▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
у на тебя кажний день, ну, никакой отлички. Все у тебя, как у других баб сделано. - Фу-фу-фу, какой ты грубый. Я и говорить с тобой не хочу. И хлоп дверью. В будуар к себе... А Гараська: - Хо-хо-хо... Выпьет, посидит, еще выпьет и пойдет мириться. Веселым валом, веселым валом валит Гараськина жизнь в плигинском до- ме. * * * Раз вечером на лодках поехали кататься. На передней - большой, восьмивесельной, реквизированной у купца Огольцова - сидел сам Боков с Ниночкой Белоклюцкой, пьяный, клюквенно красный. Нина приказала принести ковер, и улеглась на нем, довольная, как победительница. На других лод- ках ехали приятели Бокова. Поднялись до цементного завода, выехали на середину и, бросив весла, поплыли по течению, мимо города. Пили, пели, орали. Самогон на этот раз попался плохой, кого-то стошнило. - Товарищи, дуй мою любимую! - заорал Боков. И все нестройно запели "Из-за острова на стрежень". Боков сидел на ковре, опустив голову, потряхивая ею, и в такт песни постукивал ногой. Нина обхватила его шею белой рукой, и тоже пела, немного пьяненькая. Волга. Волга, мать родная... Боков поднял голову и тупо посмотрел кругом - на товарищей, оравших песню, на пьяненькую Нину, на дальние берега, и вдруг поднялся - большой, чернявый, вытянул руки в стороны, взмахнул и заорал громче всех, прадедовским оглушительным голосом: Мощным взмахом поднимает Он красавицу-княжну... Он наклонился к Нине, схватил ее под руки и приподнял. Та испуганно глянула ему в глаза и... сразу поняла все. Как змея, она вывернулась и упала на дно лодки, возле скамьи. Боков схватил ее поперек туловища и попытался поднять. А сам орал: И далеко прочь бросает... Нина вцепилась как гвоздь в лавку, обвила руками и завизжала: - Карау-ул!.. Песня здесь, на боковской лодке, сразу оборвалась. Орал только сам Боков. И на других лодках орали: В набежавшую волну. - Караул!.. Спасите!.. - визжала Ниночка. Боков рвал на ней платье, подвинул к борту, но Нина теперь вся белая на солнышке, голенькая, держалась за скамью крепко. Лодка качалась, го- товая перевернуться. - Боков! Гараська! Что ты делаешь? - закричали испуганные голоса. - Боков, брось! - Ха-ха-хо-хо... - Товарищ Боков, бросьте! - Караул!.. Родимые, спасите! - Утоплю!.. Кто-то навалился на Бокова, пытался удержать его. Началась борьба. Боков схватил Нину за косу. - Пусти. Прочь!.. - Боков, опомнись!.. - Прочь! Раздался выстрел. - Карау-ул!.. Лодки сгрудились. Кто-то ударил Бокова веслом по шее. Ниночка в ра- зорванной рубашечке, в кружевных панталончиках и черных шелковых чулках начала прыгать из лодки в лодку. У ней на голой груди поблескивал золо- той медальон, а пониже под грудью и на животе краснела свежая царапина. Боков прыгнул за ней. - Бейте ее, суку. Топите!.. А-а-а... Ниночка визжала, вся обезумевшая. - Боков, брось. Чорт, брось!.. Что ты? Очумел?! - Убью!.. Догадались оттолкнуть лодку, в которую прыгнула Ниночка. Боков прыг- нул и упал в воду. Его выволокли на большую "атаманскую" лодку, мокрого, ругающегося. Ниночка уже ехала поспешно к городу, на маленькой лодке. - Стой, куда? - орал Боков. - Убью! Он хотел стрелять из револьвера, ему не дали. - Всех к стенке!.. Я вам покажу. Прочь! А ты... нынче же тебя уду- шу... - грозил он вслед уплывающей лодке. - Вы... Греби за ней. Греби!.. Ну... А-а, та-ак!.. * * * А кто-то считал грехи Бокова. День за днем так вот и вел бухгалтерс- кие записи. - Реквизировал в свою пользу. Убил. Пьянствовал. Дрался... А кто-то считал его грехи, считал. Считал и Ниночкины грехи. Где-то далеко, в столицах, в советах, думали, почему мужики бунтуют. Крестьянс- кая власть, а мужики: "долой эту власть". И вот додумались, и подул новый ветер. Однажды вечером прибежал к Бокову взволнованный Любович. Согнулся, угодливый и вместе наглый. - Товарищ Боков, вы слышали? К нам выехала ревтройка. А Боков в этот день был пьян. И вчера был пьян. И в субботу. - Не жжелаю! - проворчал он и отмахнулся рукой. - Но вы понимаете? Это же дело серьезное. Как вы не боитесь? Боков повернулся и пьяными глазами посверлил лицо Любовича. - Кто-о? Я-а? Бояться? Гараська Боков?.. Ни чорта, ни бога, ни царей, ни комиссаров не боится. Всех к... - Но поймите, тройка ведь едет, тройка. - Тройка?.. К чорту тройку. Я сам целый десяток. - Покаетесь вы, товарищ Боков, поздно будет. Боков стал, как клюква. - Ты кто тут такой? А? П'шел вон, сволочь... А то - счас к стенке! * * * Да, тройка приехала. Но и не тройка даже, а целый отряд, готовый к борьбе и завоеваниям. Пришли в плигинский дом люди властные, с какими-то бумажками, которые действовали, как талисман. Один - в казинетовом пиджаке, в ситцевой ру- башке с грязноватым воротом, с рыжей бороденкой - лез везде. Обошел весь дом - плигинский-то, все пятнадцать комнат, открыл дверцы буфета, где Ниночка хранила припасы на случай чего. В будуар к ней зашел. В буду- ар!.. Все вынесла спокойно Ниночка. Даже, когда в буфет заглянули. Но в будуар... - Не смейте, не смейте. Не имеете право заходить сюда. И ножкой капризно топнула. - Гаря, да скажи им. Это безобразие. А рыжебородый смотрел на нее с любопытством, как на зверька какого. - Вы не имеете права. А вы кто такие? А рыжебородый нахмурился, покрутил бороденку пальцами. - Это заня-ятно, сударыня. Так и сказал: - Сударыня. И два других - во фрэнчах, холодно, оба со светлыми глазами, кривили в улыбке губы. И знаете, ведь залезли в Ниночкины сундуки, все вывернули, перебрали, и все сложили в ящик и опечатали. Тут только Ниночка поняла, что случилось необыкновенное. Она беспо- мощно оглянулась на Бокова. А тот - хмурый, полупьяный с похмелья - гла- за в пол - молчит. У Ниночки нервно задрожали губы. Она вдруг рассмея- лась. * * * Судили их на другой день. В том же плигинском доме, в зале, где справляли немного месяцев назад свадьбу. Боков и Ниночка сидели в углу, чуть в тени. А свидетели - все на све- ту. Делегатки с заводов, те самые, что пели "во лузях", раз'езжая по го- роду в автомобилях. Служащие совета, бородатые мещане. Они боязливо смотрели в тень на Бокова, на Ниночку и говорили: - Забрал, отнял, убил. Боков сидел, будто к стулу прирос, смотрел на них злыми угрюмыми гла- зами, и губы шевелились в угрозе: - А, предатели. Ну-ж, я вам. Судьи же ровненько вели дело, спокойно выспрашивали, как Боков пиро- вал, отнимал, убивал. И ни у кого доброго слова не нашлось о Бокове. Увидели все! не жизнь - угар. Потом рыжебородый позвал: - Товарищ Лунев. Оба - и Ниночка и Боков - переглянулись. - Вот идет наша защита. Лунев вошел все такой же: лицо благообразное, борода расчесана, воло- сок к волоску. Но в пиджаке потрепанном, чтоб походить на товарищей вот этих, что сидят за столом. Он не взглянул ни на Бокова, ни на Ниночку. Просто заговорил: - Пил. Буянил. Грабил. Убивал. Срамил. Боков вдруг вскочил, и не успели часовые опомниться, он уже подмял под себя Лунева, таская его за бороду, и колотил головой о пол. Сразу всякий порядок нарушил... Тем суд и кончился. Рыжебородый прочитал приговор: - Боков и Нина Белоклюцкая приговаривались к расстрелу за дис... дис... Этакое какое-то слово: дис... дис... и дальше - про Советскую власть что-то. И слова-то такого Боков прежде не слыхал. Да. Пошли слова разные... * * * Где-то на задах, за каменным забором плигинского дома, в третий раз протрубил вещий петух. Из дома во двор вышли красноармейцы - трое - с двумя фонариками, но посмотрели на небо: на белые полосы, что протянулись с востока, из-за гор, - и потушили фонарики: - Без них видно. Не спеша завозились около автомобиля - грузового, похожего на откры- тый гроб. Потом из дома вышли еще люди - и между ними рыжебородый - со сна по- тягивались, ходили деловито, говорили вполголоса, с хрипотцой. Автомобиль зафыркал, вздрагивая. Тогда рыжебородый сказал: - Ну, что же, ведите. Красноармейцы - трое - вернулись в дом, а фонарики оставили у двери, были там долго, автомобиль фыркал нетерпеливо и рыжебородый сурово крик- нул в раскрытую дверь: - Ну, что же там, скоро? Светает уже. Голос из двери - из темноты ответил лениво: - Собираются. - Поторопите. Вышли - сперва красноармеец с винтовкой в руке, потом Боков - в сером фрэнче ("Как он идет тебе!"), галифе, фуражка до самых бровей. Лицо крепкое, каляное. Ниночка рядом - в черном пальто, из-под пальто - белое батистовое платье, тонкий, тоже белый шарфик на голове, из-под него - пряди волос. В глазах... глаза - копейки... Она не плакала. По тихим, совсем тихим улицам - где ночные сторожа спали на углах, прислонившись к стене дома или к забору, - в начинающемся рассвете мчал- ся автомобиль. По обоим углам четыреугольного ящика, прямо на заднем борту сидели два красноармейца с винтовками, а у их ног, прямо на полу - Боков и Ниночка рядом, и ее черное пальто закрывало черный фрэнч Бокова, а голова прислонилась к его плечу. Впереди еще красноармейцы и рыжеборо- дый с ними. Цыганской улицей выехали на окраину. Вот крайний дом Вавиловых - во дворе высокая ветла. Боков встрепенулся, вытянул шею. Сейчас вот, сей- час... Вот... Вот... Двухоконный дом... Ставни закрыты. У стены два кри- вых потрескавшихся дубовых бревна. Он вспомнил мать, ее встречу с ним и опять сел и будто ослаб весь. У кладбища на углу, где лохматилась свежая яма, а неподалеку видне- лись бугорки - целый ряд бугорков, - автомобиль остановился. Уже света- ло. Слева, на горе, кладбище - церковь виднеется из-за деревьев, справа - лысый холм, а за ним, далеко, лес. Красноармейцы живо соскочили с ав- томобиля. И рыжебородый с ними. Все они не смотрели один на другого, хмурились. - Вылезайте, - каркнул рыжий. Боков и Ниночка поднялись. Боков большой, как столб, и широкий, Ни- ночка возле него, кака девочка. Боков спрыгнул. Шагнул раз, два, три, остановился - глаза в землю, лицо каменное. Кто-то догадался, откинул борт автомобиля, и Ниночка тоже спрыгнула на землю. Она глядела на всех широко открытыми глазами, будто ничего не понимала, подошла к Бокову и взяла его под руку, просто, словно искала у него защиты и, взяв, опять поочередно оглянулась на всех: на красноармейцев, на рыжебородого. Вдруг Боков дрогнул и странный звук вырвался у него из горла - и будто стон, и будто крик. Ниночка испуганно поглядела момент молча прямо в лицо Боко- ву. И все будто поняла. Она сразу сломилась, лицом приникла к серому ру- каву его фрэнча и заплакала в голос. А плач - будто сигнал. Рыжий нахму- рился, задвигался нетерпеливо, что-то сказал красноармейцу со светлыми глазами. Тот подошел к Бокову и сказал жестко: - Будет. Раздеться. Боков разом умолк. Встряхнулся. Красноармеец притронулся правой рукой к руке Ниночки и опять сказал раздельно и жестко: - Будет. Раздеться и вам. Подошел другой и, молча, сопя, стал грубо и вместе деловито, привычно стаскивать черное пальто с Ниночкиных плеч. Та перестала плакать и сама освободила руки из рукавов, потом сбросила шарфик с головы и в белом платье на момент стала, как невеста. А другие красноармейцы раздевали Бокова... Через минуту Ниночка в одном белье, с голыми круглыми руками и грудью стояла среди этих грубых тяжело суетливых людей. Она дрожала, прятала глаза. - Марш к яме, - скомандовал старший. Кругом щелкали затворы, и лица - как железо. Ниночка вдруг обняла го- лой рукой Бокова за шею, поцеловала в левую щеку, возле уса: - Прощай. И решительно побежала к яме, накалывая ноги на острые мелкие камешки. И едва добежала до первых черных комочков выброшенной земли, за ней ахнул залп... Боков закрыл лицо руками, согнулся и пошел к яме спотыкаясь... * * * В городе открыто служили благодарственные молебны: - О избавлении. Бабы, встречаясь с Митревной у бассейна, говорили ей напрямки и ра- достно: - Слава Богу, пристрелили сынка-то твово. Наделал делов, ирод. И от этих слов каменела Митревна на людях. Молчала. Молча наберет в ведрышко воды и, подпираясь палочкой, пойдет домой. Сгорбленная, старая. А бабы смотрят ей вслед - и злорадство, и жалость в глазах. И только закрыв калитку, Митревна вдруг преображалась - шла к крыльцу качаясь, плача, порой вопила в голос - старушечьим слабым вопом. А в тот, первый день она, узнав обо всем на улице, упала вот здесь за калиткой, на пустом широком дворе и лежала долго-долго, одна, теперь в целом свете одна. Теперь ей некого было ждать. Вечерами она привычно садилась у окна, смотрела, как за буграми, за пороховушкой - теперь сломанной, только столбы торчали, - садилось солн- це, как из-за бугров, поднимая пыль, выползало стадо и пестрыми цветами рассыпалось по склону. Тени густели, чернели. Надвигалась ночь. А Митревна все смотрела, упорно и вместе равнодушно. И ждала чего-то... до глубокой ночи. БОР. ПИЛЬНЯК МАТЬ СЫРА-ЗЕМЛЯ Посв. А. С. Яковлеву Крестьянин сельца Кадом Степан Климков пошел в лес у Йвового Ключа воровать корье, залез на дуб и - сорвался с дерева, повис на сучьях, го- ловою вниз, зацепился за сук оборками от лаптей; у него от прилива крови к голове лопнули оба глаза. Ночью полесчик Егор доставил лесокрада в лесничество, доложил Некульеву, что привел "гражданина самовольного по- рубщика." Лесничий Некульев приказал отпустить Степана Климкова. Климков стоял в темноте, руки по швам, босой (оборки перерезал Егор, когда стас- кивал Климкова с дуба, и лапти свалились по дороге). Климков покойно сказал: - Мне бы провожатого, господин товарищ, глаза те вытекли у меня, без остачи. Некульев наклонился к мужику, увидал дремучую бороду, - то место, где были глаза, уже стянулось в две мертвые щелочки, и из ушей и из носа текла кровь. Климков, остался ночевать в лесничестве; спать легли в сторожке у Ку- зи. Кузя, лесник и сказочник, рассказывал сказку про трех попов, про обедни, про умного мужика Илью Иваныча: про его жену Аннушку и пьяницу Ванюшу. Ночь была июньская и лунная. Волга под горой безмолствовала. Ночью приходил старец Игнат из пещеры, за которым бегал пастух Минька, - старец определил, что глаз Степану Климкову не вернуть - ни молитвой, ни заговором, - но надо прикладывать подорожник, "чтобы не вытекли мозги." - - - - ...Главный герой этого рассказа о лесе и мужиках (кроме лесничего Антона Ивановича Некульева, кроме кожевенницы Арины-Ирины - Сергеевны Арсеньевой, кроме лета, оврагов, свистов и посвистов) - главный герой - волченок, маленький волченок Никита, как назвала его Ирина Сергеевна Ар- сеньева, эта прекрасная женщина, так нелепо погибшая и мерившая - этим волченком - погибшим за шкуру - столь многое. Он, этот волченок, был куплен за несколько копеек в Тетюшах - подлинных, а не в тетюшиных, с маленькой буквы, на Волге, в Казанской губернии, весной. На пароходной конторке его продавал мальчишка, его никто не покупал, он лежал в кор- зинке. И его купила Ирина Сергеевна. Он только-только научился открывать глаза, его шкурка цветом походила на черный листовой табак, от него разило псиной, - она взяла его к себе за пазуху, пригрела у своей груди. Это ей пришло на мысль сравнить цвет его шерсти с табаком, - он маленький, меньше чем котенок, дурманил ее, как табак, прекрасной таинственностью. Мальчишка, продавший волченка, рассказал, что его нашли в лесу на поляне, - мальчишки пошли в лес за птичьими яйцами и набрели на волчий выводок (волчата были еще слепыми), пять волченковых братишек умерли от голода, он один остался жив. - Вол- ченок не мог лакать. Ирина Сергеевна отстала от парохода, достала в Те- тюшах - по мандату - соску, такую, какими кормят грудных детей, - и кор- мила волченка из этой соски, - она шептала волченку, когда кормила его: - Ешь, глупыш мой, - соси, Никита, - рости! Она научилась часами - матерински - говорить с волченком. Волченок был дик, он пугался Ирины Сергеевны, он залезал в темные углы, поджимал под себя пушистый свой хвостишко, - и черные его сторожкие глаза сосре- доточенным блеском всегда стерегли оттуда, из темноты, каждое движение рук и глаз Ирины Сергеевны, - и когда глаза их встречались, - глаза вол- ченка, не мигающие, становились особенно чужими - смотрели с этой треху- гольной головы двумя умными блестящими пуговицами, - но весь треугольник головы, состоящий из острой пасти и черных тоже острых ушей, - был глуп, никак не страшный. И от волченка страшно пахло псиной, все прокисало его духом. - - - - Есть в волжской природе - Саратовских, Самарских плесов - какая то пожухлость. Волга - древний русский водный путь - текла простором, одиночеством, дикостями. Июлем на горах пожухла трава пахнет полынью, блестит под луной кремень, пылятся, натруживаются ноги, - и листья на дубах и на кленах тверды, как жестяные, сосну не рассадишь силой, спо- койствует лишь татарский неклен, нет цветов, и костры на горах - не сме- шаешь их со сполохами - видны с Волги на десятки верст, сквозь пыль Аст- раханской мги. И тогда известно, что пыль рождена - кузнечиками, июньским кузнечиковым стрекотом. Справа - горы в лесах, за горами - сте- пи, слева - займища, за займищами степи. Вдали во мге за Волгой видны не русские колокольни: это немецкие "колонки". Когда то, кажется император Павел, дал князю Кадомскому дарственную грамоту, где императорской рукой было написано: - ....... "Приедешь, Ваше Сиятельство, на Волгу в гор. В., там в тридцати верстах есть гора Медынская, взойдешь, Ваше Сиятельство, на эту гору и все, что глаз Вашего Сиятельства увидит - твое - -" - - на Волге, в степных уже местах, на горах и по островам, на семьдесят верст по берегу, возникли Медынские леса, возрос строевой - сосновый - лес, дубы, клены, вязы, - заросли, пущи, раменье, саженцы - двадцать семь тысяч десятин. У Медынской горы в лощине стал княжий дом, оторопел девятьсот семнадцатым годом. Ничего, кроме лесных сторожек, да кордонов, в лесах не было, деревни и села отодвинулись от лесов, посторонились лесам и князю. - Лесничий Некульев так писал друзьям в губком о дороге к нему: - "... пароходом надо добраться до села Вязовы; в Вязовах надо найти - или полесчика Кузьму Егорова Цыпина, и он протрясет шестнадцать верст на телеге, по лесам, по горам и буеракам, - или рыбака Василия Иванова Старкова (надо спрашивать Васятку-Рыбака), и он отвезет - на себе - вверх по Волге двенадцать верст. Это врут, что только в Китае ездят на людях: в наших местах это тоже практикуется, - Старков впряжется в ляму, сын его сядет к рулю, ты в лодку, - и бичевой, как триста лет назад, на себе, по очереди, они дотянут тебя до лесничества. Он же, Старков, если его спросить: - "сколько у вас в Вязовах коммунистов?" - ответит: - "коммунистов у нас мало, у нас все больше народ, коммунистов токмо два двора." - А если добиваться дальше, кто же собственно этот народ? - он скажет: - "народ - знамо: народ. - Народ в роде, как бы, большевики." - - Леса стояли безмолвны, пожухли, в ночи. - Но если-б было такое большое ухо, которое слыхало бы на десятки верст, - в лесном шорохе и шелесте в ночи, оно услыхало бы многие трески падающих деревьев, спилен- ных воровски, дзеньканье пил, разговоры в лощинах, на горах, в пещерах и шалашах самогонщиков и дезертиров, шаги и окрики, и пальба в небо полес- чиков и лесников, посвисты и пересвисты, и совиный крик, и

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє