ознания и уже  хо-
дит,  облизываясь, у той узкой щели, которую он приоткрыл по собствен-
ной глупости.  И ждет часа, когда обретет свободу и власть над его те-
лом и разумом - хитрый,  сильный и кровожадный,  не зверь - потому что
зверь не убивает для наслаждения мученьями других - наверное, все-таки
человек. Тварь. Этого страха хватило на то, чтобы он дошел до кладовки
и снова увидел все находящееся там. Жена по-прежнему протирала ИХ губ-
кой,  весь пол был в лужах,  а из-под крана хлестала ледяная вода.  Он
механически уменьшил напор,  и она обернулась - гибко и  стремительно,
по-змеиному всем телом. В другой руке у нее был скальпель, запачканный
чем-то белым.  Он шарахнулся взглядом по каморке,  зная,  что  это  не
кровь, не кровь,  но что же?- и увидел, что пластиковые бутыли капель-
ниц пропороты.  Белое было скисшее молоко - он еще подумал, что навер-
няка эта масса забила трубку и не шла в вену несчастного, но сыворотка
стекала и разъедала живую ткань. Жена подошла к нему - тоже словно од-
ним движением,  бесшумно скользя между каталок. В лице ее было что-то,
что напомнило ему ту студентку с грандиозным энтузиазмом, на котрой он
когда-то женился.  Что-то беззащитное и нежное, и в то же время азарт-
ное, словно она оторвалась от яростного спора с кем-то ради него, ради
своей любви к нему.  Hо змея жила в ее безумных глазах,  и миг жалости
прошел.  Он протянул ей пузырек - слишком маленький пузырек  для  того
огромного безумья, которое он вмещал, безумья десяти или даже два дца-
ти человек.  Она приняла все до дна, хотя она не сказал ей ни слова. И
снова нежность изменила ее лицо. Она хотела что-то сказать, но из гор-
ла вылетел хрип,  руки взметнулись и плавно поплыли над головой,  тело
изогнулось так, что грудь почти коснулась его рук. Она уходила от него
- и от всего содеянного,  и от себя самой, и он остро завидовал ей. Он
мягко снял с одной каталки мертвую женщину и уложил жену.  Она продол-
жала изгибаться и тихо стонала. Он затянул ремни и вывез каталку в ви-
варий.  Медики бросились было к ней со своими электрошоками и тономет-
рами,  но он хрипло крикнул:  Hет!  - и они в удивлении отступили.  Он
молча указал на дверь кладовки,  и они двинулись туда,  такие чистые и
решительные,  внушающие уверенность в своем всесилии.  Беспочвенную  и
зыбкую - теперь он знал. Он оставил каталку между клеток с кроликами -
обычными кроликами,  как он был уверен теперь. Его вдруг взбесило, что
кроликов она не трогала,  а именно людей,  и он стукнул кулаком по ре-
шетке.  Прутья погнулись, а толстый кролик неуклюже шарахнулся в угол.
И тут же ударил крик - оттуда, из кладовки. Какая-то медсестричка, все
еще в маске,  поэтому так и оставшаяся для него  безликой,  вывалилась
из-за двери на гнущихся ногах. Крик перешел в хлюпанье, было ясно, что
ее рвет,  но она даже не может снять маску, и ткань наполняется изнут-
ри, стремительно намокая.  Тогда он развернулся и пошел прочь. И ушел.
И уехал на пыльном автобусе из города,  а потом на грузовике -  далеко
на юг,  где его еще не искали. Он не читал газет и почти не ел, потому
что денег было мало.  И потому что его желудок не принимал пищу, кроме
разве что воды и яблок.  Почему яблок - он не знал.  Борода скрыла его
лицо или просто ему повезло, но он перезимовал там, на юге, и даже на-
шел работу мойщика окон.  Hо он чувствовал,  что его ищут, и когда од-
нажды увидел возле магазина, где мыл витрину, листовку со своим описа-
нием,  решил, что пора уходить и отсюда. Он собрал рюкзак и просто пе-
решел границу.  Ему опять повезло. Он нашел место в маленьком госпита-
ле, работал и жил там почти два десятилетия. Он прочел все, что писали
про него газеты,  он прочел,  что из шестерых удалось спасти двоих - и
оба остались инвалидами. Что нашлись свидетели, доказавшие, что он ни-
чего не знал про опыты над людьми - но его обвиняли в  распространении
ЛСД среди студентов,  и это была правда. Он узнал, что жена его умерла
от остановки дыхания,  не доехав до клиники,  и даже прочел призыв из-
вестного адвоката,  обращенный к нему самому. Тот уверял, что выиграет
процесс и докажет полную невиновность его, если он вернется и позволит
суду решить  свою судьбу.  Потом десятки людей предполагали и даже ут-
верждали наверняка, что он тоже умер от передозировки ЛСД, находили не
менее  пяти его трупов.  Hо все это так и оставалось для него газетной
хроникой,  потом у что лед не уходил из его души и мозга.  А потом его
нашли  Хозяева.  Они ничем не угрожали,  они просто привезли его в не-
большую больничку и рассказали что и как делать.  И вкатили больного -
он  умирал от чудовищной опухоли,  удалить которую можно было только с
половиной внутренних органов.
   Hо теперь ему показали,  что органы можно тут же заменить на здоро-
вые,  очень здоровые и активно растущие, прекрасно подобранные донорс-
кие. Он сделал эту операцию,  а потом сутками сидел у постели бледного
человека,  возвращающегося из небытия, и впервые что-то дрогнуло в его
душе,  какая-то  надежда на прощение,  какой-то отблеск былых желений.
Клинику построили очень быстро,  и в коридорах, еще пахнувших краской,
он увидел среди пациентов - детей. Тоже вернувшихся с того света с по-
мощью скальпеля. И с того дня началось его искупление - так он считал.
Каждая спасенная жизнь оттаивала кусочек того страшного льда.  Он стал
одним из главных лиц в клинике, но она была частной, и известность ему
не грозила.  Его портрет не попадал на страницы газет, дотошные журна-
листы не мучали его расспросами.  Конечно, он давно жил под чужим име-
нем и даже лицо его было изменено - по точному плану, нарисованному им
самим.  Hо его пугало не само разоблачение -  его  пугала  вероятность
ареста,  тюрьмы,  а значит - невозможности ежедневно совешать свое ис-
купление. Именно благодаря ему клиника начала благотворительный  прием
больных, не способных заплатить за операцию. Правда, отбирали их люди,
заботящиеся скорее о рекламе, чем о больных, и у пятилетнего ангелочка
с пороком сердца было больше шансов попасть в операционную, чем у ста-
рика,  который того гляди умрет просто от старости или голода. Ангело-
чек  выживет  и будет прекрасно смотреться на обложке популярных меди-
цинских журналов, а старик еще испортит статистику, да и вид у него...
Hо  год  назад все кончилось.  Опять был март,  и хирург отдыхал после
операции во внутреннем дворе клинике, где под прикрытием стен был раз-
бит целый  сад  для  выздоравливающих.  День набухал душистой влагой и
грозил первым дождем. В саду никого не было - когда из-за кустов вышел
мальчик лет семи.  Темные глаза, светлая челка - он был достаточно вы-
соким, врач даже попытался вспомнить, где мальчик лежал - но не вспом-
нил. Скорее всего в инфекционном. Hа щеке было родимое пятно - красный
овал, словно кто-то коснулся выпачканным в помаде пальцем. Такое пятно
криотехникой удаляется  за один сеанс...  Он подошел к хирургу,  как в
зоопарке дети подходят к клетке с мягким  и  пушистым  -  межвежонком,
зайцем,  нахохлившимся попугаем. Без смущения и страха, который бывает
у детей в присутствии чужого дяди.  Положил руку ему на колено, и улы-
баясь  объяснил:  "Я пришел попрощаться!" Тот ответил:  "Молодец!" или
"Будь здоров!",  а может что-то еще.  Hо мальчик смотрел и  смотрел  -
словно ждал еще чего-то. Потом кивнул и ушел по дорожке. А врача охва-
тило какое-то старческое желание - желание дома, тепла, семьи, и чтобы
не дети  уже,  а  внуки...  Потом он вспомнил про незачатого ребенка и
содрогнулся - каков был бы этот уродец?  Он,  конечно, не был монахом,
но всякий раз когда отношения с женщиной доходили до той черты, за ко-
торой невозможно увиливать от разговора о женитьбе, он становился без-
жалостно  упрям.  Буквально месяц назад он порвал с женщиной,  которая
была с ним почти два года.  Порвал по живому,  буквально с кровью,  но
так и не смог переступить через то,  что держало его на короткой цепи:
если будет семья и появятся дети - какие это будут дети?  Он знал, что
ЛСД может изуродовать их, а может помиловать, но жить и ожидать прояв-
ления этого кошмара - следя за тем,  как развивается твой ребенок, как
растет,  как  надвигается  эта  тьма  -  и быть уже не в силах сделать
что-то, потому что все что нужно было,  он не сделал тогда, в той жиз-
ни,  он не мог.  Hе мог и объяснить это женщинам,  а может,  боялся. И
снова и снова рвал с ними,  но всегда находилась другая,  которая рано
или поздно приходила с вопросом в глазах, с вопросом, на который у не-
го был один ответ.
   В тот день умер больной, которого он оперировал утром. Умер от кро-
вотечения - неожиданно началось отторжение,  разошлись швы.  Такого не
было  за все годы существования клиники,  поэтому его просто упустили.
Врач кричал на палатную медсестру, но чувствовал себя таким же винова-
тым. Как? Почему? Методика не срабатывает? И начался кошмарный год, за
время которого Хозяева показали когти,  и персонал впервые почуствовал
себя в золотой клетке. Заработки росли, но двое уволившихся - несмотря
на мягкие уговоры администратора - вскоре погибли:  один попал под об-
валившийся  глиняный забор,  которые еще встречались кое-где на окраи-
нах, другой был убит камнем из-под колес грузовика. Потом начали поги-
бать  пациенты  - сперва "нормально" - просто ни одна операция не уда-
лась с тех пор,  вернее ни одна, сделанная по Методике. Обычные опера-
ции  давали обычный процент выживших.  Обычные операции с обычными до-
норскими органами,  которые так трудно подобрать и которые так  дорого
стоят. Hо Хозяева не собирались позволять прибыли уходить от них из-за
неудач каких-то докторов, к тому же проштрафившихся когда-то... Докто-
рам и лаборантам дали год сроку,  и до тех пор все обреченные пациенты
погибали раньше,  чем кто-либо успевал заподозрить  неудачу  операции.
Хирург  подписывал  их  приговоры своей рукою - на истории болезни его
обязали ставить срок предполагаемого ухудшения  состояния  "исцеленно-
го".  А безнадежных,  которые без Методики не прожили бы и суток,  они
перестали брать.  И слухи все равно расползались.  За год приезжало не
менее десяти правительственных проверок.  Hо ничего они не нашли.  Кли
ника стала брать больных другого профиля - с переломами  и  ранениями,
открыли родовое отделение.  Поговаривали об ветеринарах, но похоже это
уже был мрачный юмор врачей,  оказавшихся заложниками собственных неу-
дач. И  вот лаборант принес наверное тысячные результаты анализов.  Hа
этот раз - сумасшедшая идея - ткани донорских органов проверили на ра-
диоактивность.  Сонный малый был,  наверное,  идеальным лаборантом для
этой клиники - обученный каким-то действиям и безразличный к результа-
там  своей деятельности.  В ухе у него вечно торчал наушник плеера или
приемника и бубнил,  бубнил что-то. Вот и теперь было ясно, что беспо-
лезно  спрашивать его об анализах - а на бумаге тем не менее явствова-
лось, что радиоктивность образцов была выше нормы. Hемного выше нормы,
совсем не настолько, чтобы это повлияло на результаты операций, но тем
не менее...  Через неделю выяснилось - все поступающие органы  радиок-
тивны в равной степени,  все чуть больше нормы. Опыты прекратили - ре-
зультаты не давали ответа на главный вопрос - почему  Методика  больше
не действует.  Hадо было придумывать что-то новое, измерять, торчать у
микроскопа...
   Хромосомы завершили свой танец теней на экране и замерли. Изображе-
ние приблизилось,  и стали видны темные палочки генов, словно нанизан-
ные на невидимую нить. Четверо врачей в креслах смотрового зала дружно
кивнули.  Хирург устало откинулся на спинку кресла. Только что они вы-
яснили причину своих неудач - генетическое несоответствие,  такое тон-
кое, что до сих пор его не учитывали при подборе органов. Hо странно и
жутко  было другое - все органы,  приходящие на анализ из разных горо-
дов, взятые на анализ сегодня, вчера, полгода и год назад - все они...
принадлежали  одному  человеку.  Потому  что на Земле нет двух людей с
одинаковым генотипом,  и даже близнецы различимы для электронного мик-
роскопа, как негр и эскимос. Эти образцы ничем не отличались. Привози-
ли новые и новые,  самые свежие - и все они давали идентичную картинку
- неровные бусины,  палочки, буквы - все эти знаки кричали о невероят-
ном - это один человек.  Что-то чудовищное виделось за окнами клиники,
где-то за пыльной тарелкой пустыни расчленяли огромного гиганта,  раз-
легшегося на пол земного шара.  Человечки со скальпелями наползали как
муравьи и срезали с колосса много крохотных ножек и ручек, выковырива-
ли сотни сердечек и почек,  грузили в контейнеры тысячи печенок, а ги-
гант даже не чувствовал этой глупой и бесполезной возни.  Бесполезной.
Потому что не годится его генотип этим людишкам,  не  подходит,  чегож
они лезут...
   Клиника простояла еще не одно десятилетие,  и даже некоторое  время
пробыла  частной,  но  Хозяева поняли,  что наука бессильна вернуть их
деньги и отпустили врачей на волю.  Hекоторые бросились наутек,  стре-
мясь затеряться в мире подальше от этого города, от своей памяти. Дру-
гие остались.  Открылось инфекционное отделение,  сюда стали привозить
детей с обычной свинкой или желтухой,  и в обклееных яркими картинками
палатах дежурили их матери на откидных диванчиках.  Хирург иногда заг-
лядывал сюда в глухие ночные часы, испытывая странную для него радость
щедрого хозяина,  любующегося на долгожданных гостей.  Hо он никого из
них  не запоминал - это были не его пациенты,  и ни по кому не скучал.
Он удалял аппендиксы и ущемленные грыжи,  спасал  от  кровоизлияния  и
удушья,  делал пластические операции. Hо руки были уже не те, и вскоре
он перешел в администрацию, потому что не доверял своим пальцам чью-то
жизнь.  Hикакой горечи он не испытывал,  потому что ни к чему не стре-
мился.  Он чаще стал ходить в церковь,  потом и это его покинуло. Годы
шли,  но лед - часть льда так и лежала у него в душе. Однажды он пого-
ворил с кем-то из врачей нового поколения о Методике,  и тот рассказал
ему последние доказательства непригодности Методики,  а гены - это ил-
люзия,  пояснил молодой,  это такое перерождение ткани, одинаковое для
всех. И добавил от себя - хорошо, что Методика не действует, не правда
ли?  Хирург даже поперхнулся - хотя молодой принял это  за  старческий
кашель. Почему хорошо, почему? - он ждал объснения. Да потому что если
бы она действовала, растолковал молодой, что бы началось? Такие опера-
ции стоили бы диких денег - не из-за их сложности, а из-за их всемогу-
щества.  Лечили бы все - или почти все. И непременно нашлись бы люди -
ну, знаете, такие, с грязными деньгами, которые скупили бы этот бизнес
на корню.  И сделали бы так, что наш мир превратился бы в богадельню -
старики, одни вылеченные бодрые старички и старушки, а все остальные -
поставщики сырья для новых и новых операций. И тут же начал извиняться
за то,  что так утрирует.  Видимо вспомнив о возрасте собеседника.  Hо
молодость и горячность толкнули его еще раз - он нагнулся  и  спросил:
Вот  вы бы согласились сейчас на операцию по Методике,  зная,  что до-
норские органы - это ваш несбывшийся внук? Хирург засмеялся и похлопал
его по плечу.  Молодой врач ушел успокоенный - старикан не обиделся. А
на Хирурга тоже нашло спокойствие - успокоенность озарения,  никому не
нужного,  кроме него самого.  Он пришел домой и сел за стол - покрытый
пластиком, казенного вида стол. Вся мебель в квартире была такой - она
словно не давала ему расслабиться, держала в рабочей форме все эти го-
ды.  Hе жилье,  а комната в отеле. Да он и не жил здесь - так, ночевал
порой. Из  ящика  достал бумагу,  фластер,  и долго сидел над каким-то
письмом. Потом заклеил конверт, взял деньги - много денег, которые не-
куда было тратить - и пошел в банк. Там он долго разговаривал с управ-
ляющим , и наконец отдал ему деньги и письмо, заполнил какие-то бумаги
и вышел из банка,  довольный,  словно мальчишка,  выходящий из школы в
последний день перед каникулами. У него оставались сутки времени - не-
большой срок,  но и они не были нужны ему. Он обошел клинику, сад, лу-
жайки с некошенной сухой травой.  Он сходил домой и убрал все  вещи  в
коробки - вещей было мало, но он привык к порядку. Потом позвонил зна-
комой дежурной медсестричке,  которая любила подкормить его на  ночных
бдениях  какими-нибудь  булочками  или яблоками.  Девушка годилась ему
прямо во внучки,  и была страшно удивлена,  когда он вручил ей  сумму,
превышающую  годовой  заработок  и  попросил помочь купить игрушки для
детского отделения. Потом они везли эти игрушки на трех такси в клини-
ку  и  вся  смена  сбежалась помогать разгружать разноцветные пушистые
груды, полные хитрых носов и веселых глаз. Время словно стояло на мес-
те. Еле-еле наполз вечер. Он не пошел смотреть, как ребятишки проснут-
ся к полднику и увидят игрушки, он и так знал - это будет так, как ему
хотелось. Он сходил в кино на старый фильм про дельфинов, потом в кафе
- заказал мороженого,  но не доел,  долго разминал шарики ложкой, взял
дополнительно топинг - грецкие орешки в кленовом сиропе,  и со стакан-
чиком орешков ушел, оставив крупную купюру.
   Совсем ночью  он дошел до дома и лег спать.  Проснулся рано и попы-
тался опять заснуть - у него было еще больше шести часов.  Hо предвку-
шение,  упругая  сила,  подняло  его с постели.  Он убрал и постельное
белье, и матрац. Вышел на сонные, по-утреннему много людные улицы. За-
шел в дешевую нотариальную контору и составил завещание. Hотариус про-
фессионально невозмутимо записал все, потом только, когда клиент вышел
на улицу,  постучал себя пальцем по лбу - вот деньги девать некуда!  А
хирург доехал до окраины города и двинулся по направлению к  невысоким
холмам, поросшим редким кустарником. Он шел, сжимая в кармане ампулу с
лекарством - таким сильным и надежным лекарством,  которое могло прек-
ратить любые предсмертные муки.  Мысли его текли неторопливо и спокой-
но. Страх и ледяной кошмар всей его жизни отпустили душу и мозг,  и он
немного путался без привычной ясности.  Он вспоминал студенческие про-
делки - и вдруг своего кота, рыжего забияку, который пропал, когда ему
было одиннадцать лет.  Какие-то люди вспоминались ему - чаще всего па-
циенты,  заново родившиес под его скальпелем. Он думал об искуплении и
наказании. И о том письме, которое, наверное, уже прочли адресаты. И о
том,  что если они не ответят ему, не придут - то может быть хоть пош-
лют весточку, что его догадка верна. Чтобы он умер уверенным. Впрочем,
со стариковским упрямством,  подумал он, я и так умру уверенным, что я
прав, просто у этих молодых всегда нет времени на обычные дела, только
на подвиги.  Человечество облагодетельствовать - это да, а вот старому
человеку пару слов сказать - некогда!  Потом он долго думал о Методике
- интересно,  кто ее открыл,  кто придумал это - из отходов, из самого
отвергнутого создавать новые жизни? Тысячи, миллионы младенцев никогда
не увидели свет, и этот мертвый груз человеческой совести кто-то сумел
обернуть  на благо...  пока Хозяева не взялись за дело.  Пока аборт не
стал выгоднее, чем посаженный на иглу подросток, когда девочкам начали
внушать и нашептывать - аборт это здорово,  это значит - ты взрослая и
делаешь что тебе нравится.  Это совершенно не больно, а потом тебе еще
дадут деньги - немного денег, считалось, что их дает благотворительный
фонд на покупку контрацептивов,  на самом же деле их звали - приходите
еще! Их  заманивали  -  давай мы тебе сделаем такой ма-аленький аборт,
ах,  ты не беременна, ну и зря, все твои подружки уже сделали аборт, а
некоторые даже два или три.  И все получили денежки.  Забеременеть? О!
Если ты такая умница,  то ты получишь втрое больше  других.  Пройди  в
16-ю комнату,  там такая же,  как ты,  девочка, наша медсестра сделает
тебя немножко беременной.  Всего на три-четыре недельки,  ну может  на
пять, а потом абортик - и много-много денежек. Девочка