а значит это
следствие, а не способ бытия. Я даже согласна была признать за ней
достаточно серьезные постановочные способности - любой труд должен быть
вознагражден, особенно если он не имеет прямо-меркантильные цели, а
только опосредованные. Поймать я ее хотела. Была все-таки фальшь!..
Или не было?..
-==Костюмерная.==-
     Я совсем не уродлива. Уродство это уже достаточно агрессивный выход.
Собственная способность к воплощениям пугала меня с детства. Я бегала от
зеркал. Странно, но наружность моя волнует меня достаточно сильно, особенно в
отношении соответствия окружающей обстановке, а вернее даже в отношении
совпадения выбранного образа и внешнего мира. То есть когда я произношу
слова, я должна понимать кто произносит их на самом деле - я или женщина,
которая должна по выбранной роли формулировать именно так и не иначе. А если
приходится иначе, то начинаются сильные несовпадения, дискомфорт и заметна
фальшь, и считают, что я издеваюсь, хотя издеваться нарочно я не умею. То
есть умею, но настолько плохо по среднестатистическому сравнению, что как бы
и вовсе не умею. Поэтому дурацкие ситуации получаются.
     Самое отвратительное в жизни - это игра по правилам. Иногда вместо того,
чтобы сказать ~не хочу~, приходится говорить многословно и чаще всего все равно
уступаешь, делаешь, но уже на фоне обиды и внутренних комментариев с обеих
сторон. Вот чему учиться бесполезно, но стоило бы. Я не имела в виду
комментарии, но подумала, что именно они украшают или наоборот существование,
выворачивают или хотя бы поворачивают однозначные ситуации и не то, чтобы
избавляют от выматывающих повторов, но хотя бы облегчают их. Я пользуюсь
этим.
     Игра же не по правилам гораздо интереснее, но подло. Одно нельзя, а
другое противно.
     Рассуждения мне вредят - физически и потом, продолжаясь и отслеживая
свои разрушительные последствия в душевном пространстве. Что останется мне
кроме того, что есть и теперь - умения, то есть привычки рассуждать и
неумения найти правильный путь, а наоборот - хронический приход в замкнутое
пространство сомнений и печали... Господи, если я когда-нибудь зову, то
делаю это рефлекторно.
     Одежда моя ярка и абстрактна, как громок и неконкретен призыв на помощь.
Но разве может быть призывом о помощи одежда? Конечно, в принципе может и
должна, но все-таки абсолютно не в моем, а совсем в другом случае. Мои
призывы на помощь немы. Все желания позвать заранее обречены, потому что
я боюсь боли и даже намек на ее возможность, то есть на возможность отказа
или недоумения рождает во мне страх, а тревога долго не может угомониться.
Состояние насмешки знакомо мне только по наслышке, но состояние объекта -
о, да! Сама мысль снова оказаться кажется мне отвратительной.
     Мой панический страх быть смешной не так уж патологичен, если вдуматься.
Мне кажется, он должен быть если не созвучен, то понятен в той или иной
мере.
     Я, несомненно, стилизуюсь и одеваюсь неоднозначно. Я заполняю ниши в
том слабом творческом пространстве, которое все время ускользает, оставляя
за собой скуку и выжженную привычкой связь. Я ненавижу свою слабость и
зависимость, и вряд ли может служить оправданием уверенность, что нет более
строгого судьи и более сторонящегося меня человека, чем я сама. Жалость,
испытываемая мной к своему отражению глубока и обща, а выражение лица
поверхностно. Или наоборот.
-==Действующие лица.==-
     Попробую вернуться к действующим лицам. Впрочем, действие, протекающее
по законам литературной выстроенности, тошнотворно, а как бы случайные
совпадения в контексте сюжета смешны. Люди, события, даже сами совпадения
должны протекать мимо или сквозь и большинство должно заканчиваться ничем,
то есть иссякать естественно, если вообще можно употреблять слово ~должно~.
Жизнь, пространство и время есть временные постоянные и хрупкость одного
отностительно другого хороша своей относительностью и личным отношением.
     Как знакомы мне обобщения, и как я не умею уклоняться от них! Я обобщаю и
обобщаюсь. Это несправедливо.
     Справедливость... Сказанное однажды моим другом в тесном лондонском кэбе:
~Но это будет несправедливо~... - детски доступная формулировка детским
/неродным/ английским в детские глаза незамутненной приятельницы - прожженной
западной журналистки, очень одинокой и привязчивой. И ее дикий в своей наивной
серьезности ответ:~ Но жизнь вообще несправедлива...~ Я ужасно смеялась, а они
обиделись. Что происходит с нами - в России, на Западе или Востоке, что угасает
в нас, и как ощущаем мы это уничтожающее угасание?
     Когда угасает час волка, наступает час крысы. Но когда выдавливаются
последние капли часа шакала, наступает новый час шакала... Верно ли, что
невозможность лаконичного объяснения и отсутствие конкретного знания ничего не
меняют? Какой волк, шакал, крыса. Когда. Где. Мы понимаем каждый разное и
каждый - свое. Но общая мелькнувшая брезгливость есть рефлекторное отвращение
к шакальей неизбежности. Не понимая - согласны. Дрянь.
      Иногда я стараюсь быть счастливой. Убогость этих попыток приводит в
восторг моих лучших подруг. Их у меня, при всем при том, несколько и в
нормальном состоянии они обо мне не помнят, так, изредка и чаще утилитарно.
Звоня мне по телефону в субботу подруги ждут жалоб, а получают отпущение
грехов, что происходит, скорее, от моей лени, чем от великодушия. Часто
при этом присутствует Сюзанна и, так как подруги у нас не пересекаются, в
громкости и выражениях она не стесняется.
      Люди тусуются вокруг, как карты - а я с детства умела играть только
в дурака и то всегда проигрывала. Это продолжается. Но то, что ~наука умеет
много гитик~ оказалось правдой.
      ~Ты всегда все усложняешь~ - констатация, которая уже перестала мною
замечаться. Хотя что есть усложнение, как не нормальная работа человеческого
духа. Когда я смотрю на свои руки с обломанными от уборок ногтями, мне не
хочется соглашаться, что простота - вариант мудрости. Простота - это трудовые
навыки дебила. Это тупик.
      - Как могут эти... так много хотеть?- недоумевает за моей спиной простота
в цветастых трусах, и тут же душа моя спотыкается и хнычет:~ Верните мне
желания, и я буду исполнять их не торгуясь и смакуя каждое, уберите от меня
запыленность аскетизма и тусклость истеричной добродетели!~
      Ведомая своей неестественностью, я теряю возможность понимания,
приобретая взамен сомнительную глубину одиночества и теоретический покой.
      Как ощущаю я порой гулкость и значительность живущего во мне
пространства! Как пристальный взгляд из темного окна. Как чужое дыхание в
полуночном парадном с разбитой лампочкой. ~Свет нашего сознания,- могла бы я
сказать Другу, который не состоялся,- слаб и немощен, он дрожит, иссякая,
и тьма естественного течения событий размывает его края...~  Какой дурак готов
это слушать. Мне кажется, я начинаю понимать почему они смеются.
-==День рождения ежика.==-
      Именовать каждый день - это глупая неизбежность приговоренного к
пожизненному заключению. Зарубки /по любому из существующих календарей/  на
долгом косяке двери, ведущей, или не ведущей, за пределы представлений.
Но что остается делать? Только давать дням имя собственное, пытаясь тем
самым некий аморфный сгусток времени превратить в пульсирующее воспоминаниями
нечто. Вылепить из временного пласта некое подобие себя бывшего и заставить
повторять слова, слова, слова...
      А радость не переживается повторно. Каждый повтор - слабое эхо
предыдущего. Так перестает биться сердце, и синусоиды на экране переходят
в безмятежность. Печаль же повторяется бесконечно остро. И чем больше понимаешь
как можно было предотвратить, исправить, вернуть, тем хуже. И как часто
снятся сны с исполнением, где все наконец-то по сценарию, и Режиссер доволен.
Пожалей меня, Господи, дай умение наслаждаться своими ошибками и чувство
удовлетворения неизбежностью...
     Вот несколько заповедей, подаренных мной восьмилетней своему плюшевому
ежику на первую годовщину со дня его теоретического рождения:
     1. Ежик не должен рождаться против иголок, это вредно для всех.
     2. Ежик не должен пресмыкаться, это противно.
     3. Ежата - честные и хорошие ребята.
     4. Кровожадный еж - не еж.
     5. Настоящий ежик обязан любить свою хозяйку.
     Я всегда слишком многого требовала, не считая это недостатком, скорее
гордым стремлением к совершенству. Сейчас я угомонилась и обиделась.
-==Возвращение в Темнолесск N1.==-
     ... И тогда я решила поехать в Россию. Уходы в моей жизни всегда
получались, но возвращения проходили тихо и незаметно, более по-домашнему,
чем, как ни странно формулировать это, хотелось бы. Драматический уход и
возвращение, не подтверждающее правильности жертвы.
     Но вот на средине пятиэтажного, пронзенного тополями города скажут
~Здравствуй~, и чувство окончательно и собственноручно нарушенной судьбы
захлестнет, а потом обнажит очевидное: я всегда бежала от себя и порой это
мне удавалось. Я заходила в брошенные мною комнаты и перебирала бусы, еще
хранившие субфебрильную температуру предлихорадки. Я кормила брошенных мною
животных, и формально отвечала на письма родных.
     Конечно, запрещая себе видеть эти улочки в снах, я нарушала естественное
течение ностальгии. Если бы по этим улочкам не ходили люди, которых я
мучительно хотела встречать тогда, запрещала себе симулировать случайные
свидания и от которых, в конце-концов, уехала... Расстояние не помогало мне,
а только обостряло воспоминания, которыми я - был такой период - существовала
и без отъезда. Но может быть отсутствие моего ощущения помогло тем, оставшимся,
забыть, избавиться, возвысить нелепость с моим именем до трагического, или
неприкаянного образа, бесплотность моего нахождения в городе, пронзенном
тополями, была очевидна и ложно необратима, поэтому это ли не путь к переходу
плоти в иное измерение, в призрак, которому уже не чуждо понятие выхолощенной
пародии на вечность.
     Я не поеду туда.
-==Исполнители.==-
     Любая случайность на человеческом пути есть дурацкая /или не дурацкая/
закономерность этого же пути.
     Был у меня человек, его звали приятель Конт., мы встретились случайно,
но было совершенно очевидно, что не произойти эта встреча не могла. Он говорил:
~Пойми, девяносто девять и девять десятых окружающих тебя - дерьмо, поэтому
считай себя изначально избранной и по возможности будь этим счастлива, а не
сравнивай с оставшимся ноль одним процентом~. Сам он тихо сгорал от
предположений, что кто-то состоялся лучше и избраннее. Мне было это понятно.
Как он был интеллектуально изощрен и знал себе цену! Лишь ко мне он относился
снисходительно, потому что интересовался биологически и не допускал, что его
интерес направлен на случайность. Он был... надеюсь, что он есть. Он был
москвич - это в некотором смысле профессия, а не прописка. Это образ жизни
и мышления. Он честно делил все на москву и остальную рязань.Он не был нормален
и очевиден, а я играла в него, как в учебник по литературе для старших классов
-
третья строчка снизу на тридцать пятой странице: ~Всю жизнь раненая птица моего
воображения пытается взлететь...~
     Всю жизнь!
-==Вставка.==-
     Если я пячусь, то просто хочу ощущенья стены. Если я вспоминаю людей,
то просто рука моя шарит в поисках опоры - я иду по хрупкому мосту из вчера
в проблематичное завтра и, оглядываясь, вижу лишь задворки духа. Перила моста
давно сгнили. Вперед я стараюсь не смотреть.
     Ужасно, что можно помнить факт встречи с этим, как его, ну, сейчас, э...,
короче с этим человеком в автобусе номер ну, этот, которым всегда ездила на
работу, так вот он обронил среди казенных фраз: ~Я не могу уважать себя,
потому что я себя хорошо знаю~. Но ведь не любить себя тоже невозможно?
     Я стараюсь реже быть самой собой, ибо скучна и прилизана, как парик
раввинши. С собой мне скучно. Может быть поэтому я выбираю этих, как их, ну,
сейчас...
-==Пиня.==-
     Только ли законы отражения света заставляют меня отводить взгляд от
яркости Стены Плача? Только ли неизбежность работы высасывает легкость духа
на исходе субботы?
     Не желая формулировать и тем самым очерчивать итог, я предпочитаю
догадываться, и неготовность идти дальше - просто страх прийти в очередной
тупик. Я люблю стоять на распутье и смаковать возможность выбора. Легкость
неопределенности - это единственная легкость, доступная мне. Это и есть одно
из основных наслаждений, когда роли примеряются необязательно, а эмоции
все-таки не столь трехмерны.
     Возможность выбора - главное что есть у человека и глупо, но принято
захлопывать за с