а?!
     Несколько секунд они -- оба бледные, как полотно -- молча смотрели друг
другу в глаза. Потом Саша резко развернулся и выбежал вон из комнаты.
     Надежда Осиповна смотрела ему вслед невидящим взглядом. По лицу, белому
как снег, медленно  текли слезы. Через полчаса  ее  отвезли в больницу -- не
выдержало сердце...
     -  Знаете, это даже  хорошо, что  так вышло...  -  сказал  Василий.  Он
прохаживался взад-вперед по комнате и непрерывно курил.
     -  Почему?  --  Сергей сидел  на подоконнике и смотрел на разгорающуюся
зарю. Только  через  два  часа,  уже под утро, они решились взломать дверь в
Сашину  комнату.  Окно  было  раскрыто  настежь, на  столе  лежала  короткая
записка: "Я ушел совсем. Саша".
     -  По крайней мере, теперь  мы знаем, что гений из него  сформировался.
Причем  именно  тот,  который  и  должен  был  сформироваться  --  Александр
Сергеевич Пушкин. Сформировался приблизительно за семь-восемь лет. Значит...
     - Можно запускать программу "на конвейер"? -- закончил за  него Сергей.
-- Закладывать в "инкубатор" эйнштейнов?
     - Вот именно, - сказал Василий.
     - Сомневаюсь, - покачал головой Сергей. -- Правительство вряд ли на это
пойдет. Эксперимент провалился, и больше денег на программу никто не даст.
     - Как это провалился? А "буря мглою..."?
     - Одно стихотворение -- еще  не доказательство. В конце концов,  он мог
случайно  прочесть  его  где-то  в  другой   книге.  Или  няня  по  глупости
процитировала его -- обрывками, в разных разговорах, но все же... А потом он
лишь соединил эти обрывочные  сведения воедино -- скорее подсознательно, чем
сознательно   --  и   выдал  его  за  свое  творение.  Совпадение,  конечно,
поразительное, но пока это лишь совпадение...
     - Но ведь эксперимент еще не закончен...
     - Как это? -- Сергей удивленно посмотрел на Василия.
     -  Изменились  лишь  внешние  условия,  но  так  даже  интереснее...  И
дешевле... - Василий усмехнулся. --  Знание  об опасности еще не гарантирует
избавления от  нее. Да, он теперь знает, кто он такой, но сможет ли "уйти от
судьбы" -- это еще вопрос...
     - Что Вы хотите этим сказать?
     - То, что уже сказал -- это Пушкин Александр Сергеевич, и никто иной. И
мы это докажем!
     - Каким образом?
     - Он будет писать стихи Александра Сергеевича...
     - Но ведь он их уже видел! Это не будет доказательством!
     -  Он  видел  только  "избранное"  --  это не больше  десятой части.  А
запомнил  и того меньше.  Ничего не стоит не показывать ему остальных девять
десятых. Будем подсовывать Лермонтова под видом Пушкина -- пусть читает!  Он
даже эту книгу  оставил здесь -- ничего не стоит ее  подменить. Выясним, что
именно он запомнил, а остальное перепишем...
     - Опять лгать?! -- Сергей смотрел на Василия широко открытыми глазами.
     - Мы лгали  все  эти девять лет, - невозмутимо  парировал  тот. -- Если
нужно, будем лгать еще столько же...
     - Кому нужно?!
     - Нам  нужно! Нам! Делу! Человечеству!  -- неожиданно закричал Василий.
-- И прекратите Вашу демагогию и глупые вопросы! Мы перед этим щенком не для
того девять  лет выкаблучивались, чтобы  он потом  по крышам  лазил и хвосты
котам крутил!..
     Сергей некоторое время молча смотрел на полковника, потом  отвернулся к
окну и спокойно сказал:
     - Мне неприятен  Ваш образ мыслей, но  спорить я  не стану. У  Вас  все
равно ничего не выйдет -- он ушел. Совсем ушел...- он  показал на записку на
столе.
     - Никуда он не  денется  -- поймаем  и поставим на  место, - усмехнулся
полковник. -- Не  писать стихов совсем он не сможет, это Поэт от рождения. А
как только начнет сочинять -- получится "я помню чудное мгновенье..."
     - Может, он будет писать прозой?
     - Отлично. У Пушкина полно прозы, пусть пишет! -- Василий расхохотался.
-- Даже  если  порисовать захочет  -- все равно получатся рисунки Александра
Сергеича...
     Сергей посмотрел  на полковника с каким-то странным выражением лица  --
смесь ненависти и брезгливости -- и опять отвернулся к окну.
     - Саша ушел совсем, - упрямо повторил он.
     - Чепуха, - качнул головой полковник,  - он ушел всего пару часов назад
и не мог уйти далеко, это же совсем ребенок. Я уже поднял своих людей, через
полчаса он будет дома...
     - Да я вовсе не об этом, - усмехнулся Сергей,  -  он ушел _совсем_! Вышел
из-под контроля, понимаете? Вылез в окно, хотя его всю жизнь учили ходить  в
дверь... И загнать его  обратно  на прокрустово  ложе Вам не удастся, как ни
старайтесь  --  именно потому,  что он  гений!.. - он помолчал, торжествующе
поглядывая на Василия, потом вдруг широко улыбнулся и добавил:
     - Черт возьми, я восхищен этим парнишкой! В девять лет сбежать из дому,
а! Каково?!
     Полковник неожиданно разозлился.
     - Пошел ты к черту! - процедил он сквозь зубы и вышел из комнаты. Из-за
полуоткрытой двери послышался его приглушенный голос:
     - Третий, третий, я первый! Доложите обстановку!..
     *Данила Гамлет,
     Москва, февраль-
     март 1999 года.*
http://www.lib.ru/ZHURNAL/haustow.txt
-==Александр Хаустов. Рассказ о "Свободном Человеке"==-

-------------------------------------------------------------------------------
 й Copyright Александр Хаустов
 Email: ngrp@telefun.ru
 Date: 23 Mar 1999
 Рассказ предложен на "Тенета-98"

-------------------------------------------------------------------------------
    Обстановка в комнате  удивительным образом напоминала  бутафорию  для
съемок  сентиментального  фильма.  Светло-зеленые  стены  со  встроенными
шкафами,  широкая   двуспальная   кровать  на   мозаичном  полу,  резной,
красного дерева  стул, увешанный пестрой одеждой и  безвкусная  бронзовая
статуэтка какого-то  древнего божества,  одиноко стоящая в углу. Неплотно
задернутые  темно-коричневые  шторы, скрывали  низко  плывущие   грозовые
облака.
    Человек,  лежащий  на кровати, с  наголо   обритой  головой,   широко
посаженными  голубовато-серыми  глазами,  прямым   носом   и   квадратным
раздвоенным подбородком напоминал  киногероя. Он  не так давно проснулся
и его, подернутые сонной поволокой  глаза, отрешенно  смотрели в  потолок.
    Вскоре человек протянул  руку к прикроватной  тумбочке  и,  вытряхнув
из  пачки   сигарету,  чиркнул   зажигалкой.  Глубоко   затянувшись,   он
выпустил  длинную струйку дыма и перевел взгляд на стену. Часы  на  стене
показывали двенадцать с четвертью, а это значит, что осенний   воскресный
день уже был в разгаре. Крепкая   сигарета  быстро    вернула   привычные
ощущения  реальной действительности. Однако  сон  крепко  застрял у  него
в голове.  Лицо! Бледное,  худое, с  мелкими  чертами лицо, явившееся ему
во  сне,   имело  странное  напряженное  выражение,  которое   еще  более
подчеркивали запавшие щеки и  маленький, плотно сжатый рот. Это лицо было
до боли  знакомо.
    Но кто он? Человек никак не мог вспомнить, хотя память на лица всегда
была  предметом его гордости. Ночное  видение, словно  маска   застыло  в
сознании, но всякий раз ускользало, когда  казалось, что память   вот-вот
настигнет его. И  как это часто бывает в таких случаях, грубые   вибрации
неудовлетворенности  вызвали состояние  дискомфорта,  преодолеть  которое
можно было лишь одним способом - вспомнить. Человек медленно опустил веки
и  сосредоточился. Где он раньше видел  это лицо или  лицо, очень похожее
на  это?  Пока он  безуспешно искал ответ  на  свой   вопрос,   негромкое
жужжание телефона  нарушило   покой   комнаты. Отыскав  рукой телефон, он
подумал секунду - другую, и снял трубку.
    Чем дольше слушал он своего невидимого  собеседника, тем  озабоченнее
становился его взгляд. Спустя какое-то  время он  приоткрыл  рот, как  бы
намереваясь возразить, но тут же снова сжал губы и вопросительно взглянув
на часы, короткой фразой - "буду через час" решительно завершил  разговор.
Судя по тому, как  он с  треском  бросил  трубку и раздраженно нахмурился,
чувство досады за очередной потерянный выходной глубоко овладело им. Надо
было ехать. Его ждали дела.
    Человек выскользнул из постели и потянулся к висящей на  стуле одежде.
Он все еще не мог отделаться от мысли о том, где,  черт возьми, он прежде
видел это лицо?
    Спустя полчаса он был уже в пути. Мелко накрапывал дождь, небо впереди
затягивали черные грозовые тучи. Окаймленная лесополосой  четырехполосная
автострада  летела под колеса прямая  как  жердь и темная,  как  погасший
экран.
    Человек выжимал сто двадцать километров в час, обгоняя с невозмутимым
видом редкие попутные машины. Безусловно, он понимал, что скорость велика
для такой мокрой и скользкой дороги, но человек был явно   уверен в себе,
в своих силах и в  своей машине. Тихо и ровно работал  мотор, еле  слышно
шелестели на влажном асфальте шины. За окнами  автомобиля мягкими, словно
приглушенными дождем красками, сверкала и переливалась осень.Бесхитростная
мелодия негромко  лилась из  радиоприемника, тоскливо  повествуя  хриплым
голосом о пронзительной обыденности жизни.
    Мелкий, моросящий дождь  между  тем   усилился.  Водитель  переключил
дворники в непрерывный режим и плавно  заложил руль влево для  очередного
обгона. Все остальное произошло в считанные секунды.Еще не совсем понимая
что случилось, он  почувствовал  как  машина вдруг  вышла  из повиновения.
Ее встряхнуло и  юзом понесло через разделительную  разметку на встречную
полосу. Человек растерялся лишь на какое-то  мгновение, но сразу  же взял
себя в руки. "Только удержаться на шоссе" - мелькнула мысль. Сбросив  газ,
он  крутанул руль  вправо, потом  сразу  влево.  Автомобиль   накренился,
водителя отбросило к двери, он вновь отчаянно рванул  руль  вправо, затем
влево, но  уже не так  резко, и - о, чудо! - колеса  вошли  в  зацепление
с дорогой. Но  прежде чем человек успел  перевести дух,  прямо перед  ним,
из пелены дождя возник встречный многотонный грузовик.
    Предпринимать что-либо было уже поздно. Все что он успел сделать, так
это вдавить до отказа педаль тормоза. Шины  пронзительно взвыли,  человек
инстинктивно уперся вытянутыми руками в руль  и откинулся  всем телом  на
спинку сиденья, пока  его автомобиль с заблокированными  колесами   несло
навстречу судьбе.
    Неожиданно он почувствовал, как где-то  в  груди  сделалось   горячо-
горячо, и  это приятное  тепло быстро  распространилось  по  всему   телу.
Сознание  вдруг   стало ясным,  все  происходящее  увиделось  четко  и  в
мельчайших деталях. К  его  великому  удивлению,  мысль оказалась   такой
тяжелой и  неповоротливой, что просто не успевала за ходом  событий.  Она
была бесполезна, на нее у человека не осталось времени. У него вообще уже
не осталось времени. Взамен  явилось безмолвное созерцание  происходящего,
осознанного контроля над которым, по-видимому, уже не было, как и не было
никакого желания что-либо менять. Все больше погружаясь в неведомое ранее
блаженное чувство безмятежного созерцания, теряя ощущение собственного "я",
человек, словно завороженный, смотрел  как дрожат в напряжении  его  руки,
как покрылся холодной испариной его лоб, как замерла неподвижно на отметке
120 стрелка спидометра и  как, заслоняя небо и  поглощая весь горизонт, на
него надвигается серая стена из стекла и металла.
    В самое последнее мгновение "дворники" грузовика  широким размашистым
движением очистили  от потоков воды его  огромное лобовое стекло и человек
ясно увидел лицо водителя.
    Бледное, худое, с мелкими чертами лицо, имело  напряженное  выражение,
которое еще более подчеркивали запавшие щеки и  маленький, плотно  сжатый
рот. Это было последнее лицо из всех, когда-либо виденных им  в этом мире.
На него вдруг снизошло странное успокоение. То, что  следовало  вспомнить,
он вспомнил, а  стало быть, освободился от наваждения. Впереди уже  ждала
новая жизнь.
    ... Лежащий  на  кровати  человек вновь  медленно   опустил   веки  и
сосредоточился. Где он раньше видел это лицо, или лицо очень  похожее  на
это? Пока он безуспешно искал ответ на свой  вопрос, негромкое   жужжание
телефона  нарушило покой спальни. Отыскав  рукой   телефон   он   подумал
секунду - другую и, не  поднимая трубку,  решительным  движением выдернул
шнур из розетки.
   Сегодня был выходной. Человек имел на него полное право и  намеревался
распорядиться  им  по  собственному  усмотрению.  Ему   вдруг  нестерпимо
захотелось  побыть одному,  хоть на  день  уехать  прочь  от  всей   этой
мирской  суеты  куда-нибудь  за  город, в  лес,  на природу,  туда,   где
дождь, где  падают  листья, где  нет  места делам,  словам  и  проблемам.
Желание  было  столь  сильным, что даже  бронзовое  божество,   молчаливо
стоящее в  углу, казалось слегка кивнуло ему головой в знак согласия.
   Человек выскользнул из постели и потянулся к висящей  на стуле одежде.
Он все  еще не мог отделаться от мысли о том, где, черт возьми, он прежде
видел это лицо?
   Спустя полчаса он был уже в пути. Мелко накрапывал дождь, небо впереди
затягивали черные грозовые тучи. Окаймленная  лесополосой четырехполосная
автострада летела под колеса прямая как жердь и темная, как...
http://www.lib.ru/ZHURNAL/bolgow.txt
-==А.Туяр. Логос==-

-------------------------------------------------------------------------------
 й Copyright Сергей Болгов
 Email: bs@garant.ru
 Date: 23 Mar 1999
 Рассказ предложен на "Тенета-98"

-------------------------------------------------------------------------------
                     Все совпадения личностей и событий с реальными
                         являются случайными в той мере, в какой их
                                         сочтет  таковыми читатель.
                                                              Автор
     Не  знаю, как вы, а  я верю  в Бога. С сегодняшнего дня. И сейчас, пока
метро качает меня по ветке, тянущейся через весь город, я могу вспоминать...
     Все,  конечно, знают,  что было  в  Начале.  Ну  и у меня тоже  сначала
было...  школьное  сочинение. Которое я писал у одноклассника,  в  гулкой  и
сумрачной квартире академического дома, где  комнаты были не просто комнаты,
как в  нашей  коммуналке,  а  имели  имена  собственные: Столовая,  Кабинет,
Спальня, Гостиная, Детская. Мы располагались, конечно, в детской.
     Виталик, Талька, не взирая на  необъятную  библиотеку и соответствующее
квартире воспитание, к урокам русского и литературы относился прохладно. Ему
для занятия столь неинтересным делом был  нужен стимул. И  стимулом этим был
я. Попросту говоря,  мы  с ним соревновались  - и в количестве и  в качестве
написанного. Наши черновики на банальную тему "Как  я провел лето" достигали
объема тонкой  тетрадки,  а уж по более  серьезным темам мы писали трактаты.
Все  это  читалось  вслух,  потом  я  красным  карандашом  редактировал  оба
черновика,  и мы старательно переписывали ровно столько,  сколько нужно было
нашей русичке. Его родители радовались очередной пятерке, меня поили  чаем с
пирожными  и приглашали приходить почаще. Но почаще не получалось: моя жизнь
сильно отличалась от Талькиной, и  уложиться  в его скользящий график музык,
репетиторов, бассейнов и иностранных  языков я не смог  бы при всем желании.
От сочинения  до  сочинения мы  только здоровались в классе. Ну, может быть,
еще были какие-то пионерские дела, типа сбора железного  мусора по окрестным
свалкам, куда мы тоже  ходили вместе,  и все.  Талька даже  не гулял в  моем
понимании:  не  гонял  банку  зимой  или мяч весной, не лазал по гаражам, не
ловил  рыбу  в пруду  ведомственной больницы,  не строил снежных  крепостей.
Попросту говоря, он не был моим другом, хотя я не задумывался тогда об этом.
     С каждым разом  нам  становилось  все  сложнее  определять  победителя.
Талька  неплохо  поднаторел  писать  разную привычную  галиматью, поэтому по
объему мы друг друга не обгоняли: просто писали, пока тетрадка не кончалась.
А вот качество... Мы быстро поняли, что наковырять в чужом  тексте различных
огрехов можно всегда, и обсуждения  превратились в бои  без  правил. В конце
концов Талькиной маме стало  интересно, почему мы  пишем  сочинение с  таким
шумом  и, главное,  так  долго. Мы  обрадовано  усадили  ее слушать. Наталья
Павловна выдержала только полчаса. Потому что в то время, когда один  из нас
читал  текст,  другой  разбавлял  его  ехидными  подковырками,  которые   не
оставались без ответа...
     Так наши  творения попали на суд  к Талькиному деду.  Пока он читал, мы
сидели  на  жестких деревянных  стульях  у  двери  кабинета,  чувствуя  себя
экспонатами в музее. Дед читал молча, изредка хмыкая, словно в такт какой-то
фразе. Потом отложил тексты и сказал: "У  Сергея лучше. Объяснить почему?" .
И после  нашего  кивка выдал короткие,  но  полные  характеристики  одного и
другого  текста. Получив тетрадки, мы поспешили восвояси,  но  у двери  меня
догнал  густой  голос Талькиного деда: - Ты,  Сергей, сам-то чувствуешь, ЧТО
пишешь? -  Ну,  наверное... - промямлил я. Разговор  был неуютен, как осмотр
врача. - Тогда пора  уже  быть  поосторожнее... -  непонятно  закончил дед и
кивком отпустил нас.
     После  этого  дед сказал  Тальке, что мы можем в любое время давать ему
свои творения,  но в кабинет  больше  нас  не  звал. Просто  наши  черновики
возвращались с его пометками. Иногда это было одно-два  слова:  "Чушь!"  или
"Стыд!". Но  чаще дед писал подробнее... Не скажу, что это не  помогало нам,
но исчез какой-то задор в наших состязаниях. Можно было писать и  раздельно.
Можно было вообще  не писать. Я стал бывать у Тальки реже  и  реже. Потом он
перевелся в математическую школу и пропал из виду на несколько долгих лет.
     Было  это в  середине выпускного класса,  на том  рубеже  зимы и весны,
когда  и  погода, и авитаминоз не способствуют  хорошему  настроению.  У нас
опять запил сосед. Делал он это тихо, но удивительно тоскливо, и каждое утро
начиналось с  его пустого взора на общей кухне. В общем, в школу  я пришел в
том настроении, которое хочется на ком-то  сорвать.  А после уроков  меня на
крыльце  встретил  Талька. - Пойдем, - сказал он сухо и  даже сердито, - Дед
просил тебя привести. - Зачем?  - сказал я,  озираясь. Вот-вот  должны  были
вывалиться  из дверей  наши парни, мы  собирались  купить пива  и посидеть в
сквере за  фабрикой. И вряд ли наши оставили бы без презрительного  внимания
приход Тальки. Заодно и мне  досталось бы  за  общение с перебежчиком. И так
мне  перепадало за  статьи в  школьной стенгазете  и  за  никому не понятный
литературный клуб при районной библиотеке. - Не пойду  я никуда! -  прошипел
я, отпихивая Тальку. - И ты вали отсюда, математик! - Сергей, прекрати, тебя
дед зовет! - вцепился мне  в рукав Талька,  но я стряхнул  его руку  и почти
побежал со школьного двора. Сзади уже хлопала дверь,  кто-то свистел.  Я  не
оборачивался. У самой троллейбусной остановки Талька догнал меня и рванул за
плечо так, что я крутанулся на месте.  - Дед умирает.  - сказал он  каким-то
скрежещущим голосом. - Он знал, что ты не придешь. И велел передать тебе вот
это, - в руке у Тальки  был  толстый коричневый конверт, но он не протягивал
его  мне,  а наоборот, прятал  в  карман.  - Только я должен  знать, что  ты
прочтешь. Дед  сказал -  это очень важно. - Талька задыхался, но не от бега,
мне показалось, что он вот-вот разрыдается, но глаза смотрели на меня сухо и
зло. - Умирает? - по-дурацки переспросил я.  Все,  что стояло за этим словом
разом  вошло  в меня,  как холодный  ветер: вместо того,  чтобы быть там,  с
дедом,  с родителями, Талька бегает по  хлюпким  улицам за каким-то идиотом,
которому надо срочно отдать  конверт, будто нельзя...  после. Когда отпустит
боль, когда пройдет время.
     И мы  побежали. Талькина  квартира  встретила нас  запахом  лекарств  и
дешевого  столовского  компота.  Я  мялся  у  вешалки, пока Талька  прямо  в
ботинках  бегал к  кабинету.  Потом мы ждали в коридоре,  и мимо нас  ходили
каки